Текст книги "Развод в 45. Я не вернусь (СИ)"

Автор книги: Яна Невинная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 11

После моего двусмысленного тоста над столом повисла тишина. Напряженная, тяжелая. Она давила на нервы. Так сильно и весомо, что несколько сотрудников почувствовали себя лишними и стали спешно собираться, бормоча неловкие извинения.

Они как будто ощутили приближение стихии, когда земля дрожит под ногами и сам воздух предвещает катастрофу.

Никто их не останавливал. Никто и слова не сказал, пока они копошились, покидая наше сборище. Остались только мы – две супружеские пары и моя дочь, которая сверлила меня взглядом и будто бы не испытывала и толики вины. Она смотрела на меня злым диким волчонком. И я подумала о том, что должна разобраться, почему она себя так ведет. Но не сейчас.

Сейчас я сидела за этим праздничным столом, заставленным дорогими закусками и вином, и планировала разоблачить мужа, вывести его и подельницу на чистую воду. И поставить точку в жизненном отрезке длиной в двадцать пять лет.

Я прекрасно понимала, что мое выступление будет мне дорого стоить.

Но отступить уже не могла. Это дело чести.

– Вера, ты в порядке? – муж наклонился к ней, голос сочился заботой, он явно волновался, но оно и понятно – Вера мямлила, краснела, бледнела, проливала вино и роняла посуду…

Любой дурак поймет, что с ней происходит что-то странное.

А Вадим Фарафонов явно не был дураком. Умный мужчина, импозантный, породистое гладкое лицо, четкие скулы, крупный нос, который его не портил, серьезные глаза. Я рассматривала его, пытаясь понять, знает ли он об измене.

И очень сомневалась, что это так. Не стал бы такой, как Вадим Романович, терпеть, что его супруга, мать его сына, греет постель своему руководителю.

Тошнота пришла вместе с уколом стыда.

Что я делаю? Я правда решила их разоблачить прямо сейчас?

Разве это мое дело? Не должна я вмешиваться в их личную жизнь. Да и не могу. Пусть разбираются сами, пусть барахтаются в этой грязи. Если трону эту тему, почувствую, что в грязи испачкалась, а мне бы хотелось оставить себе хоть крупицу достоинства.

Воевать за свой научный труд я готова, а вот опускаться до уровня этой молодой подстилки мужа я не стану. Напрямую я ничего не скажу.

Разве что намекну.

Немного…

– Наверное, что-то не то съела, – пробормотала Вера, отодвигая от себя тарелку. – Может… Может, мы домой поедем?

Я воззрилась на нее, удивленно приподнимая бровь.

Значит, решила слиться? Разоблачения боится?

Или просто пытается оттянуть момент?

Как глупо. В этот момент я почувствовала свое превосходство. По возрасту. Она не понимала, что таким поведением, наоборот, вызывает больше подозрений у мужа.

– Интересно, – отметила я, – когда я вошла, всё было хорошо, вы так мило смеялись с моей Алишей, а теперь что-то не так? Я вам как-то помешала? – холодно спросила я, видя, как дочь опускает глаза.

Неужели ей стало чуточку стыдно? Или она поняла, что я что-то знаю?

Ведь она заметила, как я назвала ее именем, которым ее кличет любовница мужа и ее новая молодая подружка.

– У вас отличная команда, – заметила я, наслаждаясь их замешательством, – мой муж так много трудился в последнее время, что вечно пропадал на работе. Готовил, видимо, презентацию.

Я притворно улыбнулась и посмотрела на Фарафонова:

– Знаете, в последнее время мой супруг слишком много времени уделяет работе, и слишком мало семье. Я так понимаю, у нас с вами, Вадим Романович, схожая проблема? Вы же знаете, о чем я говорю, верно? О том, как Вера буквально живет в университете, стараясь изо всех сил помочь моему мужу. Интересно, ее имя будет значиться в списке авторов?

Я сделала паузу, наблюдая за тем, как лицо Веры искажается гримасой отчаяния. Вадим Романович оставался непроницаемым, но я видела, как напряглись его челюсти. А моя дочь… Она всё еще избегала моего взгляда, будто бы я говорила о ком-то другом, а не о ней.

– И вот что меня беспокоит. Вера – молодая мать. Стоит ли убиваться на работе? Или она настолько талантливый специалист, что без нее проект просто развалится? Не поймите меня неправильно, я не сомневаюсь в профессиональных качествах Веры. Но я сомневаюсь в мотивах моего мужа…

Я замолчала, давая своим словам утонуть в тишине. Намек был понят и упал на благодатную почву. Фарафонов побледнел и устремил злой взгляд в сторону Веры, которая слилась со стеной. Она молчала, пойманная на горячем.

– Мама, не придумывай, – дочь наконец подала голос, фыркая недовольно.

– А что, Вера здесь, а меня разве сюда приглашали? – уточнила я у мужа и дочери. – Значит, она действительной ценный кадр? Значимая персона? В отличие от меня. Почему меня не позвали?

Он что-то пробормотал себе под нос, а она отвернулась, ведь знала, что обманула меня, сказав про стажировку. И не могла сейчас не чувствовать свою вину.

– Простите, Лидия Анатольевна, – обернулся ко мне Вадим Романович, – я так понял, произошло недоразумение и вас не позвали в ресторан?

Голос Фарафонова приобрел стальную твердость, и стало ясно, что он больше не будет позволять жене юлить и играть в какие бы то ни было игры. Он понял, что я приехала не просто так, что за моим появлением прячется какай-то тайна.

Видимо, он и правда заметил, что Вера и правда слишком много времени проводит на работе. Со своим руководителем.

А Вадим Фарафонов явно не тот, кто будет прятаться от реальности. И пока не поймет, что происходит, с места не сдвинется.

– Да, меня не позвали. Но я узнала о презентации и приехала посмотреть.

– Вы были в зале? – Фарафонов снова удивился и воззрился на моего мужа. – Алексей Дмитриевич, как это понимать? О вашей супруге и ее родителях в университете, да и за его пределами, ходят легенды. Я заинтересовался им как раз из-за их статей и исследований, которые помогли бы мне в развитии бизнеса… А оказывается, что вы не позвали Лидию Анатольевну даже на презентацию?

Муж посмотрел на меня бешеным взглядом загнанного зверя, которого собаки заставили спрятаться в нору. Он хотел убивать. Я всё испортила. Рушила его план. Уничтожала по кусочкам. Он-то думал, что я покорно поеду домой и буду рыдать над своей разрушенной жизнью, но не на ту напал.

– Всё совсем не так, – бормотал он, давя кулаком в стол, – моя жена весь этот год была в трауре. Она не могла исполнять свои обязанности. Я взял на себя труд позаботиться о факультете. Я сделал всё от меня зависящее, чтобы он вышел на новый уровень, я развивал таланты, привлек инвесторов… Лидия, она, – он перевел на меня взгляд, – она сама отошла от дел. Именно поэтому сегодня она не должна была присутствовать на презентации. Разве ты не была сегодня на кладбище, дорогая?

Он уничтожал меня взглядом и давал понять, что у меня есть последний шанс подтвердить его версию. Если не сделаю этого – пожалею. Но терять мне было нечего, потому я продолжила его закапывать.

– Да. Конечно. Я была на кладбище, – ответила я спокойно, не дав сбить с себя с толку пафосной речью. – О чем предупреждала вас с дочерью заранее. И на этот же день ты назначил презентацию. Чтобы я туда не пришла и не увидела, как ты воруешь мой труд и выдаешь за свой.

Слова прозвучали как гром среди ясного неба. Оглушительно. Тишина была жуткой, давящей, как будто все мы разом ушли под толщу воды.

Алексей первым вынырнул на поверхность и вскочил с места.

– Я? Украл?

– Сядьте, Алексей Дмитриевич, – сурово вернул его на место Фарафонов, тогда как Вера пискнула как мышь, а Алина просто съежилась на месте. – Обвинение в воровстве работы – это серьезно. Я уважаю вас обоих, но обязан узнать правду. Вы же понимаете, что я не готов вкладываться в проект, авторство которого ставится под сомнение?

– Да зачем вы ее слушаете? – взвился супруг, пыхтя со своего места, но Фарафонов уже смотрел на меня с вопросом во взгляде.

– Да, не слушайте ее! – встала с места моя дочь. – Мама не в себе! И вообще, я не буду в этом участвовать! Разбирайтесь сами!

С этими словами моя дочь гордо выбралась из-за стола и пошла на выход, как бы ее ни не окликал супруг, она не остановилась, а я только спрятала слезы внутри, свою боль из-за ее поступка, а потом вернулась к разговору.

– Позвольте я расскажу конкретнее? Сядь, Лёша, – сказала спокойно мужу.

Он уселся с обреченным видом, продолжая сверлить меня взглядом, да только мне уже было всё равно. Я рассказывала чистую правду:

– Мы с моим отцом, который сейчас уехал на родину, в течение многих лет на базе нашего университета социологии, экономики и управления работали над методикой анализа информации из открытых источников: опросов, соцсетей, экономических отчетов, демографической статистики. Мы хотели построить прогноз на основе алгоритмов, какие профессии, навыки и образовательные направления будут наиболее востребованы через пять, десять, пятнадцать, двадцать лет. Наш факультет социального прогнозирования всегда считался экспериментальным, и мы сосредоточились над тем, чтобы помочь государству, корпорациям и учебным заведениям заранее подготовить специалистов для нужд будущего рынка.

– Да, да, – закивал Фарафонов, – именно в этот алгоритм я и хотел вложить средства, чтобы, используя его, готовить нужные кадры и подготавливать образовательные программы. Это огромный труд, который позволил бы сэкономи…

– А давайте теперь скажу я, – подал голос муж, на которого Вадим Романович поглядел с большим подозрением.

Он явно сомневался, что мой муж сможет сказать что-то дельное.

Тот кашлянул, оттянул галстук, сидя перед нами с бледным лицом.

– Ну, скажите, – сложил Фарафонов руки на груди, кивнув.

– Да, это правда. Лидия и ее отец работали над теоретической базой, – с довольной ухмылкой заявил муж, а меня придавил взглядом, – вот только кто дал этой работе жизнь? Вы создали теоретический алгоритм – формулы, гипотезы, расчеты на основе анализа больших данных. Да! Но, Лида, хватит цепляться за прошлое! Ты и твой отец сделали черновик. Бумаги! И всё. Я же взял ваш алгоритм, проверил его на реальных данных – в России, потом через контакты в Германии, потом в Испании и Швейцарии. И всё подтвердилось! Я доказал его работоспособность! Без меня это так бы и осталось теорией в столе. А теперь это проект, который хотят финансировать! Так что да, я считаю эту работу своей тоже!

– Ты считаешь?

Всё тело будто сдавило обручем. В глазах потемнело от возмущения. Он – и доказал? Он, который не написал ни одной формулы, не сидел ночами над исходными моделями? Не собирал данные, не высчитывал, не выверял всё до мельчайшей детали. Мы не хотели сделать просто угадайку трендов развития профессий, которую бы сделал любой искуственный интеллект. Нет! Мы создали обоснованную математическую модель с многолетними экспериментальными расчетами и верификацией на ретроспективных данных. Алгоритм сработал бы в любом случае!

Применить – не значит создать! Но он действительно верит в свою правоту. Верит настолько, что, наверное, уже и сам не отличит, где заканчивается наш с отцом труд и начинается его “реализация”.

– Я! – высказался муж и вдруг…

Его плечи задрожали. Он кашлянул. Раз, другой. Я знала эти звуки. Знала их до боли в сердце. Потому что они сопровождали нас все эти двадцать пять лет. Это был не просто кашель. Это был предвестник приступа, который скоро обрушится на его легкие и сожмет их, не давая мужу дышать.

Астма.

Недуг, с которым он боролся всю жизнь. Который пытался игнорировать. Которого стыдился. Который его настигал в стрессовых ситуациях.

Таких, как сейчас.

Когда его приперли к стенке.

Когда он мог потерять всё.

Когда я довела его до приступа.

Алексей попытался откашляться, но вместо этого из его горла вырвался лишь еще один хрип. Его лицо начало багроветь. Он стал хватать воздух руками.

– Господи, что с ним? Лёша! – вскрикнула Вера, на которую мало кто обратил внимание.

А мой муж схватился за край стола, костяшки его пальцев побелели. Его глаза, которые только что извергали молнии, сейчас сочились ужасом.

Я видела это много раз за последние двадцать пять лет. И знала, что нужно делать. Вставить ингалятор. Успокоить его, привести в чувство.

Вызвать скорую, если станет хуже. Я делала это сотни раз.

Но сейчас почему-то застыла. И просто наблюдала за тем, как его дыхание становилось всё более прерывистым, свистящим. Он начал задыхаться.

Обхватил руками шею. Вера закричала, Фарафонов кинулся поддержать мужа, чтобы он не упал, но не справился, тот свалился на пол и продолжал изгибаться там от приступа астмы.

Мое собственное дыхание сбилось. Я сама хватала воздух ртом, как будто пытаясь поймать его и удержать в себе. Начала дышать коротко и часто. Воздух не проникал в легкие. Голова кружилась. Я сама впала в панику.

Потому что ингалятора не было. Может быть, в машине, в бардачке, но с собой – нет.

Он с усилием открыл глаза и уставился на меня. Его взгляд молил.

Он просто умолял меня спасти его.

Он снова сделал вдох. И не смог дышать.

Глава 12

Замешательство длилось секунды. Может, даже меньше. Я пришла в себя и дернулась, как от резкого толчка.

– Лёша! – выдохнула и кинулась вперед.

Ударилась коленями о твердый пол, но даже не почувствовала боли. Главное было спасти его. Паника прошла, и я действовала методично. Как и всегда. Руки сами поднырнули под его шею, я подхватила его голову, обвила плечо, как делала это десятки раз, и зашептала прямо ему в лицо:

– Дыши. Слышишь меня? Дыши! Ты сможешь. Всё хорошо. Я рядом. Дыши… Не сдавайся, Лёша, только дыши! Где твой ингалятор?

Я стала хлопать по его нагрудному карману, но ясно было, что ингалятора нет. Бог знает, почему он не взял его сегодня с собой. Видимо, не хотел, чтобы молодая, здоровая любовница знала о его недуге, которого он всегда так стыдился, и надеялся, что он не делает его немощным инвалидом.

Муж и спортом в последнее время занялся, стал много времени уделять внешнему виду, гардеробу, тщательно за собой ухаживал, и видимо, в этой идеальной картинке не было места астме.

Только она была…

Наши глаза встретились. Он замотал головой и прикрыл глаза, давая понять, что ингалятора нет. А еще я прочитала в них немой укор – ведь я тоже не взяла его с собой.

Но кто же знал, что так будет?

Я стиснула руки на его шее, стараясь дышать ровно, словно это поможет ему. Напряженное тело обмякло, он замер, а потом втянул воздух с новыми силами, будто я вдохнула в него жизнь, но потом… снова захрипел, глаза закатывались, губы посинели.

Нет, он не может умереть вот так! Не может!

Сердце разрывалось от страха, паники и боли, и я даже не задумывалась о том, что спасаю предателя. Нет. Я просто не могла смотреть, как он задыхается. Это был человек, с которым я прожила половину жизни. Человек, которому я родила двух детей. Еще пару дней – самый родной и близкий.

Он не может умереть так глупо – из-за того, что почему-то не взял с собой ингалятор!

– Чем помочь? – опустился рядом Вадим Романович. Рука в поддержке легла мне на плечо. – Что надо делать?

– Нужен ингалятор! Он в машине, у меня в бардачке! – я почти крикнула, не отрывая взгляда от Лёши.

Бросила взгляд на сумочку, лихорадочно соображала, как объяснить, где припаркована моя машина. Но не успела. Вернее, этого не потребовалось.

Рядом оказалась Алина. Та самая, что еще несколько минут назад смотрела на меня как на врага. Выходит, она не ушла. Облегчение прокатилось по мне холодной волной и вылилось в дрожь, кончики пальцев затряслись.

– Ключи! Бардачок! – сказала я только, но Алина всё поняла. Кивнула.

Мгновение – и она уже сорвалась с места, схватила мою сумку и вылетела из ресторана, даже не обернувшись. От шока и испуга я даже подумала, не показалось ли мне, что она прибежала. Не привиделось ли мне это.

Но Вадим тоже смотрел в ту сторону, куда убежала дочь, так что оставалось только ждать, пока она вернется.

– Позвать врача?! Вызвать скорую? – забегала рядом Вера, на которую я перевела взгляд.

Лицо ее искажала паника, руки дергались, а голос срывался.

– Может, я… может, кто-то должен… Я…

– Сядь, – раздалось резко и глухо.

Это был голос Вадима.

Он не повысил его, но в этих четырех буквах была такая властность, что у меня по спине побежал холодок. Он не смотрел на Веру. Он смотрел на меня. На Алексея. И ждал.

А я продолжала держать мужа. Чувствовала, как дрожит его тело, как бьется в судорогах грудная клетка, и только повторяла:

– Ты справишься. Я с тобой. Дыши, Лёша. Просто дыши…

Алина вернулась быстрее, чем я успела что-то осознать. У нее получилось найти ингалятор, а я быстро схватила его и поднесла ко рту мужа. Алексей сделал первый вдох, потом еще один, закашлялся и, наконец, задышал – тяжело, прерывисто, но уже не задыхаясь. Его грудь всё еще судорожно вздымалась, но я поняла – приступ прошел, жить он будет.

Кто-то всё же вызвал скорую. Я даже не знаю кто. Наверное, официанты или кто-то из гостей ресторана. Мы не возражали. В такие моменты лучше подстраховаться.

В скорой с ним поехала Алина. Я выстроилась в один ряд с машиной медиков и поехала за ними на своей. Всю дорогу смотрела на мигалки как на путеводную звезду – неотрывно, будто боялась, что, если моргну, упущу из виду, потеряю след.

По дороге мелькнула мысль, что я даже не попрощалась с Вадимом Фарафоновым и его женой. Впрочем, это было уже не важно.

Приступ астмы Алексея переменил ход сегодняшнего вечера.

Как я ранее переменила ход сегодняшнего дня.

В приемном покое всё прошло быстро и буднично. Мужа осмотрели, оформили, выделили чистую палату. Я зашла следом, а Алина уже стояла у окна, повернувшись к нему спиной. Алексей лежал с кислородной маской на лице, бледный как простыня. На его щеках выступил холодный пот, руки были слабыми, но глаза...

О, эти глаза.

В них плескалась благодарность. Но к ней примешивались и иные чувства. Злость. И гнев. Приступ астмы не стирает память, и он не забыл того, что случилось в ресторане, и нас, конечно же, ждет серьезный разговор.

Потом.

Но пока ему нужно было отдохнуть.

Вышла в коридор. Хотела найти кулер. Просто выпить воды. Горло сушило. Мне нужно было делать что-то обыденное, чтобы отвлечься. Прошла по коридору, мимо стен с облупившейся краской, вдохнула привычные запахи больницы.

И тут я услышала шаги.

Алина. Дочь вышла вслед за мной.

Она догнала меня и остановилась рядом. Некоторое время мы просто молчали. Я не поворачивалась, не смотрела на нее, надеялась, что, может, она скажет что-то хорошее. Или хотя бы нейтральное. Извинится, может, что-то объяснит. Скажет, зачем вернулась. Ведь она демонстративно ушла из ресторана и вряд ли планировала прийти назад.

Или она пожалела о своей выходке?

Но нет. Я ошиблась насчет нее. Это я поняла, когда она заговорила.

– Ты довольна, мама?

Ее злой дрожащий голос заставил меня резко обернуться и посмотреть в ее холодные глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Тем, что устроила. Довела папу. Всё испортила.

Я открыла рот, но не нашлась, что сказать.

Она смотрела на меня с холодной отчужденностью, которую я никогда раньше не чувствовала так остро, но сейчас видела, что дочь на что-то затаила обиду.

Но на что? Какое зло я могла причинить любимой дочери?

Глава 13

Смотрела на Алину, но не узнавала ее.

И вроде внешне всё было как всегда: красивая девочка у нас с Лёшей получилась. Четкие скулы, носик аккуратный, губы пухлые и глаза – большие ясные.

Сейчас они ранили.

Такие холодные, такие чужие. Ледяные.

Она смотрела с осуждением, с упреком, винила меня в чем-то. И от этого во мне поднималась волна боли.

– Алина, – произнесла я слабым голосом, – давай поговорим. Я ничего не понимаю. Объясни мне, пожалуйста. Я не понимаю, почему ты так злишься на меня? В чем ты меня обвиняешь?

Она сощурилась и вдруг фыркнула, будто я сама должна была догадаться, в чем моя вина, и сейчас спрашивала о том, что и так понятно.

Она ничего не ответила, поэтому я продолжила.

– Скажи мне… ты знала? – решилась я спросить. – Знала о Вере и отце?

Она перевела на меня взгляд. И просто кивнула. Без капли стыда во взгляде.

– И ты считаешь, что всё это… нормально? – спросила я, глядя на нее и уже не пряча дрожь в голосе. – Нормально жить с мыслью, что ты знаешь об измене отца? Что ты… покрываешь это?

Она снова отвела взгляд, а потом пожала плечами.

– Ну а что такого, мама? Они полюбили друг друга, но она замужем. Ничего не будет. Но папа… Он же мужчина, а ты… Ты уже в возрасте. Это нормально, когда мужчина иногда себе позволяет что-то… Всё бы закончилось само собой, а ты пришла и всё слила Фарафонову! Он теперь отзовет гранты! Ты всё испортила!

Мир качнулся. Лицо дочери поплыло перед глазами, и я, чтобы не упасть, схватилась за край кулера, пытаясь удержаться. А дочь так и стояла на месте. Безжалостно наблюдая за моментом моей слабости.

В груди что-то оборвалось. Я ждала чего угодно – колебаний, обиды, упрека. Но не такого равнодушного признания.

– Я ничего не портила, Алина. Они украли мою работу. Как ты не понимаешь? Мой труд и труд твоего дела. Мы много лет проводили исследования…

– Ой, мам, ну не надо, какая разница, чье имя стояло бы на работе? Главное, чтобы факультет получил бы гранты! Папа сделал всё быстрее, ты бы годами проверяла результаты, а он всё пустил в работу. У него всё получается лучше!

– Ясно, значит, ты не рассказала мне про измену отца и посчитала, что он имеет право забрать мою работу… И не поехала со мной на кладбище? – спросила я уже почти шепотом. – Потому что знала, что будет презентация? Потому что выбрала отца? Решила поддержать его?

– Выбрала? Я не выбирала, – ответила она, пожав плечами. – Я просто поддержала того, кто остался со мной. Кто не бросил меня.

По спине прошел озноб, я сжала губы и нахмурилась.

– Ты хочешь сказать… Ты считаешь, что я вас бросила? – еле выговорила я.

Алина вздохнула, взгляд ее потемнел, но она его не отводила.

Как будто давно хотела мне всё высказать, копила, держалась – и дождалась часа икс и выплеснула на меня все свои обиды.

– Мам… А ты как думаешь? Ты не была с нами. Мы приходили домой, а тебя всё время не было. То есть ты была! – поспешила она пояснить. – Даже если ты была – тебя на самом деле не было. Ты уходила в свою боль. В свою скорбь. А папа… папа остался. Он заботился, помогал…

– Папа заботился? – вспыхнула я от несправедливых упреков. – Папа? Который пропадал в университете сутками? Ездил в командировки? За которого я работала? Который бросил на меня дом, детей, похороны? И я еще оказалась крайней, да, дочь? Ты серьезно сейчас?

Она смутилась, взгляд отвела – неужели почувствовала вину?

– Я не уходила, Алина. Я жила с вами в одном доме. Я мыла полы, варила еду, стирала ваши вещи, гладила рубашки. Даже когда работала полночи – я вставала утром и делала всё, как положено. Я была с вами. Моя мама умирала, понимаешь? Она умирала у меня на глазах. Но даже тогда я не позволяла себе развалиться. Я не уходила в скорбь – я проживала ее внутри, но при этом заботилась о вас. Отец? Да он чаще всего был на работе. Университет, совещания, поездки, обсуждения, проекты. Он уходил, Алина. А не я.

Ее острый подбородок дрогнул. Но она ничего не сказала. Лишь слегка нахмурилась, и в глазах сверкнуло упрямство.

Тогда я продолжила.

– Ты уже не маленькая. Мне не надо было уже танцевать перед вами с бубном, как перед грудничками. Мне нужно было ваше участие. Твоя помощь. Поддержка. Я ведь ждала этого, как от взрослой девочки. Ты могла быть рядом. Обнять. Просто спросить, как я. Но ты… Ты предпочла замолчать. Отстраниться. Почему, Алина? Что я сделала не так?

Мой голос дрожал, а Алина оставалась спокойной, только ноздри раздувались, и она стояла напротив вся напряженная. Я ждала. С замиранием сердца. Мне казалось, что сейчас, вот прямо сейчас она скажет что-то важное. Объяснит. Но Алина лишь сжала губы. Ее взгляд стал еще более острым, почти колючим. И в нем была не только боль. А какая-то глубоко похороненная обида. Я вдруг поняла – причина ее злости на меня глубже. Не в том, что я скорбела.

Не в том, что я не обнимала достаточно часто. А в чем-то другом. В чем-то, о чем она пока не может сказать вслух. До чего мне предстояло докопаться.

– Ты сама отдалилась, – подвела я итог. – Но ты взрослая, я считала, что это нормально. Не трогала тебя, не лезла больше нужного. А оказывается, ты решила принять сторону отца? Почему? Или тебе удобно прикрывать свою подлость тем, что якобы я вас бросила?

– Прикрывать? Да ты… Ты… Просто с отцом мне было легче, ясно? Он не такой строгий, как ты, он проще! Он не требовал с меня быть идеальной!

– Идеальной? Я требовала у тебя быть идеальной?! – удивилась я.

Сначала муж говорит, что якобы устал жить в тени нашей династии, теперь вот дочь. Неужели я… правда так подавляла? Мама – да. Она была жесткой. Она на меня давила. Я помню это. Помню, как плакала в ванной, не понимая, как заслужить ее любовь.

Тогда я поклялась себе, что мои дети никогда не почувствуют ничего подобного. Я ведь так старалась быть другой. Мягкой. Поддерживающей. Доброжелательной. Неужели не получилось?

– Да! А что, нет? Ты хотела, чтобы я идеально училась!

– Ты меня в этом упрекаешь? Правда, Алина? Мне нужно было твое образование? Мне? А тебе самой разве оно не надо? Разве ты не попала благодаря этому на стажировку в престижную компанию? Ты же сама хотела попасть хотела выучиться, стать юристом. Это твоя мечта, разве нет?!

Дочь сама выбрала специальность. Никто на нее не давил.

Мы всегда поддерживали ее, помогали, направляли.

У меня даже голова закружилась от ее несправедливых нападок.

И только одна мысль долбила мозг, как по замкнутому кругу.

Когда? Когда я упустила свою девочку?

Алина снова фыркнула. Так противно, надменно. Раньше за ней не водилось такой манеры. Откуда она ее взяла? На мгновение я будто снова оказалась в аудитории с избалованными студентами-мажорами, которые кичились своими родителями.

Но ведь моя Алина была не такой. Что с ней произошло?

– Да? Благодаря нашей фамилии меня туда и взяли, мама!

Я резко отвела взгляд, чтобы не сказать чего-то обидного. Вдохнула. Медленно выдохнула. Потом повернулась к ней снова.

– Алина, что за желание вдруг бороться за свое “я” и отделяться от семьи? Ну да, наша фамилия может открыть некоторые двери. Но ты сама по себе умная, хорошая девочка, – попробовала я общаться с ней мягче, – ты сама всего добилась, я только подталкивала… Умная, самостоятельная, ты сама всего достигла, ты…

– Если я такая самостоятельная, что ж ты меня не пустила в квартиру бабушки?

– Квартира бабушки? Она тут при чем? – открыла я рот, удивляясь резкой смене темы.

Правда, кажется, это всё была одна тема. Одна большая, обширная тема – острое недовольство дочери мной. Накопившееся за годы.

– Да, мама! Дед уехал, квартиру оставил, сдавать ты ее не стала! Но и меня не пустила! Что я там, оргии бы стала устраивать?!

– Алина! Сбавь тон! – попросила я ее, оглядываясь. – Мы в больнице.

– Отлично! В больнице! Снова вместе! – бросила она со злой усмешкой. – Вот только вместе мы оказываемся только в таких местах – на поминках или на праздниках.

Горло перехватило. Сердце ухнуло вниз. Слова дочери хлестали хуже пощечин. Зачем она так?

– Алина, – выдохнула я, – ты не говорила… ты не говорила, что тебе так тяжело.

– А кто сказал, что мне было тяжело? Что ты вообще знала, мама? – злобно спросила она, подходя ближе. – Ты думала, что я в восторге от житья с тобой? Когда ты на кухне плачешь ночью, думаешь, я не слышала? Ты думала, мне было легко?

– Я не буду извиняться за то, что плакала по матери, – холодно отвесила я, приходя в негодование от ее тона. – Как ты смеешь?

– Смею, мама, смею. Я взрослая. И я хотела жить отдельно. Не по твоей указке. А как хочу!

– Я… я думала, ты хочешь жить с нами. Не знала, что тебе с нами так плохо. Мы же семья…

– Семья? – фыркнула она. – Егора ты всегда любила больше! Он же мальчик, ему всё прощалось. А мне – нет. Так вот! Я устала быть правильной, мама!

Я ошарашенно моргнула. Это что сейчас было?

– Если бы не ты, мама, и не твое фееричное выступление в ресторане, папа купил бы мне квартиру из денег грантов! – заявила Алина и вдруг…

Вдруг опустила глаза и медленно положила руку себе на живот.

Я похолодела.

– Что с тобой? – спросила я.

Она не ответила сразу. Лишь чуть прижала пальцы к ткани блузки, потом вскинула на меня глаза.

– Я болела. Несколько недель назад.

Я открыла рот, но она опередила меня:

– Ты даже не заметила. Зато Вера была рядом. Она позаботилась обо мне.

– Вера?.. – едва прошептала я, чувствуя, как меня будто окунают в прорубь.

С каким удовольствием она бросала мне в лицо связь с любовницей отца.

– Да! – выкрикнула она. – Живи с этим, мама! Вера была рядом со мной, а тебе… Тебе я даже не стала говорить.

– Говорить о чем? – просипела я, глядя на ее живот, теряясь в догадках и приходя в ужас от собственных предположений. – Ты…

– Да, мама. Я сделала аборт, а Вера была рядом. Твоя идеальная дочь избавилась от ребенка.