Текст книги "Сальмонельщики с планеты Порно"
Автор книги: Ясутака Цуцуи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
– Ласкающие водоросли?! Это кошмар! – Могамигава приподнялся и застучал кулаками по столу, – Недавно моя жена пошла искупаться на озеро – тут недалеко. Вошла в воду, и через несколько минут у неё стали слипаться глаза. Шатаясь, вышла на берег. Оказалось – эти самые! Страшная гадость! – пробормотал он уже спокойнее, – Не надо было брать жену на эту дикую планету.
– Каких только тварей не водится в этом озере. Оно буквально кишит плоскоспинными бегемотами, червекрокодилами, булькающими аллигаторами. Кого там только нет.
– Они опасны?
– Нет. Но они вылезают из воды и такое устраивают! Кроме крупных животных там полно пластинчатых медуз и других тварей. Так что плот надо связать покрепче. Перевернёмся – будет не до шуток.
– В болотах наверняка тоже всякой дряни полно. Я прав? – с дрожью спросил Могамигава.
– Там растёт забудь-трава. В больших количествах.
– О-о! Забудь-трава! Какой ужас! – Могамигава снова забарабанил по столешнице кулаками и весь как-то перекосился. – Недавно я собирал образцы растений для культивирования перфорационных бактерий. И случайно попалась эта самая трава. Так я забыл, какие тесты собирался проводить! И была-то всего одна травинка. А если там будет целое поле забудь-травы, кто знает, что мы забудем? Может, не сможем даже вспомнить, зачем пришли!
– Тогда лучше будет заранее записать, – дал совет Шеф.
– А вдруг мы читать разучимся?
Шеф рассмеялся, отрицательно качая головой:
– Это будет временная потеря памяти, а не старческое слабоумие. Так что не так страшно.
– Нам и через джунгли придётся пробираться? – Могамигава смотрел на меня испуганными глазами. – Что там у них, в джунглях?
– Там расплодились целые колонии трубчатых и зонтичных, характерных для местностей на границе между джунглями и открытыми пространствами, например полями забудь-травы. Ещё там, на чесоточном дереве, растёт тип лишайника – висячая ползучка. Впрочем, это не дерево, скорее кустарник. А местная фауна… Из животных – прежде всего олень-свистун, многоухий кролик, трехгорбый кабан, носатая сирена, раскладная корова. Из птиц – пенисный воробей, из насекомых – скрипучая цикада. Из видов, которые нам не удалось классифицировать, я бы назвал реликтовый кокон и, наконец, разбуди-жену – создание, которого никто не видел. Мы знаем его только по голосу.
– Ах! Ещё и разбуди-жену! Только этого не хватало! – Могамигава забарабанил по столу и запустил пальцы в шевелюру. – Стоит ночью услышать её жуткие вопли – всё! Покоя не будет. Жена просыпается, будит меня… Зачем я её привёз на эту чёртову планету! – Он уронил голову на руки.
«Чего теперь жаловаться. Сам сюда свою красавицу притащил. Побоялся, как бы рога не наставила», – подумал я.
Могамигава поднял голову.
– А что там дальше, в джунглях? – Он вцепился обеими руками в край стола. – Наверное, ещё круче, да?
– Честно сказать – не знаю, – вздохнул я. – В первый раз я ходил туда с экспедицией, и у нас не было такой спешки, как сейчас. В джунглях царит вечный мрак, там даже днём темно и жутко. Прямо ад кромешный. У нас не хватило смелости, и мы двинулись в обход.
– Ад кромешный, вечный мрак… К чему такие выражения, весь этот страх? – раздражённо вопросил шеф. – Вы же учёный, эколог. Где же ваш исследовательский пыл? Ведь в таких местах лежит ключ к загадкам здешней природы. К тому же это настоящая кладовая новых биологических видов. Целая другая планета! Разве не так?
«Что-то сам ты ни разу туда не наведался». Я с упрёком покосился на шефа.
– Но в этот раз, я полагаю, нам придётся продираться через джунгли напрямик? – скорбно предположил Могамигава.
Шеф резко повернулся к нему.
– Да! – кивнул он. – Да! Но при этом вас ждут новые открытия.
«Это обязательно, – подумал я. – Столько открытий, что мало не покажется».
Пока мы обсуждали подробности предстоящей экспедиции – маршрут, что следовало взять с собой, – стало светать. Сперва в окне, над открывающимся вдали горизонтом, показалось розовое солнце; минут пятнадцать спустя почти в той же точке стало подниматься ещё одно солнце – оранжевое, заход которого мы недавно наблюдали. Два солнца образовывали так называемую спектроскопическую двойную звезду. Расстояние между ними было совсем небольшим, поэтому издали они казались одним светилом. Розовая была главной звездой, оранжевая – её спутником. С поверхности планеты они напоминали две женские груди, немного разные по цвету. Как их только не называли – «солнечные дыни», «золотые шары»…
Мы с Могамигавой решили не терять время и использовать два светлых часа для подготовки, а потом соснуть пару часиков, выпадающих на «ночь». Надо было запастись силами – неизвестно, будет ли в пути возможность поспать. Шеф вызвал Ёхати и сообщил о важной миссии, которую ему поручают. Тот, естественно, пришёл в восторг.
Поспать два часа не получилось, я проснулся ещё затемно и вышел из лаборатории. Перед штабом Могамигава громким голосом отдавал распоряжения Ёхати, который загружал в турбоход багаж:
– Эй! Можно поосторожнее? В этой коробке полно стекла – чашки для выращивания микроорганизмов, другая посуда. Ой-ой-ой! Не надо класть на дно микроскоп. Еду вниз положи. Ой-ой!
Мой багаж состоял только из ящика для сбора коллекций с морилкой для насекомых и инструментов для проведения вскрытия. Ещё я хотел взять клетку для ловли мелких животных, но подумал: как её нести, когда нам придётся передвигаться на своих двоих? В случае чего можно будет попросить у Могамигавы его переносной электронный микроскоп.
Втроём мы разместились в турбоходе. Шеф вышел нас проводить. Я сел за управление, Могамигава устроился рядом, Ёхати с багажом – сзади. Я запустил нагнетатель, и аппарат на метр завис над землёй.
– Будьте осторожны, – небрежно бросил нам шеф, – Ждём вас с богатым уловом.
Могамигава фыркнул:
– А вы следите здесь за порядком. И присматривайте хорошенько за нашим шарлатаном-доктором. Вдруг Симадзаки разродится до нашего возвращения. Дай Фукаде волю – он таких дел натворит!
Мы двинулись прямо на запад. Осадков в этом районе выпадало мало, местность поросла травой, как в саванне. Турбоход шёл гладко. Мы часто ездили на озеро, чтобы пополнить запас воды, так образовалась дорога, по которой турбоход выдавал сто пятьдесят километров в час. Скоро над горизонтом поднялись «золотые шары», бросая свои лучи на наш открытый экипаж. Было безветренно и тепло. То тут, то там попадались высокие шипящие акации, с верхушек которых мелодичными трелями заливались скрипучие цикады – мелкие насекомые наподобие майских мух. В небе порхали малиновые птички – пенисные воробьи, названные так по форме головы, имевшей до неприличия поразительное сходство с главным органом мужской анатомии. С нижних ветвей шипящей акации гроздьями свисали реликтовые коконы, для которых в таксономии здешней флоры места так и не нашлось.
– Погода замечательная, воздух чистый, – заметил Могамигава. – Не будь здесь всей этой мерзости, тварей этих – совсем было бы хорошо.
– Да уж, – согласно кивнул я, – Температура в самый раз, влажность низкая, жизнь что надо, здоровье есть, пейзажи – во-о! Утро, десять часов, шипящие акации колышутся на ветру, порхают пенисные воробышки, трещат скрипучие цикады, на ветках развешаны реликтовые коконы, в небе плавают золотые шары. Не жизнь – красота!
Закончив свою тираду, я громко расхохотался. Могамигава смотрел на меня как на сумасшедшего.
– Извините. Что-то меня не туда понесло.
– Я хочу вас предостеречь: мы учёные и должны сохранять здравый смысл в любых условиях, что бы ни случилось.
Вообще-то я куда больше опасался за его здравомыслие, но решил оставить эту мысль при себе.
По мере приближения к озеру Подлости заросли папоротников и гимноспермов становились всё гуще. Из некрупных растений попадались перистый орляк, заячья лапа, чёрно-белая рябина, сатанинская трава, гибкая пальма. Более крупные виды были представлены древовидным папоротником-гордецом и пушистой секвойей. Было ещё множество папоротников – как древовидных, так и мелких, которым ни прошлые экспедиции, ни доктор Симадзаки не успели дать названия.
– Какая тьма папоротников! – заметил Могамигава, выходя из турбохода, который я остановил в нескольких метрах от озера, и оглядываясь по сторонам.
– Доктор Симадзаки называет это адаптивным распространением флоры. Папоротники подразделяются на множество видов. Их несколько тысяч.
– Да… и каждому надо дать название. Доктор Симадзаки, верно, дрянные названия не выбирает, – Могамигава окинул взглядом зелёную поверхность озера, хранившего какое-то особенное многозначительное спокойствие, – Зачем нужна такая подробная классификация? В таком небольшом районе.
– Ну, – начал я, наклонив голову, – по животным я мог бы это объяснить, исходя из их среды обитания. А что касается растений… Может, это связано со структурой питания высших позвоночных – ведь они здесь в большинстве травоядные.
– Плот-то будем строить? – поинтересовался Ёхати.
– Конечно. Тащи электронную пилу.
– Не так быстро, – возмутился Ёхати, – Вон профессор сколько добра навалил. Пила на самом дне.
– Шевелись давай! Меньше слов – больше дела! – рявкнул на него Могамигава. – Время уходит! Солнце сядет, а мы всё ещё на озере.
Вдвоём с Ёхати мы принялись пилить. Вокруг росли несколько видов сосны и кедра. Эти деревья члены экспедиции в шутку называли сосна-горемыка и кедр-переросток. Но чтобы повалить такое дерево, требовалась куча времени, поэтому мы взялись за древовидные папоротники – связали из них верёвками прямоугольный плот примерно два с половиной на полтора метра. Перегрузили на него вещи, укрыли турбоход листьями папоротника и спустили плот на воду. Солнце к тому времени уже катилось за горизонт.
– До ночи всего полчаса осталось, – подскочил Могамигава, взглянув на часы. Сам он ничего не делал, только подгонял и кричал на нас – Успеем переправиться на ту сторону?
– Должны успеть. Если будем работать шестами все втроём, – усмехнувшись, ответил я.
Могамигава скорчил кислую мину:
– Что, мне тоже прикажете работать этой палкой?
– С женой-то по ночам небось работает, – шепнул мне на ухо Ёхати.
Мы захватили с собой три складных пластиковых шеста, раздвигавшихся на пять метров. Взяли их в руки и забрались на плот. Шесты упёрлись в кромку берега, вонзились в дно, и на поверхности воды с бульканьем показались пузырьки воздуха вперемешку с буро-чайными комочками грязи. Плот отчалил.
Вынимая шесты из воды, мы с удивлением обнаружили, что к ним всё время липнут водоросли устрашающей, алой как кровь, окраски.
– Кровавые водоросли. От одного их вица дрожь пробирает.
– Если они здесь водятся – значит, наверняка полно и пластинчатых медуз, – предположил Могамигава, неуклюже орудуя шестом, – Они могут всплыть в любой момент.
Не успел я сказать: «А вы всё знаете», как на поверхности показалось бесчисленное множество медуз, похожих на полупрозрачные плоские коробки прямоугольной формы. Они жадно кишели вокруг плота и, повернувшись брюхом кверху, раскрывали прилепившиеся на животе рты и шевелили щупальцами.
– Они всегда так плавают. Ужасная мерзость!
– Их ещё называют банными, или кверхубрюхими, медузами.
– В своё время я немного ими занимался, – поведал нам Могамигава. – У них имеются эктодермальные репродуктивные железы, а питаются они, похоже, кровавыми водорослями и растительным планктоном.
– Они жалятся? – поинтересовался Ёхати.
– Да уж! Чтобы такие твари и не жалились! – Могамигава недобро покосился на него, – А ты потрогай.
– Нет, обычно они не жалятся. Только в период размножения, – объяснил я Ёхати и обернулся к Могамигаве: – Но это почти не больно. Наоборот, чувство довольно приятное. Интересно, почему?
– Тут дело вот в чём, – Могамигава скорчил неприятную гримасу, – Их пререпродуктивные стрекательные клетки, как и у земных медуз, содержат яд. Сейчас я как раз занимаюсь анализом этого яда, и, похоже, он оказывает анафилактическое действие. То есть поначалу эти клетки незначительно влияют на нервные центры, вызывающие семяизвержение, но при неоднократном повторении сопротивляемость снижается, и в итоге происходит эякуляция. Получается контриммунитет.
– Это вы на себе испытывали? – фыркнул я, не в силах сдержать смех. – Ой, извините.
Могамигава бросил на меня убийственный взгляд.
– Давайте пару-тройку поймаем, – предложил Ёхати.
Послышался лёгкий всплеск; я оглянулся на берег, от которого мы уже удалились на несколько десятков метров, и увидел, как в озеро один за другим плюхаются булькающие аллигаторы, до сих пор дремавшие в болоте неподалёку от места, где мы погрузились на плот.
– Они что, за нами? – заволновался Могамигава.
– Конечно, – ответил я, с силой отталкиваясь шестом, – Видите, как они припустились. Давайте наляжем!
Аллигаторы, несколько уступавшие в размерах своим земным родичам, группами устремились к плоту. Некоторые из них, должно быть, совершали свой маневр тайком, под водой, однако несколько десятков тварей плыли к нам почти в открытую – на поверхность выступали только нос, глаза и часть утыканного шишками, похожими на спинные плавники, хребта. Они приближались быстро и практически без шума, если не считать неприятных булькающих звуков, вырывающихся из ноздрей вместе с дыханием.
– Они же плот перевернут, если нас догонят! – возопил Могамигава, лихорадочно работая шестом. – Чего им нужно?!
– Хотят нас изнасиловать, – ответил я. – Они имеют обыкновение спариваться с другими видами.
– Они утащат нас под воду! Мы утонем! – голосил Могамигава. – Должен же быть какой-то способ?! Как вы спаслись от них в прошлый раз?
– Надо скорее добраться до того берега. Там уже вотчина червекрокодилов…
В этот миг плот резко накренился – видно, скрывавшиеся под водой аллигаторы нас настигли. Мы едва удержались на ногах.
– Значит, это всё самки? – спросил Могамигава, поспешно приседая, чтобы не свалиться в воду.
– И самцы, и самки, – Я быстро дёрнул на себя шест, который, разевая огромные пасти, норовили вырвать у меня аллигаторы, и, сжав его в ладонях изо всех сил, тоже опустился на корточки, – Они не отличают среди особей других видов самца от самки, поэтому лезут на всех без разбора.
– Но такой тип поведения обычно свойствен только самцам!
– А на этой планете – и самцам, и самкам. Известно, что в сообществе, состоящем из особей одного и того же вида, аттрактанты – такие, как половые феремоны, – почти не дают эффекта; то есть внутри сообщества особи почти не спариваются. Вместо этого у них действует необычный врождённый спусковой механизм – они преследуют особей других видов, как охотник добычу.
– Но они же вымрут от этого. Разве нет?
– Нет. Вымирание вида скорее связано с беспорядочным межродственным скрещиванием. Особенно на этой планете, где у животных практически нет естественных врагов.
– А почему бы не попробовать разок? – внёс предложение Ёхати и сильно ткнул шестом аллигатора, попытавшегося взобраться на плот, – Может, в этом самый кайф.
– Болван! Если самец до тебя доберётся, останешься с порванной задницей, – гаркнул на него я, поглядывая на приближающийся берег, до которого оставалось всего с десяток метров, – Слава богу! Вон они, червекрокодилы!
С заболоченного берега группами сползали в озеро другие твари, немного крупнее булькающих аллигаторов.
Плот продолжал содрогаться от ударов – это аллигаторы бились в днище своими рылами. Чтобы не упасть в воду, мы вцепились в разложенные на плоту вещи и ждали червекрокодилов.
– А не получится у нас из огня да в полымя? – дрожа от страха, спросил Могамигава.
– Пока они будут между собой драться, мы как раз успеем ноги унести.
Плывший впереди всех червекрокодил с ходу вцепился в одного из аллигаторов. Извиваясь, два зверя сплелись в клубок и взлетели над водой на два метра, подняв тучу брызг. Через несколько секунд вокруг плота завязалось настоящее сражение.
– Теперь вперёд!
Отчаянно толкаясь шестами, мы стали удаляться от развернувшегося побоища.
– Вот это да! – проговорил Могамигава, оборачиваясь и взирая округлившимися глазами на битву крокодилов, – Они же поубивают друг друга.
– Нет. В этологии это называется «ритуальной схваткой». Вроде того, что устраивают между собой на Земле самцы из-за самок. Но на этой планете женские особи – как мы: с поля боя не убегают, наблюдают со стороны, чем кончится. Чтобы отдаться победителю. – Работая шестом как одержимый, я взглянул на приближавшийся берег и закричал: – Чёрт! Как же это я?! Там целое стадо бегемотов!
– Под этих тварей попасть?! Ужас! Куда нам деваться? – встревоженно вскрикнул Могамигава.
– Гребём южнее. Ёхати, смотри!
Не успел я выговорить это, как вокруг плота стали всплывать бегемоты, из воды выступали только их плоские как доска прямоугольные спины.
– Ах вы, гады!
– Сволочи чёртовы!
– Пошли вон, похотливые твари!
В неистовстве мы все втроём вонзили шесты в бегемотьи спины – мягкие, покрытые сеткой морщин, напоминающей плетение соломенной циновки. Шесты прокалывали кожу и входили в толстый слой подкожного жира. Но бегемоты, похоже, совсем не чувствовали боли – во всяком случае, сколько мы их ни шпыняли, они продолжали невозмутимо приближаться к нашему плоту. Лишь из круглых дыр от наших шестов сочились капли белого жира. «А вдруг они от этого только удовольствие получают?» – думал я, раз за разом втыкая шест в живую плоть. Исколотые спины уже напоминали пчелиные соты. Эта картина вызывала тошноту. Я перестал работать шестом как пикой и вместо этого принялся дубасить бегемотов по головам. Однако не таковы были эти твари, чтобы пуститься в бегство от моих ударов. Они по-прежнему с вожделением косили на нас налитые кровью злые глазки, норовя или поднырнуть под плот, или залезть на него своими тушами.
– Получай, сволочь! – Ёхати воткнул шест в бегемота с такой силой, что вытащить уже не смог. Его оторвало от плота (шеста он так и не выпустил) и подкинуло в воздух на метр над спиной бегемота. Вытаращив глаза, он заорал во всё горло: – Помогите!!!
Окружённый животными с трёх сторон, плот дрейфовал вдоль берега, отдаляясь от Ёхати. Бегемот с торчавшим из спины шестом, на котором болтался Ёхати, тоже продолжал преследование, хотя из-за добавившейся нагрузки не поспевал за своими товарищами. Разделявшая нас дистанция постепенно увеличивалась, но к берегу мы не приближались.
– Разве можно его так оставить?
– Сейчас главное – до берега добраться, – бросил я Могамигаве, – Оттуда кинем ему верёвку.
В этот момент какой-то бегемот, видимо, встал на мелководье на все четыре лапы как раз под нашим плотом, и тот резко накренился.
– Эх! Надо было делать из сосны и кедра! – закричал я, отчаянно пытаясь спасти падавшие в воду вещи. – Свалимся в воду – конец! Здесь полно ласкающих водорослей!
– Что мы, не мужики?! Брюки на нас или юбки?! Хрен что у них получится! – заявил Могамигава, – Не выйдет! Они нас перевернут. Вы хватайте аппаратуру и инструменты, я – продукты. Если плот переворачивается, мы с грузом бегом пробиваемся к берегу. По отмели, через водоросли.
– Понятно.
Берег приближался. Начинало смеркаться.
Бегемот под нами шевельнулся, плот накренился градусов на сорок, и мы со всеми нашими пожитками за плечами съехали с него, оказавшись почти по пояс в воде.
– Вперёд! Вперёд! Или они нас достанут! – надрывался Могамигава, рванув к берегу на полусогнутых.
Я устремился за ним. Плот остался на пути стада бегемотов, их уже можно было не бояться. Они медленно раскачивались на отмели на своих лапах-колоннах и догнать нас уже не могли.
Счастливо избежав контакта с водорослями, мы наконец выбрались на берег и со вздохом облегчения оглянулись посмотреть, что творится на озере. Оставив нас в покое, бегемоты перенацелились на Ёхати. Со всех сторон они карабкались на своего собрата, из спины которого торчал шест.
– Верёвку! Быстро!
Я бросился к нашим вещам за верёвкой, но было поздно – в одно мгновение огромные пасти сдёрнули с Ёхати брюки вместе с трусами.
– А-а-а! Пошли прочь!!!
Недолго думая, оставшийся голым ниже пояса Ёхати выпустил шест и, как по камням, запрыгал по бегемотьим головам и спинам. Бросился в озеро и, очутившись по грудь в воде, рванул к нам.
Я застыл на месте:
– Там же водоросли!
– Да ладно тебе! Он же мужик! Не заласкают же они его до смерти.
Только он это выговорил, как Ёхати резко затормозил. Глаза его остекленели; тяжело дыша, он сделал ещё два-три шага. На лице вдруг всплыла слабая улыбка, с громким стоном он отпрянул назад и ничком рухнул в воду.
– Они его достали! – ошеломлённо воскликнул Могамигава. – Эх, Ёхати! Потому что всё хозяйство наружу. Надо было брюки крепче держать.
Наблюдая за происходящим, я с ужасом думал о том, каково сейчас Ёхати в этом жутком компоте из водорослей. Место, куда он упал, закипело миллионами пузырьков, и на поверхности показалось сначала лицо, а потом и верхняя часть тела нашего спутника. Он напоминал выжатый до капли лимон, с его набухшего члена свисали белые нити семени. Пошатываясь, Ёхати выбрался на берег и рухнул прямо у кромки воды, хрипло дыша.
– Интересно, а почему с бегемотами ничего не делается от этих водорослей? – поинтересовался Могамигава, пока я пытался привести Ёхати в чувство. – Они же ими питаются, значит, всё время должны быть в самой гуще.
– Нет, на бегемотов водоросли тоже действуют. Точнее, как только водоросли начинают их донимать, они сразу соображают, что это корм. Наверное, у них и оргазм случается, когда они их жрут.
– Вот оно что! Теперь-то я начинаю понимать, – кивнул Могамигава, – Как-то доктор Симадзаки попросила меня протестировать качество воды в месте, где водятся эти самые водоросли. Там я обнаружил в большом количестве спиралевидные бактерии, которые размножаются на белках, калии и кальции. Водоросли, видимо, всасывают в себя эти элементы, которые бактерии разлагают на неорганические вещества… То есть происходит следующее. Сначала водоросли возбуждают бегемотов, у тех происходит семяизвержение. Бактерии размножаются, поглощая содержащиеся в семени белки и другие вещества. Затем водоросли поглощают продукты распада бактерий и перерабатывают их в растительные белки, которыми питаются бегемоты. Получается что-то вроде трёхстороннего регенеративного цикла. Так?
– Но ведь есть ещё и другие виды бактерий, содержащиеся в выделениях бегемотов.
Не обращая внимания на сердитую физиономию Могамигавы, я в ажитации продолжал развивать свою мысль с чувством, что мы стоим на пороге открытия, дающего ключ к пониманию законов, управляющих экосистемой планеты.
– С другой стороны, водоросли вызывают у бегемотов семяизвержение, что является сопротивлением природной среды росту популяции и снижает плодовитость всего вида в целом. Это, в свою очередь, даёт обратный эффект, не позволяя бегемотам полностью уничтожить этот вид водорослей. Иными словами, мы имеем здесь саморегулирующуюся среду обитания с участием трёх биологических видов. При отсутствии ярко выраженных сезонных климатических колебаний на этой планете у той или иной популяции – если не будет никаких регуляторов – за взрывным приростом может быстро последовать вымирание.
– Мне кажется, вы слишком торопитесь с выводами. Не следует так спешить. Даже если в данном конкретном случае вы правы, надо помнить, что речь идёт всего лишь об одной кибернетической системе, существующей в огромном пространстве планеты. И мы не знаем, как эта система связана с другими.
Пока Могамигава распространялся, сердито поглядывая на меня, Ёхати с трудом поднялся на трясущихся ногах.
– Ну, вроде обошлось.
– Конечно. Давай-ка, соберись. Ну кончил пару-тройку раз. Что тебе сделается?! Ёхати был готов испепелить Могамигаву взглядом за эти слова.
– Другой бы на моём месте вырубился или вообще концы отдал. Пару-тройку раз!.. А семь-восемь раз не хотите?!
Солнце тем временем ушло за горизонт. Но нам надо было идти, чтобы быстрее преодолеть болотистый участок. Пробираться через жуткие джунгли посреди ночи – чистое безумие.
Взяв с Могамигавой только кое-какие приборы, которые могли понадобиться для наблюдений и опытов, и, взвалив на Ёхати основную часть багажа, мы зашагали по болоту.
– Как бы то ни было, – рассуждал я, обращаясь к следовавшему за мной Могамигаве, – я полагаю, что взаимоотношения между булькающими аллигаторами, пластинчатыми медузами и кровавыми водорослями также можно рассматривать как звено многосторонней регенеративной системы, наподобие той, что представляют собой отношения плоскоспинных бегемотов с ласкающими водорослями. Здесь аллигаторы только называются аллигаторами; они не плотоядные, питаются кровавыми и другими водорослями. Кроме того, они относятся к млекопитающим. Откуда только коллеги из экспедиционного отряда такие идиотские названия откопали?! Вот, к примеру, многоухий кролик. Он вообще к грызунам никакого отношения не имеет.
– Часто всю эту ересь придумывают любители. До сих пор бывает. Да если бы только это! Насколько я знаю, почти все высшие позвоночные здесь – млекопитающие. Верно? В таком случае что произошло с менее высокоорганизованными пресмыкающимися и амфибиями? Они что, все вымерли, как крупные рептилии на Земле в эпоху мезозоя?
Я запнулся. Выскажи я то, что мне пришло в голову, Могамигава наверняка записал бы меня в психи.
Я поспешил увести разговор в сторону:
– Однако тот факт, что практически все высшие позвоночные относятся к млекопитающим и находятся в тесном биологическом родстве – хотя внешне очень сильно отличаются друг от друга, – видимо, означает, что они могут между собой спариваться, пусть и без потомства. Правда, если мелкому животному вроде многоухого кролика вздумается спариться с плоскоспинным бегемотом, дело может кончиться смертью. От разрыва внутренних органов.
– Интересно, а бегемоты ищут для случки каких-нибудь других тварей? – раздался громкий голос Ёхати, замыкавшего наш маленький отряд с горой вещей за спиной. – Их же самих всю дорогу эти самые водоросли обрабатывают. А это знаете, какой кайф? – Ёхати прав, – сказал я, – Врождённый спусковой механизм, включающий алгоритм спаривания с особями других видов, есть у всех высших животных. Но что касается плоскоспинных бегемотов, спаривание с ними для многих животных чревато смертью, поэтому бегемоты обычно сбиваются в стада только со своими сородичами, а водоросли подавляют действие этого механизма, который запускается от внешнего раздражителя – когда приближаются высшие животные другого вида.
– Ну почему? – тяжело вздохнул Могамигава. – Почему на этой планете во всех животных, кого ни возьми, по существу запрограммирована похабная и бессмысленная жажда – спариться с кем-нибудь, всё равно с кем? Вы говорите, что эта программа, вероятно, записана у них в генах, – глухо вопрошал он неприятным голосом, кривя губы. – К тому же они так похожи на земных бегемотов, крокодилов, зайцев, быков. Поэтому для нас, землян, это выглядит ещё похабнее. Почему здесь всё так устроено?
– Не знаю, как насчёт похабщины, но мы, по-видимому, имеем дело с таким феноменом, как адаптивное сосредоточение популяции. Например, в прошлом на Земле обитал подотряд сумчатых животных, которые были распространены исключительно в Австралии и прилегающих районах. Популяция возникла после того, как Австралия отделилась от Евразии; и в этом изолированном ареале произошло её адаптивное распространение. С большим разнообразием видов. Но каждое из этих животных удивительно похоже на представителей высших млекопитающих, распространённых в других районах Земли. То есть имел место процесс параллельной эволюции. Например, кенгуру напоминает зайца-прыгуна, сумчатый тасманский волк очень похож на простого волка, сумчатый крот – на обычного крота, коала – на медведя, кроличий бандикут – на кролика. Северный щетинохвостый поссум напоминает лисицу, сумчатая куница – кота, опоссум здорово смахивает на мышь и так далее. Это совершенно разные виды, хотя единственным видимым отличием сумчатых является наличие у них сумки, где подрастает детёныш. Сейчас, когда мы исследуем другие планеты, профессор Фудзиони Исивара утверждает, что такого рода адаптивное распространение или сосредоточение – как хотите назовите – связано с носителями генетической информации в живых организмах той или иной планеты и имеет очень широкую сферу применения. Хотя я с его теорией о законе универсального ортогенеза не согласен.
– Я спрашиваю, откуда эта похабщина? – раздражённо проговорил Могамигава. – Если особенность всех сумчатых – наличие сумки, то отличительная черта всех представителей местной фауны – похабщина. Вы это хотите сказать?
– Да нет тут никакой похабщины! – язвительно ответил я, чувствуя нарастающее раздражение. – Особенность этой планеты скорее в том, что все высшие позвоночные – травоядные и, кроме того, никто никого не ест. Здесь нет хищников, и, поскольку численность популяций стабильна, конфликты между особями одного и того же вида или взаимное вмешательство случаются крайне редко. Вот что я назвал бы характерной чертой! Нет, скорее численность популяции ни при чём, просто у особей абсолютно отсутствует агрессивность.
– Ну что вы такое говорите?! Разве есть виды, начисто лишённые агрессивности?! – возразил Могамигава, щеголяя фундаментальными знаниями этологии. – С утратой агрессивности прекращаются отношения между особями. И тогда они даже теряют способность к размножению. Это и людей касается.
– Но планета, где мы с вами находимся, в этом плане особенная, – в свою очередь возразил я, – По-моему, агрессивные импульсы содержатся в эротических проявлениях модели поведения. Судите сами. При спаривании животные нередко кусают друг друга за шею, преследуют партнёршу или устраивают бои перед тем, как перейти непосредственно к делу. Разве их действия в это время на первый взгляд нельзя принять за агрессию? Как здесь провести чёткую грань между двумя импульсами? А у здешних животных, при отсутствии необходимости демонстрировать агрессивность по отношению к особям своего или других видов, эротический импульс усилен. Потому они и пытаются спариваться и с тем и с другим типом особей.
– Хм! Фрейдистский дуализм, – взорвался Могамигава. – Вы берёте классическую теорию и переносите её на животных. Вы сами-то в это верите?
– Разумеется, не во всё, – огрызнулся я, – Но если позволите, импульс разрушения, открытый Фрейдом в последние годы… что ж, он и сам к этому всерьёз не относился. Просто не всё можно было объяснить ссылками на либидо, вот у него и появилась биполярная теория.
– И на этом основании вы делаете вывод о существовании животных, которыми движут исключительно эротические позывы? Это же глупость! – взревел Могамигава. – Вы тоже заразились всей этой похабщиной.
