Текст книги "Смоленская Русь. Княжич 1 (СИ)"
Автор книги: Янов Алексей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Дворяне разделялись на «старших» и «младших». «Старшие дворяне» – см. выше, это взрослая прислуга князя. А «младшие дворяне» – это несовершеннолетние, прислуживающие княжичу–наследнику. «Младшие дворяне», занимающие должности при княжиче были лицами вольными, и они являлись либо официальными, либо внебрачные детьми дружинников (гридей и бояр) князя Изяслав Мстиславич.
Кроме «меченошей» и «спальников», название которых указывает на их факультативный род занятий (главное – это воины), к Владимиру были приставлены и другие недоросли вроде «конюших» и «стольников». Причём на каждой из этих должностей «меченош», «конюших» и т.д. состояло на службе при княжиче сразу несколько подростков.
Часть женатых дружинников забрала с собой в изгнание свои семьи – жён и детей. Сыновья дружинников, при княжем дворе, проходили воинское обучение коллективно, под постоянным и строгим надзором гридей, старших дружинников. Лучшие мечники учили их бою клинковым оружием, лучшие меткие лучники – бить врага стрелами, умелые наездники – укрощать коней и вести схватку верхом, используя копья и сулицы, опытные дозорные – особенностям сторожевой и разведывательной службы, умению выслеживать и преследовать врага, искусные кормчие – прокладывать путь ладьи по речным фарватерам и волокам, озерным и морским просторам, мимо опасных порогов, скал и мелей.
Большая часть моих малолетних дворян как раз и были сыновьями – официально признанными или бастардами тех самых дружинников, состоящих при князе.
За размышлениями незаметно для себя уснул. Не знаю, сколько продолжался сон, но вот заскрипела дверь и в проёме нарисовались парочка моих дворян. Оба вошедших поклонились. Тырий тут же принялся молча поправлять и сбивать перину, а Вертак меж тем затараторил:
– Тебя, княжич, во дворе Перемога дожидается, уже начал наших учить. А Борислав Вторижу знатно так руку мечом засушил, может даже и кость сломал! – разливался соловьём, докладывая последние дворовые новости «меченоша». – Так потом его, подручный Перемоги, так славно обругал, знаешь, какие я новые слова услыхал …
Индивидуальное мастерство подросших витязей оттачивалось во время воинских игрищ или «игрушек», некоего аналога западноевропейских рыцарских турниров. Состязания русских воинов были менее формализованы, чем рыцарские забавы, не имели службы герольдов, специального турнирного оружия и доспехов. Участвовавшие в «игрушках» воины использовали боевое оружие, однако старались действовать им не в полную силу, что, впрочем, не избавляло от несчастных случаев.
Во время обучения и воспитания будущего воина формировался набор нравственных качеств – преданность князю и его родне, личное достоинство, стремление к славе и страх позора за ненадлежащее исполнение своих обязанностей. Слава или бесчестие, прежде всего коллективное, было главным страхом в жизни каждого воина – князя, воеводы, витязя–богатыря, простого дружинника или дворянина. Героические деяния и подвиги запечатлевались в дружинном, а порой и народном фольклоре, сохраняясь в людской памяти спустя многие столетия после своего свершения. С принятием христианства нравственные представления воинов дополнились осознанием жертвенности их предназначения – «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
– Тырей! – я остановил лившийся словесный поток одним словом, – беги к Перемоге, а потом к «конюшим», хочу по городку верхом прогуляться, пока не стемнело.
– А как же занятия на мечах? – встрял Вертак.
– Закрыл пасть! – рявкнул на Вертака и тут же вызверился на Тырия – Чего застыл? Бегом исполнять!
Оба тут же сквазанули. Старик Комов, имевший богатый жизненный опыт, в отличии молодого Рюриковича, не безосновательно считал, что слуг надо держать в «ежовых рукавицах», а потому время от времени устраивал им подобные взбучки. В дверях, через полминуты появился ещё один «спальник», именем Корыть, и осторожно спросил:
– Княжич, давай помогу облачиться к выезду?
Я важно кивнул головой и расставил руки в стороны. Корыть и подоспевший к нему на помощь последний, третий «спальник» Веруслав сын боярина Давыда, выслужившегося из простого гридня, принялись расторопно, но одновременно со всем тщанием переодевать своего господина.
На меня одели мой «любимый» красный кафтан, немногим ниже колен, от чего я сам себе показался похожим на стрельцов эпохи Ивана Грозного. На голову напялили высокую зелёную шапку, с красными наушниками. Не забыли навесить золотой пояс и инкрустированный драг камнями меч. «Ну, чисто клоун!» – мягко говоря, не слишком высоко оценивал я свой выездной костюм, стоящий по здешним меркам целое состояние.
Насколько я понял, время от времени мне дозволялось нарушать заведённый распорядок, приказывать что–то княжичу Перемога мог, лишь исполнял волю князя. Поэтому запретить выезжать из этой временной княжьей резиденции княжичу Владимиру мог только его отец, но он, на редкие проказы сына иногда отлынивающего от занятий, смотрел сквозь пальцы, что меня очень даже устраивало!
Конюшие Борислав и Лют, подвели осёдланного коня и «припахав» заодно и Усташа помогли мне вставить ногу в стремя и вскочить в седло. В это самое время на крыльце нарисовался Перемога с самым суровым видом. Пришлось притормозить и ещё некоторое время объясняться с ним. Своим распоряжением наставник усилил наш конный отряд целым десятком гридней, вооружённые мечами, щитами и луками с тулами, полными стрел. Дворовые охотничьи собаки, радостно и нетерпеливо взвизгивая, крутились под копытами коней. Охотничьи отряды, иногда во главе с князем, выезжали на промысел лесного зверя практически ежедневно, иначе было бы сильно накладно кормить сотню здоровых мужиков вместе с тремя десятками прочей дворни и челяди. Псари громко закричали, успокаивая и разгоняя собак. Ворота распахнулись и под свист, гиканье и улюлюканье не совсем трезвого десятника Твердилы, вскоре подхваченное всем отрядом, мы выехали на заснеженную улицу.
Приграничный городок Зарой (и вся его ближайшая волостная округа), входил в число домениальных (личных) владений Великих смоленских князей. Но здесь и сейчас Изяслав Мстиславич был вынужден квартировать вместе с дружиной не по своей воле, а вынужденно. Сюда он сбежал вследствие захвата Святославовыми полочанами Смоленска и обрушившегося вслед за этим на столицу страшного мора. Здесь князь провёл всю зиму и пока что, слава Богу, рука полоцкого узурпатора до сюда ещё не дотянулась.
Зарой был не большим городком – немногим больше двух сотен домов, окаймляемых земляным валом с деревянным частоколом. Княжий детинец окружали мощные дубовые стены выполненных в виде срубов и заполненные землёй. Около речной пристани на р. Ипуть располагался местный рынок и купеческие склады. Зимой, подобные Зарою городки у меня кроме мрачного уныния ничего не вызывали, жизнь здесь, казалось, впадала в зимнюю спячку.
Местные жители с интересом поглядывали в сторону богато разодетой конной кавалькады, при этом продолжая заниматься своими немудрёнными делами. Мужики снимали шапки и кланялись только в непосредственной близости от конного отряда. Разместившаяся на набережной рыночная площадь, по причине надвигающейся ночи, уже полностью обезлюдела, торговые ряды неспешна, заносил влажный февральский снег. Лязгая железными засовами, купеческие холопы закрывали на ночь хозяйские торговые лавки и амбары. Купцы посматривали на это дело со стороны, подгоняя окриком работников, выдавая время от времени «ценные указания».
Стремительно темнело. По посаду мела поземка, разгоняя и поднимая вверх хлопья свежевыпавшего снега. На обратном пути, при въезде в городские ворота, я заметил у одной избы столпившихся и внимательно, с живым интересом, наблюдавших за нами группу восьми–девяти летних ребятишек. «Вот как раз для них у меня одно дельце найдётся, – меня внезапно осенило пришедшей в его голову мыслью. – Самому заняться этим – засмеют, дворянам, если прикажешь – обидятся, а для этих чумазых малышей в самый раз, да ещё и подзаработают!»
– Эй, хлопцы, – я приглашающе махнул рукой, – живо ко мне!
Пяток чумазых оборванцев, заинтригованных вниманием к их скромным персонам самого княжича, опасливо подошли к моему коню. Достав из кармана свёрток, я соскочил с коня. Подойдя к оторопевшим пацанятам, медленно развернул платочек и показал выпучившей глаза ребятне его содержимое.
– Что это за белый порошок у тебя княжич? – тут как тут за спиной стоял озадаченный происходящим Твердила, обдавший меня волной перегара. Впрочем, не он один, недоумённо выглядела вся свита княжича.
– Это вещество, Твердила, называется китайский снег или селитра. Оно мне надо будет для одного дела, так как хорошо горит.
– Хм.., – только и смог произнести десятник.
– Ну, так что, хлопцы, хотите подзаработать? – дети неуверенно кивнули головами.
– Вот такой нарост, – из кармана я достал и развернул ещё один свёрток, поднеся его вплотную к слушателям, – образуется на стенках нужников и в скотницах. Так вот, его надо оттуда соскоблить и принести мне. Куплю у вас его по цене десять ногат за пуд, – не долго думая я установил расценки на до того неведомый всем товар.
– Поэтому, наказываю вам, – продолжал я говорить, – все нужники людские и скотские в городке обшарьте, насобирайте селитры и через пять дней всё, что найдёте мне принесите, я куплю. Всё, исполняйте поручение! – последние слова я произнес, вскакивая, при помощи самого расторопного «конюшего» Усташа, на своего коня.
– А откель ты этот порошок с наростами взял, княжич? – десятник догнал меня на коне и при этом подозрительно так уставился, глядя прямо в глаза.
– На конюшне нашей нашёл, – соврал я не моргнув глазом. Хотя на самом деле, был грех, с людского нужника белые кристаллы срезал.
– Ты говоришь, огонь хочешь от этого порошка разжигать, а зачем тебе это надо, Изяславич? – продолжал допрос Твердислав.
– Думаю, – на миг я сделал вид, что задумался, – что для ратных дел может селитра сгодиться, к примеру, вражии лодии поджигать, иль города «на копьё брать». Над этим стоит подумать, а там, видно будет!
Десятник замолчал, но продолжал поглядывать на меня весьма скептически. « – Как пить дать князю доложит!» – подумал я, оценив кидаемые на меня взгляды.
Тем временем, пребывая в задумчивости, вся кавалькада подъехала к княжьему подворью.Воротная стража князя, наблюдавшие за приближением княжича, ещё издали с надсадным скрипом открыли пред наследником ворота.
Не дожидаясь остальных, соскочив с коня, поднялся по крутой лестнице и направился в свою часть хором. Хотелось переодеться и отправиться ужинать. Однако, толком даже не успев помыться, так как в комнату припёрся боярин Воибор, слегка склонив в поклоне голову, он прошамкал своим беззубым ртом:
– Княжич, батюшка–князь тебя к себе зовёт.
«– Твердислав уже успел князю стукануть! – я сразу понял причину отцовского интереса к своей персоне».
– Пошли, боярин, – я понуро потащился за разодетым в бобровую шубу боярином.
В пути задавался вопросом. Почему я всё–таки решился так поспешить, рискуя выставить себя не в лучшем свете? И ответ был – до пришествия монголов оставалось всего несколько лет. Поэтому, если сейчас не организовать производство селитры, которая зреет в буртах не меньше двух–трёх лет, то потом окажется поздно, и купить селитру вряд ли где получится – её азиатские природные месторождения уже сейчас частично под монголами. В Европе же, ситуация с селитрой не лучше чем на Руси, хотя вру, там, в гористых районах, должно быть много пещер с естественными отложениями данного вещества.
Не прошло и минуты, как я оказался в уже знакомой просторной светлице, что занимал Изяслав Мстиславич. Хоть и называлась это комната светлицей, но, на мой взгляд, была она не такая уж и светлая. Маленькие, заставленные цветными непрозрачными стёклами оконца, плохо пропускали дневной свет.
При появлении наследника Изяслав Мстиславич озадаченно уставился на сына.
– Садись, – князь указал на стоящую вдоль стены широкую лавку. Изяслав Мстиславич после известия, сообщённое ему Твердиславом, думал лишь об одном, уж не сошёл ли его сын с ума.
Я покорно и беззвучно приземлился на указанное место.
– Это, какое сыне баловство ты вздумал с говном учинять? – испуганно округлив глаза, спросил Изяслав Мстиславич.
– Этот порошок, – я показал захваченную с собой селитру, – образуется около компостных ям, скотных дворов и людских нужников. Вот с этим порошком я хочу опыты поставить …
– Да рассказал мне уже Твердислав, но что–то мне не верится что эта дрянь навозная гореть будет.
С этими словами Изяслав Мстиславич выхватил из моих рук платок с селитрой и ссыпал её в первую попавшуюся глиняную посудину. Поднёс горящую лучину и тут же яркая вспышка осветило лицо князя, правда, только на доли секунды, тут же погаснув. Князь был приятно удивлён, скорее не тем, что порошок загорелся, а из–за того, что его сын всё–таки в юродство не впал. Действительно этот белый порошок прекрасно горел, во что Изяслав Мстиславич ещё минуту назад не верил. Чуть успокоившись от увиденного фаер–шоу, он сказал:
– Горит–то твой «навозный снег» хорошо, – вот так лёгкой руки (или языка?) Изяслава Мстиславича селитра переименовалась в «навозный снег», – да только быстро очень! Им и запалить ничего не успеешь, так что, сыне, зряшная эта твоя выдумка.
Почуявший, перемену в настроении отца, словно акула в океане взявшая кровавый след, я принялся дожимать князя.
– Дозволь мне отец в кузне трубу железную заказать, а потом ты увидишь, что я с этим порохом измыслил сделать! Скажу тебе, по секрету, должна очень полезная вещь для ратных дел из моей задумки выйти.
– Порох говоришь, что сиё слово означает?
Я тут же прикусил язык, понимая, что сболтнул лишнее, однако быстро выкрутился.
– «Порок» стены крепостные разрушает, а я думаю, что мой пороХ ещё лучше стены рушить сможет.
– Как же это? – удивлённо наморщил лоб князь.
– Ежели много бочек с … «навозным снегом», как ты его обозвал батюшка, прикопать, ночью, например, под крепостной стеной, а потом его с расстояния зажечь, то порошок взорвётся! И стену любой крепостицы разрушит, сделает пролом, а в него уж ратники войдут, да и те же ворота можно взрывом выбить.
– Не вериться мне в твою придумку, – упорствуя, не сдавался князь, – что из неё что–то путное выйдет. Уже люд насмешил, только ещё раз насмешишь и вся недолго …
– Поверь мне отец, я предлагаю вещь стоящую. Как только мне кузнец выкует железную трубку, покажу тебе, как из неё пулять буду.
– Чем пулять? – не понял Изяслав Мстиславич.
«Блин, опять засада, что ему ответить, пулями? – так слова такого в этом времени я ещё не слышал!»
– Свинцовыми шариками, они мягкие, железный ствол не повредят, а назвать их можно пулями, от слова «пулять», – в очередной раз нашёлся я с ответом.
– Сыне, скажи мне, в последнее время головка твоя не болит, вроде на поправку пошёл, память возвращаться начала, а сейчас опять с тобой что–то непонятное! Откуда у тебя только подобная бурда в голове завелась!
«Может, по началу у него мозги оплавились, а теперь уж и киснуть начали», – с жалостью подумалось Изяслав Мстиславич, подобного творчества от сына он уж никак не ожидал.
– Даже если с твоих выдумок толк, какой и будет, то это всё одно не княжье дело! Подобными розмыслами заниматься должны кузнецы, иль ещё какие смерды, – по лицу князя промелькнула тень едва сдерживаемого гнева.
– Так я самолично эти порошки приготовлять не буду, смердов для этого найму. – Оправдывался я как мог, при этом лихорадочно размышляя как убедить князя в своей правоте.
– Порошки? – Изяслав Мстиславич вперив в сына подозрительный взгляд, – почему во многом числе говоришь, ответствуй мне!
– Я думаю, что если к «навозному снегу» прибавить ещё чутка серы и угля, то такой порох сильней выйдет.
– Уголь, ладно, но сера мне что–то не нравиться, может, без неё обойдёшься? – вкрадчиво так спросил и буквально впился в меня глазами.
Эх, как бы такими темпами меня не обвинили в дьявольских происках!
– Мыслю я, что без серы взрыва сильного не получится, – посмотрел прямо в глаза князю, стараясь придать своему лицу уверенность и открытость, располагающие собеседника к доверию.
– Ахх…, – протяжно вздохнул Изяслав Мстиславич, обдумывая сложившуюся ситуацию. Вроде сын на сумасшедшего не похож, а то уж он за него перепугался! – Ладноть, балуйся со своим порохом, но только чтобы рядом всегда были вёдра с водой, а то, как бы чего не спалил!
– Спасибо отец! – искренне обрадовался я, – Ты бы мне под это дело кун немного отсыпал …
– Ступай к ключнику, сколько тебе треба возьми.
После ухода Владимира Изяслав Мстиславич разочарованно покачал головой. Вроде сын у него не по годам взрослый, а детство всё ещё за портки тянет, только игры у княжича какие–то странные … Ну да, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не болело.
Утром я проснулся ни свет, ни заря! Наконец–то хоть что–то начало меняться, сдвигаться с мёртвой точки. Это сразу придало мне сил и изрядно добавило трудового энтузиазма. Руки, прям, так и чесались! Натянув по–быстрому верхнюю одежду и взяв из комнатного сундука часть полученной от ключника наличности, я крадучись, стараясь не разбудить дрыхнувших спальников, вышел в коридор.
Слышны были дальние разговоры в гриднице, ведшееся сильно заплетающимися от выпитого языками. Я расслышал отдельные обрывки фраз «военный поход», «полочане», «Святослав». Прислушаться к разговору мне не дала проходящая мимо служанка, тихо поздоровавшаяся и при этом кинувшая на меня любопытный взгляд
На дворе было ещё темно. В стороне, ближе к амбарам грузно, неподвижно висело смёрзшееся бельё, покрытое льдом. Сенная девка с трудом отлепляла его от верёвки и передавала в задубевшие от холода руки маленькой девчушки. Совершив традиционный утренний моцион, я поспешил вернуться в терем.
Перед началом трудового дня требовалось подкрепиться, поэтому я возвратился в гридницу. Разговоры там сильно подвыпившей компанией во главе с князем по–прежнему велись о войне. Поздоровавшись с князем и другими присутствующими там лицами, я выцелил на столе ещё не съеденные куски вареного мяса и немедленно приступил к трапезе. Сбившиеся по группам воеводы, дружинники и бояре громко разговаривали, не обращая на меня внимания. Это мне было только на руку, так как не никто не отвлекал своими пустопорожними разговорами от процесса приёма пищи, а также от обдумывания ситуации с получением серы.
По–быстрому подкрепившись, поспешил направиться к себе, но был перехвачен одним из своих дворян.
– Здрав будь, княжич! – до раздражения громким голосом отрапортовал 15–ти летний Вториж. Затем приблизился ко мне ближе и замер в постойке «смирно»:
– Княжич! Разреши доложиться?!
Слушал я своего оруженосца, а у самого душа радовалась. В последние дни я старательно отучал своё ближайшее окружение от пустого трёпа, прививая в свой дворянский коллектив зачатки армейской дисциплины. Приучал их к простой мысли – хочешь мне что–то сказать – приди, и чётко доложи, какая у тебе образовалась потребность в княжиче. С чего–то ведь надо начинать своё прогрессерство?
Просто из всей этой детскости, я своим взрослым разумом, уже давно вырос. Всякие наивные подростковые забавы меня коробили, напрягали и были просто неинтересны. Моих же дворян новая форма общения со сверстником, но (!!!) страшим по положению, ничуть не унижала и не вызывало никаких недовольств. В этом мире не было даже такого понятия как "равноправие" и соответственно не могло быть и обид. Сильное изменение моего поведения воспринималось ими вполне естественно, тем более что все мы вступали в половозрелый возраст.
Делая вид, что внимательно слушаю "доклад", откровенно говоря, больше похожий на сборник теремных сплетен, я всё время мысленно прикидывал, где мне раздобыть серу. Но вначале надо было приодеться для выезда в город.
В одежды облачался уже при активной помощи набежавших в комнату дворян. Это сибаритство с моей стороны было вынужденным, плохо я ещё разбирался в местной моде, потому приходилось в этом деле полагаться на своих приближённых.
Моё одевание происходило без лишнего шума, чётко и слажено. Ещё с первых дней моего здесь пребывания, стараясь обходиться без резких загибов, я начал "дрессировать", если можно применить такое слово, своих дворян и прочих челядинников. Действуя исподволь и постепенно, но в то же время твёрдо и бесцеремонно мною устанавливались и внедрялись новые требования и форматы межличностного общения. Поэтому сейчас дворяне–оруженосцы напоминали мне курсантов школьных военных училищ. Со мной общались как со страшим по званию товарищем. Но и никакого запанибратства я в наших отношениях не подпускал, чётко держал со всеми дистанцию. В общем, я стремился к созданию атмосферы кадетско–суворовского училища. Где в свободное время занимайся чем хочешь, но к старшим по званию, если они того не желают, не лезь! Если старший о чём–то попросил – будь любезен исполнить. Нет не очень жёсткой дисциплины, но нет и вседозволенности. Такая разумная «военная демократия» получалась.
Вышколенные, адаптировавшиеся к новым требованиям своего шефа дворяне вывалились вместе со мной во двор, однако послушно держались на некотором отдалении от моей персоны. Рядом с амбарами я обнаружил Перемогу, активно разминающегося с мечом. Этот бугай, ни на какие новые веяния вообще не обращал внимание. Все мои попытки объяснить, что полководцу вовсе ни к чему быть знатным рубакой и стоило бы снизить интенсивность тренировок, им полностью игнорировались. Только я и слышал в ответ.
– Если хошь, то с Изяславом Мстиславичем об этом разговаривай, не докучай мне, княжич, своим пустомолвием! Лучше крепче рукоять меча сжимай!
Вспомнив последний наш с ним разговор на эту тему, понурив голову, поплёлся к своему воспитателю, предстояла очередная утренняя тренировка ...
Вырваться к кузнецу удалось только после обеда. Знающие люди мне посоветовали одного умелого заройского кузнеца. Им оказался крупный мужчина лет тридцати, открытые участки тела которого были покрыты чёрными пятнышками от искр, рассыпающихся при ковке.
Заказал ему сделать трубку, из хорошего железа, запаянную с одного конца и с маленькой дырочкой для запального фитиля там же. Пока не до изысков, главное сам принцип стрельбы Изяславу Мстиславичу показать, чтобы он добро дал селитряницы завести.
– Свинец продам и ольхового угля нажгу, княжич, – отвечал мне кузнец, – а вот серы у меня нетути! Правда у «домников», что болотные руды в крицы переплавляют, да нам, кузнецам, потом продают, сера может быть и есть. Сходить тебе к «домникам» надоть.
– Ты что мелишь смерд, хошь без главы пустой остаться, княжич сказал принесть, значит доставай, где хошь! – обрушился на мигом испугавшегося кузнеца «конюший».
– Успокойся Усташ. – я примиряюще хлопнул его по плечу и снова обратился к собеседнику. – Кузнец, ты сам с «домниками»–поставщиками своими договорись, если у них сера есть я куплю, а если нет, то пусть для меня выплавят, не меньше чем пол горшка. Насчёт оплаты не переживай, куны за работу и ты и «домники» получат.
– А как плавить, ты княжич сам–то ведаешь? Я–то с энтим делом не сталкивался …
«Это что? Он меня проверяет? Хотя технологию, пусть самую примитивную, выплавки серы, наверное, должны и сейчас знать. Используют, вроде как, ныне серу для медицинских целей или я ошибаюсь?»
– Да я тебя ... , – не дав кузнецу договорить, опять влез Усташ, вероятно, обеспокоенный поруганием княжей чести.
– Усташ, ты дашь мне, наконец, спокойно поговорить с уважаемым человеком? – я строго посмотрел на ближника.
– Это ты про этого вонючего смерда …, – начал было «конюший», но тут же «прикусил язык».
– Да! – перебил я Усташа. – Про него родимого, не будь кузнецов, так мы с тобою против супостатов с палками воевали. Так что подумай и помолчи!
Тирада княжича кузнецу пришлась по вкусу, даже обгоревшая борода от улыбки вздрогнула.
– Когда «домушники» … тьфу ты, – поправился я, слегка запинаясь в новой для меня терминологии, – «домники» руду плавят, то дух серный от неё исходит?
– Ага, бывает, – кузнец согласно кивнул головой.
– В глиняный горшок сложить самую дурно пахнущую руду, внизу горшка пробить дырку, горшок поджечь, да прикопать его землёй. От нагрева сера будет не в дым уходить, а плавиться и вытекать через ту дырку, а под неё надо подставить ещё один горшок. Понятно?
Недолго думая я выдал самый примитивный рецепт получения серы.
– Вроде да, скажу «домникам», что княжичу нужна сера, а если её у них не будет, то обскажу как её приготовить, по твоей задумке.
– Молодца, действуй Маня! – я при помощи «конюшего» Люта, державшего стремя, заскочил на коня. Развеселился от удачного разговора с кузнецом, да так, что скакать в прямом смысле этого слова захотелось! Потому оказавшись в седле закричал: – Галопом, за мной!
И тут же мигом все всадники понеслись вскачь, разбрасывая под копытами коней снег в разные стороны. На всю эту картину кузнец глядел слегка обалдевшим взглядом. Никогда ни ему, ни его знакомым не приходилось иметь дело с таким простым и учтивым в разговоре с «чёрным людом» князем или боярином. Да вдобавок ещё эти княжьи знания о кузнечных и плавильщицких премудростях, да в столь юном возрасте – уму непостижимо! Кузнец, пребывая в великой задумчивости, почесал затылок, опомнился и помчался исполнять волю княжича.
Вернулись мы поздно, уже в непроглядной темени. Подворье освещали редкие факелы, да один разожжённый костёр для согрева караульных. Позёвывая, они кучковались вокруг огня, протягивая к нему свои руки. Тишину нарушали тихие разговоры ночной стражи у костра, да редкие перелаивания дворовых собак.
По скрипучим ступенькам мы всей гурьбой поднялись по крыльцу в сени. В хоромах тоже всё затихло и погрузилось в дремоту, нарушаемую лишь храпом. Темно было, хоть глаза выколи. Веруслав метнулся к печи, вытащив пучок лучин, он поджёг их от углей, краснеющих на загнетке. Словно Прометей, освещая нам путь, он повёл нас в наши комнаты. По пути мои дворяне в основном рассосались по своим закуткам, где они, собственно говоря, и «квартировали». В мои покои со мной прошёл только один из моих ночных стражей, в лице Корытя. Лучину «спальник» воткнул в стоящей на столе клювик светца. Под этим скудным освещением Корыть, не смотря на мои вялые протесты, помог мне раздеться. Затем я обессилено рухнул на свои полати, закутавшись в меха. В хоромах было довольно холодно. Корыть тоже, по–стариковски кряхтя, устраивался спать на соседней лавке. Закончился очередной день.
Через четыре дня мальчишки притащили мне пол пуда селитры, ещё через три дня кузнец на санях привёз прямо к хоромам князя ствол, несколько раз переделанный, по настоятельным пожеланиям клиента, а также целый горшок серы, бочонок угля, и пол кило откалиброванных свинцовых пуль с дробью. Теперь мне предстояло «поразить», в переносном смысле, выстрелом из пищали князя.
Всего–то делов: ствол уложить на деревянное ложе, плюс сошки с фитилём раздобыть – и пищаль готова! С составом пороха мудрить не пришлось, «классический» состав дымного пороха я помнил прекрасно: 75 % калиевой селитры, 15 % угля, 10 % серы.
А вот с самой селитрой пришлось повозиться, при помощи всё тех же мальчишек, т.к. добытая ими селитра была не калиевой, а кальциевой, которая обладает меньшей мощностью и излишне гигроскопична. Пришлось её переваривать с золой, чтобы заменить в селитре кальций на калий. А получившееся тесто при помощи сита «зернить», прокручивать селитряные зёрна в барабанах. Благо, что той селитры было с «гулькин нос». Сегодня, результаты коллективного труда предстояло продемонстрировать самому главному судье – Изяслав Мстиславич.
Испытания огнестрельного «оружия» проводили за городом. Большой кавалькадой состоящей из ближников князя и двух десятков конных гридней мы выехали на облитую солнцем поляну.
– Сыне, ты точно уверен, может дружинников убрать, а то осрамишься, – спрашивал встревоженный князь, смотря на то, как Перемога устанавливает железную трубу на вкопанные в землю двузубые вилы.
– Всё будет в порядке! – уверенно произнёс я, хотя сам нервничал не меньше князя. Несмотря на то, что вчерашние испытания прошли нормально, но мало ли … ведь не зря существует поговорка «и на старуху бывает проруха».
В десяти метрах установили деревянный щит, а за ним старые доспехи, предназначенные для переплавки. Перемога не спеша прицелился, так, как я его учил. Самому мне, по понятным причинам, стрелять не рекомендовалось – отдача замучает, всё–таки телу княжича всего тринадцать лет.
Раздался выстрел, от которого Перемогу заметно качнуло, а обе мишени, с громким лязгом, рухнули на землю. Густой белый дым частично скрыл из поля зрения ухмыляющуюся от хорошо проделанной работы морду Перемоги. А вся публика, от только что увиденного и услышанного, дружно ахнула, кони дёрнулись, и, вторя своим хозяевам заржали. И только лёгкий ветерок, закручивая, уносил облако серого дыма прямо в небо.
Но уже через мгновение от дружинников, быстро пришедших в себя, послышались многочисленные возгласы удивления. Самые быстрые и любопытные, по хрустящему снегу подбежав к мишеням, стали засовывать пальцы в пробитый щит, а на проделанном пулей выходном отверстии доспеха, к всеобщему изумлению, даже кулак свободно помещался.
Князь слез с коня и стал ковыряться мечом в доспехах, безрезультатно ища прошедшую на вылет пулю. Жирослав стоял рядом, и очумело рассматривал осыпавшие доспех опилки из пробитой доски, имитирующей щит. Злыдарь по–прежнему молча восседал на коне, но его и так грубое лицо, казалось, окончательно окаменело. Малыть тоже, не слезая с коня, не отрываясь, смотрел на продырявленные доспехи, а его щёки заливала какая–то нездоровая бледность.
– Хм … лепо, – проговорил озадаченный князь, рассматривая дыру в брони, – действительно, куда как лучше стрелы бьёт!
– Ей–ей, колдовство сотворили! – перекрестившись, ляпнул какой–то дружинник инекоторые его коллеги своими возгласами, его поддержали.
– Ты думай, о чём мычишь! – грубо одёрнул его Злыдарь. – В монастырь попадёшь – там будешь о колдовстве талдычить, да ладаном дымить!
– Не богохульствуйте! – смирил разгоравшейся конфликт Анфим, навряд ли сам во что–то верящий.
Когда все немного успокоились и отошли от увиденного и услышанного, начался более конструктивный разговор.
– Князь–батюшка, не то, что стрелы, копьём, на всём скаку так прошить доспех далеко не каждый твой дружинник сможет! – подал голос «правая рука» воеводы, сотник Малыть.
