Текст книги "Три билета в кино"

Автор книги: Яна Ткачёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Здравствуй, моя хорошая, – пророкотала она своим мягким голосом. Все в ней было округлое и милое, настраивающее на спокойный лад, даже голос как будто тек. – Меня зовут Тамара Александровна, а тебя?

– Василиса, – прочистив горло, я представилась. – Приятно познакомиться.

– Так, милая. – Она посмотрела на меня открыто, и в ее глазах я увидела сострадание. – Мне Маринка немного рассказала о ситуации, но я буду задавать некоторые вопросы по ходу осмотра, хорошо?

Я смогла только сдавленно кивнуть.

– Ты хочешь, чтобы она осталась здесь, с тобой, для спокойствия? – участливо спросила женщина.

Я пожала плечами. Марина уже все видела, но кто знает, какие вопросы будет задавать Тамара Александровна.

– Давай, Маришка, посиди в коридоре, – женщина бесцеремонно шлепнула дочь пониже спины. Марина с притворным возмущением закатила глаза, выходя из кабинета, и жестами показала мне, что будет прямо за дверью.

– Если что – кричи, – заговорщицки прошептала она, хотя мать ее прекрасно слышала. – Иногда эта женщина по-настоящему ужасна.

Тамара Александровна хохотнула, а я попыталась улыбнуться. Вышло не очень. Я понимала, что, скорее всего, они хотят меня подбодрить и утешить, настроением заверяя, что сейчас не произойдет ничего плохого или страшного. Но мне не становилось от этого легче, хотя я и была благодарна.

Осмотр проходил настолько медленно и деликатно, что я даже не ожидала. Единственное мое посещение гинеколога составлял школьный осмотр в начале учебного года, и тогда грубая тетка, не поверив моим ответам об отсутствии половой жизни, заставила меня забраться на холодное страшное кресло, бесцеремонно осмотрев меня руками в резиновых перчатках.

Сейчас же Тамара Александровна задавала короткие вопросы, интересуясь больше симптомами и моими физическими ощущениями, чем событиями, которые привели к этому. Думаю, что ее профессионального опыта было достаточно, чтобы самой понять, что именно приводит к тому состоянию, в котором я находилась. Осмотрев меня и извиняясь каждый раз, когда я вздрагивала от неприятных ощущений, она констатировала, что сильных разрывов нет и предположила, что у меня было обильное кровотечение, никак не связанное с внутренними повреждениями. Но для большей уверенности она все же отвела меня на УЗИ и сидела со мной все то время, пока мне проводили исследование. Ее диагноз подтвердился, необходимости накладывать швы не было. Вернувшись в ее кабинет, мы еще немного поговорили, она написала мне рекомендации, как при гигиенических процедурах обрабатывать повреждения, после чего предложила созвониться через несколько дней, а через месяц прийти на повторное обследование.

– Зачем? – не поняла я. – Если меня не будет ничего беспокоить, то все равно нужно позвонить и прийти?

– Милая, – начала она с осторожностью. – Я сейчас сделала первичный тест и взяла у тебя анализы. Результаты теста и анализов обсудим по телефону, но через месяц лучше повторить.

– Что за тест и анализы? – холодея спросила я.

– Тест на беременность, – осторожно ответила врач. – А анализы на заболевания.

– Бе… ременность? К… какие заболевания? – Я в ужасе замерла, точно не зная, что испугало меня больше.

– Мы должны удостовериться, что ты не получила некоторые болезни, которые передаются при такого рода контактах, – мягко объяснила она. – Сейчас я провела исследования на гонококки и прочие названия, которые тебе ничего не скажут, но через месяц для большей уверенности надо сдать еще раз. А через полгода еще разок пересдать ПЦР и кровь.

– А кровь зачем? – Я знала, что ответ мне не понравится.

– На ВИЧ, сифилис и гепатит, – объяснила Тамара Александровна. – У них самый долгий период… когда человек может быть уже заражен, но вирус еще не активировался. Про остальные болезни и беременность узнаем гораздо раньше, думаю, уже через месяц-полтора.

Я видела, что ей не очень хочется меня пугать, но от ее слов внутри все похолодело. Я об этом даже не думала. Теперь мне полтора месяца жить в страхе, опасаясь долгосрочных последствий того ужасного вечера? Он мог чем-то заразить меня или… или во мне уже ребенок? Сейчас же захотелось в душ, тереться и тереться мочалкой, чтобы смыть с себя мерзость и грязь. Ребенок. Его ребенок!!! Наступят ли когда-нибудь забвение и покой? Прекратится ли этот ужас?

Я настолько долго молчала, что Тамара Александровна забеспокоилась, нет ли у меня шока. Заверив ее, что все в порядке, я поднялась на ватных ногах и попыталась сделать несколько шагов к ширме. Но пошатнувшись, чуть не повалила всю конструкцию, и женщина подхватила меня своими сильными руками.

– Так, милая, – пробормотала она, почти донеся меня до другой кушетки, застеленной белоснежной простыней. – Давай ты пока посидишь, и мы поговорим.

Она проворно сунула мне под нос ватку с дурно пахнущей жидкостью, это было до того отвратительно, что я отшатнулась, ударившись затылком об стену. После чего она растирала мои заледеневшие ладони и причитала, что своими руками убивала бы таких мерзавцев, которые… Она уверяла меня, что шанс на то, чтобы заболеть или забеременеть очень-очень маленький, но звенящая пустота внутри меня отражала эти слова, и они будто бусины бились о стенки моей полой сущности, позвякивая и падая на дно. Эта добрая женщина говорила много ободряющих и утешительных слов, но я была просто не в состоянии ответить. Мной овладело какое-то грубое отупение, я чувствовала себя куклой, которую дергают за ниточки. Пожалуйста, не плачь. Не плачу. Все пройдет. Да, конечно, все пройдет. Обращайся ко мне, если будет что-то нужно или беспокоить. Да, обязательно. Увидимся через месяц, милая. Да, спасибо. До свидания.

Очнулась я только на кресле в коридоре. На мне была куртка и ботинки, я даже не помнила, как надела их. Марины рядом не было, и я вздрогнула, будто очнувшись от сна, огляделась с беспокойством и тревогой. В коридоре было пусто и тихо, так тихо, что я без труда услышала разговор, который велся в кабинете, хотя говорить старались негромко.

– Что значит мы не должны вмешиваться, мам? – В голосе Марины сквозило возмущение. Я поняла, что пропустила начало разговора и не совсем поняла, что именно имеется в виду.

– Мариша, это вообще не твое дело, – мягко ответила ей Тамара Александровна. – Если девочка захочет и когда захочет, она расскажет все, что будет нужно.

– Но что-то же делать надо! – воскликнула девушка.

– Да, быть рядом и оказывать помощь и поддержку, в которой она нуждается, – подчеркнула женщина. – Я так понимаю, что она будет жить у мальчика?

– Да, Олег очень беспокоится по этому поводу. – Голос Марины тоже выражал беспокойство, и я вздрогнула. Я знала, что это плохая идея возвращаться к этим ребятам.

– Ох уж этот твой Олег, – в голосе Тамары Александровны послышалось неодобрение.

– Мама, не начинай… – предостерегла ее дочь.

– Оставьте этих детей в покое, – устало вздохнула мать. – Раз это лучшее, что у вас с Олегом получается делать.

Я чувствовала, что здесь есть какой-то давний спор и, несомненно, разгадка тайны Саши, но они больше не сказали ни слова. Через несколько минут Марина выскочила из кабинета, несколько впопыхах и даже не попрощавшись. Она наткнулась на меня взглядом и, скинув хмурое выражение лица, улыбнулась. Я поспешно встала, готовая идти, но вдруг дверь открылась, и вновь появилась Тамара Александровна.

– Милая, – она обращалась ко мне, не глядя на дочь, и протягивая небольшой прямоугольник бумаги. – Вот мой номер телефона, рабочий и домашний, еще написала мобильный. Позвони мне через недельку… или если будет что-то беспокоить, хорошо? – Она хотела погладить меня по плечу, но замерла в нерешительности.

– Да, большое спасибо. – Я постаралась вложить в короткие слова всю благодарность, которую ощущала к этой милой и такой уютной женщине.

Не сказав больше ни слова, Тамара Александровна скрылась в своем кабинете. Марина поджала губы и не окликнула мать, чтобы попрощаться. Мне хотелось сказать ей, что ни один конфликт не стоит того, чтобы не прощаться с мамой и расставаться недовольными друг другом, потому что жизнь коротка и шанса примириться может больше никогда не представиться. Но я держала свое мнение при себе, молча следуя за каблуками Марины к машине, ожидавшей нас у ступеней женской консультации. Сердитое цок-цок ее каблуков сказало мне, что Марина никого никогда не теряла. Ей будет сложно поверить мне на слово.

ЖЕНЯ

Дни плавно перетекали один в другой, привычная нам рутина вернулась. Синяки и ушибы Василисы постепенно исчезли, волосы немного отросли. Но ее внутреннее состояние вызывало тревогу. Она стала более открытой с нами, не вздрагивала при случайных касаниях и, казалось, что в нашей компании ей комфортно, но… Все было бы слишком просто без этого «но». Ее настроение, бывало, резко менялось, она то замолкала, уставившись в одну точку посреди разговора, то воодушевление внезапно сменялось апатией и безучастностью. Сашка слишком беспокоился по этому поводу, мне же казалось, что ей просто нужно время.

Конечно, они постоянно были вместе, а я не слышал еженощных криков во время ее кошмаров, возможно, поэтому проявлял некоторую беспечность. Но мне казалось, что ее внутренние травмы, которые никак не связаны с телесными, нуждаются в гораздо большем времени.

Комната Сашки преобразилась. Заваленная кровать была расчищена и придвинута к Сашкиной, теперь их разделяла лишь тумбочка. Думаю, так было проще, чем сидеть у кровати Василисы каждую ночь. Благодаря перестановке Сашка мог в любую минуту среди ночи прикоснуться к ней, лишь протянув руку.

Первое время я беспокоился, что между ними завяжутся более доверительные отношения из-за близкого соседства и его неоценимой поддержки. Но, казалось, что все с точностью до наоборот. Между ними установилась странная форма вежливости, будто при виде Сашки Василиса собиралась и держала лицо. Все это было похоже на неуклюжий танец, в котором каждый пытался подстроиться под партнера.

Мои отношения с Лисой, как стал я звать девушку про себя, текли просто и непринужденно. В моем присутствии, которое было довольно частым в этом доме, она была расслаблена и открыта. Нет, разговора по душам у нас так и не состоялось, но молчать вдвоем было на удивление комфортно, до этого я чувствовал такую степень родства и понимания только лишь с Сашкой.

Чем больше проходило времени, тем чаще произнося «мы» я имел в виду уже не нас с Сашкой, а всех троих.

Еще одно новшество состояло в том, что Мария перестала приходить. Ее услуги просто были больше не нужны, потому что Лиса была одержима уборкой. Сашка много раз начинал осторожные споры, настаивая на том, что Василиса не должна постоянно намывать квартиру. Но это было бесполезно. Лису было не остановить, и Сашка просто оставил ее в покое. Иногда у них случались недопонимания из-за денег. Василиса настаивала на том, чтобы присоединить свои накопления к Сашкиным, но второй был категорически против. До открытой конфронтации не дошло, потому что в кои то веки вспыльчивый Саня взял себя в руки и четко объяснил Лисе, откуда у него появляются деньги и почему. После этого она немного успокоилась. Сашка в свою очередь переживал, что Василиса постоянными уборками пытается отблагодарить его за кров над головой, а еще его беспокоило то, что она мало ест и стремительно теряет в весе. Она стала болезненно худой. Сашка тихо психовал и словно наседка бесконечно пытался накормить Василису, но мне казалось, что тут дело не в финансовой стороне вопроса.

В это время у Василисы было два состояния: деятельная Лиса, которая намывала и начищала трехкомнатную квартиру до блеска, и вялая тень, которая по неделе не вставала с кровати, не ела и почти не разговаривала. Казалось, Сашку угнетала первая и пугала вторая. Когда она днями напролет лежала в кровати, то Сашка, придя из школы, кидал встревоженные взгляды на фигуру под одеялом, после чего удалялся на кухню делать уроки, возмущенно пыхтя. Постороннему человеку могло бы показаться, что он крайне зол и раздражен. Но я-то знал, что он напуган и не понимает, что делать. В такие дни я брал книгу и садился на пол рядом с кроватью Василисы, читая до тех пор, пока не пора было идти домой.

В другие дни, когда мы возвращались из школы, то натыкались на ведра и тряпки, распахнутые окна, стирку штор. Сашка начинал бурчать вполголоса, что это все лишнее, что Лисе нужно больше отдыхать. Он ходил кругами вокруг нее и ворчал, как старый дед. Я просто брал тряпку и принимался за работу, чуть погодя он присоединялся к нам. Втроем работа шла быстрее, и вечера в такие дни мы обычно проводили на кухне за ужином, приготовленным мной, и осторожными разговорами. Все еще настороженный танец партнеров.

Они были похожи на два котла, которые тихо закипают, позвякивая крышками. Я опасался взрыва, поэтому начал неприятный для меня разговор, когда Василиса удалилась принять вечерний душ.

– Ты слишком давишь на нее, – я озвучил очевидную истину, которую он и так знал.

– Ну прости, чувак, я не такой терпеливый, как ты! – предсказуемо рявкнул Сашка полушепотом.

Чуть успокоившись, он помолчал, после чего продолжил уже другим тоном.

– Что-то не так, – его голос был по-настоящему взволнованным. – Внешне она как будто выздоровела, но это не так.

– Тебе нужно успокоиться, – постарался урезонить его я. – Ей просто нужно время, все будет хорошо.

– Чувак, раскрой глаза, – снова психанул он. – Она больше месяца не выходила из дома, не считая повторного визита к врачу, она моется по три раза в день, кричит каждую ночь, а днем либо летает с пропеллером в заду, либо лежит трупом. Насколько я знаю, это не совсем нормальное восстановление.

– Слушай, – я нахмурился. Про частые посещения ванной и нежелание выходить из дома я как-то упустил. – Не может же она просто отмахнуться от того, что с ней случилось. На это нужно время.

– Да знаю я, что нужно время. – Сашкины глаза впились меня, и я видел, что он хочет пнуть мою ногу под столом, но сдерживается. – Мне кажется, она сама не справляется, а говорить не хочет.

– Может, потому что ты чуть что рычишь на нее? – задал я очевидный вопрос. – Со мной она разговаривает.

– Да? Ну и что обсуждаете, дружелюбный ты наш? – с сарказмом спросил Сашка.

Я открыл рот, чтобы перечислить, и вдруг понял, что ни о чем особенном мы никогда не говорили. Фраза здесь, замечание там. Обсуждение обеда или каким моющим средством чистить ковер – это считается разговором? Пока я прокручивал все это в голове, друг насмешливо наблюдал за мной.

– И я не рычу на нее, – закончил он с самодовольным лицом. – Я беспокоюсь.

– Ты просто настолько нетерпеливый, что рычишь на все, что не поддается твоему контролю. – Я начал выходить из себя.

– А ты вечно летаешь в облаках, и все чики-пуки, пока не взорвется у тебя под самым носом, – ехидно заметил он. – И то не факт, что заметишь.

– А вот и не подеретесь, – раздался голос Василисы.

И мы с опозданием поняли, что вода в ванной давно не шумит, дверь распахнута, и хотя Лису не было видно, я был уверен, слышала она достаточно.

САША

Жеку иногда просто хотелось придушить. Иисус, ты испытываешь все мое терпение, заставляя объяснять что-то этому оленю. И вот теперь из-за него мы в заднице. Снова. Василиса показалась из ванной одетая в спортивный костюм и с тюрбаном из полотенца на голове. На фига тюрбан на короткой стрижке, я понять не мог. Выглядела она забавно, хоть под глазами и темнели круги. После душа настроение ее всегда было лучше, чем обычно. Но не сегодня. Впервые за последние полтора месяца я видел, как ее глаза негодующе блестели. Я реально беспокоился, что она подавляет свои эмоции, пряча где-то глубоко то, что по-настоящему ее волнует. Она всегда была безукоризненно вежлива, тиха и сдержана. Редкие полуулыбки для Жеки и осторожные взгляды и кивки для меня. Она никогда не повышала голос, не смеялась, хотя как раз в последнем не было ничего удивительного, и после вспышки ярости в первый день больше никогда не выражала какого-либо недовольства. Я пробовал бесить ее намеренно, я умею подмечать детали. Но она только поджимала губы и игнорировала подколки в свои периоды оживленности, либо безучастно смотрела на меня пустыми глазами в дни шавермы из одеяла. Плюс, стало казаться, что периоды одеяльной шавермы становились длиннее, поэтому когда я увидел раздражение на ее лице, то вздохнул почти радостно. Эт зря.

– Итак, у вас накопилось много вопросов ко мне, – начала Василиса, опять пытаясь подавить недовольство. – Которые вы почему-то обсуждаете между собой.

Она прошла на кухню и села на свое любимое место спиной к окну. И хотя мы проводили за столом немало вечеров за последнее время, именно сейчас у меня возникло чертово дежавю.

– Мне кажется, что у нас есть право задать некоторые вопросы. – Я не хотел, чтобы она снова спряталась в свою вежливую скорлупу, поэтому влетел в этот разговор с двух ног.

Жека пнул меня под столом, но попал по деревянной ножке и сдавленно охнул.

– Безусловно, – ответила Василиса. Я видел, что ее мотает от раздражения к чувству вины, которым она постоянно себя изводила. – Но лучше задать их мне, и я постараюсь ответить.

– Ну не надо было подслушивать разговор, и в свое время мы бы задали эти вопросы, – нагло заявил я.

Мне хотелось видеть злость, которую она прятала. Жека выпучил на меня глаза, наверное, думал, что я немного поехал головой.

– Не надо было орать на всю квартиру, если ты не хотел быть услышанным! – рявкнула Василиса, а я мысленно дал себе пять. Бинго!

– Прости, Лиса, – Жека попытался все уладить в своем стиле. От волнения он назвал ее сокращенным именем, которое сам же и придумал. – Саша ничего не имел в виду плохого, мы просто беспокоились.

Она сузила глаза и перевела взгляд на него. Ой дура-а-а-ак, сейчас отхватит.

– А ты что адвокат его? – насмешливо спросила Василиса сквозь зубы. – У него самого язык отсохнет ответить?

Теперь я видел перед собой живого человека, а не восковую куклу или заведенного болванчика, как в последние полтора месяца. От злости ее лицо покраснело, а дыхание стало прерывистым, я видел, что она сдерживает себя из последних сил, чтобы не закричать. Волна ярости уже накатила на Васу, и теперь ее было не остановить. Это было то, что нужно.

– Ой-ой, какие мы нежные, – язвительно продолжил я, вставая из-за стола и пытаясь уйти из кухни. – Два словечка про себя услышала и все-е-е-е…

Она подскочила со стула и, возмущенно пыхтя, понеслась за мной.

– Ты… ты…! – закричала она, задыхаясь, я заинтересованно поднял брови, с преувеличенно внимательным лицом оборачиваясь к ней. – Вечно всем недоволен. То не так, и это не эдак. Уборка – плохо, недоволен. Тишина в квартире – сопишь от злости за своими уроками. Тебя не поймешь! Ты просто невозможен! – Последние слова она уже вопила, красная от злости, тюрбан свалился с ее головы прямо на пол, но она даже не обратила на это внимания.

Жека замер в кухонном проеме, переводя взволнованный взгляд с меня на нее, наверное, вообще не понимая, как все вышло из-под контроля настолько быстро и почему. Я усмехнулся, и Василиса издала звук, похожий на рычание, крепко сжав кулаки.

– Кричать надо погромче, – посоветовал я.

– Что?.. – она разом растеряла весь свой боевой настрой, обе ее ладони захлопнули рот, вид стал испуганным.

– Говорю, – я постарался объяснить, – что испытывать злость и ярость – это нормально. Не надо притворяться здесь вежливой и сдержанной. Ты имеешь полное право злиться, ругаться, плакать и кричать, если тебе этого хочется.

– Зачем мне кричать? – Васа уже снова пыталась съежится, приняв жалкий вид, и я шагнул близко к ней, взял за плечи и легонько встряхнул. Она выглядела ошарашенной, я на секунду испугался, что сделал ей больно. Но она не пыталась отпрянуть и не была испуганной.

– Потому что если бы со мной случилось что-то похожее, – сказал я, – то мне бы хотелось кричать постоянно и, возможно, разбить что-нибудь.

– Почему? – прошептала она.

– Потому что с тобой случилось несправедливое дерьмо, – Жека никогда не ругался, поэтому услышав от него настолько грубое слово, мы оба вытаращили глаза по пять рублей, – а несправедливость всегда вызывает праведное возмущение, – закончил он как ни в чем не бывало, поднимая полотенце с пола и вешая на дверь ванной.

Василиса неопределенно пожала плечами, будто была с нами не согласна, но спорить ей не хотелось. Вспышка гнева уже улеглась, но я отлично знал, что она была не последней. Нам было необходимо поговорить и обсудить многие вещи, которые вызывали беспокойство и откладывать было нельзя. Но я знал, что на сегодня трудных разговоров хватит.

– Я предлагаю одну игру, – заявил я, двигаясь через зал в сторону комнаты родителей. – Мы с Жекой играли в нее, когда были маленькими. Она веселая.

– Не-е-е-ет, ты же не можешь… – Жека потрясенно замер, а Василиса настороженно взглянула на него.

– Да-да, – уверил их я, распахивая дверь. – Та самая игра. Василиса, ты будешь без ума. Жека, тащи стремянку.

Жека, потрясенно качая головой, поскакал в кладовку. Прекрасно я видел, что этот дурак улыбается во все тридцать два, не настолько уж сильно мы стали старше.

– Итак, – пока Жеки не было, я начал описывать Василисе суть. – Правила очень простые. Нужно забраться на шкаф и спрыгнуть с него на кровать, перекувырнувшись в воздухе.

– Что, прости? – она в ужасе уставилась на меня.

– Ну перекувырнуться в воздухе, пока летишь до кровати, – разъяснил я.

– Это я поняла, – подала она голос, Жека в это время влетел в комнату со стремянкой, глаза его горели азартом. – Но ведь это самоубийство.

– Мы играли так очень часто до того, как… – Жека вовремя осекся и, смешавшись, добавил: – раньше. Так что, как видишь, живы-здоровы.

Он забыл уточнить, что тогда мы были раза в три меньше, но кто, блин, не рискует, тот не танцует.

– Можешь для начала не кувыркаться, а просто прыгать, – предложил я, и Василиса с сомнением кивнула.

Установив стремянку, я первым полез на шкаф. Я до сих пор мог почти в полный рост стоять наверху, лишь слегка задевая макушкой потолок. Хоть одно преимущество от этих огромных высоких стен. Примерившись, я прыгнул и кувыркнулся в воздухе. Кровать приняла меня в свои объятия с оглушительным звуком, я приземлился прямо на спину, растянувшись на огромном пружинящем матрасе. После чего довольно хохотнул. Подняв голову, я увидел расширившиеся глаза Василисы и задницу Жеки, карабкавшегося на шкаф. Он прыгнул почти вслед за мной, замысловато кувыркнувшись боком. Я еле успел убраться с кровати, чтобы он не сломал мне что-нибудь своим костлявым телом. Этот олень также счастливо рассмеялся, подпрыгивая на амортизирующем его падение матрасе.

Василиса осторожно начала взбираться по стремянке. Я полез прямо за ней. Вдвоем нам едва хватало места на шкафу. Она была гораздо меньше меня, поэтому для маневра у нее было больше места, но это не придавало ей уверенности. С опаской Василиса глянула вниз, а потом вдруг без предупреждения сделала что-то вроде тренировочного шага и прыгнула, тонко взвизгнув. Жека постарался отскочить, но не вполне успел, она приземлилась не прямо на него, но слегка задела, и они запутались на кровати, матрас которой продолжал мелко подрагивать. Жека уже хохотал в голос, а Василиса, сдавленно пыхтя, фыркнула и тоже коротко рассмеялась. Я опустился на колени и уперся ладонями в деревянный настил, свесившись со шкафа, чтобы лучше их видеть. Они барахтались, беспомощно смеясь, но, наконец, распутавшись немного, отодвинулись друг от друга, но не слишком. Продолжая издавать фыркающие смешки, Василиса взяла Жеку за руку. Опустив свою ладонь в его, она посмотрела прямо на меня. Взгляд ее блестящих влагой глаз говорил спасибо, он обещал, что мы обязательно поговорим, этот взгляд светился от смеха. Я смотрел сверху на них, на их сплетенные руки, на широкую Жекину улыбку, и в ответ на его многозначительный взгляд просто закатил глаза. Боже, сколько сантиментов из-за простой игры.

ВАСИЛИСА

Эта глупая абсурдная игра что-то изменила между нами. И во мне. Словно совместные дурачества дали выход тому напряжению, которое существовало между нами, по сути чужими людьми, которые столкнулись в одном пространстве и пытались как-то в нем сосуществовать. Игра сроднила нас, сделала сообщниками, хотя в Сашиной квартире никто не мог запретить прыгать со шкафа на кровать, рискуя покалечить себя либо сломать мебель.

Я была бесконечно благодарна этой перемене. До этого я испытывала стыд и неловкость из-за того, что Саша вынужден терпеть меня в своем доме. Откровенно говоря, мне некуда было пойти, но это не значит, что кто-то должен брать мои проблемы на себя. Этот факт рождал во мне чувство вины, ведь я просто не хотела уходить отсюда, была обузой. Но я просто не могла заставить себя вернуться на улицу. Мне казалось, что я раздражаю своим присутствием Сашу, Женя же всегда был доброжелательным и милым. Но подслушанный разговор одновременно разозлил меня и многое открыл. Они действительно, каждый по-своему, но волновались за меня. Я не могла понять, почему и чем я заслужила такое хорошее отношение.

Все настолько сильно смешалось, и я переставала понимать, что происходит вокруг, а самое главное – понимать саму себя. За последний год моя жизнь превратилась в водоворот из страха, чувства вины и постоянного напряжения. Девочка с флейтой исчезла в один миг или растворилась постепенно, являя миру забитое испуганное существо? Порочное существо, которое своим поведением привело к роковому вечеру? Как девочка с флейтой стала демоном Василисой?

А потом демон рассыпался, постепенно отваливаясь коркой заживших ссадин, растворился вместе с поблекшими кровоподтеками, потерял свой облик в отросших мягкой шапкой волосах, явив миру лишь оболочку прежней Василисы с пустотой внутри. Иногда мне даже не хотелось вставать с кровати и начинать новый день. Это было мучительно. Месячные все не приходили и, хотя первые анализы на беременность и заболевания дали отрицательные результаты, сковавший меня ужас не отпускал. Я знала, что некоторым вещам нужно время, чтобы проявиться.

После особенно тяжелых ночей с тревожными, приносящими то, что хотелось забыть, снами начинать новый день было особенно трудно. Когда я просыпалась от громких криков, которые сама же издавала, мне хотелось умереть, раствориться в воздухе, никогда не существовать, остаться на холодных ступенях той февральской ночью, потому что ночами тот вечер приходил снова и снова. Саша всегда был рядом, и его дневное раздражение растворялось в темноте. Он никогда ничего не говорил, только качал меня на руках. Я не знала, что мужские руки бывают такими бережными, хотя вряд ли его можно было назвать мужчиной. Еще нет. Он был мальчиком, одним из двух моих секретных мальчиков из метро. И в его руках мне становилось спокойно и мирно, я быстро засыпала без сновидений и тревог.

И хохоча на матрасе после головокружительного прыжка со шкафа, я опустила свою руку в ладонь второго мальчика, после чего снова ощутила покой и мир, как и в Сашиных руках. Я была дома. Слезы подкатили к глазам, и я мысленно благодарила всех, кого можно благодарить – бога, судьбу, провидение, за моих мальчиков из метро.

Из воспоминаний меня вырвал телефонный звонок. Парни были в школе, а я читала, свернувшись на кровати. Звонила Тамара Александровна. В последнее время она иногда справлялась, как я. Мне кажется, что у нас даже установился некоторый ритуал – созваниваться раз в неделю. Мне нравилось говорить с ней, она интересовалась моим физическим самочувствием, рассказывала забавные случаи из практики и даже пошлые анекдоты про работу гинекологом, отчего меня бросало в смущенный жар, и я сдавленно смеялась, не зная как реагировать. Конечно, больше говорила она, потому что мне было сложно на короткой ноге общаться со взрослым человеком. Но я поняла, что привыкла к ее звонкам и даже ощущала некоторые теплые чувства, слыша ее голос в трубке. В отличии от Марины, которая настойчиво интересовалась, что и как произошло, Тамара Александровна и парни вообще ни о чем меня не спрашивали. Я знала, что должна рассказать какую-то информацию о себе, но пока была не готова открыть рот и произнести всю ту грязную историю, которая привела меня к такой плачевной ситуации.

Этот телефонный разговор не был слишком длинным, Тамара Александровна сообщила мне, что все пробы отрицательные, но анализы на заболевания нужно повторить через полгода, чтобы быть окончательно уверенными. Но я все равно облегченно перевела дух, потому что угроза беременности висела надо мной, как дамоклов меч, проникая в ночные кошмары вязкими оформившимися в страшные фигуры чудовищами. Пообещав перезвонить мне чуть позже, Тамара Александровна быстро закончила разговор, я знала, что у нее скоро начинается прием, милую болтовню придется отложить на следующий раз. Я уже немного скучала по пошлым анекдотам.

Вернувшись мыслями к парням, я вспомнила Сашины слова о том, что я, по его мнению, не в порядке. Его слова все крутились и крутились на повторе в моей памяти, словно заевшая пластинка. Да, я полюбила мыться. У меня было ощущение, что кожа чешется и излишне потеет, будто от меня исходит какой-то гнилостный запах. Мне хотелось смыть с себя это. Но его слова о слишком частом душе заставили меня задуматься. Раньше я принимала душ только вечером. И я действительно никуда не выходила, просто потому что не было нужно. Когда необходимо было ехать на повторные анализы я ведь вышла из дома. Да, со мной была Марина, и я чувствовала снова эту тревогу, как в самый первый раз, когда мы ехали к врачу, но я списывала это на волнение перед приемом. Могла ли я сама выйти из дома? Или со мной что-то не так?

Я решительно встала с кровати и, пройдя в коридор, осмотрела верхнюю одежду. Куртка, которую Саша мне отдал и признал моей, висела на месте, ботинки стояли у комода. Оглядев себя в зеркало, я решила, что в спортивном костюме могу смело сходить и купить что-нибудь к чаю. Думаю, что парни обрадуются, вернувшись из школы и обнаружив вкусняшки.

Достав деньги из своих сбережений и одевшись, я вспомнила о ключах. Закралась предательская мысль, что я могу попробовать в другой день, нужно попросить у Саши комплект ключей. Но заглянув в ключницу на стене, я обнаружила три комплекта, аккуратно висящих и словно приглашающих: «возьми меня». Я прихватила ключи и решила проверить, подходят ли они к замку, хотя у меня почти не было сомнений в этом.

Открыв входную дверь, я уставилась на порог. Это просто, Василиса. Давай, нужно шагнуть. Набрав в грудь воздуха, я сделала шаг. Сердце подпрыгнуло и забилось в горле. Не закрывая дверь, стоя в парадной, трясущимися руками я проверила, подходят ли ключи к замку. Идеально подошли. Захлопнув дверь, я начала проворачивать ключ в замке, сердце колотилось как бешеное, стало трудно дышать.