Текст книги "Моя девочка (СИ)"

Автор книги: Яна Соболь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Хотя не могу дождаться, когда вытяну затекшую ногу. Все хорошо заживает, и я уже могу сама ходить. Вот только Филипп не дает.

– Как хорошо быть дома, – говорю я, расстегивая ремень безопасности. – Дом. Это такое невероятное слово!

Фил подходит, чтобы открыть дверь, и тут появляется Лиза. Видит отца и отшатывается.

– Привет! Ты домой? – спрашиваю я.

– Да… нет, еще дела. Мне нужно пойти по делу. Скажи папе, что я опоздаю, ладно?

Я с любопытством смотрю на Лизу. С ней все-таки что-то не так. Она что-то скрывает от своего отца, и я обязательно узнаю, что это. Если бы мне не так хотелось попасть внутрь на руках Филиппа, я бы расспросила подругу сейчас же. Но пока я отпустила Лизу, кивнув головой, сделав мысленную заметку, чтобы помучить ее позже.

– Да, конечно, – отвечаю я, все еще не вылезая из машины.

Лиза торопливо машет рукой, оглядывается на отца и уезжает на машине вместе с Никитой.

Надо сделать себе жирную такую зарубку! У Никиты пристрастия те еще, как бы не испортил нашу девочку. Если мы поженимся, как грозится Филипп, то я как бы буду ее мачехой.

Ой, влетит ей от меня!

Я смеюсь, прикрывая рот ладошкой. Они скрываются из виду, а за мной возвращается Филипп.

– Мне кажется, или это была Лиза?

– Не кажется. Она сказала, что опоздает.

– Ой, что-то она темнит, – хмурится мой любимый мужчина.

– Точно!

Филипп подхватывает меня на руки и вносит в дом.

– Папочка, я дома, – пою я, шутя, потому что Лизы нет рядом, чтобы заткнуть мой рот.

– Добро пожаловать домой, непослушная девочка.

Голос Филиппа низкий, он сочится соблазнительностью. У входа – огромный букет белых роз и хризантем. Таких как я люблю.

– Я готовился. Врач сказал, что тебе теперь многое можно.

– Ого! Интересно послушать что именно. Дай угадаю. Готовить? Бегать?

Он наклоняется, его губы находят одно из моих любимых мест, и нежно кусают мою шею.

– А ты догадайся. Боже, как я скучал по тебе.

– Я тоже скучала по тебе. У нас есть время, чтобы наверстать упущенное…

Последние три недели пронеслись вихрем. В ту секунду, когда я согласилась полностью принадлежать ему, он сдвинул небо и землю, вытащил меня из больничной койки и устроил в своей постели, пока я не выздоровела достаточно, чтобы вернуться в колледж.

Если бы это было на руку Филиппу, я бы никогда не встала с его кровати.

Это был бой, но у Фила не было другого выбора, кроме как отпустить меня на учебу. Его собственничество вышло на совершенно новый уровень, и мне пришлось приручать своего зверя.

Я была на больничном и сдавала все экстерном. Про Артура шептались, на меня косились, особенно когда увидели обручальное кольцо на моем пальце.

Но определенно были плюсы в том, чтобы быть девочкой такого человека, как Филипп Крутой.

Он не шутил, когда сказал, что позаботится обо мне. Не имело значения, что у меня рука и нога в гипсе. Он носил меня повсюду, как свою собственную игрушку. Или как настоящую принцессу, которой втайне я всегда хотела побыть. Он работал из дома и заботился обо всех моих нуждах. От жажды до голода, до жгучих сексуальных желаний – как будто я владела им, а не он мной.

Владела его сердцем.

Впрочем, кроме него и Лизы, другой семьи у меня не осталось.

Моей матери позвонили и сообщили, что я попала в аварию. Ей пришлось прервать свой отпуск, а мне – услышать очередную ее тираду о том, что я все-все погубила. И когда ей сообщили о моих больничных счетах, она отказалась что-либо оплачивать, утверждая, что раз уж я попал в эту передрягу, то должна сама выбраться из этого.

Хотя я ей сказала, что платить не придется. Филипп оплатил мои счета, из-за чего я почувствовала себя приживалкой и содержанкой одновременно. Но моя грусть и самобичевание были недолгими. Филлип отшлепал меня до забвения и сказал, что сам позаботится о том, что принадлежит ему.

Я была готова списать свою мать со счетов, но Фил настоял на встрече с ней, чтобы она могла сама убедиться, что наша любовь настоящая.

О, это было то еще приключение. Сейчас, глядя на Филиппа напротив меня, мне не так страшно вспоминать об этом.

***

– Куда мы едем? – спрашиваю я, скучая от мигающих в окне его машины фонарей.

– Куда надо.

– Кому надо?

– Нам всем.

– О! О-о! Только не это! – тревожусь я, видя, как приближаемся к моему бывшему дому.

Теперь там живет моя мать. Место, где меня лишил невинности один из ее ухажеров. Место, где меня называли шлюхой.

– Это вам, – Филипп протянул моей матери букет бордовых роз с коротким кивком, та улыбнулась почти естественно, и меня прошило болью.

Слишком хорошо они смотрелись вместе. Слишком хорошо я знала этот огонь в глазах собственной матери.

– Филипп Андреевич Крутой, – коротко представился он.

– О, это твой новый… друг? – глядя только на Филиппа, спросила мама.

– Я ее муж. Один-единственный, – твердо ответил Фил.

– Какие прекрасные цветы! – мать спрятала негодующий блеск глаз в пышном букете.

Не то чтобы я ожидала какого-то восхищения и поздравления – все же я не так давно была при смерти. Но ревность? Нет, ее негодование можно было понять. Она в три секунды оценила льняной костюм Крутого, часы на его руке, обувь и даже прическу. А уж выражение лица господина Крутого сводило с ума женщин и поумнее.

Я читала маму как открытую книгу и даже немного сочувствовала ей. Я поймала мужчину, которого она искала всю свою жизнь. Неужели у ее хватит смелости унизить меня перед ним и даже броситься на него в надежде, что он сочтет ее более привлекательной?

– Моя дочка – прелестная дурочка, – рассчитанная на мужчину пауза. – Жаль, что еще больше похудела. Кожа да кости… Но вы, Филипп, мне кажется, заслуживаете более подходящей партии. Вы с вашим умом и вашей внешностью…

Я не верила своим глазам, не верила своим ушам. Все происходящее напоминало какой-то цирк, созданный моим неуемным воображением.

Может быть, я все еще в больнице, мама смотрит на меня, осторожно протирая слезы носовым платочком, чтобы не повредить косметику, и шепчет, чтобы ее кровиночку уже поскорее перевели в общую бесплатную палату?

Слова словно ножи, как же больно они могут ранить. Я, значит, не подхожу Филиппу. А кто подходит, не она ли?

Отчаянно болят ребра, ноет рука, но сердце ноет куда сильнее. А вдруг наша с Филом жизнь – это тоже мираж, и вот сейчас все развеется, а я останусь одна в материнской квартире?

Как же мама хороша собой! И у нее такая женственная фигура, не то что у меня, суповой набор. И этот блеск в глазах, от которого сходят с ума мужчины.

У меня темнеет в глазах.

– Фил, можно, мы уже уйдем отсюда? – шепчу я еле слышно.

– Присядь, дорогая, мы тут на минуточку, – говорит Филипп мне, присаживая на круглый стульчик без спинки. Жесткий и жутко неудобный.

Я только сейчас подумала о том, что у нас, видимо, в семье были деньги. Но я работала каждое свое лето в лагере, да еще и подрабатывала по вечерам во время учебы.

– О, так это свадьба по залету? – ехидно интересуется мать.

Я вскидываю руку, убрать упавшую на лицо прядь волос, и ее красивый полный рот кривится на одну сторону. О да, часы. Задрался рукав нового дизайнерского платья, и они стали видны от моего движения.

– Надо признаться, удивила. Ну ты и отхватила себе муженька! Это насколько же надо ноги раздвинуть…

Я прикрываю веки, монотонно качаюсь на стуле, представляя себя в другом месте и в другое время. Я и сама знаю, что недостойна Филиппа. Я и сама знаю, что я – лишь игрушка. Его девочка. Потом возможно я наскучу ему, он найдет себе другую. Он потешится и все-таки бросит.

Но она все же моя мать. Зачем Филипп привез меня сюда? Зачем она так?!

– На этом стоит остановиться, теща.

Я вздрагиваю, приходя в себя от резкого тона Фила.

– Моя девочка не беременна, но если это случится, я буду только рад. Мы очень любим друг друга, и я надеюсь, так будет продолжаться еще очень и очень долго. Желательно всю жизнь. А сейчас, позвольте…

Я с трудом разлепляю веки и вижу, как Филипп цепко подхватывает мою слегка прифигевшую маму за локоток, выводит в комнату и плотно закрывает дверь.

Находятся они там слишком долго, минут через десять-пятнадцать. Я даже успеваю хлебнуть травяной чай из сколотой с края чашки, ставший холодным и еще более противным.

Мать держится молодцом, но щеки горят так, будто ее отхлестали по ним.

– Думаю, мы обо всем договорились, – предельно вежливо заканчивает Филипп, а мама лишь коротко кивает, прикусывая губу.

Пожалуй, теперь она выглядит на свой возраст. Веки покраснели и набухли, косметика немного сползла, плечи опустились.

Обжигает меня таким взглядом, что я кашлю.

– М-да, все оказалось куда хуже, чем я думал, – говорит Филипп, когда мы возвращаемся к машине.

– Это ты о моей матери?

– Это я о тебе. Ты изумруд, Кира. Неограненный драгоценный камень. А тут тебе крайне долго доказывали, что ты всего лишь стекляшка. Осколок стекла от пивной бутылки. Так и вправду поверить можно во что угодно, если слишком долго повторять одну и ту же ложь. Забудь об этой женщине. Ты сделала себя сама. Ты храбрая, прекрасная и ты настоящая.

– Так о чем это вы договорились? – хриплю я.

Филипп молчит. Отвечает на несколько звонков, продолжая вести машину.

– Прощай, дом, милый дом.

– Это не дом! – взрывается Фил. – Это не твой дом!

Паркует машину у обочины, прижимает меня к себе и яростно целует.

– Мой дом там, где ты.

***

Это был последний раз, когда я видела или слышала что-то от своей матери. Что, возможно, и к лучшему. Фил очень ясно дал понять, что она должна держаться от меня подальше. Он сказал, что больше не позволял токсичным отношениям притуплять мой прекрасный блеск.

Еще одна причина моей тревоги – первая встреча с Лизой.

Я ждала и более чем ожидала ее гнева. Я приготовилась к ее ненависти, ведь ненависть – это так привычно для меня. Ненависть – это все, что я заслужила. Это мой мир, мой и моей матери, в котором я жила достаточно долго, чтобы поверить в него.

В моей груди тяжелым камнем лежало сожаление за то, что я предала нашу дружбу и воспользовалась ее доверием. Она была моей лучшей подругой, и я считала это само собой разумеющимся.

Удивительно, но ее реакция была полной противоположностью ожидаемой. Она обняла меня и заплакала, обвиняя себя в моем похищении. Я плакала тоже, обвиняя себя в том, что я такая дерьмовая и лживая подруга.

Мы говорили, говорили долго. Мне нужно, мне было жизненно важно, чтобы она поняла, что случилось между мной и ее отцом.

Она сказала мне, что поставила себя на мое место, и, хотя на то, чтобы привыкнуть, потребуется время, она поняла. Фил был прав, когда сказал, что его дочь действительно замечательная. Еще она сказала, что окончательно принять наши отношения ей помог один друг, а что это за друг, она умолчала.

Но я же мачеха! И я вытяну из нее правду калеными щипцами!

– Чего хочет моя непослушная девочка? Должен ли я накормить тебя, прежде чем сам тебя сожру?

Его пальцы задирают мой огромный свитер, захватывая мою голую грудь. Ведь я не ношу нижнего белья. Он обхватывает меня, его другая рука исчезает в моих джинсах, и мои веки закрываются от его прикосновений.

– Ммм… похоже, моя девочка хочет десерт перед ужином.

Второй палец попадает будто случайно между моими складочками, и я растекаюсь в его объятиях. Он несет меня в свою комнату.

В рекордно короткие сроки мы оба оказываемся обнажены, и он прижимает свои губы к моим ноющим складкам.

Папочка лижет, сосет и кусает, пока я не вздрагиваю под его хваткой, и мой оргазм разрывается во мне миллиардами новых миров.

Филипп раздвигает ноги и проталкивается внутрь. Просто, без изысков.

– Бля, я скучал по тебе.

– И правда, скучал.

С каждым словом он выходит и снова входит.

– Никогда не позволю тебе выходить из этой комнаты, пока ты дома.

Моя спина скользит по простыням, и я провожу пальцами по завиткам его волос.

– Я люблю тебя, – стону я, открываясь ему шире.

С каждым яростным выпадом он берет, владеет и доминирует. Мое дыхание становится тяжелым, и я снова взрываюсь, не сдерживая хриплые крики. Сделав еще один толчок, чтобы завладеть мной полностью, покорить самую глубокую часть меня, он запрокидывает голову, рычит и освободаетс от спермы.

– Я тоже тебя люблю, непослушная девочка.

Он захватывает мои губы, запечатывая нашу любовь.

– Сделай меня счастливым человеком. Позволь мне владеть тобой вечно. Будь моей навсегда. Выходи за меня.

Мои глаза широко открываются.

– Что? Так это была не шутка? Ты хочешь жениться на мне?

Его тихий смешок вибрирует в моей груди.

– Я уже владею тобой. Ты носишь мое обручальное кольцо. Я забрал каждую твою частичку – от твоего разума до этой красивой дырочки. Моя дырочка. Можешь даже оставить свою фамилию. Ты ведь помнишь, кому ты принадлежишь, Кира?

Мое сердце сильно бьется в груди. Его жгучий взгляд сверлит меня в ожидании моего ответа. По тому, как он смотрит на меня, с каким с доверием, любовью и желанием, я знаю, что он всегда будет второй половиной моей души. Слезы жгут мои глаза. Меня пробирает дрожь, и я прижимаю его губы к своим, целуя изо всех сил.

– Моя девочка, избавь старика от страданий. Ответьте мне.

Мои губы расплываются в улыбке, но я не сдаюсь.

– Ты не старый, – бормочу я ему в губы. – Сварливый, может быть… Ай! А-а-а!

Его руки впиваются мне в бок, щекоча меня. Он отрывается от моего рта и пробегает языком по моей шее, судя по ощущениям, вырисовывая иероглифы со словом «счастье».

– Ответь мне, Кира. Я нетерпеливый человек.

– О, котик, про это я и говорила. Твоя раздражительность выходит наружу.

– А-а-а! Ладно, да! Да. Это было «да», бля. Я женюсь на тебе, что бы ты ни ответила.

Он втягивает мои губы в свой рот, зная, что оставит на них синяки. Он крепко прижимается к моему бедру, и без стыда я возвращаю его к себе. Прижимаю его бедра своими руками. Он входит в меня дюйм за дюймом.

– Мой. Мой. Моя…

Каждый удар – это клятва, обещание.

Я так же отчаянно хочу выразить свою преданность, подойти к нему с рвением, принять все, что он предлагает. Его любовь. Его безопасность. Его доверие. И, прежде всего, его сердце.

– Да! Да-да-да, – шепчу я и отдаюсь ему целиком.

Только после небольшого отдыха я вспоминаю одну значительную деталь и тормошу Филиппа:

– И никакой другой фамилии! Я хочу быть только Крутой!

Фил улыбается и целует меня исступленно и благодарно.

Да. Так и только так. Навеки-вечные!

ГЛАВА 28.

Лиза

Сердце бьется так, что вот-вот выпрыгнет из груди. Я опаздываю, а мне никак нельзя опаздывать!

Всегда пунктуальная, всегда послушная и исполнительная. Три его обязательных правила.

Сейчас я нарушаю первое и главное. Голова кружится, пульс повышается и мне кажется я вот-вот хлопнусь в обморок.

Точно для меня будут последствия. Хотя может, он поймет. Но я даже не надеюсь на понимание. А вот наказания мне точно не избежать и не вымолить прощения.

Но я не могла распоряжаться своим временем! Я пытался поторопить Киру. А она как нарочно никуда не спешила, не понимая, какой апокалипсис может случится, если мы опоздаем.

То, что не касалось ее – касалось меня! Это я опаздываю из-за нее.

Теперь я буду плакать, искупая слезами нарушенное правило. Он позаботится об этом.

Он не был моей второй половинкой. Тем, кого уготовила мне судьба.

Для меня он слишком неправильный. Опасный.

Даже его взгляд предупреждал меня об этом. Было ошибкой влюбиться в него. Слова, которыми он меня искушал, были сладкой ложью, заманчивой, притягательной.

И теперь я поймана, запутана в его паутине желаний и искушений.

Я мчусь по улицам к его большому дому, спрятанному на окраине нашего пригорода. Не уверена, что отец в курсе, что его друг переехал к нам под бок и теперь живет по соседству.

Когда я ввожу пароль, ворота открываются, и я мчусь дальше по извилистой ухоенной садовой дорожке.

Его дом показывается в поле зрения, единственный свет идет от переднего окна прихожей.

Я на ходу снимаю куртку, бросаю на топчан в прихожей и бегу внутрь дома.

Меня охватывает дрожь страха, смешанная с возбуждением. Волнами пробегает по моей спине, когда я встречаюсь с его жестким взглядом и запахом виски в его дыхании.

Он уже ждет меня внизу.

Когда я приближаюсь, у меня перехватывает дыхание от тихой музыки. Играет его любимая музыка, которую он включает, когда расстроен.

Я вся словно затвердеваю. Даже соски становятся камешками и выпирают сквозь белье и кофточку, выдавая мое взбудораженное состояние.

Он поймет. Должен понять, что я ничего не могла поделать! Я опоздала не по своей прихоти.

Снимаю платье, вставая перед ним обнаженной. На мне остаются только белый кружевной бюстгальтер и нижнее белье.

В тускло освещенной комнате он стоит спиной ко мне. Его широкие плечи расправлены и напряжены. Он сжимает в руке хрустальный бокал, и смотрит на висящую на стене картину.

Не на меня.

– Мне очень жаль. Я не виновата. Просто Кира…

Я замолкаю на полуслове, когда он поворачивается.

Его глаза горят недовольством.

– Ты опоздала.

Я уже по его тону понимаю, что оправдываться и тем более просить прощения не имеет смысла. Мои ноги слабеют, и я падаю на пол, ударяясь коленями о мраморный пол.

Жалко склоняю голову.

– Мне правда очень жаль. Мы выехали поздно из-за Киры, и я попала в пробку…

Я слышу его шаги по мраморному полу, потом его ботинки касаются моих колен. Я трусь о его ладонь, когда он начинает рука ласкать мою щеку, испытывая сладкое наслаждение граничащее с виной от его прикосновений.

Он неторопливо обходит меня по кругу, и я чувствую тепло его тела за моей спиной.

– Ты знаешь, я не люблю ждать, котенок.

Я читаю между строк. Все тело дрожит от предвкушения. Я буду наказана за нарушение правила.

– Ни…

Кожаный хлыст рассекает кожу поясницу.

– Кто я, киса?

– Хозяин, – покорно поправляюсь я. – Мне очень жаль, Мастер.

Он наклоняется вперед, его горячее дыхание скользит по мочке уха, а глубокий голос вызывает водовороты похоти внутри моего живота.

– Так лучше, маленький котенок. А теперь раскройтесь для меня. Раздвинь свои ноги. Я хочу увидеть, что ты скрываешь от всех…

Я забываю, как дышать, и раздвигаю бедра, смущаясь его пристальному вниманию на мои обнаженные половые губы.

Тонкий кончик хлыста раздвигает мои складки и грязно двигается вдоль половых губ.

Когда хозяин отнимает хлыст, за ним тянутся тонкие прозрачные нити моей смазки. Предательские факты моего возбуждения.

– Я знаю, как накажу тебя сегодня, котенок, – шепчет мой хозяин, и я закрываю глаза издавая нетерпеливый стон принятия.