Текст книги "Дети из Ада (СИ)"

Аннотация.

Авелин О`Ши умеет выживать. Она и еще восемнадцать человек – пленники разрушенного города, накрытого куполом. Люди давно смирились со своей участью, но, когда жизнь бурным потоком врывается в их существование, они оказываются не готовы встретиться с ней. И все же, на что готовы люди, чтобы выбраться из самого пекла Ада?

Глава I

Бетонный пол холодит ноги. Стены кружатся перед глазами, а в ушах звенит так, словно мне в череп запихнули колокольню. Поморщившись и растрепав волосы на макушке, я остановилась и оглянулась назад.

– Ты идёшь там или нет? – широко зевнув, поинтересовалась я. Шаркая по полу ногами, он подходит ближе и, обняв меня одной рукой за плечи, заставляет идти дальше. Положив голову ему на плечо, я недовольно бурчу: – От тебя воняет.

– Ты тоже не благоухаешь, знаешь ли, – я слышу, как он усмехается, и буквально через секунду чувствую его губы на своей макушке.

      Нас окружают бетонные серые стены, кое-где на потолке всё ещё сохранились старые светильники с энергосберегающими лампами, да и те, почти истратившие свою энергию, мигают каждые пару минут. Мы идём в полной тишине, нарушаемой лишь тихими шлепками босых ног по бетонному полу да тихими стонами старого здания. Это стало настолько привычным, что ни я, ни он не обращаем на это внимание, даже когда штукатурка белой пылью осыпается на пол прямо перед нашими лицами. Я вслушиваюсь в его дыхание, считая вдохи и выдохи. Райан так же молчит, задумчиво водя грубыми кончиками пальцев по моему плечу, забравшись кистью под воротник моей футболки, а я, хоть и не подаю вида, откровенно этим наслаждаюсь.

      Тяжёлая дверь с заржавевшими петлями поддаётся не сразу, мужчине приходится несколько раз дёрнуть её со всей силы, после чего дверь всё же открывается. Согнувшись в насмешливом поклоне, он пропускает меня вперёд. Войдя внутрь, я тут же наступаю в холодную лужу. Низ серой, давно выцветшей штанины потемнел и потяжелел от воды, которую впитала ткань. Поморщившись, я несколько раз дёргаю ногой, словно отряхиваясь.

      Пока Райан крутит какие-то винты и тянет за рычаги, я оглядываюсь, словно впервые нахожусь в этом помещении. Раньше это был самый обыкновенный туалет городской библиотеки, пока двадцать лет назад это здание не стало убежищем для выживших. Мой отец своими руками приладил к трубам несколько вёдер, в которые вода из труб выливалась, если проделать с ними все те манипуляции, которые сейчас проводил мой муж. К самим вёдрам были прилажены душевые лейки, которые выплёвывали на стоявших под ними людей своё содержимое лишь в том случае, если был повернут винтик сбоку этой самой лейки.

– Миледи хочет принять холодный душ? Или, может быть, холодный? – с усмешкой поинтересовался Райан, заканчивая колдовать над винтиками и прочей чепухой, подходя ближе. В очередной раз напоминает, что здесь есть только холодная вода, а я ненавижу холод. Скотина.

– Можно было обойтись без сарказма, – снимая футболку, недовольно произношу я. Легко пожав плечами, Райан так же начинает раздеваться.

      Для экономии воды мы всегда принимаем душ вместе. В конце концов, он мой муж, чего я у него там не видела?

      Снимая штаны, я все же кидаю на него быстрый взгляд. Райана нельзя назвать идеальным, но, тем не менее, я, да и ещё куча других баб, считают его привлекательным. Он высок и достаточно хорошо сложен, несмотря на то, что весьма тощий. Всё его тело покрыто веснушками – лицо, плечи, руки... Они маленькие и совершенно его не уродуют, но что бы я ему ни говорила, Райан продолжает их ненавидеть. В конце концов мне надоело его переубеждать, и больше о его пятнистости мы не говорили.

– Чего застыла? – я моргаю пару раз, выныривая из своих мыслей, и поворачиваю голову на источник шума. Полностью обнажённый, Райан вешает свои вещи на грубо вколоченный в стену гвоздь. Воспользовавшись тем, что он меня не видит, я показываю мужу язык, после чего продолжаю раздеваться. Смяв свою одежду в один ком, я со всей силой швыряю его в затылок всё ещё стоящего у стены Райана, который снимает со своей шеи деревянный крест на чёрном шнурке.

– Очень смешно, Лин, – недовольно произносит он, снимая со своей головы моё бельё и кидая его в огромную кучу грязной одежды, что валяется в углу помещения. Благо на этой неделе не моя очередь стирать.

– А мне кажется, что весьма забавно, – я нагло упираю руки в бока, смотря в карие глаза мужа. Он скептически приподнимает бровь и буквально в два шага подходит ко мне. Я не успеваю пискнуть, а Райан уже закидывает меня к себе на плечо. Приподнявшись, упираясь руками в плечи мужчины, я недовольно произношу: – Что ты...

В ту же секунду я перестаю говорить и начинаю визжать так, словно меня режут. Оказывается, пока я говорила, он успел открыть клапан, и из душевой лейки полилась вода. Он подставил мой зад под струю ледяной воды! Моя кожа покрылась мурашками, я била его кулаками по спине, визжа и угрожая убить его, если он сейчас же не отпустит меня. Я слышу его хохот, и в этот момент он со звонким хлопком шлёпает меня по ягодице.

– Что, теперь не так смешно, да?

      Я рычу, намереваясь вцепиться в ухо мужа зубами, чтобы оторвать его к чертям собачьим. Словно почувствовав опасность, Райан ставит меня на ноги и, издеваясь, мягко целует в кончик носа. Вздохнув, я отталкиваю его от себя, делаю глубокий вдох и, задержав дыхание, шагаю под ледяную воду. Я вскрикиваю, когда ледяные капли начинают скользить по моему телу. Вжав шею в плечи и крепко зажмурившись, я переступаю с ноги на ногу. За столько лет я всё никак не могу привыкнуть к холодной воде, мне кажется, что с каждым разом она всё холоднее и холоднее, поэтому стараюсь мыться как можно реже. Я всё стою под обжигающе-ледяным потоком воды, когда чувствую ладони мужа на своих плечах. В нос ударяет аромат какого-то неизвестного цветка, который я в жизни никогда не видела, но это заставляет меня улыбнуться самыми уголками посиневших губ. Райан начинает мягко массировать мои плечи, втирая в грязную кожу вкусно пахнущий гель для душа, а я, несмотря на ледяную воду, медленно расслабляюсь.

      Каким-то невообразимым образом он одним прикосновением может принести покой в мою мятежную душу. Райан – единственный, кто видел, как я плачу, единственный, кто видел меня нежной, единственный, кому я по-настоящему доверяю... Райан – единственный. Это всё, что я могу сказать о своём муже.

– Расслабься, родная, – он мягко целует меня в мокрую из-за воды макушку, его руки обнимают меня за талию, и я, подчинённая мягким тембром его голоса, послушно расслабляюсь, накрыв покрытые шрамами и веснушками руки мужа своими ладонями. – Сейчас можно позволить себе побыть слабой, ты так не считаешь, м?

      Я усмехаюсь, но ничего не говорю в ответ. Райан прекрасно знает, что я позволяю себе побыть слабой лишь рядом с ним, и можно обойтись без этих никому не нужных комментариев. Поцеловав меня в висок, он помогает мне помыть волосы. Я совершенно не люблю за ними ухаживать, мне лень расчёсывать их каждый день, мыть, и что там ещё делают с волосами. Будь моя воля, я бы давно обстригла их к чёртовой матери, а эта сволочь пятнистая мне не позволяет этого сделать. Они ему, видите ли, нравятся. Однажды, в пылу очередной ссоры, я поставила его перед фактом, что, раз ему так нравятся мои волосы, пусть сам за ними и ухаживает – иначе я их обрежу. Райан промолчал, но теперь я регулярно подвергаюсь изощрённым пыткам под названием «расчёсывание» и «мытьё головы».

      Когда он наконец выключает эту проклятую холодную воду, я вся синяя от холода. Муж накидывает мне на плечи тяжёлое махровое полотенце, и, обвязав полотенце поменьше вокруг бедер, принимается перекрывать винты и переключать рычаги. Оставив полотенце небрежно накинутым на плечи, я начинаю выжимать столь ненавистные мне волосы, не сводя взгляда со спины Райана.

– Сегодня наша очередь идти на вылазку, – небрежно кидаю я. Ладони Райана на секунду замирают в нескольких сантиметрах от очередного винта, но достаточно быстро он берёт себя в руки. Вот только даже с этого расстояния я вижу, как побелели костяшки его пальцев.

      Всё дело в том, что с прошлой вылазки вернулась лишь чудом уцелевшая я. Четверо мужчин, что были со мной, погибли, а сама я, с головы до ног покрытая кровью – своей и чужой, – буквально приползла к порогу нашего убежища. Будь на то воля Райана, он бы запер меня здесь и больше никогда бы не выпустил наружу, да вот только кто его слушать станет? Уж точно не я.

– Знаю, – сквозь зубы произносит он. Вены на его руках вздуваются от напряжения, когда особо тугой винт отказывается закручиваться. Завороженная этим зрелищем, на пару секунд я теряю суть нашего разговора. – Я не собираюсь просить тебя остаться здесь. Ты ведь всё равно не послушаешь, идиотка упрямая.

– Именно, – я киваю, заворачиваясь в полотенце и совершенно не обращая внимания на то, как он меня назвал. – Я всё равно не послушаю. Так что, если Его Голозадое Величество поторопится, мы успеем пожрать перед вылазкой.

      Он хрипло смеётся, обернувшись. Я усмехаюсь в ответ, наслаждаясь той идиллией, которая сейчас царит между нами. Многие считают наши отношения как минимум нелогичными, но кому какое дело до логики в мире, в котором мы живём? Когда каждый день рискуешь умереть, можно позволить себе жить не логично.

– Сама голозадая.

      Я лишь фыркаю.

      Раньше это помещение использовалось как читальный зал, но теперь его разделили на несколько секций с помощью гигантских стеллажей. Тут были «спальни», состоявшие из рядов тесно придвинутых друг к другу книжных шкафов, сверху напоминающих что-то наподобие коробок, и занавески, заменяющие дверь; «кухня», сделанная по тому же принципу, что и «спальни», только из большего количества стеллажей. Рядом располагалась «столовая» – этим словом гордо величались сдвинутые в один читальные столы и множество стульев.

Я сидела на одном из этих стульев, закинув ноги на стол, в то время как Райан, стоя за моей спиной, заплетал мои волосы в косу. Чувствовать его грубоватые пальцы в своих волосах было сплошным удовольствием, поэтому я позволила себе расслабиться, прикрыв глаза. Сейчас здесь было тихо, большинство жителей нашего убежища в данный момент стояли под дверью «ванной», дожидаясь долгожданной встречи с ледяной водой, чтобы смыть с себя недельный слой пыли и пота. Я честно не понимала их рвения к водным процедурам – будь моя воля, я бы вообще не купалась.

      Хотя, как-то я действительно перестала принимать ванну. Райан выдержал две недели в одной постели со мной, после чего вылил на меня ведро ледяной воды, пока я спала.

– Ох! – с противоположной стороны стола на стул тяжело опустилась София. Её покрасневшее лицо было покрыто испариной, светлые волосы прилипали к нему, но, похоже, после ходьбы у неё совершенно не осталось сил для того, чтобы убрать их. Откинувшись на спинку стула, она положила ладонь на свой воистину гигантский живот, после чего, счастливо улыбнувшись, повернула голову в нашу сторону. – Доброе утро! Я так посмотрю, вы снова раньше всех приняли душ?

– Лин отказывается принимать душ, если мы не будем там первыми, – Райан приветливо улыбается ей. Фыркнув, я отворачиваюсь, недовольно сложив руки на груди. Я никогда не пойму, почему он так относится к Софии, ведь она, если подумать, самая настоящая садистка. Она хочет родить ребёнка, заставить его жить в этом насквозь прогнившем мире без малейшего шанса на будущее – не это ли садизм?

– Ну, – она усмехается, поглаживая свой напряжённый живот, похожий на барабан, – о привередливости твоей жены можно легенды слагать. – Она переводит взгляд на меня и произносит поучительным голосом,– а в той ситуации, в которой мы находимся, быть привередливой – очень неразумно, дорогая.

      Гнев вскипает в моей крови, застилает глаза красной пеленой. Скрипя зубами, я с огромным трудом удерживаю себя на месте, борясь с желанием накинуться на Софию. Меня останавливает не то, что она беременна, а то, что за такой поступок меня посадят в карцер. Уж чем-чем, а шансом вырваться из этого царства страха и рыдающих женщин я рисковать не собираюсь.

– Рожать ребёнка в той ситуации, в которой мы находимся уже чёртовых двадцать лет – вот, что по-настоящему неразумно, – отвечаю я, замечая, что чуть ли не плююсь ядом.

      Над моим ухом громко проскрипел зубами Райан. Я чуть ли не кожей почувствовала, как злость оглушающей волной прокатилась по его телу. Напряжённо сжав челюсти и резко поднявшись со своего места, он быстрым шагом идет прочь.

      Я даже не пытаюсь его остановить – нет смысла. Ребёнок для моего мужа был и остаётся больной темой, Райан мечтает о том, чтобы на свет явилось дитя, которое после нашей смерти напоминало бы, что когда-то мы были в этом мире. Вот только мечты мечтами, а реальность остается реальностью. И в этой реальности ребёнку места нет. Ни он, ни я не хотим обрекать ни в чем не виновного ребёнка на весь тот ужас, который мы привыкли называть «жизнью», хотя от жизни тут мало что осталось.

      Людей становится всё больше и больше, постепенно помещение наполняется ужасным гулом. Выживших осталось девятнадцать человек, а галдят так, словно их тут чуть ли не сотня. Тихо зарычав, я оборачиваюсь, выжидающе смотря на стройные ряды стеллажей, из которых состоит «спальная» секция. Этот разговор о ребёнке состоялся крайне не вовремя – я ненавижу оставаться в обществе этих людей без мужа. Поёрзав на стуле, я уже приподнимаюсь, собираясь встать и пойти за Райаном, как на моё плечо опускается тяжёлая мужская рука.

– Куда направляешься, Сапсан?

      Вздохнув, я снова опустилась на стул, повернув голову в сторону говорившего. Отец улыбался, от уголков его зелёных глаз тянулись лучики морщин. Уже полностью седые волосы рваными прядями падали на его уставшее лицо, но при всём этом он умудрялся выглядеть достаточно молодо. Откинувшись на спинку стула, на котором до этого сидел мой муж, он положил руку мне на плечи, тем самым удерживая на месте. Я недовольно дёргаюсь, но хватка на моём плече становится сильнее, и я покорно замираю.

      Отец всегда называл меня так – «сапсан». Сколько себя помню, у меня не было никаких ласковых прозвищ, кроме этого. Он всегда называл меня так потому, что моё имя, Авелин, переводится как «маленькая птичка», а сапсаны – одни из самых маленьких представителей семейства соколиных, по его же словам, – были его любимыми птицами. Сама же я этих птиц не видела. Да тут вообще не было птиц.

– За Райаном, куда же ещё, – пробурчав это и поставив локоть на стол, я устало прижалась лбом к своей сжатой в кулак ладони. – У него снова кризис несостоявшегося родителя.

      Нахмурившись, отец убрал руку с моих плеч. Приоткрыв один глаз, я наблюдала за тем, как он принимает из рук высокой худощавой блондинки тарелки с нашим завтраком. Поставив передо мной мою порцию, он почти сразу же начал есть, но я, не обращая внимания на еду, наблюдала за женщиной. Её вполне можно было бы назвать красавицей, если бы не ужасный вздутый шрам на правой половине лица – Лора получила его двадцать лет назад, когда рядом с ней, одиннадцатилетней девчушкой, взорвался автомобиль. То, что она ещё была среди нас, было, безусловно, чудом. Но не шрам был причиной моего интереса к ней, а то, какие взгляды она кидала на моего отца.

– Авелин, – я вздрогнула, услышав строгий голос отца. Повернув голову в его сторону, я изогнула бровь, интересуясь, что ему от меня нужно. – Во-первых: ешь, пока не остыло. Тебе сегодня ещё на вылазку идти. Во-вторых: когда ты уже научишься слушать то, что тебе говорят?

– Научусь когда-нибудь, – махнув рукой, я взяла в руки ложку, с отвращением посмотрев на содержимое своей тарелки. – Фу. Такое чувство, что кого-то вырвало, а он это съел, и его снова вырвало этим же.

      С разных концов стола на меня кинули несколько убийственных взглядом. Не обращая на них внимания, я, поморщившись, начала без всякого интереса есть свою порцию жуткого варева. Вновь найдя взглядом Лору, которая села в самый дальний угол стола, я, прижавшись спиной к плечу отца, заговорщически прошептала:

– Лора на тебя запала.

      Грег Росс, подавившись, выплюнул серое месиво обратно в тарелку, подтверждая тем самым мою теорию о происхождении этого самого варева.

– Приятного аппетита, – ласково проворковала я, продолжая есть.

      Райан нашелся в нашей «комнате». Стоя перед старой выцветшей иконой в потрескавшейся рамке, которая стояла на одной из полок нашего стеллажа, он сжимал в руке деревянный крест, одними губами произнося слова молитвы. Отчего-то задержав дыхание, я тихо вышла, задвинув за собой начинающую выцветать ткань, которая некогда была цвета морской волны – так, по крайней мере, было написано на коробке этой самой ткани. Как выглядит эта чёртова морская волна, я не имела ни малейшего понятия.

      Это было нашей тайной – из всех выживших, что ютились в здании старой библиотеки, Райан О`Ши был единственным, кто сохранил веру в Господа. Он рассказывал, что его отец был священником, поэтому у него такая непоколебимая, но, к моей величайшей радости, не фанатичная вера. Я не одобряла этого, считая это огромной глупостью, но никогда не мешала ему молиться. В конце концов, брак ведь для того и создан, чтобы идти на компромиссы.

      Вздохнув, я прислонилась спиной к стенке стеллажа, сложив руки на груди. Довольно часто меня посещали мысли о том, какой бы была наша жизнь, если бы мир, в котором мы жили, был... Нормальным. Таким, в каком прошла большая часть жизни моего отца и остальных застрявших здесь людей. Наверное, каждый здесь об этом задумывался, но что мы могли изменить? Никто не хотел рисковать, хотя и рисковать-то нечем было, а в одиночку перевернуть мир, к сожалению, не так-то просто.

– Эй, – я резко повернула голову. Райан стоял прямо передо мной, держа в руках мои рюкзак и автомат. Похоже, пока я ела, он уже успел собраться за нас обоих. Молча забрав из его рук свои вещи, я только успела закинуть рюкзак на плечо, как в ту же секунду оказалась прижатой к стене. Тёплые шершавые губы Райана накрыли мои, сжимая мои предплечья ладонями, он буквально вжимал меня в стену, не давая ни пошевелиться, ни вдохнуть. Отстранился он так же неожиданно, но руки не убрал. Пристально глядя мне в глаза, Райан, хмурясь, чуть ли не по слогам проговорил: – Будь любезна в этот раз обойтись без глупостей. Ладно?

      Я ненавидела, когда он говорил со мной, как с ребёнком или как с душевнобольной. Райан был старше меня всего на пять лет, и это не давало ему никаких прав на то, чтобы указывать мне. Нет, может, он уверен в том, что, раз уж он мой муж, он имеет право мной командовать, но это не так.

– Ладно, – недовольно пробурчала я, отталкивая его. Перекинув ремень автомата через плечо, так, чтобы в любой момент можно было без проблем схватить его и открыть огонь, я быстрым шагом направилась в сторону выхода, зло бросив через плечо: – И не смей говорить со мной, как с психически больным ребёнком.

      Райан молча последовал за мной, но я чувствовала его тяжёлый, обеспокоенный взгляд.

      Гордость не позволила мне признаться ему в том, что я тоже боюсь за его жизнь.

Глава II

      К выходу из библиотеки мы пришли последними. Отец в тысячный раз проводил инструктаж, который каждый живущий здесь уже наизусть знал. Вздохнув, я недовольно поморщилась, готовясь вновь выслушивать этот бесполезный поток слов, когда Райан вдруг взял меня за руку. Он не переплетал наши пальцы, не ласкал моё запястье нежными прикосновениями – просто держал мою ладонь в своей. Крепко, уверенно, показывая, что никогда не отпустит – так, как и должен мужчина держать за руку свою женщину. Кинув на него быстрый взгляд, я, так же крепко сжав его ладонь, подошла ближе к группе, с которой нам предстояло идти на вылазку.

– ... запомните – до супермаркета и обратно, – увидев меня, отец нахмурился ещё сильнее, чем обычно. Ну конечно, после прошлой вылазки он вообще никуда меня пускать не хочет. Гордо вздернув подбородок в ответ на его тяжёлый взгляд, я ясно дала отцу понять, что оставить меня в убежище не удастся. – И, чёрт возьми, без глупостей. Вернуться должны все, это приказ.

      Я фыркаю и показательно отворачиваюсь, словно эти слова были сказаны вовсе не для меня. Мне двадцать один год, и опекать меня уже бессмысленно, когда же он это поймёт? Отец старается уберечь меня от всего, что только есть в этом сгнившем мире, и он не хочет принимать тот факт, что он не всесилен. Тяжело вздохнув, я кидаю быстрый взгляд на тех, кто идёт сегодня с нами. Разумеется, я их прекрасно знаю – неоднократно мы вместе выходили наружу, как делаем это сейчас.

      Прежде, чем выйти наружу, мы ещё раз проверяем, в порядке ли оружие, сильнее затягиваем шнуровку на высоких сапогах, и, накинув на головы капюшоны, надеваем респираторы. Я опускаю на глаза широкие очки с оранжевыми стёклами, из-за которых мир тут же погружается в тёмно-оранжевые сумерки. Пару раз моргнув, чтобы привыкнуть к этому ощущению, я поднимаю вверх большой палец, как бы говоря остальным, что готова выходить.

      Двое мужчин снимают с дверей три огромных засова, сделанных из широких досок. Моё сердце бешено колотится в груди, словно ему плохо под защитой моих рёбер, и оно хочет вырваться на свободу. Тяжело сглотнув, я сильнее сжимаю пальцами холодный металл автомата, наблюдая за тем, как огромные двери, душераздирающе скрипя, медленно отворяются. В моей голове скрип двери, бешеное сердцебиение и тяжёлое дыхание смешались в одну отвратительную симфонию, от которой закладывает уши.

      Двери не распахивают полностью – лишь приоткрывают так, чтобы мы смогли протиснуться между гигантскими створками. Первым, сжимая в руках оружие, выходит Джейсон, следом за ним иду я. Дневной свет ослепляет меня, зажмурившись, я делаю несколько больших шагов, чтобы не мешать остальным выйти. Когда все пятеро оказываются снаружи, двери, всё так же отвратительно скрипя, закрываются за нашими спинами. Покачав головой, я оборачиваюсь. Снаружи крепкое дерево покрыто множеством глубоких царапин, словно нечто огромное старалось прорыть себе путь к нам. Меня передёргивает от одной мысли об этом. К счастью, никто из них уже давно не подходил так близко к нашему убежищу.

      Чья-то рука несколько раз хлопает меня по плечу. Я отвожу взгляд от двери и поворачиваюсь, смотря на лицо Джейсона, скрытое от меня респиратором и почти такими же, как у меня, очками. Он указывает ладонью в сторону дороги, намекая на то, что нам пора идти. Я согласно киваю.

      Говорят, что нельзя нарушать покой мёртвых. Вот только здесь нам некому помешать – даже мертвецов не осталось.

      Мы идём по пустынной улице, под нашими ногами хрустят гравий, обломки черепицы с крыш ближайших домов и куски сгнившей древесины. Единственный звук, который нарушает эту мёртвую тишину – наши шаги. Затхлый, лишённый жизни ветер швыряет в лицо песок, бетонную крошку, небольшие куски стекла и пыль – если бы не очки, со зрением можно было бы смело попрощаться.

      Вскоре моё тяжелое дыхание, искажённое респиратором, заглушает все звуки. Я не слышу хруста сгнивших костей, покосившихся, наполовину рухнувших зданий под своими ногами, не слышу, как ударяются о стёкла моих очков тела маленьких убийц – даже моё сердцебиение затихает, погружая меня в почти полное безмолвие.

      Только моё дыхание.

      Мне тяжело поверить, что по этой улице когда-то ходили люди. Мысль о том, что этот город когда-то был жив, что каждая его частица была наполнена жизнью, кажется мне настолько абсурдной, что я никогда не думала об этом. Жизнь осталась в том, старом, рухнувшем мире, и нечего было даже думать об этом.

      В новом мире были лишь смерть и страх.

      Чтобы было меньше шансов столкнуться с ними, было решено идти переулками и узкими улочками. Конечно, из-за этого на дорогу уйдет больше времени, чем напрямик, зато больше шансов на то, что мы выживем. Я держу оружие наготове, сняв автомат с предохранителя – мы не знаем, что и когда решит напасть на нас, так что нужно быть готовым ко всему. По ящикам перебираясь через высокий деревянный забор, отделяющий одну часть переулка от другой, я поворачиваю голову, смотря на Райана, идущего следом. Поймав на себе мой взгляд, он, подняв руку, коснулся двумя пальцами своего респиратора, после чего протянул их в мою сторону. Этот знак означал поцелуй. Чёртов мужчина всегда так делал, когда мы были на вылазке, и от этого жеста мне становилось несколько легче. Как бы сентиментально это не было, но я повторила этот жест по отношению к нему.

      Потому что, когда смерть нависает над тобой, обнимая чёрными крыльями, ты как никогда раньше начинаешь ценить минуты, проведённые с родными людьми.

      Тишину мёртвого города разрывает дикий вой, пронизывающий первобытным страхом. Рванув в сторону, я прижимаюсь плечом к мусорному баку, чувствуя, как пальцы начинает сводить судорогой. Это происходит каждый раз, когда я понимаю, что скоро придётся стрелять. Сзади меня к баку прижимается Грейс – Райан, Джейсон и Натан используют в качестве укрытия автомобиль, стоящий на другой стороне переулка. Моё тело дёргается вперёд, я хочу перебежать к мужу, но рука Грейс удерживает меня на месте. Я резко оборачиваюсь, собираясь убрать от себя её руку, но женщина отрицательно качает головой. Указав на мужчин, Грейс проводит большим пальцем по своей шее, после чего указывает на меня, прижав палец к респиратору и отрицательно покачав головой.

      «Они умрут, если ты не будешь вести себя тихо».

      Сжав челюсти, я снова кидаю быстрый взгляд на Райана, который в этот момент как раз снимает свой автомат с предохранителя.

      Вой повторяется, но уже гораздо ближе, чем в прошлый раз. То, что издаёт этот вой, здесь, в этом переулке. Задержав дыхание, я чуть выглядываю из-за бака.

      Он стоит в конце переулка. Сгорбившись, он опирается на согнутые костяшки пальцев, которые оканчиваются длинными, изогнутыми когтями. Похожий на обтянутый кожей скелет, с чётко выпирающим позвоночником, он не имеет ни глаз, ни носа. Всё его лицо – огромная пасть, наполненная тремя рядами похожих на бритвы зубов. Издавая мерзкие булькающие звуки, он вываливает длинный раздвоенный язык мерзкого фиолетового цвета, который, истекая слюной, теперь лежит на земле между его тощих конечностей.

      Он – лишь один из тысячи омерзительных тварей, которые пытаются убить нас.

      Нахмурившись, я наблюдаю за тем, как тварь, задрав голову, снова издаёт пронзительный вой. Клокоча и словно оглядываясь, он делает пару прыжков в нашу сторону. Мы замираем – хоть этот ублюдок и слеп, но у него отменный слух. Малейший шум, – и мы покойники. От страха всё моё тело скручивает судорогой, но даже это не уменьшает моего любопытства. Самые мелкие из них никогда не охотятся поодиночке, мы это уже давно поняли, так что он делает здесь один?

      Резко подавшись вперёд, я чуть не вываливаюсь из-за бака. Что это, чёрт возьми? На том месте, где буквально секунду назад стояла тварь – лужа чёрной крови. В этот момент я, кажется, начинаю понимать, что происходит – он ранен и пытается найти «своих». Поскуливая, тварь поворачивается к нам боком, показывая ужасную рваную рану, из которой едва не вываливаются сплетённые в тугой клубок внутренности. От этого зрелища к горлу подскакивает рвотный ком, и, если бы не пугающая мысль о том, что могло оторвать этому ублюдку половину туловища, я бы определённо рассталась со своим завтраком. Задрав голову, он снова воет – и на этот раз ему отвечают. Это был не одиночный вой, нет, это был победоносный клич, означающий, что охотник всё же настиг свою жертву. Смачно выругавшись, я прицелилась, собираясь одним выстрелом снести этой мерзости голову, чтобы он не привёл их к нам, но было поздно. Они появились словно из ниоткуда, заполняя переулок своими тощими телами и мерзкими клокочущими звуками. Грейс положила ладонь на мой автомат, заставляя меня опустить оружие. С огромным трудом подавив пламя гнева, вспыхнувшее во мне, я повернула голову в сторону мужчин – и в ужасе замерла.

      Одна из этих тварей стояла на багажнике автомобиля, задней лапой опираясь о голову Натана.

      Даже с такого расстояния была видна дрожь, которая охватила его тело. Я не могу отвести взгляда от омерзительной твари, которая может в любой момент наброситься на него, если Натан хоть немного пошевелится. Повинуясь инстинктам, я вновь начала прицеливаться, но меня отвлёк отрицательно покачавший головой Райан. Медленно подняв руку, муж указал на фонарный столб, который было прекрасно видно с того места, где я находилась. Сделав из пальцев пистолет, он чуть дёрнул рукой, показывая выстрел.

      «Выстрели в фонарь».

      Я оскалилась – без толку прицеливаться мне уже надоело. Повернув корпус и встав на одно колено, я, на всякий случай, проверив самодельный глушитель, снова подняла автомат, начиная прицеливаться в проклятую лампочку. Вот только стрелять мне не пришлось. Тварь снова завыла, но уже испуганно и жалобно, – и в эту секунду её сородичи набросились на неё. Они рвали её на части, визжащую и ещё живую, вырывали внутренности из её нутра, раскидывая их по асфальту, не давая ей вырваться. Я видела, как они отрывали куски плоти, тут же проглатывая их, а иногда вырывая кровоточащее мясо из пастей друг друга, видела, как всё сильнее сжимался смертоносный клубок, в котором постепенно затихали полные ужаса и боли визги раненой твари. Я не могла отвести взгляда от их чудовищного пира, в моём воспалённом мозгу раненным зверем металась лишь одна мысль.

      «Они жрут себе подобную тварь...»

      Заметив боковым зрением какое-то движение, я резко повернулась, но в ту же секунду оказалась в медвежьих объятьях Райана. Он рухнул на землю, прислонившись спиной к обшарпанной стене полуразвалившегося здания, прижимая меня к своей груди. Чёртов ублюдок рисковал жизнью лишь для того, чтобы заставить меня не смотреть на это. Неужели мозги в его бестолковой башке совсем стухли, и он не понимает, что было бы, если бы хоть одна тварь услышала его? До хруста стиснув челюсти, я крепко сжала окоченевшими пальцами ткань его куртки. Он прижимал меня к своей груди, несмотря на то, что мой респиратор наверняка больно давил ему на плечо. Я чувствовала себя ребёнком, нуждающимся в его защите, но, несмотря на это, меня чертовски злило то, что Райан сейчас рядом. Стоило мне представить, что было бы, если бы во время «пробежки» одна из тварей заметила его, что было бы со мной, если бы они, бросив свою жертву, накинулись на него, вгрызаясь в его плоть, разрывая Райана на куски...