Текст книги "Химеры (СИ)"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Анастасия Воскресенская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц)

Часть первая. Глава 9

9

Герейн Лавенг, верховный король Дара, оставил охрану в холле, среди перепуганных клерков. Это здание, бывшую гостиницу «Селестиаль», построенную на фундаменте резиденции перрогвардской инквизиции, горожане до сих пор называли «Песий двор». Несколько лет после войны в шикарной «Селестиаль» жили дролери, потом постепенно разъехались – сперва в арендованные, а потом и в собственные дома. Вран здание не откупил, но арендовал на девяносто девять лет и обустроил древние казематы под лаборатории. Средние этажи занимали офисы корпорации, на двух верхних жили сам Вран, его дочь и его свита.

За пятнадцать лет Герейн был тут дважды.

– Минус третий этаж, пожалуйста, – сказал он лифтеру.

В сверкающих зеркалах лифта отражался статный офицер в светло-сером мундире эскадрильи «Серебряные крылья». Может быть, излишне бледный, но Лавенги всегда отличались лилейно-белой кожей. Герейн твердо посмотрел сам себе в глаза. Он уже не мальчик, и огромный страшный Вран не выведет его за ухо из своего подземелья.

– Приехали, Ваше Величество, – осторожно напомнил лифтер.

Герейн поблагодарил кивком и вышел. Двери лифта беззвучно закрылись.

Пустой бетонный короб, длинный коридор. Скупое электричество – дролери не требуется много света, а люди здесь не появляются.

Клац, клац, клац – эхо шагов побежало вперед, ударилось о стену на повороте, вернулось. Клеш-клеш-клеш – зашелестело за спиной. Герейн шагнул за поворот, на долю секунды лицо облепила – и прорвалась – невидимая паутина.

Защитный экран.

Абсолютный мрак. Герейн знал, что если вытянет руки в стороны – не коснется стен. Он просто шагал вперед – вслепую, с заложенными ушами, не слыша теперь ни шагов, ни собственного дыхания.

Еще один экран – лопнул пузырь темноты.

Зал размерами с авиационный ангар; потолок утонул в черных тенях. Ряд туманно светящихся стеклянных перегородок, следующую видно сквозь предыдущую; по стеклу гуляют муаровые разводы, вспыхивают медленные молнии. На четвертой или пятой – в глубине зала – неспешно плывет зеленое и голубое, в белых перьях облаков проглядывает знакомый контур берега, пестрые квадраты полей; на месте Катандераны – проблескивающая серая клякса, опутанная венами дорог, обнявшая бухту.

«Серебряные крылья» эскадрильи Его Верховного Величества не могут подняться на ту же высоту, с какой глядит огненным оком один из летучих скатов господина Врана. И никто не может, слава Господу. Даже чертов Эль Янтар.

Который из скатов смотрит сейчас на столицу? Райо, Серый Котик или Серп?

Ближайший экран словно падающим снегом задернуло, наискосок посыпались какие-то знаки – ни один Герейну знаком не был. Слева направо – и сразу, оказывается, справа налево; нет, снизу вверх, то есть наоборот… Герейн успел зажмуриться и опереться о стол, чувствуя, как взмокла в перчатке ладонь. Под ногами тошнотворно качнулась твердь.

– Вран, черт тебя дери! – крикнул король. – Выходи сейчас же!

Голос погас, даже не вылетев из горла.

– Вран, твою мать!

С тем же успехом можно было кричать под водой. Горло заныло. Герейн открыл глаза, поглядел на всполохи, пробегающие по полированному дереву столешницы. Рядом с его рукой на эбонитовой подставке стопкой стояли несколько хрустальных пластин. Золотая проволока сложнейшим узором врощена в хрусталь. Рядом дролерийский тестер – платиновая палочка размером с карандаш – и горсть желтоватых полупрозрачных кубиков, похожих на тростниковый сахар – генераторы. Когда-то, будучи мелким и наглым, Герейн стащил такой кубик и сунул его в рот – небо пронизало иголками, язык тут же прилип, будто Герейн лизнул металл на сильном морозе. Вран пальцем выковырнул кубик из мычащего рта и пообещал, что в следующий раз выдернет юному Лавенгу зуб.

Следующего раза, конечно, не случилось.

Герейн взял тестер и уронил его на стол. Металлическая палочка упала беззвучно, словно на войлок. Но из-за ближайшего экрана шатнулась высоченная угловатая тень. Как Вран подошел, невидимый сквозь прозрачное стекло, Герейн не понял… да ему было уже все равно. По узкому, очерченному синеватым светом лицу летели тени неизвестных знаков, провалы глаз черны.

– Ты! – немо крикнул Герейн, ткнув его в грудь кулаком. – Где агиларовский мальчишка?

Вран молча положил руку королю на плечо и подтолкнул в сторону. Герейн пошел, скрипя зубами. Он ненавидел драться на чужой территории, а территория Врана всегда была чужая.

Они прошли между стеклянных стен в пурге летящих формул – или что это там летало – к чернеющему в ячеистой стене дверному проему. Опять прорвался пузырь – и Герейн заморгал, привыкая к яркому свету.

Скучный врановский кабинет: четыре стены, стол, за столом кто-то сидит, уткнувшись в экранчик поплавка; шкаф, несколько стульев у стены.

На стульях лежит человек… Подросток. Бледный до синевы, рубашка расстегнута, на жилетке мокрое пятно; лицо и взлохмаченные волосы тоже мокры.

– Проклятье! – Герейн бросился к парню, стянул зубами перчатку, принялся щупать под челюстью. – Ты убил его?!

– Мальчишка в обмороке, – сказали от стола. Герейн свирепо уставился на главу Управления цензуры и информационной безопасности. Тот закрыл поплавок и поднялся. – Я вызвал Таволгу, Ваше Величество.

Вран оперся крестцом о край стола и сложил на груди руки – тускло-черная, под потолок, глыба с неподвижным лицом. Он смотрел на Герейна, и Герейн ощущал себя прозрачным, почти несуществующим.

Другой позабыл бы, зачем пришел, но Герейн прожил под этим взглядом всю сознательную жизнь. Ну не то чтобы всю жизнь, но встречался довольно часто.

– Отвечай, Вран, – потребовал король. – Что ты с ним сделал… И какого черта?

– Полночи в этом… детеныше нет, – медленно проговорил тот. Губы его едва шевелились. – Лучше бы была.

Лавенг взвился.

– Параноик чокнутый! Это же дети, химерки! Играют себе, никого не трогают. Ты с ума сошел – так оскорбить высокого лорда! Я отдам Агилару твою голову. Раз ты ею не соображаешь ни хрена. Они как раз собрались у тебя под дверями и требуют крови. И Макабрины с ними.

Вран наклонился вперед. На нем был черный, длинный, наглухо застегнутый халат. Тяжелые как нефть волосы перехвачены канцелярской резинкой. На лице лежала тень, будто Вран стоял по ту сторону дымящего костра. На плече искрой горел алый значок «Плазмы».

– Мне нет дела, чей это сын. Он проводник.

Герейн оскалился, как зверь.

– Гражданская война из-за того, что твоей левой ноге что-то примерещилось – это, знаешь, слишком! Все рыцарство обратится против нас, я буду вынужден или драться из-за тебя со своими людьми, или потребовать, чтобы вы убирались в Сумерки. Тебе придется публично извиниться, Вран, перед Агиларом. И спасибо, если он примет твои извинения. И дай бог, чтобы Таволга привела мальчишку в приемлемый вид. И так оппозиция разносит слухи, что дролери едят детей. Едят, черт бы вас побрал!

– Ваше Величество. – Под нос Лавенгу просунулась рука, сжимающая пачку фотографий. – Посмотрите, пожалуйста, сюда.

– Что это?

– Посмотрите, – настаивал День.

Фотографий было штук пять. Изображение на каждой из них – справа или слева, а то и с обеих сторон – обрезали темные полосы. Съемка шла, очевидно, из-за приотворенной двери или из-за портьер.

Группа подростков вокруг стола, на столе распростерт полуголый человек. Это морг, что ли? Анатомический театр?

Герейн нахмурился, всматриваясь.

У человека на столе завязаны глаза и заткнут кляпом рот.

И он лежит на заломленных под спину руках.

Над ним склонился светловолосый паренек с кинжалом в кулаке. Ясно виден профиль. Замаранная сажей глазница, страшновато блестит белок. От угла рта к скуле тянется темная линия, превращая пухлые, почти детские губы в гадючью безразмерную пасть.

На второй фотографии лезвие в руке подростка чертит по шее жертвы черную борозду.

На последующих трех снимках борозда открывается щелью, и из нее льется на грудь лежащего, на стол и на пол блестящая смола – черная на белом и сером.

Тело меняет позы, ерзает по столу; вот чьи-то руки придерживают его, чтобы не свалилось… Размалеванные лица подростков бледны; парень, схвативший жертву за ноги, стиснул зубы. Рядом одна из девочек зажала рот рукой. На другом фото девочка уже скрючилась, сложилась пополам, потерялась за спинами товарищей.

Лица раскрашены, но не настолько, чтобы озадачить специалистов из конторы Дня. Кто такой парень с кинжалом, ясно и без специалистов.

– В конверте была еще записка, – День протянул полоску бумаги. «Лидер подростковой секты – Стрев Агилар». Напечатано на машинке. – Конверт пришел на имя Врана с сегодняшней утренней почтой.

– Что это? – Во рту появился металлический привкус, Герейну захотелось сплюнуть. – Какой-то мерзкий обряд?

– Дети призывали Полночь, Ваше Величество, – сурово сказал День.

– И призвали ее, – пророкотал Вран.

– Это подделка, – Герейн бросил фотографии на стол. – Чья-то подстава и провокация. И она удалась.

– Конечно, это подстава и провокация, Ваше Величество, – согласился День. – Вы абсолютно правы. Но это не подделка. К сожалению.

– В любом случае, Вран, с этими документами ты должен был обратиться в криминальное управление, а не творить самосуд, смертельно оскорбляя моих верных. Да, судя по всему, мальчик совершил преступление, но хватать его и допрашивать – не твоя забота.

Вран приподнял бровь.

– Ты лучше меня разбираешься в моих заботах, Рэнни? – Голос у него был глухой и очень низкий. – Боюсь, ты напридумывал себе чего-то. Нафантазировал. Моя забота – служить Королеве и Сумеркам. И присматривать за тобой и Сэнни, как Королева просила. Этим я и занимаюсь.

– Я пришел к тебе сюда как заложник, Вран. Потому что пока я здесь, Агилар и его люди не станут штурмовать Песий двор. Они честно ждут живого и здорового мальчишку и твоих извинений. Если я не предоставлю им того и другого, мне твой присмотр не поможет, знаешь ли.

Длинные веки Врана опустились, скрывая усмешку.

– Пусть штурмуют, мы даже стрельбы не услышим. День, – он обернулся к соплеменнику, – скоро там Таволга?

Тот опять щелкал клавишами поплавка.

– Едет.

– Если хочешь, можешь присутствовать при допросе, Рэнни. Может, тебе эта маленькая дрянь скажет больше, чем мне. Не суетись, верну я мальчишку твоему человеку. Наказывать не собираюсь. Только сперва выясню, какую именно тварь и на каких условиях они вызвали. И откуда узнали про обряд. Нельзя позволить, чтобы такое повторилось.

– Ты вернешь его, как только он придет в себя.

– Ренни. – Вран потер двумя пальцами переносицу. – У тебя неверные приоритеты. Ты занялся каждодневной мельтешней и не видишь дальше собственного носа. На такую жертву, – прямой, как гвоздь, палец постучал по фотографиям, – призывается не мелочь. Это – высший демон. Молись, чтобы это был какой-нибудь серпьент или другой монстр, который только жрет и крушит.

– Вран прав, Ваше Величество, – подал голос День. – Мальчика придется допросить прямо здесь и сейчас. Проблема может оказаться серьезнее, чем вы предполагаете.

Герейн стиснул зубы. Все его познания на предмет Полночи были чисто теоретическими. Обширными – но, за каждодневной суетой, – действительно почти забытыми.

– Таволга спускается, – сказал Вран.

– Я встречу.

День вышел. Герейн шагнул к лежащему на стульях подростку. Еще раз пощупал пульс. Еле нащупал.

– Что ты с ним сделал?

– Посмотрел, нет ли демона внутри.

– Дьявол. А если ты спалил ему мозги?

Вран пожал плечами.

– Дьявол, – повторил Герейн.

Отворилась дверь, вошла Таволга, бледно-золотая, тонкая, с невенитской сумкой через плечо.

– Вра-ан! – Тотчас бросилась к мальчику. – Как ты мог!

– Хилый детеныш, – буркнул тот. – Сразу отключился. Я и вопроса задать не успел.

– Высокое небо… разве так можно! – Вспорхнули тонкие руки, огладили воздух вокруг белобрысой головы. Спустились к груди, задвигались, разбирая, распутывая невидимые нити. – Сила есть – ума не надо. Изувер.

Мальчишка шевельнулся и застонал.

– Рэнни, посади его. – Таволга встряхнула кисти и снова принялась гладить воздух у висков юного Агилара. – День, принеси воды.

Герейн приподнял и посадил парня на стул. Голова мотнулась, между век блеснули белки.

– М-м-м-м-м-м!..

– Вода, – под нос сунулся стакан.

– В сумке, в темной бутылочке, – сказала Таволга. – Накапай.

Запахло лекарством. Герейн придерживал расслабленное тело за плечи. Приняв стакан, Таволга понемножку поила несчастного. День, присев на соседний стул, растирал ему руки.

– М-м-м-м-м-м-м… В-ваше В-величество… – мальчишка поперхнулся. Дернулся, пытаясь вскочить.

– Сиди, – велел Герейн. – А то опять грохнешься.

Глаза Стрева заметались от одного лица к другому, вернулись к Герейну; в них застыла мольба.

– Стрев, – сказал Герейн. – Ты, конечно, натворил дел. Но Врану я тебя не отдам. Я твой король, я пришел за тобой, ты принадлежишь мне.

Мальчишка закивал и чуть снова не опрокинулся.

– Сиди и не двигайся. Помоги своему королю, скажи правду. Кого вы призвали, когда совершили обряд?

– Н-най… марэ – пролепетал мальчишка.

День выругался. Таволга ахнула. Вран молчал, и молчание его было оглушающим.

– Кто додумался принести жертву? Ты? Кто-то другой? Чья это была идея?

– Учи… тель… – Стрев не мог смотреть на короля, зажмурился. Из-под век поползли слезы. – В-ваше Величество! Мой король… я… простите меня.

– Прощу, если поможешь мне исправить твою ошибку. Твой учитель – кто он? Его имя?

Мальчишка всхлипнул. Глубоко вздохнул, пересиливая спазм. Потом выговорил хрипло:

– Это… Сайран Флавен… мамин дядя…

* * *

– Господина Дня сейчас нет на месте, – сказал секретарь.

Рамиро еле удержался, чтобы не выругаться.

Ну надо же, когда не надо – целыми днями торчит у себя в конторе: вон в приемной висит огромный плакат, видимо, сотрудники подарили – «День круглые сутки».

Надо же, золоторогому не чуждо чувство юмора. Или это девиз его Управления?

«День круглые сутки»… ну и где он шляется?

– Его вызвали в «Плазму», – сжалился секретарь. – Что-то срочное.

Еще бы.

Он поспешно попрощался и покинул приемную. Резиденция «Плазмы» находилась неподалеку. Проще поймать Дня там, чем безуспешно названивать по телефону.

После нападения на особняк Агиларов он развез по домам Лару и едва пришедшего в себя Виля, который сам не мог уверенно вести машину.

Впрочем, Вильфрем, как настоящий профи, едва придя в себя, тут же начал задавать вопросы.

Рамиро замучился на них отвечать, пока рулил в портовый район, где проживало семейство сэна Вильфрема.

– Повтори еще раз, – говорил Виль, ощупывая голову. – Агилар отказался выдать тело убитого?

– Виль, никто и не приезжал за ним. Я думаю, у Врана были веские причины так поступить… Но ворваться в дом одного из высоких лордов, захватить наследника…

– Что-то взбудоражило дролери. Обычно они осторожны.

– Сумасшедший дом, ей-богу. Если король не вмешается… Ты отлично знаешь, что всякий раз творится на совете лордов – Макабрины и Аверохи не могут успокоиться еще с гражданской войны. У старого Макабрина на Врана конкретно во-от такой зуб. Железный. Все это время его сдерживала присяга, но теперь Вран покусился на исконное право каждого рыцаря – неприкосновенность дома и семьи.

– Король вмешается, – уверенно ответил Виль и в очередной раз ощупал голову. – Я и сам поддерживаю взгляды Макабринов. Наука не должна зависеть от милостей чужой расы, тем более – военная наука. Но начинать сейчас междоусобицу – дичь, безумие. Нет никаких предпосылок.

– Мне всегда казалось: чтобы начать войну, предпосылки не нужны; нужно только горячее желание одной из сторон, – мрачно ответил Рамиро.

– Я потом не видел профессора Флавена, – Виль аккуратно повертел головой и поморщился. – Ему стало нехорошо?

– Хм…

Рамиро собрал мысли в кучу и понял, что не помнит, в какой именно момент Флавен исчез из столовой.

– Я… хм…

Странно.

– Мне кажется, он вышел раньше, еще до того, как все случилось. Не могу вспомнить.

– Веришь, я тоже не могу.

Рамиро дошел до Четверговой площади пешком.

Как он и предполагал, ничего хорошего в центре столицы не происходило.

«Фризы», «орки», «фениксы» с гербами высоких лордов. Чертов парад какой-то. Вся площадь ими заставлена, и Семилесная, на которой располагалась врановская резиденция, – тоже.

Он пробирался среди синих, лиловых, алых машин, тяжелых и неуклюжих, как панцирные рыбы, выброшенные на сушу.

Военные в мундирах – танковых, воздушных, морских войск – стояли молча, изредка негромко переговариваясь. Тускло поблескивали рыцарские пояса, рукояти кортиков, пестрели гербами нашивки на рукавах. Цвет рыцарства, елки зеленые. Группками кучковались оруженосцы; бледные от возбуждения, они тоже не решались шуметь. Большая часть этих мальчишек никогда не нюхала пороха.

Алая птица Аверох, мертвая голова Макабринов, распростерший крылья орел Агиларов. Совсем не видно Маренгов. Флавены, Мораны, Араньены…

Королевская власть за пятнадцать лет набрала большую силу, отстраненно подумал Рамиро, медленно продвигаясь к парадному входу. Случись подобное во время междоусобных войн, на Четверговой стояли бы не гражданские машины – танки.

У самых ступеней – вишневый феникс Родгера Агилара. Его хозяин стоит рядом, прислонившись к капоту машины, скрестив руки на груди, взгляд прикован к дверям «Плазмы». Рядом молодой Макабрин, рука на перевязи. Тут же – Эмор, его прославленный дед – на вид ему лет сто, не меньше, – но все еще с прямой спиной, широкоплечий; мундир с иголочки, топорщится седой военный ежик, в оскале сверкает ряд железных зубов.

Макабра чертова, с неприязнью подумал Рамиро. Только и ждала повода, чтобы укусить.

Много лет прошло, но такое не забывается.

Макабрин помнит, как Вран жег его аэродромы и вынудил преклонить колено в вассальной клятве королю Герейну.

Рамиро помнит, как вошел с войсками в Большое Крыло: им открыли ворота, капитуляция уже неделю как была подписана.

На воротах висел мертвый дролери – один из тех снайперов, что прятались с партизанскими отрядами по лесам, обматывая винтовки тряпками, дрались за трон короля людей и погибали наравне со всеми.

Вы казнили пленного в мирное время, какая гнусность, сказал тогда Хасинто, их командир.

С дролери мира у меня не будет никогда, ответил ему Макабрин.

А День ничего не сказал, просто глянул мельком и отвернулся.

Когда тело попытались снять, оно рассыпались пылью, и ее унесло ветром.

Рамиро поздоровался и тоже стал ждать, глядя на тяжелые створки с мутными стеклянными оконцами.

Наконец двери распахнулись и вышел Герейн, одной рукой поддерживая мальчишку. По правую сторону от него шел День. По левую – тонкая высокая дролери, Рамиро видел ее пару раз во дворце; она вроде бы занималась медициной, курировала исследования ордена невениток по восстановлению цветной крови.

По площади прокатился гул голосов. Родгер дернулся, но не сдвинулся с места.

– Благородные сэны, – сказал король устало. – От своего лица и от лица Врана я приношу вам свои извинения. Произошла ошибка. Я прошу вас разойтись. Все в порядке. Я обещаю разобраться в этом деле и найти провокатора.

Он выпустил Стрева, демонстративно отошел в сторону, остановился, глядя в толпу.

Стрев выглядел ошалелым и помятым, но ступал твердо. На отца он не смотрел – смотрел себе под ноги, словно пересчитывая ступеньки. Светловолосая дролери шла с ним рядом.

День что-то сказал королю, сжал губы, кивнул. Нашел глазами в толпе Рамиро, просветлел. Прошел мимо старого Макабрина, едва не задев того плечом.

– Рамиро. Ты что здесь делаешь?

– За тобой приехал. Во избежание.

– Приехал, значит. А где твоя машина?

– Эм-м-м…

Рамиро вдруг сообразил, что бросил «фризу» около Деневой конторы.

День фыркнул.

– Государства рушатся, Вран ест детей, благородные сэны так и рвутся с гиканьем устроить гражданскую войну, и только господин Илен в своем репертуаре. Мчался спасать меня на белом коне, но коня потерял где-то по дороге. Поехали, горюшко, отвезу тебя домой; сейчас эти горячие головы начнут разъезжаться – до машины не доберешься.

Рамиро покаянно вздохнул и понял, что заготовленная гневная речь куда-то улетучилась. Да, вроде бы все уладилось, Ротгер сажал своего бледного, но вполне невредимого сына в машину; хлопали дверцы, Семилесная наполнилась жужжанием и взревыванием, оживленные голоса возвышались то там, то здесь.

Гроза, похоже, прошла стороной.

Он снова вспомнил мертвого дролери на воротах, и, вздрогнув, оглянулся на старого Эмора Макабрина.

Тот смотрел в спину Дню, и взгляд его был как у голодного хищника за решеткой.

* * *

Северное небо приобрело цвет бутылочного стекла. Узкая полоса заката расплывалась над темной морской водой. Застывшие на рейде корабли казались совсем черными.

Новая платформа, прочно вставшая на четырех опорах у берега острова, сияла огнями, как новогодняя игрушка; спускались к берегу низкие домики поселка.

Металлический жетон луны четко отпечатался над сопками.

Видно было, как светится море на шельфе и как это свечение поднимается пластами, опалесцирует, – как полынная настойка, налитая в холодную воду.

Кавторанг военно-морского флота Найфрагира Гвальнаэ Морван смотрел на рейд, и на душе у него было тягостно.

Холодало – лето на Севере быстротечно и хрупко; под черное сукно кителя забиралась туманная сырость. На черных, собранных в уставной хвост волосах лежали мельчайшие водяные капли.

Полуночное море молчаливо летом, обманчиво спокойно, и вроде как дремлет. Слышно только дыхание прилива. Солнце опускалось, и никак не могло опуститься за горизонт.

Затрещало, сверкнуло над поселком; черно-зеленая вода озарилась красным и золотым – пускали салют.

– Не любите шумных сборищ? – поинтересовались над ухом.

Гваль обернулся, глянул – высокий, почти его роста альд подошел неслышно. Белесый, как все они; низкие скулы, глаза светлые, как льдинки… Плащ висит как-то косо, на одно плечо.

Штатский; корреспондент, наверное.

– Ага, представляю газету «Полуночный вестник», – покивал белесый, будто прочитал гвалевы мысли. – Простите, что нарушил ваше уединение.

– Ничего. Я все равно собирался уходить. Пора возвращаться.

– Вы с «Авалакха»?

– Нет, с «Дозорного». Старший помощник Гвальнаэ Морван к вашим услугам.

– Эмм… Асерли.

Ни родового имени, ничего.

– Красиво тут, – сказал штатский. – Будто бы и не изменилось ничего. Разве что корабли…

– «Авалакх» хорош, – честно сказал Гваль. – С тех пор, как он носит на себе противолодочные самолеты, леутцы и думать забыли о том, чтобы нарушать морские границы. У них авиации, почитай, и нет. А первые две вышки они в свое время вдребезги раздолбали, море на самом деле не считается нашей собственностью. Вот только…

– М?

– У нас на самом деле тоже нет авиации. Я все думаю – вот рассоримся мы с Даром, король Герейн отзовет своих рыцарей – и будет этот красавец стоять с пустой палубой. Или…

– Или что?

– Или нефть кончится, – честно ответил Гваль и снова посмотрел на рейд. – Кому мы тогда будем нужны, со своей сельдью и оловом…

Зачем я это говорю? Первому встречному незнакомцу, журналисту, черт подери!

Авианосец «Авалакх», ракетный крейсер «Дозорный» с его новым, еще не испытанным вооружением, которое поставили дролери; его старшие братья «Герцог Лаэрт» и «Айрего Астель»; эсминцы «Удачливый» и «Страж», противолодочник «Орка». Он знал их по именам; глаз привычно цеплял знакомые обводы, память подсказывала данные по водоизмещению, размерам и вооружению.

Снова грохнуло, золотые и алые искры взвились над поселком в розовое небо, послышались радостные крики.

«Предаете исконную найльскую гордость и якшаетесь с врагом», – постоянно доносилось из-за самой северной границы. Впрочем, оттуда уже многие столетия не доносится ничего, кроме попреков. Кажется, с того самого дня, когда наш король пропустил к Леуте дарские войска. Семьсот лет прошло как-никак.

Предаем исконную гордость – зато у нас есть школы, больницы, сильный флот и отличная противолодочная эскадрилья. Пустив ко дну с десяток леутских подлодок, мы заработали себе право строить в Полуночном море все, что захотим. Хоть луна-парки.

Его неожиданный собеседник разговор больше не навязывал. Наклонился, поднял пригоршню плоских галек и теперь придирчиво их осматривал.

– Что, не захотите такое писать в вашей газете? – поддел его Гваль.

– Что? Нет-нет, отчего же. Почему бы и не написать. Я вообще люблю писать, знаете ли. Радость пера…

Незнакомец, видимо, понял, что несет чушь, и поспешно замолчал.

Гваль выжидательно посмотрел на него, но тот только пялился на свои гальки. Поджимал губы, хмурил брови, словно решал невесть какую задачу.

Потом выбрал одну, ловко пустил по воде.

Плоп-плоп-плоп…

Судя по шлепанью, камешек пропрыгал шесть раз и затонул.

Снова взорвался фейерверк, звезды алые и золотые, расплывчатые полосы в темной воде. Праздничная иллюминация на кораблях, острые силуэты сигнальных флагов.

– Почему Леута так протестует против добычи нефти в Полуночном море? – поинтересовался штатский.

Плоп-плоп-плоп…

Семь раз.

– Формально они ссылаются на древние законы, – ответил Гваль. – На трехдневный срок.

– Море Мертвых? – журналист оказался знающий.

– Да. Если плыть три дня на север, то попадешь прямиком в Полночь. Древние предрассудки. Но фактически им просто завидно. Найфрагир развивается рывками, Найгон же застыл в своем почитании прошлого, как муха в янтаре.

Плоп-плоп-плоп-плоп…

Девять. Гваль напрягал слух, сам не зная зачем. Тускло-розовое ветренное небо медленно превращало закат в рассвет.

– Действительно, нелепо, – отозвался штатский. В бесконечных сумерках голос его звучал глухо и печально. – Да и как определить, где граница моря Мертвых. Расстояние, которое рыбацкая лодка пройдет за три дня, линейный корабль покроет за три часа. Не так ли?

– Так.

Замах. Удар камня об упругую шкуру моря. Гул. Расходящиеся круги. Взлет, падение, снова удар.

Алое и золотое снова осыпало небо, и Гваль сбился со счета.