Текст книги "Рыцари Серебряного Щита"

Автор книги: Януш Пшимановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Прежде чем Данка сообразила, что смотрит в бинокль с противоположной, чем раньше, стороны, из-за деревьев появился широкий медный щит. Он начал взбираться вверх, разбухать. И вот над пущей повисла огромная и странная, совсем не такая, как обычно, Луна. Словно паутинки, от неё бежали к земле серебряные нити. Что-то шевельнулось, сверкнуло пёстрыми красками, заскользило вниз со стеклянным звоном и… треснуло.

– О-о! – вздохнула Данка, опустила бинокль и замерла от удивления.

В трёх шагах от скамейки стоял высокий, странно одетый человек. В одной руке он ещё держал пучок лунных лучей-паутинок, а другой снял с головы красную четырёхугольную шапку, обшитую барашком, и низко поклонился. Ребята увидели красные сапоги с высокими голенищами и шпорами, голубые шаровары и зелёный кафтан с длинными рукавами. Звякнула кривая сабля, подвязанная на длинной портупее к золотому поясу. Когда незнакомец выпрямился, то дети заметили, что у него загорелое, суровое лицо и пышные, закрученные кверху усы.

– Батюшки! – прошептал Здись. – Да это же Тот, Который упал с Луны!..

ГЛАВА III,
в которой произносятся удивительные заклинания, Андрейка уплывает с негритёнком за жуками, а остальные идут на Великолепный Пир в Замок

– Честь имею приветствовать вас, вельможные паны и пани, – сказал Тот, Который упал с Луны. – Я вижу, вас удивляет моё появление. Позвольте, однако, выразить вам моё глубочайшее почтение и разрешите представиться. – Подкручивая усы, он щёлкнул каблуками так, что громко зазвенели шпоры. – Я – Твардовский, мастер всяческих магий и чернокнижник.

Наступила мрачная тишина, припорошённая лунным блеском. Только эхо отскочило от чёрной стены леса, удивлённо прошептало: «…овский …агий …ернокнижник» – и тут же умолкло. Ребята, продолжая сидеть на скамейке, теснее прижались друг к другу, а Здись сунул руку в карман и, лихорадочно работая пальцами, незаметно раскрыл складной перочинный ножик.

Твардовский стоял неподвижно, ожидая ответа на свое приветствие. Слегка раздражённый долгим молчанием, он снова подкрутил усы и положил руку на эфес сабли. Холодно блеснули драгоценные камни, украшающие рукоять, – алый рубин, фиолетовый аметист и молочно-белый опал. Азор негромко заскулил, словно хотел этим напомнить, что собаки не умеют говорить и потому он ничем не может помочь детям. А дети забыли, что у каждого из них есть во рту язык. Кто же всё-таки первым наберётся отваги и ответит на приветствие чернокнижника?

– Добрый день, пан! – сказал Андрейка. Он опустил ноги на землю и вежливо поклонился. – Только не трогайте, пожалуйста, это бинокль моего папы. Если папа узнает, то он даст вам прикурить… – Тут он запнулся и начал размышлять над тем, могут ли взрослые давать друг другу прикурить или нет.

Твардовский важно кивнул головой.

– Добрый день, ваша милость! Стёкол оных чародейских, биноклем зовущихся, я не трону. Есть у меня своё зеркало, глядя в которое я вижу будущее, увеличительные стёкла, с помощью которых я добываю огонь. Я не причиню вам никакой обиды. Можете положиться на меня. Считайте меня другом и слугой своим. Благодаря вам после четырёхсот лет непрерывного сидения на Луне я смог вновь вернуться на Землю. О радость, как приятно чувствовать её опять под своими ногами, как приятно выпрямиться и расправить затёкшие руки и ноги!

Чернокнижник сладко потянулся и украдкой зевнул.

Данке он показался в этот миг удивительно похожим на её папу, когда тот утром очень неохотно поднимается с постели. Осмелев, она спросила:

– Пан случайно не ошибся? Четыреста – это значит четыре раза по сто лет. Слишком долго. А тем не менее вы выглядите не таким уж старым, и у вас нет седин в усах…

«Диво-дивное, – подумал Твардовский. – И с каких это пор жёны в математике столь сильны стали?» А вслух сказал:

– Да, да. Я не ошибся. Четыреста лет. А молодо я выгляжу по той причине, что искусством волшебства изрядно владею. Ваша светлость панночка слыхала, наверно, о том, что, ещё на Земле будучи, приказал я слуге своему, Пайонку, рассечь моё тело на семьдесят два куска и закопать их под стеной кладбищенской, чтобы спустя три года, семь месяцев, семь дней и семь часов мог я на фиалках и тимьяне возродиться юношей?

– Ого! – удивилась Данка. – А это очень больно было?

– Нисколечко!

– Видно, вас усыпили или местный наркоз сделали. Когда я рассекла себе бровь, прыгая через козлы на дворе, мне нельзя было дать наркоз, и доктор зашивал рану просто так. Очень больно было! Тот пан Пайонк – это доктор?

– А на чём пан полетел к Луне? На ракете? – вставил Здись давно обдуманный им вопрос.

– А как же вы теперь слезли? – добавила Кристя.

– На Луну меня черти понесли, – пояснил Твардовский.

– Нехорошо так говорить, – возмутился Андрейка. – Когда мама говорит папе, что его опять где-то черти носят, то папа говорит маме…

– А теперь вот смог сойти назад на Землю, – продолжал волшебник, – потому что вы притянули Луну биноклем. Луна была так низко, что слуга мой, Пайонк, закинул паутинку на верхушки сосен, и я по ней съехал вниз.

– По паутинке? И такая тонюсенькая ниточка человека выдержит? Разве что она нейлоновая… – Здись с подозрением оглядел Твардовского. – Ведь пан на муху вроде бы не похож…

– Остерегайтесь, ваша милость, шляхтича с мухой сравнивать! Паутина эта, сотканная из лунных лучей, великую прочность имеет. Разве вы не слыхали о моих волшебных чарах? О том, как я мост из мака строил, как свил кнут и кнутовище из песка, как сел верхом на коня, намалёванного над дверью?..

– Так, так! Теперь знаем, знаем! – воскликнули разом Данка и Кристя. – Мы в школе наизусть учили стихотворение про вас[3]3
  Имеется в виду стихотворение Адама Мицкевича «Пани Твардовская», в основу которого положена популярная народная легенда о шляхтиче, продавшем чёрту душу.


[Закрыть]:

 
За столом сидит Твардовский,
Подбоченясь, как паша.
И хохочет: «Я таковский!
Пой, душа! Гуляй, душа!..»—
 

выкрикивали со смехом девчонки, довольные тем, что удивительный незнакомец оказался хорошо знакомым, весёлым героем любимого стихотворения.

Твардовский, однако, почувствовал себя несколько оскорблённым тем, что к нему не проявлялось достаточного уважения как к магу и волшебнику. Он левой рукой описал в воздухе большую дугу, и неожиданно в вечерней синеве неба замелькали чёрные тени, раздался приглушённый писк летучих мышей. Дети, встревоженные, притихли.

– Если вам что надо, скажите, – обратился к ним чернокнижник. – Силой чар своих таинственных я могу перенести вас за семь миль или зажечь светильный огонь лампы Аладдина, – и волшебник внимательно посмотрел на ребят, чтобы видеть, какое впечатление произвели его слова.

– Свет не надо зажигать, – сказал Здись. – Мы и сами сумеем. Повернуть выключатель – не хитрое дело. Однако мама очень огорчается, когда приходит большой счёт на электричество.

– И переносить нас никуда не нужно, потому что мы дома сторожим, – добавила Кристя. – А у Андрейкиного папы есть мотоцикл. Из него можно выжать сто километров в час, а не семь миль. Завтра на нём поедем.

– Я поеду, а не ты, – уточнил Андрейка. Ему надоел уже весь этот разговор, полный непонятных и странных слов. И потому он добавил: – Коль пан сумеет, то пусть сделает так, чтобы это море на песке стало настоящим, и корабли чтобы плыли, и чтобы я пошёл себе на прогулку с куклой, с тем вон негритёнком, что там сидит, – показал малыш прутиком и сладко зевнул.

Твардовский простёр руки, семь раз хлопнул в ладоши, трижды зажмурил глаза и торжественным тоном начал заклинать:

– Хакодосе, Веолим, Камерон, Орель, Омогель.

– Он говорит – «гоголь-моголь», – шепнула Крист-я. – Наверно, не ужинал, бедняга.

– Омогель, Турмило, Трамоеды… – продолжал грозно волшебник.

Со стороны леса прилетел лёгкий игривый ветерок. Вздрогнули воткнутые в песок листья папоротника и тихонько зашумели. Деревянный корабль снялся с якоря и отчалил. Прощально загудела сирена. Андрейка прищурился, подал руку негритёнку, и они вместе поплыли на сделанной из коры лодке, над которой, как настоящий парус, развевалось большое индюшачье перо. Негритёнок, свесив за борт правую ногу, ловил ею рыбок из марципана, пирожные с кремом и мятные конфеты, от которых во рту делается зима. Они держали курс к берегу, поросшему гигантскими папоротниками, среди которых пасутся жуки, большие-пребольшие и послушные, как коровы…

Когда Твардовский кончил своё заклинание, кругом сделалось снова как-то холодно и неуютно. Впрочем, так всегда бывает в компании, если кто-нибудь начинает щеголять иностранными словечками, а другие только делают вид, что понимают их.

– Кда пан врщается на Лну? – спросила Кристя, тайно мечтая о том, чтобы поскорее кончилась вся эта забава и они опять остались бы одни.

– Когда я возвращаюсь на Луну? – Благодаря своим дьявольским чарам Твардовский отгадал вопрос, но, вместо того чтобы ответить на него, нагнулся, делая вид, будто что-то ищет. «Сказать им правду? – лихорадочно соображал он. – Хоть они и дети, но, кажется, не дураки: не доверяют чарам, задают всякие вопросы, умеют зажигать огонь и говорили о каком-то очень быстром экипаже, мотоциклом именуемым… Нет, лучше всё-таки не говорить: люди предпочитают чудеса науке. Они высмеяли бы меня так же, как тогда, когда, вернувшись из испанского университета в Саламанке, я взялся за дело…»

Тень от надетой набекрень шапки скрывала лицо чародея, и дети не видели выражения его глаз. Когда минуту спустя он выпрямился, рот его расплылся в широкой улыбке; он протянул детям три длинные былинки, усыпанные бриллиантовыми каплями росы.

– Какие красивые! – воскликнули девочки и тут же воткнули былинки с бриллиантами себе в волосы.

Здись ничего не сказал. Он сунул травинку в карман, а мокрую руку вытер о брюки.

Твардовский не заметил этого, потому что, наклонив голову, говорил:

– Благодаря вам я смог сегодня вернуться в Польшу. В знак сердечной признательности я дарю вам свою дружбу на вечные времена. Чтобы отметить столь счастливый день, приглашаю ясновельможных пани и панов на Великий Пир в мой Замок.

– На пир? А будут там пирожные с розовым кремом? – спросила Данка.

– И там будет играть оркестр, и петь будут? – осведомилась Кристя.

– И можно будет печь картофель в золе? – добавил Здись.

– Всё будет! Всё, о чём вы спрашиваете, и, кроме того, ещё немало сюрпризов, – подтвердил чернокнижник.

– Ну, тогда идём! – согласились все трое и двинулись к калитке вслед за паном Твардовским.

Однако, когда подошли к забору, Здись вернулся, чтобы спустить Азора с цепи, а потом оба быстро нагнали девочек.

ГЛАВА IV,
в которой музицируют Кузнечики, много говорится о чертях, скрещиваются клинки и, благодаря этому, открывается тайна Тройного Клада

Скрипнула калитка – и ребята очутились на дорожке, ведущей из леса к озеру. Липа отбрасывала на неё чёрную неподвижную тень. Колодец с воротом и откинутой крышкой походил на большую жабу, притаившуюся в траве. От грядок веяло ароматом ночных фиалок.

Твардовский шагал по дорожке, плавно сбегающей вниз. Ребята шли за ним и удивлялись, что не узнают сейчас дороги, по которой они десятки раз бегали к озеру. Ночь превратила обыкновенные кусты в страшные чудовища, деревья – в огромные пирамиды, а изгородь, сколоченная из обструганных жердей, выползала из темени треххвостым змеем.

Все вздрогнули, когда в лесной сторожке залаял пёс. Азор заворчал, юркнул в кусты – и был таков. Ребята под босыми ногами почувствовали вдруг песок.

– Куда он нас ведёт? – шепнул девочкам Здись. – Может быть, это какой-нибудь Злой Дух, который хочет нас утопить? Никакого Замка здесь нет. Сейчас будет лесок, где мы рыжики собирали, а потом, за ольшаником, – озеро…

Из тенистой аллеи между изгородями они вышли на лужайку, влажную от росы, окроплённую лунным светом. Тихонько звякнули шпоры – это остановился Твардовский.

– Вот и Замок, – сказал он с улыбкой.

Ребята взглянули туда, куда Твардовский показал рукой, и онемели от удивления. Впереди, в нескольких шагах от них, прямо над дорожкой возвышалась большая круглая башня. К ней, обрамлённая белой галькой, вела неширокая тропинка; она исчезала за воротами, под высокой сводчатой аркой.

– Фьююю! – это между каменными зубьями, венчающими вершину башни, сверкнув жёлтыми огоньками глаз, грозно крикнула Сова.

– Вахта на посту, – пояснил Твардовский. – Прошу вас, сиятельные господа, в покои… Хакодосе, Веолим, Камерон, – таинственно зашептал чародей, и ребята вдруг почувствовали, что они с поразительной быстротой уменьшаются.

Трава вокруг них необычайно вытянулась вверх, зашумела, как заправский лес, а силуэт Замка заполнил собою половину неба. Странные испытывали они ощущения, однако отступать было уже поздно. По выгнутому дугой мосту дети вошли в ворота. Потом они поднимались по крутой лестнице, дважды сворачивали в сторону и снова поднимались, пока не очутились в большом зале с высокими полукруглыми сводами. Сквозь окно в потолке светила Луна, бросая медно-желтые блики на стены, обитые чёрным, косматым, как сажа, атласом.

В ответ на приглашение мага ребята расселись в креслах, напоминающих своею формой кирпичи. Твардовский хлопнул в ладоши, и неожиданно двенадцать огромных светлячков начали кружить под самым потолком, образуя живую, излучающую зеленоватый свет люстру. При её свете ребята разглядели стол, полный яств и напитков.

В мисках, искусно сделанных в форме дубовых листьев, были синие, чуть припорошённые серой пыльцой ягоды: крупная земляника, излучающая сладкий аромат, сочная малина, тёмная ежевика.

В вазах из желудей слегка покачивались на высоких стеблях белые колокольчики ландышей. Перед каждым из гостей стоял сиреневый бокал-барвинок, до краёв наполненный росой.

Твардовский поднял свой бокал и сказал:

– Выпьем, милые гости, за нашу встречу, за силы дьявольские, которые благоволят ко мне, за могучего Боруту. Bene natus Polonus!!![4]4
  Bene natus Polonus (лат.) – поляк «благородного» происхождения, то есть дворянин.


[Закрыть]

Он осушил бокал; следом за ним выпили росу девочки и лишь после них – Здись, который, как это делал всегда его отец, сперва стряхнул несколько капель на пол.

Твардовский снова хлопнул в ладоши, и на возвышение, ярко освещенное Луной, вскочили четыре стройных Кузнечика. Они поклонились присутствующим, подняли задние лапки и начали что есть мочи тереть ими о зазубринки, выступающие на спине, извлекая благозвучную, жизнерадостную мелодию в ритме мазурки.

Роса, как видно, будоражила кровь, всем сделалось вдруг удивительно весело и хорошо.

– Замечательно играет этот оркестр! – воскликнула: Кристя, соскочила с кресла и начала ловко танцевать по залу. Косички с красными лентами летали по воздуху, мелькая то тут, то там.

– Великолепные пирожные! – восторгалась Данка, уплетая уже третье пирожное с земляничным кремом.

– Весело здесь, весело! Хо-хо-хо! – задиристо покрикивал Здись, пускаясь в пляс вслед за Кристей и таща за руку Данку.

Твардовский присоединился к ним. Поддерживая саблю, он громко притоптывал и высекал подковками сапог искры из пола.

Прискакала и присоединилась к оркестру Коричневая Лягушка, которая начала ухать, как барабан, ворчать, как контрабас. Мазурку сменил стремительный обертас[5]5
  Польский национальный танец.


[Закрыть].

– Дзись-дзись, дзись-дзись! – восклицал развеселившийся волшебник.

– Здись-дзись, Здись-дзись! – шутила Кристя, а Здись залихватски присвистывал.

Наконец все устали, запыхались, сели передохнуть. Оркестр притих, повёл тоненькую, лёгкую мелодию, едва слышимую в большом зале.

Твардовский кивнул головой светлячкам, и те опустились ниже, начали планировать над самым столом и, не переставая светить, точно веерами, навевали своими крыльями свежий воздух и на разгорячённые лица участников пиршества.

От всего этого – и от мелькания зеленоватых огоньков перед самыми глазами, и от росистого вина, и от танца, и от музыки Кузнечиков – у детей закружились головы.

– Твардовский, дорогуша, – сказала Данка, – я очень люблю тебя, хоть тебе уже и четыреста лет. Ты такой веселый! Расскажи-ка нам что-нибудь о себе, о том, как ты забавлялся, когда был маленький… А ты был когда-нибудь маленьким или сразу стал большим?.. И почему ты выбрал себе такую странную профессию?..

– Профессию? – удивился Твардовский.

– Ну да! Ведь ты же работаешь в качестве волшебника. Ты что, так же, как пан Немо или Рамигани, ездишь на гастроли с другими артистами?

– Не знаю этих чародеев, видать, они из молодых. Однако я нигде не работаю и никогда не работал.

– Чем же ты живёшь? Чем на жизнь зарабатываешь?

– А что я вам – мужик или мещанин какой-нибудь, чтобы работой деньги добывать?! Я же шляхтич, дворянин! Понимать надо!..

– А что такое дворянин? – не уступала Данка. – Тот, кто ничего не делает? Выходит, ты волшебник-лодырь?..

– Лодырь? – повторил Твардовский. – Стоит запомнить. Хорошее слово для заклятия. Хакодосе, Веолим, Лодырь… – забормотал он себе под нос.

Ребята посмотрели друг на друга с удивлением, ничего не понимая. Твардовский заметил их недоуменные взгляды и сказал:

– Погодите, ваши светлости. Нам трудно понять друг друга, поэтому лучше всего я расскажу вам всё сначала. – Он дал знак рукой, чтобы оркестр умолк, и продолжал: – Однажды отец мой возвращался ночью из далёкого путешествия. Дорога вела через большой тёмный лес. Шёл проливной дождь; экипаж то и дело проваливался в выбоины и наконец увяз в грязи по самые оси. Слуги пытались его вытащить, но кругом была трясина; люди и кони проваливались всё глубже и глубже, их засасывала тёмная смердящая жижа. Отец выругался: «Теперь нас отсюда разве что только дьяволы вывезут». А из тёмного леса сквозь завывание ветра донёсся чей-то голос: «Вывезут!» И тут же сбежалось двести чертей – черны-чернёхоньки, только глаза у них горят, словно раскаленные угольки. Запахло серой. Дьяволы с хохотом схватили лошадей за узду, мигом вытащили экипаж из трясины и перенесли его на дорогу. Потом все исчезли за деревьями, а возле экипажа остался только один чёрт и начал торговаться с отцом из-за платы. Он требовал массу золота и серебра либо того, о чём отец даже и не знает. Жалко стало отцу своих богатств, и согласился он заплатить ту, другую цену. Он подписал гусиным пером, смоченным в крови из пальца, цирограф – то есть обязательство, в котором говорилось, что он отдаст чертям то, о чём сам ещё не знает. А когда отец вернулся домой, то узнал о моём появлении на свет божий. Так вот я ещё грудным младенцем был запродан чертям…

– Очень мне тебя жаль, милый Твардось, – сказала Данка. – Как хорошо, что всё это лишь сказка, что никаких дьяволов на свете не существует.

– Есть дьяволы, – шепнула Кристя. – Есть господь бог, ангелы и дьяволы. Ты не знаешь этого, потому что не читаешь божьих книг. А в костёле ксёндз говорил, что есть…

– Позвольте спросить, – осторожно вмешался Здись, – а сейчас вы кто: дьявол или человек?

– Я есмь шляхтич польский, Твардовский, мастер разных магий и чернокнижник! – Волшебник встал из-за стола, выпрямился и начал делать руками в воздухе какие-то таинственные знаки.

– Он делает гимнастику? – тихонько спросила Данка у Кристи, но не получила ответа, потому что неожиданно погасла Луна и стало совершенно темно. Темноту рассекали только зигзаги растанцевавшихся светлячков, которые не хотели останавливаться. Застрекотали Кузнечики, Лягушка начала глухо квакать, а Сова на башне замка грозно крикнула:

– Буу-хуу! Буу-хуу! Буу-хуу!

– О-ёй! – испуганно взвизгнула Кристя. – Бежим, ребята!..

Обе девчушки почувствовали вдруг, что кто-то их обнимает. Они перепугались ещё больше, но услышали сзади тихий шёпот:

– Это я, Здись. Не бойтесь; наверно, облако закрыло Луну.

Здись успокаивал девочек, хотя в голосе его не было уверенности. Однако в эту минуту действительно снова посветлело. Серебряный сноп лучей, упавших наискосок, осветил и зал, и самого Твардовского.

– Послушайте, пожалуйста, – решительно сказала Данка. – Мы очень благодарны вам за ужин, но нам пора домой. Да и вам, наверно, надо уже возвращаться на Луну.

– О, нет! – рассмеялся Твардовский. – Я не хочу больше возвращаться в эту пустыню. У меня много дел на Земле. А там, на Луне, очень, скажу я вам, скучно и пусто. Один только Пайонк прислуживал мне. Плохо там жилось. Мужиков крепостных, которые бы мне землю пахали, там нет…

– Это что же, вы такой барин, что для вас ещё крестьяне и землю пашут? – удивился Здись, почувствовав, как помаленьку проходит у него хмель, ударивший в голову после выпитого бокала росы.

– А как же иначе! – изумился, в свою очередь, чернокнижник. – У меня в Польше семь деревень и большой лес, а в этих деревнях семь раз по сто мужицких семей, которые являются моей собственностью.

– Может, так и было раньше, – сказал Здись, окончательно протрезвев, – да только теперь эта земля давно поделена между крестьянами, каждый хозяйствует на своём участке. Кто хочет есть хлеб, тот сам должен и сеять и пахать.

– Непостижимо! – разозлился Твардовский. – Я этих хамов проучу, батогами бить велю!

– Но, имейте в виду, как бы они сами не дали вам по зубам. А то, глядишь, ещё и милицию вызовут.

– Мне – по зубам?! Кто это смеет так говорить? Кто здесь так о хамах печётся? – Твардовский выхватил саблю из ножен и начал со свистом рассекать ею воздух.

– Я! – выкрикнул Здись и выбежал на середину зала.

– Берись, ваша милость, за оружие! – крикнул чернокнижник, замахиваясь саблей.

Данка и Кристя ахнули, прижались к стене и зажмурили глаза.

Кто бы мог подумать, что этот великолепный пир кончится так печально! Как спасти Здися от страшного волшебника? Чем Здись будет обороняться?..

Звякнула сталь о сталь. Данка и Кристя открыли глаза и замерли от удивления.

На овальном щите из лунного серебра сражалось двое противников.

Твардовский заложил левую руку за спину, а правую вытянул вперёд. Делая небольшие шажки, как в танце, он наносил своей кривой саблей удар за ударом.

Здись, насторожённый, стоял неподвижно на пружинисто согнутых ногах и, не спуская глаз с чернокнижника, отбивал его удары широким охотничьим складным ножом. Сабля то отскакивала от острия ножа, то со скрежетом скользила по нему.

Твардовский чуть отступил, замер, чтобы перевести дыхание, но в этот момент Здись сделал резкий, быстрый рывок вперёд.

Чернокнижник парировал выпад, но следующий удар охотничьего ножа оказался для него неожиданным и был направлен вкось. Снова раздался скрежет, острие ножа скользнуло по эфесу сабли, и два рубина, точно вылущенные орехи, отлетели в сторону. Удары сыпались один за другим, как град по железной крыше. На лбу чернокнижника выступили крупные капли пота.

– Омогель, Турмило, Трамоеды! – призвал он на помощь бесовские силы и, схватив рукоять в обе руки, поднял саблю так, чтобы нанести страшный косой удар.

Здись тоже поднял свой нож, загородился им, однако нож со стеклянным звоном разломился, и в кулаке у Здися остался один только черенок да ручка.

– Бракодел проклятый! – воскликнула Данка, имея в виду того человека, который изготовляет охотничьи ножи из такой мерзкой стали, однако Твардовский понял это восклицание по-другому.

Думая, что девчонка произнесла какое-то незнакомое ему из волшебных книг заклятие, он удивлённо огляделся по сторонам.

Здись воспользовался этим моментом, как кот, быстро шмыгнул вперёд и со всей силы ткнул чернокнижника обломком ножа в ногу.

Твардовский выронил саблю, присел и, схватившись рукой за ногу, обутую в красный сапог, с отчаянием заскулил:

– Ой, ой, ой! Мои мозоли…

Видя, что чародей уже растратил всю свою грозную силу, девочки подошли поближе и склонились над ним.

– А у вас есть мозоли? – спросила Кристя.

– Ещё бы… Столько времени… Ой, ой!.. Ведь я на Луне… Ой, ой!.. Не снимал сапоги…

– И дьяволы не помогли вам избавиться от мозолей?

– Ни один дьявол тут не поможет… Ой, ой, как больно, – продолжал жаловаться Твардовский. – А травы всякие целебные на Луне не растут…

– Лучше всего «шлёнский пластырь», – вставила Данка. – Я завтра вам его принесу, он есть у папы…

– Весьма буду признателен светлой панночке. Ой, ой!.. Помогите мне сесть к столу…

– Не надо было затевать всякие глупые шутки… – буркнул Здись себе под нос.

– Дай мне руку, юный господин, – попросил чернокнижник. – Ты победил меня в поединке. Я склоняю чело перед твоей отвагой. Кто же научил тебя искусству фехтования?

– Это чтобы сражаться-то? А Франек из Стшельчина, что у самого леса живёт. Не раз он мне нос кулаком расквашивал…

Ребята усадили Твардовского на кресло, дали ему две земляничины, чтобы перестал охать.

– Всё благодаря… благодаря вашим светлостям. Наверно, дворянская кровь в вас течёт…

– Кровь течёт?.. Ну, мы уж пойдём домой…

– Подождите ещё минутку, – попросил Твардовский, задумавшись над чем-то. – Надо тут мне было одну работенку выполнить вместе с чертями. Но нет среди них ни одного, который бы так твёрдо, так мужественно держал себя во время поединка, как Здись, и ни одного столь благоразумного, как вы обе, светлые панночки. Хотели бы вы мне помочь?

– Смотря в чём, – осторожно ответил Здись.

– Хотели бы вы стать Рыцарями Серебряного Щита?

– Прошу прощения, – заметила Кристя, – но мы – девочки и потому не можем быть рыцарями.

– Тихо ты, – цыкнула на Кристю Данка. – Теперь ведь существует равноправие женщин. А это очень красивый титул – «Рыцарь Серебряного Щита»!.. Но до сих пор нас называют просто Пятёркой Сорванцов.

– А что надо делать? – спросил Здись волшебника.

– Сперва встать по стойке «смирно»! – распорядился Твардовский. – Теперь скажите: хотите вы быть сильными и умными?

– Хотим!

– Хотите открывать тайны Серебряного Щита – Щита Луны?

– Очень хотим! – прошептали ребята, снедаемые всё более возрастающим любопытством.

– Связывают ли вас узы настоящей дружбы?

– Да!

Чернокнижник окунул свою саблю в воздух, полный лунного блеска, и затем коснулся ею плеча каждого из ребят.

– Я произвёл вас в Рыцари Серебряного Щита, – торжественно провозгласил он. – А теперь доверю вам великую тайну. Будьте же достойны её. – Твардовский понизил голос до шёпота и продолжал: – На одном из островов, что находится на этом озере, – на острове, называемом Могилой, зарыт Тройной Клад. Кто овладеет им, тот станет самым могущественным из людей, самым сильным… Но этот клад может найти лишь тот, кто…

– Почему вы остановились?! Говорите же дальше – это так интересно, – попросила Кристя.

– Тише! – шепнул чародей.

Они вслушались в настороженную тишину ночи, в слабый шелест листвы.

Неожиданно совсем близко, почти рядом, запел петух лесничего.

Твардовский пошатнулся, побледнела зелень его кунтуша[6]6
  Кунтуш – старинная верхняя одежда польских дворян – шляхтичей.


[Закрыть] и синева шаровар, краски начали расплываться и таять, как туман.

– Придите сюда завтра ночью, – успел ещё шепнуть он и вдруг исчез.

Дети посмотрели друг на друга, огляделись по сторонам, но с места не двинулись. Было похоже на то, что они находятся внутри огромной печи для выпечки хлеба, в руинах старого дома, возле сторожки лесничего. Однако им всё ещё казалось, что они – в огромном зале замка.

Второй раз пропел петух, со стороны озера долетели звуки губной гармошки.

– Ой, ой! Бежим! Взрослые возвращаются. Это Андрейкин папа играет.

– Да, надо идти… – согласилась Данка. – Однако без паники. Успеем! Они ещё на озере. А пока доплывут и уберут парус, – мы уже будем в постелях.

Ребята вылезли через дыру в стене. Здись кликнул Азора, который носился по кустам, и все они быстро зашагали к дому. Отойдя немного, оглянулись: высокая труба возвышалась над развалинами, точно башня средневекового рыцарского замка.

Андрейка спал, сидя на скамейке и держа в крепко сжатом кулаке ремешок бинокля.

Разбуженный, он сонно рассказал о том, что только-только вернулся из Папоротниковой рощи, где были такие большие, очень большие и блестящие жуки.

– Я их люблю, очень люблю, – заверял он, с зажмуренными глазами грохаясь на кровать.

– Только не рассказывай ни о чём никому! – просила его Данка. – Хорошо?

– Не скажу… – заверил Андрейка. – Потому что иначе папа за уши оттрепал бы меня. Он не любит жуков и не любит, когда я беру его бинокль… – бормотал Андрейка, засыпая.

Когда взрослые вернулись, дети уже лежали в своих кроватях, дыхание у всех было ровное и спокойное.

– Наши пострелы давно уж, видно, спят, – сказала мама Дануси. – Может, им снятся приятные сны; посмотрите, какие улыбки на их мордашках!

– Спят, как ангелы, – подтвердил Андрейкин папа. – Однако прежде чем улечься в постели, они вытаскивали бинокль. А сколько раз говорил я Андрейке, чтоб не трогал его! Ведь не умеет же обращаться с прибором!..

Бинокль лежал на столе как раз напротив окна. В выпуклых линзах его отражалась Луна, путешествующая между тучами по небу. Она была уже совсем маленькая, далёкая-далёкая, и никто из взрослых не заметил, что с нижней части её Серебряного Щита свисают порванные нити серебряной паутины…