Текст книги "Смоленская Русь. Княжич 1 (СИ)"
Автор книги: Янов Алексей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
И озаботился. Уже через неделю, к открытому недавно на Торге «рыбному дворику» добавился «колбасный дворик». Поступающие туда ежедневно деликатесы не залёживались, моментально разбирались выстраивающимися к ним с утра очередями. Колбасы продавали не только копчённые, но и варенные, жаренные, а также со специями, закупленные у булгарских купцов.
По нынешним временам я обладил уникальными знаниями в области химии, а потому грех было ими не воспользоваться. Смоленские «домники» самостоятельно с выплавкой из руды серы возиться не стали, продали, а скорее всего, перепродали Перемоги крупную партию огнива. Ну, что же, и «пирит» нам сойдёт.
Пирит медленно начал плавиться, а сера стекать в накопительный поддон. «Обессеренную» руду (оксид железа) я планировал использовать в качестве катализатора в сернокислотном производстве.
За мной, как три тени, ходили субъекты десяти–пятнадцати лет, из наиболее успешно учившихся в «дворянской школе». Именно между ними будет распределена ответственность за производство серы, серной кислоты, сульфата натрия и соляной кислоты.
– Помните правило, – поучал я своих начинающих химиков. – Сначала вода, потом кислота, иначе случится большая беда! При разбавлении всегда приливайте кислоту к воде, или иной используемой жидкости малыми порциями. Иначе из–за выделения большого количества тепла кислота может разбрызгаться или лопнет сосуд, а главное вас обожжёт.
В железную бочку, имеющую два отверстия, поместили растолчённый пирит, и начали его нагревать, закачивая в воздуходувное отверстие, с помощью мехов, воздух. Образующийся в бочке газ по трубе стал набегать в другую бочку, в которую предварительно был помещён катализатор – глиняные черепки пропитанные красным оксидом железа. Катализатор тоже был нагрет где–то до 500 °С (в моём, средневековом случае, до начала красного каления). Самый лучший катализатор – это, конечно, оксид ванадия (V2O5), но приходиться использовать лишь доступные, буквально подручные ресурсы. Оксид серы, поступающий из первой бочки начал взаимодействовать на катализаторе с кислородом воздуха во второй бочке, в результате стал образовываться оксид серы, или если по–научному: 2SO2+O2 = 2SO3. Полученный газ (2SO3) из второй бочки, по трубе, начал поступать в третью, футерованную внутри свинцом бочку содержащую воду. Так, в этой третьей бочке начался процесс образования серной кислоты. Аллилуйя! Теперь, чем больше «зарядим» воду в третьей бочке газом из второй бочки, тем «ядрёнее» получится серная кислота.
После первых удачных пусков сернокислотного «завода», дожидаясь завоза соли из Торопца, решил заняться менее сложным производством сульфата натрия и соляной кислоты. Для их получения, грубо говоря, достаточно нагревать обычную соль с серной кислотой. При сильном нагреве получается сульфат натрия с хлористым водородом. Выделяющейся хлористоводородный газ, поступающий по трубопроводу, поглощается водой, образуется соляная кислота.
Самым сложным было изготовить оборудование, хоть оно в своей массе и было глиняным, но новые, неизвестные здесь формы, вылепить было намного сложней, чем какой–нибудь привычный кувшин или горшок. Но всё–таки смядынские гончары подтвердили свою квалификацию, справившись с моими поручениями.
Нагревание соли с серной кислотой осуществлялось в специально изготовленной свинцовой реторте. Хлорвыделительный трехгорлый баллон я распорядился изготовить из глины, он мне был необходим, так как хлористоводородный газ я был намерен, пускать не только на производство соляной кислоты, но и на производство хлора контактным способом, по формуле: хлористый водород (4HCL) + воздух (O2) + катализатор = хлор (2Cl2) и вода(2H2O) применяя, в качестве катализатора сернокислую медь (медный купорос), нанесённую на битый кирпич. Позже, контактное вещество я планировал заменить на более эффективную хлорную медь.
К хлорвыделительному баллону подвёл кузнечные ручные меха, для прокачки сосуда воздухом, битые плинфы обработал порошком, образовавшемся в результате реакции серной кислоты и меди. По глиняной трубке направил в баллон хлористоводородный газ, а получающейся на выходе в результате реакции хлор, переправлялся по трубопроводу, проходя через гашеную известь (в обожжённую известь добавил воду, а саму известь получил обжигом известняка с коксом). В результате получился готовый к применению белильный порошок (хлорная известь). Такое сейчас никто в мире не производит, а используемое естественное беление (под лучами солнца) занимает месяцы и труд множества людей. Европейская, да и Азиатская лёгкая промышленность такой белильный порошок должны будут отрывать с руками.
Чуть позже, в мае месяце, я пропустил хлор через раствор поташа, в результате был получен раствор хлористого калия («жавелевая вода»). Беление таким способом не портило материала, но большой расход поташа делал этот способ весьма дорогим.
Пока, понятное дело, не было речи о промышленных размерах производства. Для этого надо строить специализированные печи, и в соответствующих объёмах закупать соль и заготавливать сульфаты, но для показа, в рекламных целях, иностранным купцам и малых пробных образцов будет достаточно.
Второй компонент – сульфат натрия (Na2SО4, Глауберова соль или Мирабилит) был необходим для производства соды. Её я был намерен использовать не только как экспортный товар, но и для внутренних целей – в металлургии (для удаления серы из железа и стали), как моющее и очищающее средство, в мыловаренном производстве, в стекольной, текстильной промышленности. Кроме того, соду используют для производства эмалей, красок, продуктов питания (сдобы), в лекарском деле, а также в кожевенном производстве. Я же, помимо вышеперечисленного, нашёл в лице соды прекрасный порошок для чистки зубов. Сода очищала зубы несравненно лучше, чем местные эрзац–средства вроде лущённых веток или поедание яблок с репой.
К тому же, после того, как переговорил с купцами, мне известно, что и в Европе сода высоко ценится. Там, для её производства используются щелочесодержащие растения. Получение соды не из растений, а химическим путём будет открыто во Франции, во времена их великой революции, лишь в конце XVIII века. До этого момента сода будет дорогим и дефицитным товаром.
«Домники» по моему эскизу выложили пламенную печь, относительно небольших размеров, рассчитанную на загрузку до 150 кг. Эта печь имела два пода: один – для плавления у самой топки, за ним следует второй под, несколько выше первого – для предварительного подогревания смеси. Далее печь соединяется с отделением, в котором находится выпарительная сковорода для щелоков. Огонь из топки идет над порогом; проходит над плавильным и подогревательным подом, поступает в канал под вогнутым дном выпарительной сковороды и, пройдя по дымоходам, около боковых ее стенок отводится в дымовую трубу.
Пробную партию соды я обжёг по способу Леблана, перемешивая при обжиге сульфат натрия, чистый известняк и уголь. В итоге получил 15 кг. содового плава (сырой соды). Непосредственное изготовление соды я поручил углежогам. Особых секретов, кроме самой производственной технологии и устройства печи, в производстве соды не было Абсолютно всё невозможно засекретить, особенно в моих условиях. Благо, что секрет изготовления главного компонента – сульфата натрия знали лишь несколько человек. Обычные работяги максимум – смогут разболтать лишь устройство печи, но откуда берётся сульфат натрия для них останется неведомым. Поэтому, даже если этих чернорабочих сманят, какого–либо урона моему зарождающемуся бизнесу они при всём желании не смогут нанести.
Для получения кальцинированной соды, содовый плав подвергался выщелачиванию (промывкой водой) с целью отделения соды от нерастворимых примесей, в частности от сернистого кальция (CaS), а остаток выпаривался досуха. Крепкий рассол, вытекавший из промывочного сосуда, я отводил в специальный резервуар. Он содержал, в том числе и едкий натрий (каустическую соду), что являлось для мыловаренного производства весьма желательным. Раствор едкого натра выпаривали, а затем он поступал в плавильные горшки (все они для лучшей сохранности, были оборудованы чугунными донцами), обогреваемые голым пламенем, где едкий натр плавится и одновременно очищается.
Впрочем, для производственных целей можно сразу использовать содовый плав (сырую соду), не подвергая её дальнейшей обработки, так как в её составе уже имеется всё необходимое. Другое дело, что этот плав нельзя экспортировать, так как он плохо переносит длительное хранение при транспортировке, в отличие от запечатанной в горшок сухой каустической и кальцинированной соды.
Едва успел мастерам дать новое задание – изготовить дедовский деревенский самогонный аппарат, как был срочно вызван князем в Свирский детинец.
Не успел я даже поздороваться с князем, как тот налетел на меня словно коршун.
– Пока ты там у себя на Ильинке хе…й маешься, час назад прискакал гонец из Волыни! У Шумска, две седмицы назад, случилась великая брань между галицко–угорским королевичем Андреем и Волынскими Романовичами, – начал пересказ последних доставленных с юга новостей Изяслав Мстиславич. – Бились до самой ночи, пока угры не побежали к Галичу, преследовать их Романовичи не смогли из–за понесённых потерь.
Изяслав Мстиславич замолчал, вероятно, ожидая услышать от меня реакцию на эти события, а я в ответ недоумённо захлопал ресницами и растерянно спросил:
– А кто такие Романовичи с королевичем Андреем?
Изяслав Мстиславич хлопнул себя по лбу.
– Всё время забываю, что у тебя память отшибло. Раньше я тебе о тех князьях не раз сказывал. Ну, что же, теперь тебя придётся заново просвещать.
Я согласно мотнул головой и приготовился слушать.
– Мой двуродный стрый Мстислав Удатный после того как пять лет назад помер, оставил Галицию сыну угорского короля Андрею …
– Почему русское княжество отдали венграм? – вслух удивился я, ненароком перебив князя.
– Потому как княжество было ОБЕЩАНО Удатным уграм! Тем более, собственных сынов у него в живых не было.
– Так себе повод, – сморщился я.
– Вдобавок галицкие бояре и купцы хотели себе угорского царевича и защиты от Венгрии.
А, ну вот теперь стало понятно, галичане в своём репертуаре. Века меняются, а нравы всё те же.
– А Романовичи кто такие и что им надо?
– Даниил Романович приходится зятем покойному Мстиславу Удатному. Три года назад Даниил, выманив Андрея из Галича, и сумел захватить столичный град. Но поддержки у галицкого боярства он так и не обрёл – были на него и заговоры и покушения, потому он и вынужден был бежать на Волынь, а в Галич вступил угорский королевич Андрей. Но это всё предыстория, теперь слухай о самом важном для нас.
Я постарался придать лицу максимальную сосредоточенность.
– Михаил Всеволодович Черниговский так и не сумевший закрепиться в Новгороде два года назад взялся за «старейший» киевский стол. Прознав об этом, киевский князь Владимир Рюрикович обратился за помощью к Даниилу Романовичу Волынскому. Так вот, Даниил Романович сразу согласился помочь, потому как Чернигов и Венгрия – союзники.
– Враг моего врага – мой друг! – выдал я заумным философским тоном.
– Ха–ха! – рассмеялся Изяслав Мстиславич, – в точку сыне попал! Лучше и не скажешь! – и привычным движением потеребил волосы. – Угорский королевич Андрей решил разрушить этот опасный для него союз, а потому двинул войска на Киев. Кроме галицкого ополчения и угорских войск в той рати были и дружины Александра Белзского и Болоховских князей. У реки Случ случилась первая неудачная для галичан сшибка, и Андрей решил отойти назад. Но Даниил с братом Васильком бросились за начавшим отход противником и догнали его около Шумска. Исход сечи ты уже знаешь …
– Дааа …
– Сейчас Андрей стягивает в Галич королевские угорские войска, а Даниил зовёт присоединиться к походу на Галич меня. Также к Даниилу обещаются присоединиться половецкий хан Котян и киевские дружины Владимира Рюриковича.
– Зачем тебе отец во всё это ввязываться? Освободить Галич от венгров дело конечно хорошее, но где Смоленск и где Галич, какой с этого тебе толк?
– Что я, сдурел, по–твоему!? Владимир Рюрикович будет подсоблять Галич освобождать, а Киев–то без князя всё это время будет! Смекаешь? – язвительно промолвил князь.
Я сразу насторожился.
– Уж, не в Киев ли, отец, ты собрался?
– Где твой порох? – метнул он в меня обжигающий взгляд
– Не раньше чем через два года будет.
Изяслав Мстиславич со всей дури всадил кулаком по столу. Вскочил со скамьи и начал метаться по комнате.
– Э–эх!!! Какой случай упускаем!
Нервно расхаживая взад вперёд, он начал дёргать себя за усы, а потом вдруг резко остановился.
– Знаешь, как ворота Киевские отворить? – чуть ли не умоляющим голосом спросил князь, при этом глаза его лихорадочно блестели.
– Да, что ты там один, отец, сможешь в Киеве сделать, даже если войдёшь?
Мне требовалось время, что бы обдумать ситуацию.
– Покойница, супружница моя, племяшкой доводилась Котяну, – Изяслав Мстиславич, вновь принявшись расхаживать взад вперёд, не останавливаясь, прямо на ходу перекрестился на икону. – Поможет мне Котян, чёрт степной! Я в Смоленске только последние четыре года правлю, ну … с перерывом. А раньше мы с ним столько славных дел ратных свершили! – взгляд князя на мгновение затуманился, а губы непроизвольно растянулись в мечтательной улыбке.
Какие он там подвиги вместе с половцами совершал, мне было доподлинно неизвестно, о своих «славных ратных делах» князь предпочитал отмалчиваться.
– Так ведь Котян тоже собирается идти Галич освобождать, как он тебе поможет?
Князь посмотрел на меня как на скорбного умом.
– Как пойдёт, так и уйдёт! Что ему, долго завернуть коней хвостом к Галичу, а мордой на Киев? Киев на «поток» отдавать ему не буду, если, конечно, кияне не вздумают кочевряжится. Отдам хану всю свою казну! Сам стану великим киевским князем и тебя с собой возьму, а Ростиславу Мстиславичу Дорогобужскому отдадим Смоленск. А как он отойдёт в мир иной, то тогда уж, по лествице, Смоленск станет по праву твоим и за тобой же, после меня, останется право на Киев. А ежели Ростислав помрёт раньше, то вообще лепота будет! Я буду в Киеве сидеть, а ты в Смоленске! А!? Каково!? – князь прям, засиял как новый гривенник.
Но мне что–то все эти «маниловские прожекты» князя совсем не внушали доверия.
– Дозволь узнать, отец, а с чего ты вообще взял, что Ростислав Мстиславич скоро помрёт? Ведь ему ещё и сорока лет нет?
Князь на секунду замер, с видом человека сболтнувшего лишнее.
– Ты меня не заговаривай, – досадуя, произнёс он, притопнув ногой. – Прямо мне ответствуй, можно твоими какими–либо приспособами Киев вскрыть?
– Извини отец, но никак нельзя! Потерпи пару–тройку лет.
Князь устало, словно из него выпустили всю переполнявшую его секундой ранее энергию, опустился на скамью.
– Ладноть, может быть, замятня на юге этим годом ещё не кончится, продлится чуток …
– Я тоже так думаю, – успокаивал я князя – Может даже угры Владимира Рюриковича ненароком зашибут …
Не успел я договорить, как князь был уже на ногах. Потом о чём–то молча подумал, покивал сам себе головой и опять пришибленно опустился на скамью.
– Ладно, сыно. Ступай к себе.
Ну, и, слава Богу, что одумался! Выходя из светлицы князя, я вполне искренне перекрестился на икону. Такую авантюру князь удумал, что хоть стой, хоть падай!
Из покоев князя спустился в гридницу. Княжеский кормчий Анфим бросил на меня хмурой взгляд.
– Что, княжич, назад тебя в Ильинку сплавлять?
– Не–а, сегодня здесь останусь, но завтра надо будет сходить до Гнёздова. Хочу глянуть, что там к чему.
– Хм, – главный смоленский пират слегка удивился. – Князь мне говорил, быть готовым отплывать к Киеву. Что он передумал?
– Да, нечего там делать.
– Ха! Нечего делать! Это в Гнёздово нечего делать! Из судовой рати перевозчиков сделали туда привезть, оттуда отвезть. Что эта за жизнь настала! Токмо сидим как дурни и в домино твоё играем!
– С Гнёздово вернёмся, – проигнорировал недовольство Анфима, – сходишь в Дорогобуж.
– На кой ляд?
– Загрузишься по полной глиной, с тобой поплывёт мой гончар.
– Ну, вот опять … ясно, княжич. Сходим, давненько я в тех краях не бывал. Слышь Осляд? – кормчий позвал своего заместителя. – На сегодня отбой, а завтра десяток дружинников готовь к отплытию.
– Да я слышал, о чём вы говорили. Сделаем.
Еле сдерживая зевоту, отправился в свои прежние покои.
Утром следующего дня погрузились в лодку, она стояла на приколе у Чуриловской пристани. Князь полночи с горя пил, в одно лицо. С утра так и не поднялся, отказавшись принимать бояр, хотя сегодня день был «приёмный».
Анфим вывел лодку на быстрину, гребцы не напрягались, течение само нас несло в нужную сторону.
Я смотрел на медленно проплывающие берега, всей грудью вдыхая прелый весенний воздух. По берегам реки виднелись чернеющие участки огородов, на которых копошились бабы, рыхлящие землю. Чуть подальше огороды сменили ещё голые рощицы.
Остаток пути больше слушал, Анфим взялся просвещать меня тонкостям своего ремесла.
Речное путешествие выдалось совсем коротким, от Смоленска до Гнёздово было не больше пятнадцати километров.
– Приплыли! – кормчий с борта лодки первым ловко заскочил на причальный настил.
А вдали уже скакали всадники – местное начальство. Надолго задерживаться не стали, так как Анфим мне настоятельно советовал не въезжать просто так в город, тут, оказывается, тоже нужно соблюсти целый ритуал. Спорить и упираться по пустякам я не стал, послушался моремана. Посадника предупредил о скором прибытии в город мастеровых, потом объехал на специально выделенном мне коне городские окрестности, а затем мы отплыли назад.
Как только подъездные пути к «Шклянному производственному комплексу» были проложены, я снял оттуда большинство рабочих, и занялся обустройством территории своего Ильинского подворья.
Поскольку кирпича собственного производства ещё не было, а закупать монастырские плинфы было бы весьма накладно, то я решил на своём подворье возводить все производственные помещения, цеха и иные постройки на основе саманно–каркасных технологий, в Европе больше известной под названием "фахверк". (нем. Fachwerk, от нем. Fach – панель, секция, и нем. Werk – сооружение). Кирпич (плинфы) придётся использовать разве только для выкладки фундамента вместе с бутовым камнем. Такие помещения будут, конечно, похуже кирпичных зданий, но много лучше пожароопасных деревянных конструкций.
Фахверковые дома имеют жёсткий несущий каркас из стоек (вертикальных элементов), балок (горизонтальных элементов) и раскосов (диагональных элементов), которые и являются основной отличительной особенностью конструкции фахверка. Раскосы придают жёсткость и прочность каркасам фахверковых домов. Пространство между элементами каркаса заполнялось смешанными с глиной камышом, ветками, соломой или различным строительным мусором; полученные панели штукатурились, при этом сам каркас оставлялся на виду. Элементы каркаса визуально расчленяли белые стены и придавали облику зданий особую выразительность, которая стала главной архитектурной особенностью фахверка. Именно так были, точнее, ещё только будут построены сотни тысяч деревянно–саманных домов в Европе, которые простоят по 300—500 лет, а это лучшее доказательство надёжности технологии.
Хотя этот архитектурный стиль в имперских землях ещё только зарождался, тем не менее, в немецкой слободе при помощи Людольфа мне удалось найти специалиста–домостроителя, участвовавшего в возведении каркасных домов у себя на Родине. При этом дополнительно снабдив этого немецкого домостроителя местными плотниками.
Как только были укомплектованы штаты рабочих, на стройплощадке сразу же началась активная деятельность. И не только на моём подворье забурлила жизнь! Нанятая артель гончаров, занялась в своих мастерских профильными работами – смешивая в ямах массу наполнителя с глиной. Плотники же, под надзором немца, принялись стругать деревянные конструкционные элементы, строители – разбирать старые хозпостройки и расчищать места под фундамент будущих каркасно–саманных строений.
Как вскоре удалось выяснить, в ходе частых разговоров с немцем, по ныне применяющимся технологиям каркас заполняют глиняными кирпичами–блоками, с последующим их оштукатуриванием известью. Здесь уже я внёс своё рационализаторское предложение. Стены стали строить при помощи скользящей опалубки. Такие монолитные стены возводились намного быстрее саманно–блоковых, здания стали расти буквально не по дням, а по часам. В опалубку рабочие укладывали массу слоями до 20 см., затем её плотно трамбовали, поднимали выше опалубку и снова повторяли свои не хитрые манипуляции. Работа с каркасными деревянными балками, стойками, раскосами и перекрытиями у местных смоленских мастеров–плотников особых сложностей не вызывала – им было не занимать опыта, ведь они строили и куда более сложные в конструктивном плане деревянные церкви, терема и хоромы.
Забегая вперёд скажу, что уже к концу лета моё подворье изменилось до неузнаваемости. Оштукатуренные известковым раствором белые стены производственных и хозяйственных построек, оттенялись проваренными в дёгте чёрными балками деревянного каркаса. Все здания красовались нарядными черепичными крышами, а детинец был дополнительно обложен слоем кирпича и покрыт всё той же черепицей собственного производства. Впоследствии мода на саманно–каркасную архитектуру широко распространилась в столице.
В то время как Тетер со своей командой «колдовал» над водяным колесом я с задумчивым видом прогуливался по берегу речек Городянки и Ильинки, их обе предстояло запрудить. Под ногами противно чавкала грязь. Не переставая моросил противный дождик. Небо было затянуто низко висящими облаками, а земля холодным туманом. В воздухе смешались запахи речной сырости и прогорклого дыма костров.
Плотина постепенно, день за днём вырастала, и уже робко проглядывала из речных вод. Сваи уже были вбиты, и теперь мужики перекрывали речное русло, таская на носилках землю, глину и камни.
Одноколёсные тачки здесь бы пригодились, они куда как лучше носилок. Проблема в том, что совсем некому было поручить их мастерить. Даже смоленские ремесленники, кто согласился взять мои заказы, уже на много недель вперёд были загружены работой.
Завидев княжича, люди на краткий миг прерывали работу, снимая шапки, кланялись, и затем поспешно возобновляли прерванное дело. На стройке трудились не только княжьи челядины, но и «охочие» люди – вольнонаёмные рабочие, состоящие в основном из жителей Ильинского конца.
– Княжич, к причалу лодья подошла с бутовым камнем под фундамент, – ко мне подбежал староста наёмных смоленских строителей, – разгрузить надо бы …
– Придётся часть землекопов с плотины снимать, фундаменты под производства закладывать, – вслух раздумывал я, – где тиун, пусть какую–нибудь артель снимет!
– Так нетути его тут, – развёл руками строитель, – пошёл к «творильной» яме, известь «гасить». Послать за ним?
– Ладно, я сам распоряжусь, беги к лодьи, скажи сейчас люди подойдут, пускай готовятся …
– Слушаюсь княжич, – почтительно склонил голову строитель, и быстро пошлёпал к берегу.
Я заглянул в одну из ям, там копошились как жуки, два десятка перемазанных грязью мужиков. Приметив меня, они мигом прекратили работу, поклонились, кто, как мог, и уставились на меня с немым вопросам во взглядах. «Чего тебе от нас надоть?»
– Кто у вас главный? – задал я вопрос в толпу.
Из ямы шустро выполз чумазый косматый мужик, стянув с головы шапку, ещё раз поклонившись, произнёс.
– Меня люди главарём избрали, зовусь я Хромов.
Окинув мужика оценивающим взглядом, я продолжил.
– Слушай меня Хромов, и вы все! Плотину теперь уж без вас выстроят, а вас всех я перевожу на закладку фундаментов под производства. Сейчас первым делом разгрузите ладью с камнем, сносите его вон к той площадке. Там и яма почти, что готовая уже есть, только её слегка расширим, забьём туда колья, забутим камнем и зальём известковым раствором.
Заметив, что Хромов как–то мяться начал, спросил.
– Спросить чего у меня желаешь?
– Так нам велено было тиуном ентот ров, вон до той избы прокапывать, – жестикулируя, произнёс главарь артельщиков.
– Что ты брешешь, тебе ТАМ велено будет, где княжич укажет, хоть под водой! – обрушился на Хромова следовавший за мной по пятам дружинник Клоч.
Яодобрительно кивнул головой десятнику и жёстко произнёс, обращаясь к мужикам.
– Ещё вопросы есть?
Мужики, молча из стороны в стороны затрясли слипшимися от грязи бородами.
– Тогда вылезайте из ямы, и вперёд с песней на трудовые подвиги!
Дружинник громко рассмеялся, а землекопы лишь рассеяно захлопали глазами.
– Оглохли что ли, – взревел Клоч, – вылазьте, и к причалу побыстрее шагайте! А то тут как черви ужо закапались! – и опять громко рассмеялся.
Весёлый, однако, мне сегодня телохранитель достался.
– Айда за мной! – махнул рукой Хромов, и мужики начали выкарабкиваться из ямы.
Разобравшись с землекопами, я направился к плотникам, посмотреть, как Тетер строит свой «водяной двигатель». В готовом виде он должен будет представлять собой обычное вертикальное деревянное водяное колесо с лопатками, диаметром около трёх метров. Вода будет поступать на лопатки колеса сверху, что серьёзно повысит его мощность. Колеса планировалось использовать для обслуживания воздуходувных мехов, молотов и некоторых, ещё существующих лишь в моей голове станков. Мощность одного водяного колеса не превышала десятка лошадиных сил.
Незаметно подкрался май месяц.
Соли было мизер, поэтому, изготовив предпродажные образцы товаров, не требующих существенного расхода соли, я занялся мелкооптовым производством других веществ. Сбывать я их также намеревался иностранцам, ориентируясь при этом, прежде всего, на самый легкодоступный материал – дерево. На производство поташа пошла вся «некондиционная» древесина, естественным образом образующаяся при строительстве.
Среди княжеских челядинников не оказалось знатоков производственного процесса карбоната калия, поэтому перепоручить это дело кому–либо ещё я не мог, приходилось самому впрягаться. Обычно это выглядело так: утром я даю углежогам (которых я дополнительно нагрузил поташным производством), задание на день, вечером они приходят ко мне с отчётом, рассказывая о том, что и как они сделали. В течение нескольких дней углежоги на кострах пережигали древесные отходы на золу. Из березы, сосны, ели удавалось получать менее 1% чистой золы, не содержащей угля. Кроме того, они по моим эскизам изготовили деревянные чаны для выщелачивания золы. Этот чан имел второе продырявленное дно, соединение осуществлялось через трубку, служащую для опускания щелока.
Сегодня предстояло получить сам поташ, на Руси его уже выделывали и добавляли в стеклянные изделия. Накануне я распорядился смочить золу водой и тщательно его перемешать.
– Заполнишь сделанный вами чан золой и зальёшь её водой на 4 часа, – внушал я главному углежогу.
Для замера времени использовались изготовленные по моему заказу примитивные водяные часы, установленные рядом с мастерскими. Конечно, точность у них была плюс – минус лапоть, но лучше, так, чем ориентироваться по солнцу. У часов был установлен круглосуточный сменный пост, часовой заливал в сосуд воду и отмерял время мелом на деревянной табличке.
–.Золу используешь ещё два раза, сливая щёлок через два часа. Второй и третий щелока получатся слабыми, поэтому используешь их повторно на чане со свежей золой. То есть, в конечном итоге, с одного чана ты выщелачиваешь золу три раза, в первый и второй раз слабым щелоком, а в третий раз водой. Когда скопите достаточно щёлока для выпаривания – позовёте меня!
– Всё уразумел, княжич! – углежог удалился скорой походкой.
Утро следующего дня началось с выпаривания поташа. Углежоги, полученный ими грязновато–бурый щёлок вылили из глиняного кувшина на железную сковороду и поставили её на огонь. Я внимательно наблюдал за процессом, никуда не отлучаясь.
При мне находились дворяне с наиболее способными учениками, уже во многом превзошедших своих учителей. Не теряя времени даром, поглядывая на сковороду, я преподавал то, что помнил из геометрии. Чертил на восковой табличке всевозможные треугольники, подсказывая ученикам как определить равнобедренный треугольник. Урок закончился, когда, наконец, из потемневшего щёлока начали выделяться твердые соли. Я сразу прекратил учительствовать, сосредоточившись на производственном процессе. Сковородку с огня.
– Теперь, когда начали выделяться соли, необходимо прекращать нагрев поташа, иначе потом не отдерём его со стенок сковороды, – давал я объяснения своим действия внимающим мне углежогам. – Этот сырой поташ необходимо прокалить в печи.
Мы всей толпой переместились к построенной домниками пламенной печи, её я ранее использовал для производства соды, сейчас она по причине отсутствия соли, необходимой для содового производства, простаивала без дела. Главное теперь было следить за температурой, чтобы не допустить сплавления поташа.
Через шесть часов, уже глубоким вечером, был получен кальцинированный поташ, имеющий, как и положено, пористую твердую массу белого цвета с синеватым оттенком
На следующий день я показал, как изготовить едкую щёлочь (едкий кали). Для этого кальцинированный поташ растворил в воде, добавил гашеной извести и поставил на огонь. В тот момент, когда взятая из этого варева проба, при взаимодействии с соляной кислотой стала выделять пузырьки, снял чан с огня. Каустический поташ (едкий кали) был готов.
Поташ обработал серной кислотой и получил сульфат калия – отнёс его литейщикам, пускай там с ним «поколдуют». В металлургии его применяют в качестве флюса.
Углежоги всё запомнили, с этого момента надобность в моём личном присутствии на этом производстве отпала. Я им прочитал лекцию о технике безопасности, о том, что следует беречь от попадания едкого кали на кожу и особенно слизистые оболочки, вроде осознали, изуродоваться или ослепнуть никто не хотел.
Сода и поташ во многом взаимозаменяемые вещества, другое дело, что процесс приготовления поташа более громоздкий и трудоёмкий, зато не требует дорогой соли. Но соляная кислота и хлористый водород мне были нужны не только для содового производства, но и для других целей, поэтому без оптовых закупок соли всё равно не обойтись. Поэтому, буду совмещать оба производства.
Но на этом я не остановился, так как получил все исходные компоненты необходимые для производства искусственного красителя так называемой «Берлинской лазури». Все красители в этом времени имеют растительное или минеральное происхождение, и некоторые образцы, дающие яркую окраску, стоят больших денег.
