Текст книги "Цветок забвения (СИ)"
Автор книги: Явь Мари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
А может, всё дело в её голосе и внешнем виде? Трудно было думать о смерти, слушая её, любуясь ей. И хотя в последнем он себе никогда не отказывал, казалось, именно сейчас он увидел её впервые. Впервые саму по себе, независимую от него: полная противоположность просто красивой вещи в кармане. Теперь Илай понял, в чём заключена истинная красота Дев. Как она на самом деле стройна и легка: она ступала неслышно. Какой совершенной формы её бёдра: он не мог оторвать взгляд от них, когда она ходила. Как идеальна её грудь, поднимающаяся от дыхания. Как плавны её движения, как нежны очертания.
Он хотел обойти и осмотреть её со всех сторон.
Эротическое шоу персонально для него по сравнению с подглядыванием в замочную скважину. И речь не о масштабе зрелища, а о том, что теперь он мог себе позволить это с чистой совестью, не ища оправдания вроде купания, медицинского осмотра или собственного ранения. Она сама позволяла смотреть на неё, она не сказала «закрой глаза» или «отвернись». Всего лишь «встань на колени»… А совсем скоро вообще решила, что ещё недостаточно голая для разговора с ним.
Тяжело дыша, Илай смотрел, как женщина приближается к нему, снимая на ходу украшения. Раздеваясь. И когда последнее кольцо упало у его ног, она предстала перед ним такой невероятно обнажённой, какой он не видел её никогда. Он понял, что золото действительно сдерживает её сущность, потому что теперь она обжигала его, не оставляя сомнений: Датэ, где бы он ни находился сейчас, почувствует её тоже.
– Встань на колени и почитай меня. Может быть тогда, я тебя помилую.
Он нуждался в этом. В наказании больше, чем в помиловании, ведь она хотела, чтобы он наклонился… низко… чтобы его лицо оказалось на одном уровне с её бёдрами… Он никогда не мог похвастаться красноречием, но для того, чтобы почитать её так, как она того заслуживала, ему следовало использовать рот иначе.
Но всё, что Илай сделал: наклонился, чтобы поднять кольцо.
– Лучше надень его. – Когда она отпрянула, опешив от его непокорности, Илай взял её за руку и сам нанизал украшение на палец. – Тебе нужно хоть что-то на теле, – из одежды, – что поможет сдержать ме… а, в смысле, чтобы Датэ не мог тебя найти.
– Не найдёт. Вряд ли он будет искать меня в этом вашем борделе.
Хорошо, да, ладно, он согласен, что это последнее место, в котором можно было прятать Деву, но ей не стоило лишний раз напоминать, где они находятся. Её нагота заставила бы его забыть о приличиях и в храме, но нет, они в борделе, место было самым подходящим…
– Нет, не будет, – напряжённо улыбнулся Илай, – но вовсе не потому, что он лучше меня.
Пусть выродка и не тянуло к шлюхам, зато тянуло к девственницам. Хотя, может, после их встречи уже не так сильно.
– Я отлично представляю, насколько плох мужчина, убивший моих наставниц, сестёр и единую, – сказала она. – Но с чего ты взял, что ты сам лучше? Потому что тебя восхваляла та женщина? И теперь ты даёшь мне такую же безделицу, веря, что я буду к тебе так же благосклонна? – Она отдала ему кольцо. – Твоё желание «украсить» меня оскорбительно. Если кто и нуждается в этом, то только ты.
– Ага, так и есть, будь у меня шанс, я бы обязательно принарядился по случаю нашей встречи, девочка.
– Я Дева.
– И я меньше остальных буду возражать, если ты захочешь и дальше расхаживать голой, – продолжил он. – А знаешь, кому ещё это понравится? Датэ, когда он придёт за тобой. А он придёт, потому что ты отказываешься надеть чёртово кольцо. Я ведь даже не прошу тебя лезть обратно в ящик.
– Ты и раньше не просил.
– Именно поэтому ты до сих пор жива. Роскошь по сравнению с участью твоего клана. – Он вернул кольцо обратно на её палец. – Не говори мне, что ты очнулась именно за тем, чтобы повторить их судьбу.
– Я не умру, что бы там ты и Датэ ни думали. – Сняв украшение, она сунула его ему в карман, очевидно, вспомнив, как он провернул что-то подобное со шлюхой. Это не был намёк… как и мимолётное прикосновение пальцев к его бёдрам… Тем не менее, его тело решило иначе. – Но раз ты так боишься, сам носи его, очевидно, это золото тебе нужнее.
– Не разбрасывайся им так. Во внешнем мире нет ничего ценнее золота. Но тобой оно должно цениться вдвойне. Оно приглушит твою сущность, замаскирует её, и даст тебе шанс затеряться.
– Я выжила не для того, чтобы прятать сущность и теряться. – Она гордо расправила плечи. – Ты сказал, что я последняя из Дев, но отступнику вроде тебя никогда не понять, что это значит – быть последним. Взять на себя ответственность за весь клан.
– Да, я отступник, но я стал таким из-за тебя, – обманчиво мягко произнёс Илай. – И я отлично знаю, что такое ответственность за целый клан, пусть даже этот клан мне чужой. Ты и есть клан, ответственность за который я нёс всё это время. Буквально. И если с тобой иначе не договориться, я отправлю тебя в кому ещё на десять лет.
– И докажешь, что ты ничем не лучше Датэ.
Ну что за…
Илай всё понимал. Она была напугана, растеряна и одинока, как никогда. То, что случилось для него десять лет назад, для неё произошло только вчера. То, что случилось десять лет назад, не затронуло его так, как её, хотя и изменило всю его жизнь. Ее страх и боль всё ещё были свежи, и он не мог разрядить это напряжение, не подходил для этого по всем параметрам. Он никогда не станет для неё тем, кем она была для него всё это время. Виноваты ли в этом неудачные обстоятельства её пробуждения, или… да, его сходство с Датэ. Ведь очевидно: ненависть не противопоставляла их настолько, насколько объединяло желание заполучить эту женщину. Если он чем-то и был лучше Пламени погребальных костров, то только тем, что до сих пор не перешёл к насилию, но, чёрт, это не значит, что Илай об этом не думал. Когда она так смотрела на него, стоя абсолютно голая в комнате, которая как раз предназначена для подобного?..
Наверное, он отпустил ту дамочку слишком рано… Но стоило Илаю о ней вспомнить, в дверь постучали те, кто собирался развлечь его куда основательнее: она привела себе в помощь пьянствующих внизу вояк. Там, в коридоре, стало чертовски оживлённо, а в соседних комнатах веселье, напротив, стихло.
– Открывай, отшельник! – рявкнуло вслед за стуком. – И давай без лишней суеты! Ты ведь не хочешь, чтобы на Старца, сдохшего в борделе, пришла посмотреть половина города? Та ещё будет хохма.
– Здесь женщина не одета, – крикнул он в ответ.
– Вот это сюрприз… В смысле, ты всегда заботишься о чести женщины, заявляясь в публичный дом? Не прикидывайся святым! Мы разузнали о тебе. Ты, оказывается, знаменитость.
Илай покосился на дверь. Он мог бы заткнуть его, если бы захотел, но лучше Деве услышать всю правду о нём именно сегодня. Хотя, после того, как солдатня закончит свой рассказ, она точно предпочтёт остаться в их компании.
– Ты предал свой клан, своего мастера, своего господина, и это меньшие из твоих «заслуг»! Где бы ты ни появлялся, ты убивал и грабил. Убивал даже своих братьев, грабил даже святилища. Ты и здесь надеялся провернуть подобное? Убил солдат у заставы, после чего притащился сюда позабавиться с нашими женщинами? А ограбить ты, стало быть, задумал самого императора. Хотя вам, отшельникам, плевать на титулы. Тогда скажу проще. Ты решил ограбить само Божественное Дитя! У тебя, подонок, нет ничего святого! – Мужик был прав почти во всём, кроме одного: Илай был очень религиозен и свою святыню всегда носил с собой. – Может, ты не заметил, но город готовится к обороне, здесь полно солдат. Я это не к тому, что бежать бесполезно. Просто хочу, чтобы ты знал, что всё здесь – от оружия до людей – собрано, чтобы встретить по чести самого безумного, жестокого, гнусного отшельника, которого только видел свет. И нам тут всем начинает казаться, что это не Датэ, а ты.
Поразительно, что именно в борделе нашлось столько праведников, единомышленников Девы. Тогда как он – Старец – стал самым проблемным их клиентом.
– Датэ убил бы вас давным-давно, а я лишь при условии, что вы сюда зайдёте, – отозвался Илай, веря, что они оценят разницу. Ясноликая Дева смотрела на него насторожено, вопросительно, но всё что он сказал ей: – У этих парней может быть только одна реакция на голую женщину в таком месте. Набрось на себя что-нибудь.
Она посмотрела в сторону кровати, с которой свисали смятые простыни. Неподходящая одежда для той, что отвергла чистое золото. Не пойми на что надеясь, Илай снял рубашку и протянул ей.
– Думаешь, что на тебя голого у них будет правильная реакция? – уточнила она с мелодичным смешком. – Снимай тогда и штаны.
О, он бы с удовольствием.
Вот только солдатам, вломившимся в комнату в следующую секунду, было плевать на то в одежде он или нет, с оружием или без. Они его даже не заметили. Ни его, ни золота, рассыпанного на полу. Илай мог бы собрать шмотьё и выйти: никто бы не задержал его, не пустился за ним в погоню. Такова красота этой женщины. Вид её тела искупал все его грехи. Каким бы чудовищем в представлении местных он ни был, какую бы опасность ни представлял, он был оправдан, прощён и помилован в ту секунду, когда они узрели воплощённое божество.
И Илай понимал их как никто. Даже он, отшельник, перестал контролировать себя, когда впервые её увидел. Наученный терпению, привыкший к лишениям, остерегающийся женщин, почти презирающий их, он был абсолютно покорён ей. Даже полумёртвая она всё равно была живее всего, что он когда-либо видел. Он хватался то за сердце, то за член, разрываемый незнакомой ранее болью.
Но в отличие от него эти парни знали с самого начала, чего хотят от этой женщины.
Он же хотел увидеть, как они обломаются. Наконец-то ему доведётся наблюдать истинную силу Девы… Та жалкая пародия, которой так гордился Датэ, не в счёт. Техника опосредованного использования её силы, которую изобрёл сам Илай, тоже.
Предвкушая момент чужого триумфа, как свой собственный, он водил взглядом от мужчин к женщине и обратно. Илай ждал, когда они поклоняться ей, чтобы начать уже выглядеть выигрышно – хотя бы на их фоне.
Но обломался в итоге именно он.
– Даже свирепая мифь не смеет тревожить наш покой, даже певчие птицы замолкают в нашем присутствии, стыдясь своих голосов, – проговорила она недовольно. – Мужчины, вы слабы, безобразны и от вас столько шума. Когда я смотрю на вас, то боюсь, что тьма осквернит второй мой глаз. Убирайтесь.
Слишком долгое вступление для короткого приказа с нулевым результатом. Всё грозное впечатление, которое произвела её речь, уместилось в судорожном стоне какого-то девственника-новобранца.
Илай недоумевал.
Дева нахмурилась. Она повторила приказ громче, настойчивее. И на этот раз результат был не нулевым, а обратным. Её голос, лишённый силы, превращал даже самые страшные проклятья в приглашение.
Она отшатнулась, напуганная собственным бессилием больше, чем двинувшейся на неё толпой. Женщина смотрела не на врагов, а на дрожащие руки, словно гипнотизируя собственное тело. Что она вспоминала в такой момент? Вторжение Датэ? В тот раз она выглядела такой же растерянной, слабой, преданной? Достаточно беспомощной, чтобы принять помощь от «мужчины-который-был-ничуть-не-лучше-него»?
Глухо выругавшись, Илай отошёл от двери, за которую мог бы выйти, но нет, куда он без своего "третьего меча". К тому же, он ещё не терял надежды на триумф. Напротив, похоже, вся слава как всегда достанется ему. Радовало ли это? Не слишком. Он понял, что никакого иммунитета к силе Девы у него нет. То, что он отшельник, живущий за счёт её сущности вот уже десять лет, не играло никакой роли. Он – не единственный, кого она не способна подчинить.
Дева отступала, пока в итоге не прижалась спиной… не к стене, а к его груди. Илаю хватило пары секунд, чтобы оказаться позади. Обхватив её шею так, чтобы женщина смотрела вперёд, Илай положил другую руку ей на грудь, над сердцем. Привычное, но каждый раз удивляющее своей силой желание убить всех, кто смотрел на неё, пронзило его, когда он взглянул перед собой, передалось ей – через его руку прямо в сердце, зажгло её глаза…
Умрите.
Все, кто был в комнате, упали как подкошенные. Вместе с Девой, что в его планы не входило. Илай чуть сжал пальцы на её шее, щупая пульс. Потом, повернув её, опять ненавистно безвольную, в своих руках, прижался ухом к груди.
Сердцебиение… уверенная мелодия пульса. Не сдерживая улыбки, он слушал этот чудесный звук и смотрел на мёртвые тела на полу. Вот ещё одно его отличие от Датэ: он подарил им милосердную, безболезненную смерть, тогда как командир Калек любил своих врагов помучить. Это ничуть не оправдывало его, но, чёрт, парни всерьёз собирались воевать с «Пламенем погребальных костров», а значит, уже подписали себе смертный приговор.
Положив Деву на кровать, Илай поскорее завернул её в простыни. Не потому что торопился, а потому что она чертовски хорошо смотрелась на этом ложе греха, который он арендовал на всю ночь.
Прикрепив мечи к поясу, а третий, метафорический, закинув на плечо, Илай прошёл по золоту к выходу. Те, кто подслушивал в коридоре, шарахнулись от него, прячась по комнатам или сбегая вниз по лестнице. Женщины заголосили так, будто он произвел небывалую сенсацию, хотя убийства здесь были таким же обычным делом, как и секс. Если он не удивил их, когда заказал себе шлюху, то почему удивил сейчас?
Конечно, суть в том, как именно это выглядело. Он выбрал себе в соучастницы Деву в таком деле и в таком месте. Случая и гостей интереснее этому публичному дому больше не видать…
Но когда Илай спустился, то понял, что ошибся. Похоже, странных гостей здесь привечали постоянно. Как ещё объяснить, что посреди опустевшего зала, будто на освободившейся специально для него сцене, по-взрослому сложив руки на груди, стоял ребёнок. Не понять ни пол, ни возраст. Но богатая одежда указывала на то, что он не выблядок и не прислуга. Что ещё говорило в пользу знатности мальца? Его «подтанцовка». За его спиной полукругом стояли женщины, одетые по-военному удобно, но ярко. Они так отличались от местных девочек, что Илай не сомневался: никто даже из пропивших себе последние мозги забулдыг не стал бы к ним лезть. Попробуешь шлёпнуть такую по заднице – останешься без руки. На это красноречиво намекали мечи, висевшие у каждой на поясе.
Илай знал, что они пришли за ним…
– Отдай мне женщину, – заявил ребёнок.
Чего?!
– Если тебя не устраивает собственный гарем, выбери себе любую другую, ты же, блин, в борделе, – проворчал Илай, на что его телохранительницы отреагировали слажено: обнажив лезвия мечей, они опустили на глаза непроницаемые повязки. Будто прекрасно знали, с чем им придётся иметь дело, и успели подготовиться.
А вот он к подобному был не готов. Сражаться с ребёнком и женщинами, у которых завязаны глаза? Да что за…
ГЛАВА 3
Похоже, мужчина выполнил угрозу. Я проспала ещё десять лет, иначе такую смену обстановки не объяснить. Из тёмной, задымлённой комнаты дома Утешений, я переместилась в просторные покои, наполненные запахом цветом и женским шёпотом. Всё вокруг сияло, будто было соткано из света. Я лежала на чём-то нежном, но упругом, словно заснула на спине мифи. Это было похоже на сон больше, чем то, что мне снилось только что.
Казалось, я вернулась домой. А может, никогда его и не покидала? В это поверить было проще, чем во вторжение и «спасение», которое было не лучше вторжения. Ведь, очевидно, я смогла сбежать от Датэ, но от того Старца – нет. Печати, золотые оковы и его прикосновения, что даже надёжнее печатей и золота, сдерживали меня. Даже сейчас, когда его не было поблизости, я явственно чувствовала след, что он оставил не на коже, а прямо на сердце. В тот раз в груди стало так горячо и тесно. И сейчас тоже, от простых воспоминаний.
Моё тело не подчинялось мне, но подчинялось ему? Я не смогла использовать техники Дев, но Старец освоил Высшее мастерство одним прикосновением? Тем, что должно было убить именно его! Но в итоге погибли те солдаты, тогда как я… То, что он сделал со мной, ощущалось куда тревожнее и болезненнее смерти.
Словно зажимая ранение, я прислонила ладонь к груди и медленно села. Женский щебет стих, и я увидела трёх наряженных словно королевы служанок. Они не были похожи на моих сестёр, но всё равно видеть их лица по пробуждении было настоящим благословением.
– Доложите Его Величеству, что Ясноликая госпожа проснулась, – произнесла главная из них, после чего поклонилась мне. – Внешний мир заждался твоего пробуждения, Плачущая Дева.
Я, действительно, готова была заплакать – от яркого света. Я так отвыкла от солнца, что теперь оно резало глаза, пусть даже приглушённое тюлем. Я поняла, что если выйду под его лучи сейчас, то оно сожжёт меня, хотя раньше одаривало и ласкало. Мне придётся приучать свою кожу к нему заново, я слишком долго жила во тьме… буквально и фигурально.
– Где я?
– Во дворце.
– А это что?
– Это же… кровать.
А, то место, где великодушные женщины утешают мужчин.
Я поторопилась с неё слезть. Этот алтарь порока больше подошёл бы Старцу, но что-то мне подсказывало, что он о подобном не смеет сейчас даже мечтать.
– Ванна и завтрак готовы, – так же почтительно сказала девушка, вытягивая руку в сторону, приглашая в соседнюю комнату.
Проходя мимо, я мягко поддела пальцем её опущенный подбородок.
– Не склоняй головы в моём присутствии, мой взгляд истосковался по прекрасному, – проговорила я, и она растерянно взглянула исподлобья. Словно никто не говорил ей ничего подобного, пусть даже она была молода, ухожена и знатна. – Пойдём, я искупаю и покормлю тебя.
Когда в комнате появились её помощницы, предметы туалета и облачение, что они для меня принесли, выпали из их рук. Они уставились на подругу, которая сидела в купели и которую я кормила с рук.
– Го… госпожа!.. Эта еда и вода только для вас.
– Именно так купаются и едят Девы, – ответила я. – Уединение чуждо нам. Разве здесь женщинам не нужна компания для трапезы, ванны и сна?
– Да… иногда, но не в таком… виде. Такие манеры недопустимы во дворце, – они обращались к своей зардевшейся подруге.
– Манеры? Так называют Заветы во Внешнем мире?
– Не совсем. Если только для придворных дам.
– И эти манеры повелело вас исполнять Дитя? Я начинаю сомневаться в его справедливости.
– Нет, это скорее… культурная особенность. Дитя тоже следует им.
– Дитя следует "манерам", – повторила я с улыбкой, – но нарушает запреты отшельников. Очевидно, даже мне стоит эти манеры уважать.
– Запреты отшельников? – повторила одна из служанок. – Что это?
– «И сказал Мудрец Калеке – не прикасайся к женщине. И сказал Деве – не прикасайся к золоту. И сказал Старцу – не прикасайся к вину. И сказал Дитя – не прикасайся к мечу», – озвучила я главное наставление всех отшельников. – Такие простые законы не нуждаются в толковании, и всё же. Запретив Девам прикасаться к золоту, Мудрец тем самым повелел нам держаться подальше от Внешнего мира, который построен из золота, построен в войнах из-за золота, построен алчными мужчинами. – Я потянулась к подносу, что стоял у бортика. Перебирая ягоды, я откладывала виноградные в сторону, как непригодные. – Нарушь запрет хоть один отшельник, и он погубит весь клан. Погибнет один клан, и равновесие во всех мирах пошатнётся.
Что и происходит сейчас. Калека, убивающий женщин. Старец, шляющийся по борделям. Дитя, занимающее высшую военную должность. А что касается меня?..
– Значит ли это, что Девы нарушили свой запрет?
Хороший вопрос.
Я не помнила.
– Это уже не имеет никакого значения. Весь мир сошёл с ума, а вы заботитесь о «манерах». Ходите в тяжёлых, сковывающих даже дыхание, платьях. В обуви, которая превращает женскую ходьбу из полёта в пытку, и носите украшения, которые отбирают внимание, что должно принадлежать вашим волосам… глазам… губам… Мне начинает казаться, что эти манеры созданы в угоду мужчинам. – Я вздохнула, сползая ниже в воду. – Женщины никогда не стали бы отказывать себе в удовольствии освежиться в жару. Отдохнуть после ночи бдения. Разделить трапезу с сестрой, когда поднос ломится от еды.
– Но здесь её не так уж и много.
Немного, если они всерьёз собирались накормить человека, который не ел десять лет.
– Зайдите в воду и протяните ладони, – попросила я, уже даже не надеясь на технику голоса. Но девушки, переглянувшись, всё же помогли справиться друг другу с застёжками и сняли платья.
Когда они сели с протянутыми ладонями, я положила каждой по угощению.
– Столько положено есть Деве. Руками то, что в руке умещается.
– В час?
– В день.
Они посмотрели на меня так, будто поняли, почему наш клан вымер. И Калеки к этому отношения не имели.
– Вы страдали от голода?
Я грустно улыбнулась.
– Нет, наши сады и леса были изобильны.
– Тогда почему? Разве у вас есть закон, запрещающий сытно и вкусно питаться?
– Никто из отшельников не услаждал свою плоть так, как Девы. – Они дружно покраснели и отвели глаза, будто в первую очередь подумали вовсе не о вкусе. – А что касается сытности: еда – не единственное, что даёт нам силы. – Я указала на окно. – В большей мере мы зависим от света.
– Свет?
– Да. Дневной – яркий, щедрый, иногда такой настойчивый, что от него хочется сбежать. И ночной – изменчивый, небогатый, но куда более ласковый. Нет ничего мягче лунного света.
– Как будто солнце – это муж, а месяц – любовник… – прошептала мечтательно одна из женщин, и остальные закивали.
Опять речь зашла о мужчинах. Мне это не понравилось.
– То, как чувствуется свет на коже Девы, никогда не повторить ни мужчине, ни ребёнку, ни животному. Ни лебединый пух, ни мех мифи не могут соперничать в нежности с луной, – сказала я, откидывая голову на бортик, закрывая глаза. – Поэтому каждое полнолуние – праздник для Дев.
– Скоро… скоро будет полнолуние, – отозвались они.
– Хорошо, – вздохнула я, предвкушая. – Теперь никто не сможет лучше утешить меня и оскорбить Датэ. Луна – как последняя из Дев, прекрасна и недосягаема. Смотря на неё, он может думать только о том, что ему никогда до неё не добраться.
– До вас тоже! – поспешили они заверить меня. – Этот дворец – ваше небо, вы в безопасности здесь. Ответственность за вас взял на себя император. Он пришёл за вами и принёс сюда сам, потому что никому кроме к вам прикасаться не дозволено.
Ну что сказать, Дитя пока справлялось лучше Старца, при том, что было таким же отступником.
– Мы видели, как он нёс вас на руках, – продолжили девушки. – Казалось невероятным, что ребёнок может быть таким сильным, пусть даже отшельник.
– Ему помогала не его сила отшельника, а моя, – ответила я. – Наша основательница была невесомой, она ходила по воде, будто по земле – смело, твёрдо, а по земле будто по воде – бесшумно, не оставляя следов.
– Вы такая лёгкая?
– Нет. – Я встала и медленно, с наслаждением вытянулась. – Но ты тоже сможешь поднять меня.
– Но мне нельзя прикасаться…
– Можно.
Весом дело не ограничилось. Мы сравнивали, изучали друг друга и рассказывали об обычаях своих миров. Но любопытство не сделало меня беспечной. Смотря на них и слушая их смех, я невольно думала о своих погибших сестрах. Мне казалось, что я уже купаюсь не в ароматной воде, а в их слезах, пролитых по вине Датэ… А потом я учуяла резкий запах крови, который ударил наотмашь почти буквально. Запах убийства, что стоял в воздухе так долго, перебивая благоухание наших садов.
– Ты поранилась? – тревожно воскликнула я, потянувшись к девушке, которая всё так же беспечно шутила с подругами.
– Что? – Она недоумённо глянула на свои бёдра. – Ох! Я… Простите! Так неловко, я сейчас же…
Смущённая, а не испуганная, она дёрнулась к ступеням, но я остановила её.
– Я помогу, потерпи.
– Нет! Это же просто…
Я положила руку ей между бёдер, кажется, смущая ещё сильнее, хотя наши тела были одинаковы за исключением разве что треугольника волос у неё внизу. Кровь коснулась моих пальцев, и девушка вскрикнула именно так, как если бы я дотронулась до открытой раны.
Этот момент для появления выбрали женщины, что пришли сюда прибраться. Они были одеты просто, на их измученных жарой и работой лицах застыла какая-то смутная тревога. Они явно разговаривали и думали о чём-то прямо противоположном тому, что увидели в следующую секунду.
Вещи, что они принесли для уборки, выпали из их рук.
– Ох, госпожа!.. Мы думали, вы уже у императора, – запричитали они, перебивая друг друга. – Он ждёт вас, чтобы встретить, как самую почётную гостью.
– По крайней мере, я не заставлю его ждать десять лет, – проговорила я, отпуская девушку, и та медленно сползла в воду, кажется, чувствуя себя намного лучше, чем раньше. – Разве бессмертному есть куда торопиться?
– Потом у Его Величества будет военный совет.
Значит, Датэ он ждёт в большей степени, чем меня. И это понятно.
Я задумалась. Внешний мир заставлял Дитя подчиняться расписанию. Собирать военные советы. В одиночку противостоять армии Калек. Брать ответственность за людей, которых Мудрец обязал его судить, а не защищать.
Я знала: выйди я во Внешний мир, и он поглотит меня, искалечит, погубит. И я не торопилась к нему приобщаться. Окажись здесь Старец, он бы сказал, что с такими мыслями мне самое время вернуться к нему в ящик.
Чтобы выкинуть его из головы, я протянула руку к женщинам, приглашая.
– Так, как встречаете меня вы, не сможет встретить даже император. Я лишь листок, оторвавшийся от дерева, которое давно срубили. Если бы вы видели это дерево, вы бы меня даже не заметили, спрятанную в тени моих сестёр. Но теперь они мертвы, а мне выказывают небывалый ранее почёт. Прошу, подойдите и сделайте меня хоть немного достойной их славы и вашего гостеприимства.
Ладно, их не пришлось долго уговаривать.
Когда через час женщины всё же собрали меня на встречу с императором, морально я была готова к ней ещё меньше, чем раньше. Одиночество тяготило меня так же, как платье, в которое меня облачили. Куча ткани, закрывающей каждый участок кожи. Перчатки на руках. Практически непроглядная вуаль на лице. Веер, которым я должна была загораживать то, что просматривалось через вуаль. Даже в гробу было бы уютнее, и я знала, о чём говорю.
Для Дев, которые ценили свободу во всех её проявлениях, этот наряд был равноценен веригам, а любые стены, даже императорского дворца, были тюрьмой в сравнении с пышными садами моего дома. Потерять его таким образом было больнее изгнания, а ведь изгнанию у нас предпочитали казнь. Бессмертные выбирали смерть, лишь бы не быть отлучёнными от рая.
Вечность здесь, среди смертных, теряла всю свою привлекательность. Тогда как у самих смертных она и даже её побочные эффекты вызывали восхищение.
– Посмотри на мои волосы, – тихо ахала моя свита, семеня следом.
– А ты потрогай мою кожу.
– Синяк так болел, а теперь он исчез без следа.
– А от этого пореза должен был остаться шрам.
Да, иногда бывает очень полезно просто принять ванну в жару. Так что я ничуть не раскаивалась в том, что заставила ждать того, кого обычно ждали с нетерпением все остальные. К примеру, сотня влиятельных, опасных, посвятивших себя войне мужчин, которых он теперь принимал. Намного более грозное собрание, чем караул у двойных дверей, хотя уже только он впечатлял. Солдаты из дома Утешений и рядом не стояли. При том, что теперь это были женщины.
– Они из личной гвардии императора, – подсказала мне девушка из свиты. В её голосе звучало почтение и капля зависти. – Туда принимают младших дочерей высокородных аристократов. Так как они постоянно находятся рядом с Дитя, они живут намного дольше обычных людей. И они сильнее большинства мужчин.
Новость, которая не могла не радовать. Очнувшись в борделе, я начала верить, что все женщины Внешнего мира – рабыни.
– Император просит прощения за то, что поставил государственные дела превыше долга перед вами, Ясноликая госпожа, – ровно произнесла одна из воительниц, облачённых в яркую форму. – Пока совет не закончится, можете осмотреть дворец, любые двери в нём открыты для вас. Его Величество надеется, что вы не заскучаете. Вы можете выйти в сад, а можете осмотреть его коллекцию произведений изящных искусств…
– Я уже увидела жемчужину этой коллекции и лучший цветок его сада, – произнесла я, откидывая вуаль. – Так странно, что именно ты охраняешь его, а не наоборот.
– Ч-что? – переспросила она, заглядывая в моё лицо.
– Передай Его Величеству, что он достойно украсил свою обитель. Я не заскучаю. Сколько бы этот совет ни длился, мой взгляд никогда не устанет смотреть на женщин, которые ни в красоте, ни в силе не уступили бы моим сестрам.
– Это не то, что… Я совсем не… – Она пыталась выглядеть серьёзной, собранной. – Вам лучше подождать в более… подходящей обстановке.
– И какая же обстановка для меня подходящая? Для меня, кого Датэ лишил дома и семьи? – Я указала веером на двери. – Разве те люди имеют больше прав желать ему смерти? Справедливое Дитя согласилось бы с тем, что я – отшельница из клана не менее влиятельного, чем его собственный, но оскорблённая куда сильнее – более уместна на том собрании, чем все его министры. Но я не посмею распоряжаться в его доме. Если мне нельзя стать участником самой войны, то я хотя бы стану свидетелем военного совета, который остановит армию Датэ. Я хочу верить в то, что у них это получится. И когда я смотрю на тебя, Жемчужина, верить в это становится намного проще. Если бы ты была среди нас в тот раз, Девы бы не проиграли.
Лицо Жемчужины приобрело розоватый оттенок, делая её ещё краше, драгоценнее. Она не могла мне позволить и дальше стоять здесь и подрывать их дисциплину. Переглянувшись со своими подругами, она повернулась к дверям и открыла их одним решительным движением, громогласно объявляя:.
– Великая отшельница, Ясноликая госпожа, Метресса и последняя из клана Плачущих Дев желает видеть Ваше Величество и совет.
Она отошла в сторону, пропуская меня.
В зале наступила гробовая тишина. За закрывшимися дверями наоборот оживлённо зашептались.
Даже не будь я последней из Дев, моё появление произвело бы сенсацию. Ясноликие чурались Внешнего мира всю историю своего существования, даже из отшельников мало кто мог похвастаться тем, что видел Деву. Обычные мужчины же вообще не смели взглянуть на нас без последствий. Последствий вроде тех, которые устроил Старец в доме Утешений. Окажись он здесь сейчас, то сказал бы, что ситуация повторяется. Пусть на этот раз это были благородные представители знатных родов, природа не делала различий между ними и солдатами из борделя. Они были подвержены соблазну ничуть ни меньше, а о дисциплине знали едва ли больше.
Но всё равно они должны были увидеть ту, кого Датэ назвал своим первым врагом. Иначе в этом собрании было бы вполовину меньше смысла, даже при всей их огромной мотивации защищать свой дом и императора. Смотря на меня, они узнали много нового о предводителе Калек. Рассказывать о его силе и беспощадности не было никакого смысла, поэтому моё лицо – единственное заявление, которое я сделала на этом совете.
