Текст книги "Письма полковнику"
Автор книги: Яна Дубинянская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Господин Бакунин?
Голос был мужской. Толик по–быстрому огляделся – набережная–дверь–набережная–в–двери–огни–люди–огни – источник голоса ничем себя не обнаружил. «Господин Бакунин»… офигеть. Ну и?..
– Аккуратно перемещаемся за угол здания. Без лишних движений. Поняли?
– Не понял.
Он искренне надеялся на присутствие в голосе независимости и вызова, однако чувствовал, что на самом деле прозвучало глухо и почти неслышно, жалким бормотанием под нос. Вряд ли его вообще услышали. Кто?! Теперь Толик лихорадочно крутил головой во все стороны, натыкаясь на большей частью равнодушные, изредка удивленные взгляды. А может, это Машка подговорила какого–нибудь и телевизионщика над ним приколоться? Еще и сфоткала наверняка с идиотски выпученными гляделками. Нефиг!
Толик вспрыгнул на парапет; не рассчитал движения, задницу чувствительно садануло даже через джинсы. Ч–ерт!..
– Не чертыхайтесь. Спускайтесь и пройдите за угол, есть разговор.
Получается, насчет «не понял» они тоже слышали. Что ж, можно и пообщаться в диалоговом режиме. Но не за каким ни за углом, не дождетесь; кстати, какие нафиг углы в круглом, будто сковородка, здании?.. И вертеться в поисках контакта он больше не намерен, цирк уехал, сорри.
– У меня здесь назначена встреча, – огрызнулся он.
– Свидание, – поправили из пустоты. – Мы в курсе. О чем, в частности, и поговорим.
– Машка, блин, может, хватит?
Раздался тихий смех. Мужской. Совсем близко, над ухом, он, кажется, даже щекотнул голую кожу головы. А потом – бок сквозь рубашку, чуть выше пояса джинсов. И уже не смех, а что–то куда более материальное. Уже не щекотнуло, а…
Он вздрогнул, взвился, изогнулся – острый предмет повторил его движения виртуозно, не изменив силы давления на квадратный миллиметр Толикова тела. Что за фигня, разве такое можно проделать на расстоянии?! Для этого надо как минимум находиться здесь же, рядом, вплотную… Вокруг же люди, диско–холл, набережная, курортный город, Срез, да как вообще?!.
– Пройдемте, пройдемте, господин Бакунин.
Толик обернулся. И, наконец, увидел.
Он действительно стоял здесь же, и вправду практически вплотную, только по другую сторону парапета: неприметный человек среднестатистической внешности, нивелированной к тому же серым фильтром сумерек. Через левую руку, согнутую в локте, перекинута светлая куртка или что–то в этом роде, закрывая кисть. Он что, левша? – отстраненно подумал Толик.
Так же отстраненно прикинул возможность неожиданно спрыгнуть на землю – между ними тогда окажется парапет – и мгновенно смешаться с толпой на набережной. Вот это был бы драйв!.. Если б еще Машка засняла его в процессе…
– Вы отнимаете у нас время, – укоризненно сказал человек; куртка на его предплечье шевельнулась, и острие ободряюще кольнуло под ребро. – Идемте, я вас провожу.
Толик слез. В диско–холле как раз образовалась пауза между песнями – мгновение никакой не тишины, а разноголосого гула человеческого моря, которому начхать на каждого отдельно взятого индивидуума. Успел отчаянно вглядеться в толпу: Машка!!! Да хотя бы объект соизволила б подойти, им же по–любому нужна скорее она, чем он, главред не самого, если честно, популярного интернет–изда… Грянула могучая попса, и стало совершенно очевидно, что надежды нет. Никакой. Ни на кого.
И вместе с этим пониманием напрочь испарилось ощущение взгляда на происходящее со стороны, беспристрастного такого, снисходительного взора. Это он сам, Толик Бакунин, никакой не главред, а просто парень с колючей макушкой и мокрыми подмышками, здесь и сейчас топтался на месте, зажатый в угол. Угол действительно был: загогулина в круглой стене, как специально. Пряные кусты с кузнечиками, темнотища и холодная сырая штукатурка сквозь рубашку.
– Я ничего не знаю, – превентивно сказал он. – Я только приехал. Спросите у Машки, фотокора… Мария Шабанова, реалити–шоу «Я – звезда». Она подтвердит.
– Только приехал, а так много успел, – хохотнул уже другой голос, визуально представленный темным силуэтом на фоне темных кустов. – И сообщницу сдал в две секунды, молодец. Шустрый мальчик, уважаем. Плохо только, что твоя деятельность мешает нашей работе. Свидания вот назначаешь… взрослым женщинам.
– Она не пришла, – буркнул он.
– А что ей, разорваться, что ли? Ты же у нее не один.
– Вы, господин Бакунин, вклинились в тщательно разработанную операцию, – пояснил первый голос, казавшийся бы вежливым и даже приятным, если б не подкреплялся по–прежнему острым предметом в боку. – В качестве лишнего и нежелательного элемента. Можно сказать, операцию вы сорвали.
– Я? – Толик реально был удивлен. Прикусил язык.
– Не зазнавайся, не только ты, – темный силуэт хохотнул еще паскуднее. Но тоже прикусил язык на полуслове, хотя левша вроде бы ничего ему не сказал.
Он заговорил чуть позже, в установившейся тишине:
– Видите ли, трудно работать с порядочной женщиной, когда с ней параллельно заигрывают всякие дилетанты. Очень трудно. А между тем результат этой работы имеет исключительно важное значение. Мы слишком на многое пошли ради этого результата. Делайте выводы, господин Бакунин.
Острие аккуратно, словно почесывая прыщик, пошкрябало бок. Правда, прыщика на этом месте не было.
– Я вернусь в Исходник, – тихо пообещал Толик.
– В Исходнике вы тоже лезли во все дыры, – неожиданно мрачно бросил силуэт. – Ты и эта твоя… фотодевочка. Последние снимки на вашем сайте вообще отпад. Нас – нас! – там не было, а вы каким–то хреном умудрились. Ну и?
Длинный, тоскливо подумал Толик. Ну кто его просил выкладывать те непонятные фотки с чердака?!. да, собственно, он сам и просил, вместе с анонсом нового этапа сенсационного расследования в Срезе. Сам дурак. Идиот. Так подставляться – после того, как им уже раз блокировали сервер! После грузовика, который перся, что б там ни говорила Машка, на красный свет!!!
– Ваше утверждение, будто вы ничего не знаете, не вполне соответствует истине, – констатировал левша. – Вы достаточно важный и не слишком желательный свидетель. Следовательно…
Серная кислота. Метафора, блин. И надо ж было…
– ..он попробует нам помочь, – бодро сказал новый, третий голос; значит, их тут не двое, а… да какая разница? – Я думаю, у него получится. Способный юноша.
– А не получится – сам виноват! – снова повеселел силуэт в кустах. – Так что ты, друг, постарайся. Как она тебе вообще? Ничего, скажи, а?
Образовалась пауза, в которой кузнечики отчаянно пытались перекричать попсятину из диско–холла; шансов у них было не больше, чем у него – раскидать этих троих (или сколько их там?) и раствориться в темноте под вспышки Машкиного фотоаппарата в ночном режиме. От него, Толика, ждали вопроса. Не так уж трудно догадаться, какого:
– Что я должен делать?
– Молоток! – одобрил его сообразительность веселый силуэт.
– Да ничего сверх того, что вы намеревались делать сами, господин Бакунин. Собирайте дальше информацию для своего интернет–издания. Теми методами, к которым у вас… гм… склонность. Подружку вашу, фотокора, подключите…
– Обязательно пусть подключит! – перебил третий. – Хорошая девочка.
Мысль о Машке только добавила мрака и безнадеги. Так она вам и подключится – даже если узнает, что от этого зависит его жизнь… тем более, если узнает. Тоже чересчур актуальная получилась метафора. Корабль, который теперь уже реально идет ко дну. И крысы.
Острие в боку внезапно исчезло, и Толика от неожиданности передернуло так, будто оно, наоборот, вонзилось под ребро. Шершавая штукатурка прошлась по спине, как терка, через насквозь мокрую рубашку.
– Единственное, что своими наработками будете делиться с нами. И согласовывать материал для публикации, – сказал левша. – За отдельную плату, разумеется. Считайте, что у вас теперь новый грантодатель. Вопросы есть?
Он отступил на шаг в сторону, сразу попав в луч света с набережной. Перебросил куртку с локтя на плечо.
В руке у него – Толик смотрел на нее во все глаза и потому разглядел совершенно явственно – ничего не было. Ни ножа, ни какой–нибудь там заточки. Только длинные подпиленные ногти на трех пальцах, какие иногда отпускают себе гитаристы. Правда, обычно на правой руке. Но он же левша.
И тут Толику стало смешно. Невыносимо по приколу, как в тот единственный раз в жизни, когда он побывал под кайфом. Как и тогда, он не сумел сдержаться, расхохотался во всё горло. И очень удивился, услышав вместо смеха какую–то сдавленную, булькающую икоту. Но пофиг.
– Есть, – давясь смехом, выговорил он. – Это вы замочили Лилового полковника?
Он еще хихикал, выбираясь по круглой стенке на людное и ярко освещенное место. Тут он не был одинок: громовым хохотом откликалась могучая попса, дружно смеялась компания тинейджеров у входа, похохатывали целующиеся парочки, да и вся набережная веселилась на разные голоса. В том числе и новые Толиковы грантодатели, по достоинству оценившие его прикол.
– Внимание! – скомандовал кто–то привычно невидимый. А может быть, и он сам.
К парапету, где он проторчал без малого час, искательно озираясь по сторонам, подходила женщина в красном. А встречные мужики, в свою очередь, все как один оборачивались ей вслед. Что опять–таки беспричинно прикалывало, равно как и щекотная щетина, кольнувшая ладонь, когда он пригладил бритую голову, косясь в зеркальную дверь. Стиль. Блеск. Вперед!
Вспышка ослепила его в упор, и Толик, проглотив остатки смеха, закашлялся и чуть не захлебнулся собственной липкой слюной. Хлопая ресницами, уставился на приветственно раскрытую ладонь поверх массивного фотоаппарата: и то, и другое, и хвост на затылке, и футболка выше пупа, и драные джинсы, – отражалось, двоясь, в дверях диско–холла.
И снова о крысах… блин, где она была раньше?! Помахав Толику, Машка решительным жестом пресекла его попытку изменить траекторию, отступила назад, за вертящееся зеркало, и тут же растворилась в мельтешении огней и тел.
Здравствуй, папа!
Спасибо, что прислал мне газеты, это замечательная идея! Действительно, ты же не можешь много писать, и с моей стороны абсолютно нелогично ждать от тебя подробного отчета об обстановке в Исходнике. Лучше пиши о себе, о здоровье, о том, чем ты занимаешься, о чем думаешь… Хотя, знаешь, из газет я и о тебе узнала много нового, чего ты сам из скромности никогда бы не написал. Тебя там так любят! Я так рада за тебя, папа! Наконец–то у вас наладилась счастливая жизнь. Но я не завидую, честное слово! Мне и здесь хорошо.
У меня последнее время вообще, ты уже, наверное, заметил, совершенно радужное настроение. Ну, во–первых, Миша вернулся. Он взял отпуск, и мы теперь целыми днями летаем вдоль побережья, лазаем по пещерам, отдыхаем на пляжах, гоняем наперегонки по морю на водных крыльях и драконах. На диких, разумеется. Драго у нас сидит дома, он теперь на особом режиме, осталось ведь всего каких–то пару месяцев!
Драго просто не узнать. Я не в том смысле, что живот, хотя знаешь, в окно он теперь категорически не пролезает! Да, собственно, он и летать практически перестал, разве что чуть–чуть, по лестницам, ступенек он с детства не любит. Он очень изменился внутренне. Стал очень серьезный, задумчивый, и вместе с тем такой счастливый, аж светится! Мы с Мишей каждый вечер его навещаем, разговариваем обо всем на свете. При свечах в тезеллитовых подсвечниках, от них тепло и свет неимоверные, не просто освещение и нагрев, а ощущение уюта, чуда. Нам в спальню я обязательно поставлю такие же… ой.
Да, так я писала о Драго. Миша его спрашивал, хочет ли он инициировать ребенка. Знаешь, Драго так странно ответил… Он сказал, что теперь уже поздно не хотеть; а почему поздно, драконов же, насколько я знаю, инициируют после рождения? У Драго полная свобода выбора, и он об этом знает, но у беременных же всегда какие–то причуды… Миша пообещал, что сам подберет маленькому личность. Я думаю, мы с ним вместе будем подбирать. Так интересно!
Пару дней назад мы были на дне рождения у Панчо Мартеса, я тебе о нем писала, это приятель Миши, очень хороший парень. Собрались практически все разработчики, и вышел страшный конфуз, потому что один из них оказался Лынин. Помнишь его? Разумеется, он меня сразу узнал и тут же обратился «ваше высочество»… была немая сцена. На Панчо, а ведь это он мне рассказывал про перспективы и нереализованные возможности Среза, вообще было жалко смотреть. И смешно. Зато теперь не надо притворяться. А то, если честно, меня это слегка напрягало.
Они, разработчики, после лынинского разоблачения сначала тоже сидели напряженные, как будто не знали, о чем говорить, кроме погоды. Но потом выпили, расслабились… Вообще постороннему человеку слушать, о чем говорят разработчики, – всё равно что пытаться понять неинициированного дракона. Нормальных человеческих слов – три–четыре на целую фразу. Другое дело, что я уже не совсем посторонняя и кое–что, разумеется, поняла. Но Миша не советует об этом писать, ему кажется, что тебе оно будет неинтересно.
А с завтрашнего дня мы снова начинаем работать. Хватит уже, целых две недели отдыхали…в смысле, Миша. А у меня самой такое чувство, что я отдыхала всю свою сознательную жизнь… ты понимаешь, о чем я. Да, я училась, конечно. Но всё, что у меня есть – целый Срез! – добыл, заработал, завоевал для меня ты. Но теперь всё будет по–другому. И ты уже очень скоро поймешь, что я имею в виду.
Завтра мы вылетаем на разработку Лынина. Там перспективная аномалия, но у Лынина с Мишей небольшой конфликт насчет ее эксплуатации… в общем, на месте разберемся. Я тебе потом напишу, чем там кончилось.
До свидания! Жду твоего письма. И газет пришли еще, очень интересно. Если честно, жалко немножко, что я никогда там, у вас, не была… ладно, не думай об этом.
Целую!
Твоя Эвита.
02.06.18.
P.S. Миша просил пока тебе не писать, но я все–таки… Это будет наш с тобой секрет, хорошо? И одновременно мой с ним. Так здорово!
В общем, мы, наверное, поженимся.
ГЛАВА IV
– Тю! А если я его боюсь?
– Как на него вообще залазить?
– Как–как! Как на… вы здесь пи–ип поставьте, хорошо?
– Ой, девки, щекотно! А куда смотреть?
– Работаем на камеру! Теперь на фотографа! Да не на эту камеру, дура, сюда, на меня!
– Следующая! В темпе, в темпе!
– Чего расселась, ты одна тут, что ли?
– Ой–ой–ой, какие мы умные! А чего сама первая не полезла, а?
– Девочки, правда, не мучайте животное! Он же не вынесет двоих… Бе–е–едненький!
– Там небось центнер с копейками.
– Сама ты центнер! У меня, если хочешь знать, сорок восемь всего! И 84–55–86!
– Ага. И это только голова.
– Слушайте, он, кажется, взлетает… девки, я боюсь!.. А–а–ай!!!
– Стоп–стоп–стоп! Никуда не годится. Сначала!
Солнце светило остервенело, как двойной набор телевизионных прожекторов. Синее–синее небо отражалось в синем–синем море. Худющий, и вправду замученный с виду дракон сверкал чешуей на солнцепеке. Девчонки сгрудились вокруг, все в одинаковых верховых прикидах: черное кожаное мини со стразами и металлической фурнитурой, из–под жилеток выглядывают красные кружевные бюстгальтеры, на ногах сапоги до колен на высоченных шпильках и со шпорами. Плюс экстремальный макияж и маленькие плетки–двухвостки в руках, которыми одни чесались, другие пробовали обмахиваться, третьи шпыняли несчастного дракона, а кое–кто – конкретно Олька и Каролина – стегали друг дружку, сначала в шутку, а теперь уже весьма по–взрослому.
Марисабель благоразумно держалась в стороне. Во–первых, в тени от петеэски. Во–вторых, подальше от конкретно пропотевших назло антиперспирантам и дезикам девок. А в–третьих, без Федора всё равно не начнут. Пускай себе порепетируют, потренируются. На кошках драных.
– Почему опять посторонние в кадре?! В этом бардаке кто–то вообще отвечает за посторонних? Смирнов! Где, я спрашиваю… Очистить мне площадку, живо!!!
Вообще–то левый народ вел себя вполне прилично. Правда, еще с утра один дедок попытался вякнуть нечто возмущенное насчет телевизионщиков, отгородивших себе добрый кусок набережной, но в широких массах понят не был. Народу нравилось. Народ обступил съемочную площадку плотным кольцом, время от времени кто–нибудь пытался поднырнуть под символическое заграждение: ну интересно же! Если б сама Марисабель вот так случайно напоролась на съемки подобного шоу, она по–любому пролезла бы на площадку. И даже в участницы, без всяких там предварительных отборов!
Очкастый Смирнов турнул подальше двух мужиков в майках и белых шортах, вовсю обсуждавших драконьих наездниц и их сексуальные костюмы; вот кретины, знали бы, как в ней жарко, в этой долбаной коже! Жилетку Марисабель давно сняла, оставшись выше пояса в красных кружевах и крестике из четырех ненастоящих рубинов, но с юбочкой и сапогами ничего нельзя было поделать. Хоть бы под ними сыпь не выступила, что ли. Но смотрелось действительно супер, тут мужики не ошибались. И на ней – в десять раз суперовее, чем на других.
Кстати. Она в двадцать пятый раз просканировала взглядом толпу. Ни одной знакомой морды! А ведь должно быть как минимум три. Ну, Бейсик еще ладно, он, как всегда, отпускал двусмысленные шуточки и было непонятно, правда ли он собирается в Срез или опять–таки прикалывается. Но Открывачка! Серьезный же, конкретный пацан, если сказал, то сделал, – и где, спрашивается? А уж как Воробей бил себя в грудь…
Ну и ладно. По правде говоря, у нее были тут виды куда покруче.
– Кто–нибудь звонил Брадаю? Федору звонили, я спрашиваю?!
– Ну?! И когда?!!
Марисабель это тоже интересовало. Вчерашний день принес в активе: один узнавающий взгляд (он же оценивающий: только полные идиотки не чувствуют разницы, но тут имелись оба оттенка); пять–шесть взглядов мимолетных, однако зацепившихся, как ветки акации за платье; одно объятие за талию на съемках, профессиональное, но все–таки; одну фразу «посмотрите все: у Марины получается»; одно прощальное рукопожатие – кажется, чуть более долгое, чем со всеми остальными. Пообщаться с ведущим вне съемочного процесса не вышло: да ладно, не всё же сразу. Марисабель была собой довольна. И ждала.
Съемочная группа ждала тоже. Солнце поднималось всё выше, операторы заботливо прикрывали камеры чехлами и зонтиками, менеджеры нервничали и звонили по мобилкам, Крокодилица орала из–под соломенной шляпы, девчонки по конвейеру лезли на спину сонного дракона, размазывая по щекам поплывшую косметику, девица–фотографша щелкала, как автомат.
– Кто–нибудь раньше с ним работал? Он всегда так?
– Звезда, блин!..
– А может, он тут бабу завел?
– Брадай? Вполне!
– А ты чего вытаращилась? Ты работай, снимай! Может, хоть зажиматься перед объективом перестанут, дурочки…
Марисабель вдруг занервничала. Ясно, что эти фотки пробные, тренировочные, никто не будет их даже печатать, – но кадры же сохраняются в фотоаппарате, и по ним легко можно будет определить, что она продинамила репетицию. Как–то раньше об этом не подумалось. А что если она стукнет, мышь бледная? Полезть? Или уже поздно?
– Привет, Маринка. Давно тут?
Голос был низкий, хрипловатый, единственный в своем роде, но она сразу не поверила. Обернулась. И не поверила уже глазам.
Телеведущий Федор Брадай стоял тут же, в тени, почти невидимый, наверное, издали против яркого солнца. На его бритой голове поблескивали капельки пота, Лицо было осунувшееся, усталое. Глаза в красных прожилках. Несвежая футболка, шорты до колен и пляжные шлепанцы на ногах. Никто его не замечал и не узнавал.
«Маринка»! С ума сойти!!!
Она чуть было не ляпнула что–то вроде «все вас ждут», но вовремя сообразила, что Крокодилица, как только его увидит, заорет примерно то же самое. Ничего не сказала – только улыбнулась нежно и ободряюще. Женское чутье безошибочно подсказывало, что данный мужчина в данный момент нуждается именно в нежности и ободрении.
– Устал, как собака, – бросил Брадай. – Ладно, Мариш. Работаем.
И перед тем как шагнуть под солнце, потрепал ее по щеке!!!
Марисабель лихорадочно завертела головой по сторонам. Ну?! Вы видели?!! Открывачка, Бейсик, Воробей!!! Ну где их носит, кретинов, шестерок, малолеток, черт побери?!
И тут все ее самые сильные девичьи чувства оказались вознаграждены в полном объеме.
Она увидела Дылду.
– Федор!.. – прорезалась Крокодилица. – Я, конечно, не… но все же вас ждут! Света, Люда!!! Костюм, визаж Федору Сергеевичу! И живо, я ж вас поубиваю!!!
Дылда стояла в первых рядах толпы, сдерживая напирающих сзади не хуже волнореза на пляже. Половину ее лица скрывали агромадные очки (писк моды прошлого сезона, сейчас – со скидками на распродажах), но можно было не сомневаться, что всё это время она не отрывала взгляда от нее, Марисабели. И видела!..
– И этим дурочкам поправить грим, быстро! То есть как это нет второго визажиста?! Я сегодня точно кого–нибудь убью!..
Марисабель вышла из тени, эротично помахивая плеткой и не удостоив ни единым взглядом (скрытое наблюдение боковыми локаторами не в счет) ни Дылду – интересно, она здесь одна? – ни операторов, в момент вставших наизготовку, ни девчонок, ошалело рыщущих по съемочной площадке в поисках былой красоты, пегими потеками тона и туши расползающейся по щекам. Их проблемы.
– Так, живенько все наштукатурились! Сами, сами! Нет, вы на них посмотрите! А кто еще должен подтирать ваши?!.
Дальше Крокодилица ударилась в непечатное. Тем временем Федор Брадай уже подходил к парапету, одетый с иголочки, свежий, красивый и демонический. Шустрый мальчик–ассистент вылил на голову спящего дракона ведро морской воды; дракон взвился, отряхнулся, и несколько капель чуть–чуть не долетели до белого костюма ведущего. Мальчику достался такой взгляд, что странно, как он не умер на месте.
– Почему не работаем? – спросил Брадай. – У меня сегодня по контракту час. Я попросил бы.
Фотографша неосторожно хмыкнула. Крокодилица бросилась ее убивать. Так тебе и надо, мстительно (за что? – а, неважно) подумала Марисабель.
Дылда смотрела. Что опять–таки добавляло драйву.
Марисабель прошла к парапету, надевая на ходу кожаную жилетку – если умеючи, это получается не менее сексуально, чем раздеваться, – и остановилась возле драконьего хвоста, напротив ведущего. Все камеры снимали ее – только ее одну! И сам великолепный Федор Брадай на глазах у Дылды, у всей набережной и всей страны улыбнулся ей навстречу.
– Сегодня мы приготовили для наших участниц непростое и даже опасное задание, – заговорил он профессиональным бархатом. – Хотел бы я посмотреть на ту амазонку, которая не побоится первой оседлать дикого, подчеркиваю, неинициированного дракона! Марина, это будете вы?
А кто же еще? Остальные либо толпились вокруг гримерши Люды, отдавливая друг другу сапоги и обрывая стразы, либо делали козьи морды над пудреницами, занимаясь косметической самодеятельностью. Даже где–то жаль, что на них не хватило камер.
– Я попробую, – скромно сказала она.
Дракон поднял на Марисабель мутный взгляд. Ему было пофиг. А зато Брадай поддержал ее за щиколотку возле шпоры! И улыбка на камеры! И в объектив этой, недоубитой в силу своей востребованности в съемочном процессе…
– Как ощущения, Марина?
– Кайф!!! – звонко закричала она, взмахивая плеткой над драконьей головой.
И не соврала.
Но слезать оказалось страшно. Драконий бок круто уходил вниз, наверняка скользкий и холодный – б–р–р–р! – а седло было слишком маленьким, чтобы как следует опереться ладонями и спрыгнуть, будто с подоконника. Марисабель спустила ногу, едва достав до стремени, аккуратно перенесла на нее тяжесть тела, отпустила руки и… Каблук соскользнул, юбочка прокатилась по неожиданно теплой чешуе, перед глазами прыгнули море–небо–толпа–камеры–Крокодилица–девки–парапет – и, разумеется, она завизжали диким голосом..
И пришла в себя, намертво вцепившись руками и ногами в шею и бедра Федора Брадая.
Многочисленные камеры останавливали прекрасное мгновение. За что им вполне можно было простить несомненную фиксацию недавнего позора. Разве женщина не имеет права на слабость? Марисабель прицельно улыбнулась в каждый объектив. Снимайте, снимайте, красиво же: черная кожа, белый костюм… Затем обернулась к Федору (к Феде… нет, Федя – не звучит, пускай так и будет Федор) и улыбнулась уже ему, лично, интимно. И, ободренная ответной улыбкой (профессиональной или не только?) рискнула пощекотать ему спину рукояткой плетки. Со спины его, кажется, не снимали.
Косметически отремонтированные девки толкались у парапета, воюя за место в очереди. Следующей полезла на драконью спину Славка, она побывала там уже раза три, с потому отработала номер гладко и скучно, не прибегая с помощи ведущего. Славке наступала на шпоры Ленка, устрашающая в самодельных стрелках, залезающих на виски… Дальше стало совсем неинтересно.
Марисабель снова подалась было в тень, однако тень укоротилась до неровного пятна под ногами у оператора, который к тому же замахал руками и шепотом заорал, матерясь, что работает петеэска. Ну и ладно, не очень–то и хотелось. Поискала глазами Дылду: интересно, та видела ее, Марисабель, на руках у ведущего – или умотала раньше, обзавидовавшись по самое не могу? Да нет, вон она торчит и своих очках и дурацком блейзере.
А вот пацанов по–прежнему не было видно. Может, Дылда в курсе? Боковым – даже, скорее, задним – зрением Марисабель заметила, как та шагнула было вперед и даже чуть нагнулась, явно примериваясь пролезть под ограждение, но затем передумала, отступила. Дылда всегда такая. Она не рискнет. Придется самой.
Весело размахивая плеткой, она пересекла съемочную площадку.
– Привет, Дылда.
– Привет.
– Ты здесь что?.. В смысле, в Срезе?
– Мы здесь отдыхаем.
«Мы»… Так–так, любопытненько. Хотя, скорее всего, ничего интересного, просто она тут с предками. Уточнять Марисабель не стала.
– А–а, понятно. Наши пацаны тебе случайно не попадались?
Видимая из–под козырька и очков часть Дылдиного лица скривилась: понимать это можно было по–разному. В зеркальных стеклах отражалось море, парапет и девки, залезающие на дракона; хвостик очереди уже укоротился, как полуденная тень. Скоро Федор освободится. И надо будет срочно закреплять достигнутый сегодня успех: расслаблений и провисов на ранней стадии взаимоотношений допускать ни в коем случае нельзя.
Дылда шевельнула губами: хотела что–то сказать и передумала. Как всегда.
– Если встретишь тут Открывачку или Воробья, передай им… – Марисабель задумалась: что бы такого передать? – Короче, скажешь, что у меня всё о'кей. Снимаюсь в реалити–шоу…
– Они в курсе, – бросила Дылда.
Значит, пацанов она видела. Ну и где их тогда, спрашивается, носит?! Весь город, кажется, успел с утра перетусоваться тут на набережной, а они… Ладно–ладно.
– И вообще, – улыбнулась как можно шире, а потом обернулась через плечо и позвала: – Федор Сергеевич! Федор!..
Риск был колоссальный. Но, кто не рискует… вот Дылда, например, не рискнула, наверное, ни разу в жизни. А вот она, Марисабель, прекрасно понимая, что может сейчас нарваться на маты Крокодилицы, выволочку и даже позорно–показательное изгнание из шоу (на глазах равнодушного Брадая и злорадной Дылды), потерять и все достигнутое, и то, что лишь наклевывается, – все–таки крикнула.
Ведущий посмотрел в ее сторону, поднял раскрытую ладонь. Кивнул на дракона, чью спину еще седлала последняя участница. Глянул на часы.
Марисабель ликующе обернулась к Дылде. Видала?!
Дылдины очки отражали много чего, но только не ее эмоции. Которых на самом деле у этой истерички хватало, даже слишком, уж Марисабель–то знала ее как облупленную. Молчи–молчи. Проникайся.
– А Стару что–нибудь передать?
– Чего?
Губы Дылды расползлись в нехорошей улыбке:
– Сережу я точно увижу раньше, чем тех придурков, – пояснила она. – Ну так что?
Марисабель прикусила губу; зубы наверняка измазались в помаде.
Или она врет?
Солнце лупило отвесно, с немыслимой силой, ноги ерзали внутри сапог в липком поту, под юбкой зудело, непокрытая голова раскалывалась, и хотелось сорвать с Дылды ее идиотский блейзер. С чего это вдруг она увидит Стара?.. «Мы»?! Да нет, не может быть, с какой бы стати он… И по контракту не отойти ни на шаг от съемочной группы, торчишь тут, как в плену, будто в заложниках. А вечером они вдвоем будут смотреть по телику у себя в номере, как она визжит, падая со спины дракона. Смотреть, прикалываться – а потом…
– Ты что–то хотела, Марина?
Бархатный голос телеведущего щекотнул шею, а его лицо почти без искажения отразилось в Дылдиных очках. Марисабель приободрилась, подтянулась. Сам Федор Брадай! – подошел узнать, чего она хотела!!! И пусть эта дурочка расскажет своему…
Или все–таки не своему?
– Это моя подруга, Федор… Сергеевич, – она улыбнулась, разворачиваясь ему навстречу. – Катя. Мы совершенно случайно встретились тут. Интересно, правда?
– Интересно.
Дылда сняла очки. Потом надела опять, и правильно с делала. Ее физиономию вообще можно показывать людям только частями.
– Интересно, – еще раз пробормотал Брадай. – Юля!!!
На громовой зов подбежала, отдуваясь, Крокодилица.
Выражение морды лица у нее было такое, что Марисабель зажмурилась. В темноте довольно четко обрисовались лимонно–желтые силуэты Дылды, какого–то толстого дядечки, фонарного столба и – накладкой, светло–сиреневым – дракона на ажурном парапете. А за кадром звучал бархатный голос:
– Петеэску развернуть. Звукооператоров сюда. Нет, девочкам не проще перейти. Где они, по–вашему, могли случайно встретиться: на огороженной площадке? Что?..
Голоса Крокодилицы, как правило оглушительного, она не расслышала.
– Мне плевать, что там у вас по сценарию. Мы, кажется, снимаем реалити–шоу. Ваши постановочные сцены – это детский лепет и гарантия провала. А у меня имя. Я Федор Брадай! Так что работаем. И поживее!..
Марисабель открыла глаза и увидела, как Дылда нервно вертит в руках блейзер, мучительно решая, надевать ли его обратно.
Вот блин.
* * *
– Ну что, поднимаешься, дочка? Сама просила.
Она разлепила глаза. Увидела ряды параллельных темно–серых и светло–серых полосок… жалюзи?.. Раннее утро. И она просила сама.
Снилась сплошная эротика. Пружинистые волосатые животы в ряд вместо подушек, бритые головы, по–детски прижимающиеся к груди, стриптиз в исполнении жгучего юноши с банданой на пол–лица, непристойные рисунки на классной доске – кто?! Вытереть немедленно!!! – и чьи–то руки в школьном пиджаке, обнимающие со спины, и море, и снова упругий мужской живот, уже в роли надувного матраса… До собственно процесса так и не дошло. Жаль.
Ерунда какая–то. Эва села в кровати, передернула плечами. Снов подобного содержания стыдиться глупо, а вот мыслей, которые возникают уже после пробуждения, но еще под впечатлением… н–да. Почему не получается сразу, в один момент переключиться на реальность?
