Текст книги "стихи"

Автор книги: яшка казанова

перекресток пробка

 
горло сужалось еще до возгласа:
разница местоимений значима.
«ты» вместо «я» – откровенья возраста.
поцелуи интимны (сравнимы с заначками
мелких купюр) – дотянуть до вечера,
до выдоха в подключичное таинство.
горло сужалось, текло доверчиво
неразборчивым словом «отдайотдайсямне».
четки разлук с ахматовским пафосом:
перебираю минуты по косточкам
вишни, черешни – красными пальцами,
желтыми пальцами абрикосовыми.
пальцами светофорных цветов...
2001/07/30
 

больные женщины

 
все, я иссякла, я скорчилась червем
ежевечерне страх обновляя,
но засыпая ежевечерне –
в нежности. горло, сведенное лаем,
плачет по-волчьи, по-детски, по-бабски.
все, я иссякла. старым маршрутом
пальцы текут к сигареткам болгарским
на подоконнике. тонкие руки
девочки давней не трогают вовсе,
тлеет табак в обессилевших легких.
как новобранец, я падаю: осень
заплесневевшая, в сером налете.
силюсь не то, чтобы выжить, скорее –
не умереть. в переулках приютских
заболеваю, сгораю, старею...
все, я иссякла. мне трудно даются
даже слова.
2001/08/01
 

прошмыгнув постового

 
ты тоже это видел, мальчик мой:
над городом, истерзанным чумой,
нагая смерть беременного солнца
и зверь рогатый, выкраденный мной,
покуда здесь так сладостно-темно,
на водопой стремительно несется.
 
 
точнее – это я его несу,
сломав хребет и горло – но... не суть... –
там есть вода, а он почти что высох.
и каждый куст нас ссадиной клеймит.
куст, как и всё, был порожден людьми,
и в этом я подозреваю вызов.
 
 
мне нужно драться. я придумал так,
что только в драке можно намотать
на пальцы жилы жил и жить спокойно
и спать и спать, легко ее обняв,
и не бояться, что при свете дня
мои глаза смешно, как у иконы,
засветятся...
2001/08/16
 

дребезги поцелуййя с чужой

 
судорожно ей рот ломала:
все было мало, мало мне, мало.
судорожно ей рот дробила:
все было не мило, милая, не сладко мне, не мило.
чужим языком захлебнуться, но не напиться.
самоубийца.
 
 
рвалась по деснам, стараясь тебя нащупать:
«ищу по резцам, по коренным ищу, по
тем самым дальним, что когда-то ты так любила...»
промазала. мимо.
тебя там нет. сплетаю слюну в паутину:
«тихо, девочка, я прошу тебя – тихо»
 
 
мой страх пульсирует в венах, вальсирует в венах,
«тихо, девочка, потерпи, я бываю грубой»
между коленок рвется ее колено.
это все очень напоминает игру, но
мой страх управляет моментом. ни капли секса
даже если раздеть ее и раздеться
самой.
 
 
в подъезде гулком, целуясь с твоим прошлым,
я, как герой-идиот, ощущаю победу.
я лучше, я жарче, я самая, я хорошая...
 
 
мне хочется выть.
2001/08/20
 

виноградинками нежность

 
даже если ругаюсь матом,
мой язык желанней нектара.
полагаю – сошла с ума ты,
раз считаешь, что мы – не пара.
 
 
у меня костенеют скулы
от желания злых пощечин:
ты томишься, а я рискую,
может смертью, может – еще чем.
 
 
чем-то, выношенным под левой
не молочной, но тоже горькой.
я другими переболела,
я блаженно пьяна тобою.
 
 
оставайся со мной надолго
и люби меня, будто бога.
рот надкушен, почти надорван –
я блаженно пьяна тобою.
2001/08/20
 

ведьмака

 
колыбель меня, не бей
я – отродье полнолунья.
я к неистовой тебе
приползла за поцелуем.
в лоб, как мертвых и детей
нежь меня, моя прохлада.
колыбель меня и тех,
кто со мной дышал на ладан,
кто в ладонь мою дышал,
согревая в одночасье,
колыбель, моя душа,
это счастье... это счастье...
2001/08/21
 

смотрю на тебя

 
желоб горла смялся и сузился
суицид в ожерелье праздничном.
кто-то молодо топчет улицы:
безобразничает!
 
 
мне бы жить и дышать, как маленькой –
я юна – не достать до старости.
мальчик бьет на коленке комариков
сразу стайками.
 
 
солнце бодрое, солнце бойкое,
на сандаликах крылья свежие –
отчего же сегодня так больно мне:
хочешь? – вешайся.
хочешь? – вены исследуй лезвием.
смерть – единственный дворик, где ты – моя...
золотая проклятая лесбия
жжет интимное.
2001/08/21
 

имя для мух

 
ты апельсиного цвета
ты носишь яростные майки
я ненавижу имя ***,
я очень жестко обнимаю
тебя. и каждой мертвой клеткой
запоминаю смелость впадин.
я ненавижу имя ***,
я очень мягко утопаю
в коктейле ревности и сока
из апельсинов с водкой стылой...
ах, черт, имен бывало столько
пододеяльных, подпростынных,
но выпало одно. наука
рулетки ныне мне доступна.
я губы выкушу наутро
и сердце вымучу до стука
о днище неба. череп сдавлен,
в подъезде гулко пляшет эхо –
пятиэтажный пенис зданья.
я ненавижу имя это.
2001/08/21
 

давнее взбулькнуло в памяти

 
не жадничай, будь жарче, жаль же
пока есть силы – нужно жалить.
в нелепой позе, в позе-шарже
на страсть, я только умножаю
свою отчаянную пылкость.
 
 
мой ангел, видишь соль на теле,
ее люби... не долюбили
ее желай... не дохотели...
 
 
твой рот растерзан, мой – растоптан.
семейных поцелуев вожжи
не предаю, но жив настолько,
насколько ты меня встревожишь
своим несомкнутым истоком.
не жадничай, будь злее, бей же.
не предаю, но жив настолько,
насколько в дальнем зарубежье
клочки уставших эммигрантов,
тоскующих по водке с кислой
капустой, живы. виноградом
во мне: глаза, улыбка, кисти
твои, текущие по коже
так нежно, так по-матерински...
насколько ты меня встревожишь?
 
 
тоскующих по водке с кислой
капустой я забуду тут же,
как только выгнусь гибким зверем.
твой рот теперь безмерно уже.
люби, люби... не дозвенели
колечки. цок!
2001/08/22
 

пажик слатткий вуайер

 
нежнейшим пажом –
к тебе.
ах, кто-то вошел
к тебе.
тревожится спальня,
я трепетом спаян
с волнующим дулом замочным в единое целое.
моя госпожа,
за дверью дрожать
не сладостно, но панацея мне –
твой утренний шум.
я сердце глушу
и прячу повадки в ливрею,
бледнею, бледнею, бледнею...
в покоях твоих
одно на двоих
ночами горящее ложе,
как логово пчел...
но я ни при чем –
фантазии ярки и ложны.
ты с кем-то иным.
ты с кем-то из них,
из тех, кто, наверное, проще:
кто рифм не плетет,
кто любит лото,
кто рот после ласки полощет.
нежнейшим пажом,
почти поражен,
но все-таки жив и отважен,
с замочным глазком
слепленный тоской
люблю тебя...
2001/08/30
 

инвертю с отжившим чертом (обрывок-с)

 
– о вашем пристрастии к баху, сэр...
– я пьян, я купаюсь в бахусе...
– а если подробно?
– то мужеподобно, что может быть послано на хуй, сэр
– но, сэр, вы несете бессмыслицу...
– привычка по бабам мыкаться
меня приучила
не алкать причины,
и после соития – вымыться...
– а если напомнить о фаулзе...
– все женщины в менопаузы
несносны и жарки...
попробуй вожжами
сдержать их при ветре и парусе!
– увольте, вы – просто посмешище...
– себе сочиняя посмертные
нетленные вирши,
неевший, непивший,
я верю во что-то там светлое,
во что-то манящее издали
и мученика-онаниста, и
испитого нищего...
А то, что вы ищете
воняет анахронизмами.
не смейте спешить за линию,
где были и пазолини, и
другие с проказой...
сказали бы сразу,
а то – замывать, зализывать...
вопросы подгадывать,
ответы подглядывать...
треклятая журналистика!
2001/08/31
 

суп

 
я подарю ей осенний суп
капли дождя в желтушно-бордовым
+ воскресным утром цветы принесут
положат под двери сонного дома.
 
 
она будет думать: ах, от кого?
перебирать имена давнишних...
в осенний суп добавлю гобой,
и сумасшествие, скажем, ницше.
 
 
и, черт подери, плесневелых слов:
люблю тебя – бесконечной лентой.
осенний суп. поцелуй в висок.
спасибо за лето. спасибо за лето.
2001/09/16
 

осенний мародер

 
я (без лишних ужимок) люблю, когда меня называют дрянью.
какого черта снимать белье перед каждой шлюхой?
оладушка из мерзлой картошки называется драник,
пощупай ее языком, мой хороший, пощупай.
 
 
там нет ничего от того, чем ты хотел бы казаться.
ты – трус, мой хороший, ты – нежный безвольный заяц
 
 
в моих ладонях, которые легко переносят уголь.
в моих рифмульках, которые сбиты так тесно и туго,
что мне бывает совсем неловко дышать, словно в корсете.
вот и новая осень, было б чего посеять...
 
 
и после – сжать ладонью, как тело любимой, восторженно.
ах, как в первую брачную ночь, задыхаясь от вдохновения.
брожу по улочкам: воздвиженка, якиманка, остоженка...
соломенная сторожка, неумытая, тихая... верная...
 
 
влюбленность номер сто семь, как и прежде – в самоубийство.
ха... сердце – уже не кулачок кровавый, но – бицепс,
закаленный – и сломанной женщиной, и другою, пьяной.
бицепс, обласканный и пальчиками, и репьями,
сжатый бедрами так, что неловко дышать, словно в корсете.
вот и новая осень, было б чего посеять...
2001/09/20
 

пародия паралитика

 
николас эрфе и николас доули
стали друзьями, да только надолго ли?
 
 
новый учебник истории ноет
новую песню. в плаще казановы
 
 
с окурками мятый прогноз на неделю
гороскопический. чтоб мы ни делали
звезды рассадят в порядке детсада:
садо на мазо и мазо на садо.
 
 
гигроскопический фантик ирисный
с ее телефоном. слезинки под линзами
копятся, длятся, стекают – осанна!
как мне не нравится имя... (ну, хором!)
 
 
гигроскопический. семь геркулесов
воюют с желанием сдаться. не лезу я
в эти мальчишечьи игры. досадно:
садо на мазо... ах!... мазо на садо.
 
 
маму – на мыло. садовника – в койку.
что делать с нежностью? Вы мне напомните.
теплые руки. гусиное сало.
ангина. горячка. и мазо на садо.
воет сирена надсадно! надсадно!
 
 
ха, повезло несказанно: на самой
важной страничке закончилась книшшка.
2001/09/25
 

встречка (минута после)

 
она говорит: ну что ты что ты...
не убивает, неа.
на улице мокро. зонты – как шторы.
в преддверии первого снега
к метро несутся десятки дядек,
тетек и прочих сумок.
она говорит: оставайся блядью,
наверняка, не засудят.
тут любят блядей в золоченых рамах
на столиках для закусок.
она говорит: я останусь рядом.
я тоже хочу искусства.
и мы, на двоих поделив любовно
какие-то там награды,
поем о третьей (тело любое)...
вдвоем, в золоченых рамах.
2001/09/25
 

не я не я не я

 
вот что странно: повсюду была не я.
не я глотала дешевый коньяк.
и губ ее перечных якобы яд
был тоже сцежен совсем не в меня.
+ не я боялась, что чай остыл –
ты кашляешь, что развели мосты,
что невские девочки ближе богинь,
что скажешь однажды не мне: «не покинь!»
+ не я забывала их имена,
коньяком из строчки второй пьяна;
не меня проклинали, когда темно
и болели тоже не мной не мной.
+ не я подарила ей два ребра
(щедрей, чем богу) за стыд и брань,
за перец выше помянутых губ,
за слабое сладкое «нет, не могу»...
не я – по ямам и по репьям.
но сейчас-то что нам до этих ям
и этих колючек. душа моя,
представляешь: повсюду была не я.
2001/09/25
 

nevaляшки

 
нева волочилась беременной сукой.
четвертые сутки. теряла рассудок,
но все-таки шла. бесполезно и вязко,
рожая попутно щенков водолаза,
ньюфаундленда.
нет. да.
нет. да.
 
 
ты – девочка-яблоко. девочка-ссылка
в сибирь. ты не можешь быть взрослой и сильной.
а я утешаю тебя, малолетку,
неву беспорядочно путая с летой.
 
 
пока. очевидно, так проще обеим.
нева волочилась и песьи побеги
кусали мне ноги московским бронхитом
в истерзанной дымом, смоленой и хилой
клетушке грудной.
еще по одной и...
в общем, до следующих встреч.
2001/09/26
 

чпок!

 
самоубийство – медленный процесс.
и, следуя чужому алгоритму,
я выдираю имена принцесс,
горошины пихаю под перину.
горошины, бобы, соски, как плод
засохшего стручка из подмосковья.
его сорвали в августе. тепло
чуть-чуть цвело, но увядало. вскоре
за горло – осень.
2001/10/19
 

сонечный круг рас рас рас

 
девочки сонечки. сонные девочки.
девочки солоновато-сосновые.
замысловатое «здравствуйте, деточка» –
так заплетаются: слово за слово. я
нежным волчариком вою. по чаячьи
невский прибой отпевает утопшего
мертвые запонки, даже не чая – чьи
тонкие венки увядшие. toshiba,
жесткое порно (прости, что цитирую)
девочки сонечки любят по-взрослому:
белое поле с простывшими титрами,
кожа, сеченая юными розгами.
 
 
девочки сонечки сонные сладкие
сыплют словами стихами соблазнами
стервами суками с гелями, с лаками
с лайковой кожицой с криками с ласками.
девочки сонечки. смысл – безделица:
нужно делиться собой апельсинчато –
нате вам дольку! а если не делится,
рвется цветное сердечко из ситчика?
 
 
девочки сонечки. сонечки девочки.
все постепенно меняют фамилии
и имена.
2001/10/25
 

пиупиупиу

 
я не приду на твой концерт.
я не люблю толпы.
ты что-то выкрикнешь в конце –
в глаза, ладони, лбы  –
ты провизжишь. а полчаса
отныне – на портвейн.
давай построим город-сад
в заплеванной неве?
 
 
давай устроим там бордель
для тех, кто в нас влюблен...
смотрителем ненужных тел
я быть согласна в нем.
 
 
мы продаемся за гроши,
за запах роз у ног...
прозрачным золотом расшит
мой саван-кимоно.
и за стеной – зеленый рай,
и дети в ползунках.
 
 
какая темная нора.
и выбраться никак
нельзя.
2001/11/08
 

русальдо

 
смотри-ка, я – неплохой стрелок:
руки перебродившие, мокрый лоб,
ее лицо в ореоле фонарном
с дырочкой в форме рта.
(потом: менты, угластые нары,
мертвая темнота, темная мертвота)
 
 
смотри-ка, цель оправдала срез
отпечатков с подушечек пальцев. слез
слой, обвинявший меня в убийстве,
в прикосновениях к ней,
в помыслах ab ovo лесбийских,
исторгаемых из самых-пресамых недр.
 
 
смотри-ка, она оказалась жива,
она отказалась сжирать, жевать
моих поцелуев клейкие пули.
она умнее других.
мозги сварились от похоти. пудинг
мыслей весомей чугунных гирь.
 
 
смотри-ка, это всего лишь бред
больной простуженной в ноябре.
мы с нею почти не знакомы, разве
только слепляли взгляд.
народ полупьяно спешит на праздник...
я вовсе не пью. зря.
2001/11/08
 

кранты

 
несказанных нежностей тромбофлембит
мне вылечит женшина в белой сорочке.
не врач, но в попытках целебно любить
даст фору врачам, экстрасенсам... короче –
я помню твой запах и угол плеча
пока. поправимо. залижет, загладит.
не врач, я бы вряд ли бежала к врачам
по осени. строгие стройные грани
стакана, как грации. танго. сюжет
донельзя убог. это даже приятно.
я помню твой голос невнятно, уже
замазана ранка, поставлен на якорь
бумажный корабль. и дым из трубы
коптит мне ресницы. особая пытка –
так просто лечиться любовью любых,
столь неприхотливых к еде и напиткам.
2001/11/12
 

отражжение

 
к сатиновому небушку мордой лезть рада,
к сатиновому боженьке на колени – плюх.
отчего бы тебе, господи, не подарить лекарство от рака
самой течной горячей и наглой из твоих шлюх?
 
 
я бы, черт подери, лечила им бабушку.
я бы, черт подери, свинтила из столицы за тыщу верст.
месяцем желтым горланю своей возлюбленной баю-баюшки,
месяцем желтым, по пальцам ползущим, как воск.
 
 
за буек заплывала в каждом из мелких романов.
в глубоких тонула, как в кокаиновых хлопьях.
к небу – сатиновым ртом: невкусно и мало.
дефлорация старых дев смешана с запахом хлорки.
 
 
(в этих строчках – дама с именем, спрятанным в к.
я не чуяла капель ее девства на своей руке:
признание казановы, привыкшей хватать за суть,
а потом не знающую, куда эту суть засунуть)
 
 
я медицинский наряд повешу на спинку
той, что под руку ляжет. или на спинку стула?
куда вам удобнее? налейте глоточек спирта,
чтобы я выпила залпом и наконец уснула.
2001/11/12
 

алоежелтое

 
краешек глаза неровно подкрашен –
напрочь забыто искусство кокетства.
нежная алая первая кража
в теплых объятьях семейного кресла
спит. я любить ее буду безумно,
первую девочку с именем желтым,
спящую в кресле. будильника зуммер
пойман ладонью тревожной: «пошел ты!»
девочка спит, и мы обе не знаем,
как коротка протяженность взаимства.
 
 
нет, не пугайся. я вовсе не злая.
позволь докурить. очень нравятся искры.
я вспоминаю ее слишком редко,
чтоб опасаться измены спросонья...
кружево кражи и марионетка
в старом спектакле про гюнта. про сольвейг.
2001/11/12
 

зубатый прикол посвящен аспушкину

 
зубного нерва визг мышиный.
я ненавижу бормашины.
 
 
ее глаза как черный хлеб,
укутанный пенициллином.
она нетронута, целинна,
она в оранжевом чехле
и в бутсах. я читаю снова
в своих дурных повадках сноба
не к месту вспыхнувшую дрожь.
 
 
шершавый пласт ее ладони –
к моей щеке, на алость дойной –
берите целое ведро!
и мажьте небо красным, юным
румянцем женщины. до юга
от осени – рукой подать.
 
 
подать ей руку, прилепиться
к ее руке... рецепт написан,
она – мой доктор. и педант
не в меру. значит будет снова
на кресле доктора зубного
свидание. и я отдам
на растерзанье бормашины
зубного нерва визг мышиный
и рот, шальной не по годам.
2001/11/13
 

литсевая сторона

 
что может быть ненужней моего лица?
на него так много дев любуется-молится,
на него так мало теней падало,
а если и были, то от рук, порхающих парами.
 
 
следы от пощечин с лица сползли кожурой,
замирали под кожей такой ровной, такой живой,
что шрамами выпачкать было западло
мое лицо: глаза океанами плещут на лоб,
захлебывают пространство, меня укрывая от
каракатиц, время жрущих хрустяво. цейтнот
постепенно перерастает в старость,
в ришелье морщин.
самое сильное чувство – чувство стада:
хочешь меня? – ищи.
 
 
только забудь про компас ресниц –
натяну паранжду.
 
 
мой ангел спитспит, ему что-то снится –
я не разбужу. я не разбужу.
2001/11/13
 

сторчалась

 
ты – допингом сладким, ты – джойнтом жженым,
раздвоенным шприцем стального жала...
я разрываюсь на две тяжелых
чумных половины земного шара.
 
 
ломается тело в молекулярно-
бесстыдную массу, в труху инстинктов.
пусть две этих девки со мною лягут,
ведь ты мне заранее все простила.
 
 
я буду любить их, двойняшек-кошек,
вываливать нежность тяжелым студнем,
трещать под ними уставшей кожей...
окно белесо. они уснули.
 
 
и я, наркоманка, в зрачок толкаю
твою фотографию (больно, остро)
ты очень солнечная, такая,
что я подохну от передоза.
2001/11/14
 

за цигарой утра припомнив

 
курильщик опиума. сон отвратно-ватный:
журнал мурзилка, холодящий вальтер,
раздвинутая похоть, тишина...
 
 
вчера в прихожей фуэте вертела –
каблук не выдержал сие нахальство тела
и вырвался, оставив пятке гвоздь.
 
 
так бесподобно женскость пробивалась
во мне ко мне. и ей осталась малость –
дойти до горла и излиться в плач
по сломанному каблуку...
2001/11/14
 

смерть молекулки

 
вплавляю свою тишину в разговор.
женское – в женское: не по-библейски.
люблю. не тебя. не себя. никого.
никто задохнулся от ласковой лести,
которая льет из моей тишины,
такой неподатливой бабским болтушкам.
люблю. не тебя. ласты выброшены
на берег. и маска. и трубка. мне душно
от этого тихого небытия.
от жизни внутри. ты смеешься. и ало
твой рот колосится. и небо – ты. я
молчу, уцепившись за плоть одеяла,
за плотный угольник, за плюшевый край,
мне больно молчать безъязыкой улиткой.
любовная крошка, как уголь – икра.
любовная крошка по баночным литрам
рассована.
2001/11/14
 

вспоминая мяту

 
возраст лишил меня самого главного –
мизинчики склеивать в знак равновесия...
 
 
глупо кричать наизнаночку гландами –
он это почувствовал тоже, и весь его
мир развалился на черное/белое
(читай: фотографии девушки познанной).
некому хвастать своими победами
и побеждать уже поздно (как поздно мне
вкалывать сладкие, гранотоминные
дозы лечебных надутотворенностей...)
он это почувстовал. ты не томи его,
нежно сломай полудетские ребрышки.
не дай ему вырасти в яркого юношу,
измятого женскими неврастениями.
(кои давно я охапкою ношу
где-то за щечкой...) ты растяни его
смерть на секунду длиннее, (не плакала)
чтобы успеть прошептать в назидание:
«возраст лишил меня самого главного...»
2001/11/16
 

бб

 
примята предательством, как трава
на которой забыли газету пирушки,
подстилку под совокупленья.
не жалей меня, девочка, это бывает со всеми.
2001/11/20
 

садо водка

 
странно прекрасен мой нежный цветок суицид
(я не о: пулях, веревках, карнизах, колесах),
он зарождался, когда пробивались резцы
в алом атласе тогда еще девичьих десен.
 
 
он выпускал свои тонкие стебли, когда
я колотилась по лужам троянской лошадкой.
знаешь, как славно его лепестками гадать:
любит-не любит. жениться меня приглашали...
 
 
после – женились, забыв что цветочек-жетон
много удушливей всяких любовных объятий.
я не дарила его никому, даже той,
что целовала меня до сиреневых пятен.
 
 
я берегла его, как берегла бы дитя,
если б смогла разродиться из чувства протеста.
о, безобразно-спокойный закон бытия:
самому тонкому нерву становится тесно
в самой просторной норе. так, от жен уходя,
мне оставалось казаться стервозной и скользкой.
и нимфоманно-грошовой, и в чем-то позорной, хотя
нежность к цветку беззастенчиво лузгала кости,
и, наконец, дорезвившись до детских резцов,
лопнула больно, звеня в полувлажной гортани...
 
 
я пополняю собой батальон мертвецов,
таю, таю тебя, ангел, и медленно таю.
2001/11/20
 

чумичка я

 
вас, ма шер, скорее всего сгубило
неумение быть идиоткой с высоким штилем.
а потом Вы проснулись: господи, шо жэ было?
и не пили вроде бы лишнего... или пили?
 
 
вам, майн фройляйн, попроще бы стать, помягче –
я ведь тоже – животное, плотское, как гангрена.
мне плевать, что слезинка на кромке ресниц маячит,
мне паршиво от чувства вины на ладонях прелых.
 
 
вы, май диа, пойдите в ближайший бутик,
оттолкнув ударенья, как это челюсти ловко.
вы распущенной будьте, вы шибко богатой будьте,
представляя рядом с собою аленделона...
 
 
и, ко мне возвращаясь под вечер, забудьте планы
на дальнейшее «вместе» под музыку вечных фрикций.
и оставьте мне очень мало, предельно мало –
обнаженную ножку, чтоб все-таки в вас влюбиться.
2001/11/20
 

любимой моей

 
ты такая тоненькая, мне кажется,
неровное дыхание может тебя поранить.
ты такая солнечная, что недозволено
в самом начале этой бредовой зимы.
ты девочка, с устьем, свитым виноградными лозами.
ты – женщина с устами, распочатыми мной.
ты – мой смысл, моя нескромность, мое песнопение
утром слипшимся горлом я провозглашаю тебя
в принцессу линии жизни
на моей похудевшей ладошке.
я люблю тебя.
2001/12/01