Текст книги "Письма полковнику"

ГЛАВА V

– Да нет, ножик все–таки был, – задумчиво произнесла она – Не полный же ты идиот.

– Ты думаешь? – слегка воспрял Толик.

Выглядел он неважно: красные глаза, слипшиеся ресницы, бритая голова словно подернулась сизым слоем плесени, футболка и шорты первые попавшиеся, несвежие: ни с стиля, ни куража. На ночных снимках рядом с училкой (если это и в самом деле она; с ума сойти!) он вышел куда так интереснее. Что нам стоит? – умеючи и хорошей оптикой. Она, Маша, ухитрилась выбрать прикольные ракурсы, эти фотки и в фотошоп загонять не надо.

Сейчас они поникли головами вниз, зажатые между двумя не очень чистыми Толиковыми пальцами. И на фига, спрашивается, было печатать их втихаря на студийной технике, если ему по барабану?

– А куда он его в таком случае дел?

– Чего? – Она еле врубилась в смысл вопроса. – А, нож… в рукав спрятал, мало ли.

– Он был с короткими рукавами.

– Какой же ты зануда… Значит, в карман сунул, той штуки, которая у него на локте висела. Элементарно.

– Ты сняла?

– Что?

Толик сорвался с места, заходил туда–сюда по горячим плитам набережной; внутри у него бурлило, пузырилось и посвистывало, как в закипающем чайнике. Нет, ну какого черта? Наконец–то законный перерыв между съемками, стадо звездулеток давно плещется в море, а она… А всего–то надо было – послав его вчера подальше, быть последовательной и никуда не идти. Тогда бы сейчас она с чистой совестью считала, что у Толика окончательно поехала крыша под раскаленным солнцем.

– Слушай, а пошли на пляж. Там поговорим.

Взвился, подпрыгнул, словно крышка чайника, дошедшего до кондиции:

– Какой пляж?! Меня хотели… хотят убить, а ты…

Обреченно вздохнула:

– Хорошо. В тень хоть отойти можно?

Выбросив часть пара, Толик позволил увести себя в кафешку под открытым небом, вернее, «Под платаном». Маша прониклась этим заведением еще во время съемок, разглядев его в подробностях через объектив: столики сгрудились вокруг толстенного ствола, в дупле помещается автомат для разлива пива, а мощная крона не пропускает солнца. Взяла им обоим по светлому, уселась напротив Толика, закурила. Красота. Не хуже пляжа. Если б еще Толиковы проблемы оказались, как всегда, виртуальными, словно интернет–издание «По следам»…

Вряд ли. Она сама видела.

– Ты сняла?!

– Кое–что. Но там брак, почти ничего не видно.

– Где фотки?

– В аппарате. Я не стала печатать.

– Эту хрень печатала, а те не стала?!

Он с размаху бросил веер фотографий на стол, будто проигравшийся картежник. Огни, танцующие пары, женщина в красном платье с бокалом красного вина… И сам Толик, мачо хоть куда: и не скажешь, что поджилки у него трясутся, а морда из последних сил сохраняет подобие кир ича. Она, Маша, старалась, а он… Вот гад.

– Договорились, – она сгребла снимки со стола. – Больше я никакой хрени не печатаю и не снимаю. Пускай обломаются.

– Ты что?! Они же меня… то есть нас…

– Тебя, Толик. Тебя они запугали. А меня – нет.

Он засопел, подходя к новой точке кипения, но сдержался, залив ее длинным глотком пива. Облизал пену с губ, Протянул руку:

– Покажи.

Маша показала, с трудом добыв нужные кадры из–под нескончаемых нимфеток верхом на драконе. Толик усердно вертел в руках фотоаппарат, пытаясь найти угол, под которым несколько темных фигур на темном фоне чуть меньше отсвечивали бы на крохотном мониторе. По правде говоря, тут она действительно лажанулась. Фокусное расстояние слишком длинное, вспышка не взяла, да и выдержку ночного режима не получилось додержать до конца… короче, фотки уже не вытянешь. Да и смысл? Самое разумное – вообще выйти нафиг из чужой игры с непонятными правилами. Она, Маша, с самого начала не могла врубиться, зачем лично ей какая–то дочь какого–то полковника…

– Они сказали, что им от тебя конкретно нужно?

– Ну… В общем, чтобы я продолжал с ней встречаться. А всю информацию сливал им… то есть согласовывал. И фотки. Дай сюда, кстати.

А нефиг было швыряться. Маша выдернула пачку снимков прямо из–под его липких пальцев. Аккуратно сложила, убрала в сумку и демонстративно застегнула молнию.

– Ты чего?!

– Того. Со мной они не договаривались. Пускай попробуют, посмотрим, как это у них получится. Я все–таки не фигней страдаю, а работаю в составе съемочной группы, и чтобы до меня добраться, сначала нужно поиметь дело… да хотя бы с нашей зампродюсершей, – она прыснула, представив себе эту сцену. Отпила пива:

– Разумеется, за тобой по ночам я больше не шастаю. Да и днем тоже, сорри. Купи себе новую мыльницу, если хочешь. А лучше всего – мотай в Исходник. Уже. Сегодняшним телепортом.

– Я им говорил, что уеду. Не катит.

Прозвучало похоронно. Смотреть на Толика было почти так же жалко, как на давешнего дракона, замученного задницами звездулеток. Нет, бросать его на произвол судьбы с особым цинизмом Маша не собиралась. Но что поделаешь, если это сейчас и вправду самый вменяемый выход из идиотской ситуации?

– Кто они вообще такие?

Он шмыгнул носом:

– А фиг их знает. Но это они подвешивали тогда наш сервер… и еще грузовик, помнишь? Они, сто процентов.

– С чего ты взял?

Толик вытаращил глаза. Несколько раз хлопнул ресницами; ему, как всегда, шло. И ляпнул:

– Принцип Оккама.

– Ась?

– Нет, Машка, ну ты совсем отупела со своим отстойным телешоу, – в Толиковом голосе прорезалось привычное занудство; хороший признак. – Принцип Оккама заключается в том, чтобы не умножать сущности без надобности. Занимаясь делом Лилового полковника, мы перешли кому–то дорогу. Сначала они хотели меня убрать, а потом…

– А смысл?

Маша вытащила еще одну сигарету, щелкнула зажигалкой, затянулась. Толик поморщился; во–во, таких не берут в шерлок–холмсы. Кстати, о существовании Оккама, его принципа и прочей ерунды она тоже слышала, не надо ля–ля, но подобная информация еще никому не заменяла собственных мозгов. Глянула на часы: до объявленного сбора съемочной группы оставалось всего ничего, искупаться уже не придется. Придется вникать в то мерзковатое на вкус и запах, куда Толик умудрился влипнуть по самое не могу.

– Неувязочка, – пояснила она. – Либо ты им нужен живой, либо нет. Или же это разные конторы. Давай разбе ремся, кто и чего может хотеть от нашей училки.

– Откуда я знаю?

– А ты подумай, это полезно. Начнем с того, чего ты сам от нее хочешь?

– Ну ни фига себе! – Толик закашлялся, наверное, пиво пошло не в то горло. – Машка! Мы же ведем эту тему уже черт–те…

– Вот я и спрашиваю. Какого хрена ты в нее вцепился? В чем там фишка? Сорри, до меня так и не дошло. Ну, застрелился старик, который когда–то, давно и неправда…

– Он не застрелился, его замочили.

– Уже легче. Поехали дальше. Из–за чего его могли убить?

– Машка!!! Я же об этом еще в первой подаче писал!

– Ну, знаешь, если б я читала всё, к чему делаю снимки… тем более такую пургу. Извини. Рассказывай, – она вы тряхнула в рот остатки пены и отодвинула бокал. – Кстати, за пиво заплатишь?

Толик сделал козью морду; ладно–ладно, не жлобись. Пиво в Срезе наверняка дороже коньяка в Исходнике, а он, кстати, еще должен ей за те снимки с чердака, не считая последней серии фотографий в сумке, которые он в конце концов таки получит, не на стенку же их вешать. И это не вспоминая о бездарно растраченном перерыве.

– Николас Роверта, он же Лиловый полковник, – заговорил Толик, щупая задний карман, – был признан преступником против человечества во всех международных судах. Любая страна, куда бы он попробовал бежать, должна была выслать его на родину, в руки благодарных соотечественников. А наша тогдашняя власть его не выдала. Думаешь, по идейным соображениям? Сомневаюсь. Он их подкупил. Чем–то очень жирным. Тем, что осталось у него после низложения, конфискации имущества, интернационализации Среза… Ой!

– Тепло, – подбодрила Маша. – Ну?

Толик поднял глаза от раскрытого бумажника. Взгляд был трагический:

– Карточка… сперли.

– Покажи, – он протянул ей бумажник, явно на что–то надеясь; вот несчастье. – Ты рассказывай, рассказывай.

– Да что тут… В этом и фишка: что именно у него осталось. Если убивают старика, то по–любому из–за наследства. «Наследство Лилового полковника» – звучит, скажи? Я хотел так финальную подачу назвать… Ну что там?!

– На пиво не хватит, – она бросила на стол две жалкие бумажки и горсть мелочи. – Это что, все твои деньги?

– Так ведь с завтрашнего дня открывается грантовый лимит на следующий мес… ой. Черт, надо же позвонить, чтобы карточку заблокировали…

Толик рванул с шеи мобилку, словно последнюю гранату. Локоть с размаху врезался в его недопитый бокал, пиво фонтаном хлестнуло на белые брюки барышни за соседним столиком, а осколки стекла засверкали у корней платана, как стразы на юбчонках звездулеток. Барышня истошно завизжала; ну, это, допустим, пофиг, а вот за бокал придется платить или спишут в бой? Маша вздохнула.

– Банк в Исходнике, – напомнила она. – Хрен дозвонишься. Только из пункта телепорт–связи.

Толик подорвался:

– Пошли!

Из–за толстого ствола платана выглянул официант. Она вздохнула еще глубже:

– А смысл? Новую карточку ты все равно отсюда не оформишь. И потом, они же сказали тебе, что сами будут теперь твоими грантодателями.

– Думаешь, это они?

– А на фига умножать ненужные сущности?

Он сел. Побарабанил пальцами по столу, сложил столбиком мелочь. А затем на его лице – ничего себе! – проступила гримаса полного удовлетворения:

– Если так, то да. И нож он мог куда–нибудь спрятать, раз профессионал.

Подошел официант с метелкой и совком. Аккуратно сгреб осколки, выслушал вопли барышни в пятнистых брюках, никак не отреагировал, ушел, держа совок на весу, секунд через двадцать вернулся с кожаной папочкой, тисненной под древесную кору. Маша заглянула внутрь, сравнила сумму на счете с бумажками на столе и вздохнула в третий раз. Мысль потихоньку смыться и в дальнейшем обходить «Под платаном» сто двадцать пятой дорогой разбилась о мрачное выражение официантской морды лица. Полезла за кошельком.

Они вышли из–под платана и двинулись вдоль парапета в направлении съемочной площадки. Палящее солнце слегка уравновешивалось послеобеденным бризом. Толик выглядел посвежевшим и воспрявшим. Все свои бумажки и монетки он оставил официанту на чай, а полное отсутствие денег – совсем не то же самое, что их нехватка, этот фокус Маша знала по себе. Когда денег нет вообще, торжествует легкость, свобода и пофигизм. Притом, что все реальные проблемы не только остаются, но и усугубляются.

– Мы остановились на полковничьем наследстве, – на помнила она. – Ты выяснил хотя бы примерно, что оно такое?

– А хрен его знает. Она не говорит. Всё время съезжает на какую–то ерунду, а напрямую допрашивать тоже не хочется, чтобы не спугнуть.

Маша усмехнулась:

– Ты же с ней переспать собирался! Облом, да?

– И ничего не облом! – обиделся, надо же. – Если хочешь знать, при желании я бы уже… конечно, фригидная старуха, противно. Но не в том дело. Я вот думаю…

– Они обломались тоже, – задумчиво констатировала Маша. – Понимаешь? Им же наверняка нужна от нее та же самая информация. Вот они и хотят тебя использовать. Как молодую эротическую силу.

– Перестань.

– А куда ты теперь денешься? Они твои единственные грантодатели.

– Перестань, говорю! Дело в том, что их очень зацепили твои фотки. Те, с чердака, не на день рождения, а в следующий раз, помнишь, Машка? Мы с тобой вышли на что–то очень важное и сами не заметили, как последние лохи. Что там конкретно было?

– Бомж.

– При чем тут бомж… У тебя те кадры в аппарате сохранились?

– Смеешься? Сколько там, по–твоему, памяти?

– Блин. А Интернета в Срезе нет. Вспоминай, Машка, ну!

– И что это даст?

– Как что? Мы тогда раскрутим тему до конца! Индекс цитируемости будет – во!

Толик раскинул руки в типическом рыбацком жесте, не рассчитал и со всего размаху саданулся о парапет. Зашипел сквозь зубы, тряся ушибленной кистью.

– Какой индекс цитируемости, – вздохнула Маша, – если они требуют от тебя сливать информацию. Думаешь, для того, чтобы ее обнародовать? Ага, два раза. Они же сами наверняка и того… Лилового полковника.

– Нет.

– Откуда ты знаешь?

– Я спрашивал.

Маша присвистнула. Вообще–то наивность Толику шла, особенно раньше, до радикальной смены имиджа. Черт возьми. Проболтали битый час попусту, так, по сути, ничего и не решив.

Прямо по курсу замаячило столпотворение. Интересно, звездулетки уже собрались – или неработающая петеэска под присмотром камуфляжников сама по себе вызывает в народе живой интерес? На всякий случай Маша ускорила шаги. Толик тоже пошел быстрее, даже забежал чуть–чуть вперед.

– А что ты предлагаешь? – Его голос опять отдавал занудным нытьем. – По–твоему, мы в безвыходной ситуации, да? Вернее, я один?! Ты где–то права, в таких случаях крысы…

– У тебя сегодня свидание? – Крыс Маша пропустило мимо ушей: давно привыкла прощать ему и не такие закидоны. – Так вот…

– Сегодня она не может. Завтра.

– Советую обо всем ей рассказать. Тебе сейчас гораздо выгоднее быть при ней не соглядатаем, а союзником. Она знает по–любому больше нас с тобой, и вообще, по–моему, умная женщина. Держи, – расстегнув на ходу сумку, протянула ему стопку фотографий. – И красивая.

– Машка!!!

Толик затормозил так резко, что его подошвы взвизгнули о плиты набережной, как автомобильные шины. Схватил ее за руку и дернул на себя; Маша еле удержалась на ногах, а главное – соскользнув с плеча, накренилась расстегнутая сумка, и оттуда едва не посыпались на землю дорогущие объективы и бленды!.. Застегнула молнию и медленно обернулась к нему – киллер к будущему покойнику.

Покойнику, правда, было пофиг:

– Смотри! Узнаешь?! Это он!!!

Никто не учил его в детстве, что показывать пальцем нехорошо, а потому Маша без труда определила в толпе объект столь сильных эмоций. Парень сидел на лавочке, свернув шею, как все, в сторону съемочной площадки и вытянув безразмерные ноги в кроссовках, но без носков. Здоровенный, хоть и совсем мальчишка, чуть ли не школьник. Ну да, он же учится в ее классе. День рождения… точно, он.

Кивнула.

– Он там был, – возбужденно зашептал Толик. – В подъезде. Ты тогда лопухнулась, не сняла – а он как раз… И сервер нам, кстати, подвесили тоже в честь фоток с этим пацаном! А теперь он здесь. Все сходится, Машка! На нем – всё сходится!..

Она пожала плечами:

– Ну так вперед.

Двинулась дальше: перерыв по–любому закончился, и нарываться на темперамент зампродюсерши хотелось меньше всего. Но Толик снова удержал ее, дернув за локоть, к счастью, без катастрофических последствий. И опять указал на парня со скамейки – уже не пальцем, а движением подоородка:

– Сними.

Да ради бога. Маша сняла крышку с объектива, прищурилась в видоискатель и добросовестно щелкнула четыре раза подряд.

* * *

Претендент отстал. Настолько, что, обернувшись, она нигде его не увидела. Правда, слепило солнце, отражаясь от водной ряби, да и крылья, белые и перистые, как облака, закрывали порядочный сегмент обзора. Ничего, догонит.

Было хорошо. После жара и духоты тезеллитового поля – огромное небо, много–много воздуха и зыбкая пленка моря под ногами. Последнее ощущение, нереальное, как полет во сне, Эва, оказывается, совсем забыла.

Азы управления водными крыльями она подзабыла тоже. Надо было все–таки пройти полный курс обучения для новичков, а не бравировать перед претендентом. До сих пор всё шло гладко – и вот на тебе. Оглядываясь, она сбила угол левого крыла, установленный инструктором на пирсе и с тех пор неизменный. Погрешность в несколько градусов сработала мгновенно: Эва переломилась в пояснице, дала крен, словно катер с пробоиной, и по колено ушла под воду.

Над головой зашуршали, ехидно зашушукались перья. Выровнять угол было, в принципе, нетрудно, но как выдернуть ноги из моря, чтобы ступни снова еле касались водной пленки? Взмахнула обоими крыльями, старательно подражая взлетающей птице или дракону. Погрузилась по пояс.

А претендент отстал.

Когда на берегу инструктор спрашивал Эву, что делать в случае потери равновесия, она сообщила со знанием дела, что изменит градус наклона противоположного крыла на пропорциональный углу крена и т. д и т. п. Инструктор хмыкнул. Правильный ответ звучал проще: распластать крылья по воде и ждать спасателей.

Так она и сделала. Надеясь, правда, что до спасателей не дойдет. Где он, этот претендент?

Теперь, когда ее подбородок касался воды, а незаметная раньше зыбь так и норовила плеснуть в лицо, пейзаж вокруг стал совсем другим. Гребневой хребет резко потерял высоту, превратившись в ряд пологих уступов над горизонтом, берег с набережной и пляжами вдали преобразился в условную линию, исчезли катера, яхты, лодки, катамараны и драконы, которыми только что пестрела акватории. В водном пространстве, тесно очерченном новым горизонтом, не было ни души – насколько позволяли видеть крылья, снова закрывшие часть бокового обзора. Перья встали торчком, жадно впитывая солнце.

– Устала?.. уф–ф!

От неожиданности она чуть не вскрикнула. Хлопнула крыльями по воде, подняв концентрические волны, и сама глотнула добрую кружку соленой воды. Отплевываясь, засмеялась: с нервами надо что–то делать. Нет, ну разве так можно?..

Претендент тоже смеялся – меньше чем в полуметре, глаза в глаза. Его волосы, гладкие после нырка, шевелились, как живые, поднимаясь надо лбом спутанной гривой. Крылья были сложены за спиной, перья спрятаны, обтекаемая поверхность поблескивала сквозь воду, делая его похожим на черепаху, а еще больше на жука–плавунца. Вот это фокус!.. впрочем, когда–то она тоже так умела.

– Давай отдохнем, – отфыркиваясь, согласился претендент. – Только руки освободи. А крылья пускай подзарядятся, оно нелишне.

Пока Эва путалась в сложной системе креплений, застежек и предохранителей, претендент пошевелил у себя под грудью, и крылья выстрелили в стороны, будто два зонта, разворачиваясь и одновременно ощетиниваясь перьями; брызнула мельчайшая водная пыль, в ее облаке на мгновение проступила радуга. Крылья распластались по воде, а мужчина протянул руки навстречу ее рукам.

«Мы похожи на двух полудохлых чаек–мутантов, – подумала Эва. – С точки зрения какого–нибудь дракона, пролетающего сверху».

– А ты, значит, прибыла в Срез вовсе не отдыхать, – сказал претендент. – Ну–ну, расслабься. Сейчас–то можно.

Эва попыталась; однако напряжение держалось крепко, пожалуй, получше, чем крылья. Надеясь хоть немного его замаскировать, пощекотала пальцем мужскую ладонь, пробежалась по линии жизни к запястью. Ничего особенного виду не имеет. Наверное.

– Можно, – улыбнулась, кивнув мокрыми ресницами; а теперь побольше подтекстов за каждым словом. – Я обычно и стараюсь совмещать. Особенно в таких удачных командировках, как эта.

– Ну и как тебе наши разработки?

Голос звучал безмятежно, с легкой снисходительностью. За которой могло ничего и не скрываться, кроме ощущения превосходства в заведомо мужской, недоступной женскому пониманию сфере. Допустим.

– Пытаюсь вникнуть. Петер обещал мне экскурсию в шурф.

Получилось достаточно двусмысленно. Претендент приревновал, крепче сжав ее запястья:

– Пит?! И что ты думаешь увидеть в его недодолбленных шурфах? Да на всей анхелевской разработке нет ни единого участка колониальных времен!

– А на твоей есть?

– Спрашиваешь!

Претендент просиял на тридцать два зуба, как если бы тут и вправду было чем гордиться. Маленькая волна, откатившись от Эвиного крыла, плеснула ему точно в рот. Отплевывался он смешно, мотая кудлатой головой, как мокрый пес.

– Хорошо, посмотрим, – бросила Эва удобное словцо: оно могло означать как конкретное действие будущего времени, так и его далеко не гарантированную возможность. – Я что–то замерзла. Полетели?

Расчет строился на том, чтобы претендент поднялся на ноги, не выпуская ее запястий, но, увы, не сработал: наоборот, он убрал руки и принялся вдевать их в крепления крыльевых суставов. Вздохнув, Эва занялась тем же с переменным успехом. Крылья покачивались на воде и она никак не могла попасть в нужную петлю.

Р–раз! – взмахнув крыльями, претендент взвился вверх, и прямо перед глазами замаячили его загорелые волосатые ноги; на ступни накатывались прозрачные волны, как будто он стоял на мелководье или подводном камне. А она барахталась перед ним, простертая на поверхности моря, словно рабыня или невольница: каков праздник для мужского самолюбия!.. глупость. Во всяком случае, ее это идиотское положение ничуть не уязвляет. Ни капельки.

Хоть бы руку протянул, что ли.

– Крылья разведи пошире, – сказал он. – Еще шире, под отрицательным углом. А теперь синхронно вверх. Да нет, не так. Не дергайся, ты же накопила уйму энергии. Они сами тебя поднимут.

Инструктор нашелся. Досада усугублялась тем, что приходилось стараться изо всех сил, как можно точнее следуя его указаниям. Эва снова взмахнула крыльями слишком резко, приподнялась в воздух, как подраненная птица, и снова упала с плеском, успев разглядеть в упор упругий живот, поросший пегим волосом; потянулась цепочка совершенно лишних ассоциаций. Но в этот момент крылья сами собой, без какого–либо ее участия развернулись, поймали воздушный поток – и она легко взмыла над морем.

Бриз ударил в мокрое тело, прошивая его ледяными иглами и одновременно высушивая, лаская кожу. Закачалась зыбкая пленка воды под ногами. Горизонт резко расширил свои границы, принимая в них подножие Гребневого хребта в ожерелье прибоя, яркую ленту набережной, крылатый катер далеко в море, пестроту мелких плавсредств и драконьих спин, смеющиеся глаза претендента.

– Полетели! – Он махнул рукой в сторону хребта. – Покажу тебе, что обещал.

Она выставила нужные углы крыльев; вроде бы получилось. Заскользила за широкой спиной претендента, стараясь неизвестно зачем, – так школьницы ходят в коридоре по одной половице – попадать в его след, в расходящиеся по сине–зеленой ряби длинные водяные усы.

Претендент. Один из. Старше других, голубоглазый, с проседью в бороде. Осведомленный, в отличие от остальных (она надеялась, что в отличие), о ее интересе к тезеллитовым разработкам. Соответственно, и сам по легенде – разработчик. Это логично. Самый несложный и беспроигрышный вариант. На месте тех, чьи интересы он представляет, она бы тоже сделала именно так.

Он осторожнее прочих. Все они уже, с той или иной степенью откровенности и напора, пытались свернуть разговор на Лилового полковника, когда–то единолично владевшего всей этой красотой и роскошью, просторами и ресурсами – Срезом. И, возможно, чем–то еще?..

Пока и он будет окольными путями пытаться это у нее выведать – она узнает от него всё.

Всё, что нужно ей.

Гребневой хребет приближался. В этом ракурсе он выглядел отвесной стеной светло–коричневой слоистой породы, прошитой вертикальными трещинами и разломами. Над обрывом, словно буйная шевелюра, нависала узкая полоска растительности; следующий за ним уступ уже казался пятнистым от темной зелени, а дальний сплошь порос лесом. Отдельные деревца и кустарники пытались удержаться и на самом обрыве, корнями углубляя трещины и раскачивая камни, которые время от времени срывались вниз, в мешанину скал у его подножия.

Волны, совсем незаметные в открытом море, здесь набирали силу и разбивались вдребезги, сбитые с толку каменным хаосом. Веера брызг периодически захлестывали нижнюю часть стены, поросшую водорослями. Эва догнала своего спутника и, копируя его движения, наискось опустила крылья; притормозила. Приблизиться тут к берегу было невозможно. И претендент об этом знал.

– Прибой, – констатировал он. – Жаль, вот если б на драконе полетели… Говоришь, не любишь драконов?.. Или, может, боишься? – Он сверкнул насмешливыми искрами и с лазах.

– Не люблю, – бросила она.

– Напрасно. Ну да ладно… постой. Если я не ошибся с местом – а не должен бы – то это здесь, метров десять–пятнадцать в общей сложности. Можно попробовать поднырнуть, – он прищурился и, вытянув руку, провел пальцем пунктир по воображаемому фарватеру. – Жди меня тут. Я сейчас.

Нажал что–то в сплетении ремней и замков на груди – и враз потерял зыбкую опору под ногами, погрузился «солдатиком» в воду, сложив надкрылья жука–плавунца. Выпуклая поверхность блеснула под водой, ушла в глубину, удаляясь, меняя цвет. Последними мелькнули бледные пятки. Эва осталась одна.

Прибой разбивался о беспорядочные камни, и его звук тоже рассыпался, дробился, теряя размеренность и ритм. Скала выглядела совершенно неприступной: странно, что подножие Гребневого хребта оставили как есть, не срыли до основания, не засыпали пляжем, не вырубили в скале удобные ступеньки…

Неприметная зыбь под ногами начала горбиться изнутри, обнаруживая зародыши будущих волн. Эва забеспокоилась: море потихоньку, но вполне серьезно пододвигало ее к прибрежным скалам. Произвести какие–то манипуляции с крыльями она не решалась. Где он? Куда он запропастился, этот водоплавающий претендент?!

Сколько времени прошло с тех пор, как он нырнул?..

Она по–настоящему занервничала. В полосе прибоя, в мутной взвеси из песка, водорослей и пузырьков воздуха он запросто мог потерять ориентировку, врезаться в скалу или еще хуже – зацепиться за что–нибудь своими жучиными надкрыльями, пускай сложенными, но всё равно не приспособленными для такого плавания. Он говорил – поднырнуть: значит, имел в виду какой–то подводный тоннель или проход?.. И не был уверен на все сто, что узнал место. А если он застрял в узкой, никуда не ведущей расщелине?! – так по–глупому, случайно, нелепо, как и происходит большинство трагедий. Обдирая кожу о камни, срывая с плеч ремни, а с пальцев ногти. Не пуская воду в легкие – долго. Минуту, две, две с половиной…

Сколько прошло времени?! Почему она не засекла?!!

– Красс! – крикнула пробно, вполголоса. Как ей показалось – совсем беззвучно.

И громче:

– Красс!!!

Шевельнула крыльями, не зная толком, собирается ли расправить их или сложить, как он, за спиной. Разумеется, тут же провалилась под воду, как в колодец; уже достаточно высокая приливная волна захлестнула ее с головой. Эва беспорядочно забилась, пытаясь одновременно глотнуть воздуха, распластать крылья по воде, сбросить их вообще, понять, в какой стороне берег, убрать мокрые волосы, залепившие лицо…

– Ева! Господи, что с тобой?

Первым делом она отметила, что он почти не задыхается. А потом вцепилась в его жилистую руку, подтянулась, и волны перестали, наконец, захлестывать нос и глаза. Провела свободной рукой по лицу, сдвигая волосы. Отыскала его глаза – смеющиеся, как всегда.

– Красс…

– Опять не справилась с управлением? – Его волосы и борода курчавились, освобождаясь от воды. – Ничего. Как–нибудь я тебя научу. Отдыхай, и полетели обратно. Только давай отгребем от берега, а то на камни снесет.

– А туда, – послушно развернувшись спиной к берегу, Эва махнула рукой через плечо, – не получилось проплыть?..

– Почему, получилось, – отозвался Красс. – Но с тобой я бы не рискнул. Хотя жаль, конечно. Такой сюрприз задумал – а из–за этого чертова прибоя…

– Расскажи.

– Раньше туда был проход с берега, – он плыл рядом, загребая одной рукой, а другой поддерживая ее крыло. – Но потом часть хребта срезали под разработки, и его завалило. Теперь – только с моря. Вон, видишь расщелину? Можно там пролезть. И еще один тоннель под водой, но его мало кто знает… Потрясающее место! Мы, разработчики, зовем его Пещерой привидений.

– Как?

Она перестала плыть и остановилась бы, если он не буксировал ее за крыло, а так – развернулась на девяносто градусов, боком к волне, сразу напомнившей о себе несильной пощечиной. Что теперь делать?!

До сих пор ни один из претендентов не заходил так далеко. Ни один – не знал так много.

Или – случайность?..

Только в том случае, если случайность – всё. Начиная от встречи на скалистом пляже: действительно, разработчику, живущему в коттеджном городке, логичнее всего ходить купаться именно туда. Если он и в самом деле разработчик, настоящий, а не по легенде, как она почему–то решила априори. Не учитывая, что тогда к поддержке этой легенды причастны и Петер Анхель, и даже рабочий, у которого она снимает комнату… просто всеобщий заговор какой–то. Сглотнув соленую воду, Эва нервно усмехнулась. В общем, да, заговор. У нее есть все основания думать именно так.

Пещера привидений. Он только что оттуда. Он знает, как туда попасть.

Он тоже остановился, лежа на воде ничком, расправил крылья и протянул Эве руки, как тогда, в открытом море. Единственное, что там их спины в упор согревало солнце, а сюда уже незаметно, как стрелка часов, добралась тень от Гребневого хребта. Пора поворачивать, возвращаться на набережную, сдавать крылья в пункт проката и прощаться. Не так уж много времени осталось до свидания со следующим претендентом…

Зачем?!

Когда Пещера привидений – здесь, совсем рядом. И человек, который… Если он и вправду не имеет к этому отношения. Обычный разработчик. Не претендент.

А с другой стороны, почему разработчик не может быть претендентом? Подставным, возможно, ни о чем и не осведомленным, единственная задача которого – привести ее сюда, на место. Где ее, вероятно, уже ждут. Там, на берегу подземного озера…

Им было откуда об этом узнать. Из квартиры отца пропали все ее письма.

– Ну что, отдохнула? Полетели?

Не выпуская ее рук, он шевельнул крыльями – и взлетел на ноги одним движением, будто вскочил с постели, увлекая Эву за собой. Стремительно тяжелея на воздухе, тело категорически отказывалось слушаться, крылья обвисли и тянули назад, она попыталась их подтянуть, подалась вперед – и упала прямо ему на грудь, мокрую и пружинистую.

Он подхватил ее, покачнулся, но устоял на ногах. На воде. Он смеялся.

– Красс…

Какое все–таки странное у него имя.

– Что? Угол я тебе установлю, но руки–то просунь в крепления! – Он легонько оттолкнул ее от себя, держа за талию на вытянутых руках, как тяжелую вазу. – Не может быть, чтобы ты когда–нибудь раньше летала… а, Ева? Признавайся: сегодня в первый раз.

– Летала.

– И на драконах?

– И на драконах.

– Не верю.

Я тоже тебе не верю, Красс. Претендент?..

Она чуть было не сказала это вслух; прикусила губу, оглянулась в сторону берега. Волны по–прежнему разбивались о скалы, закручиваясь вокруг камней пенными водоворотами, дробясь на веера брызг и маленькие всплески. Кажется, они долетали теперь не так высоко, как раньше, прибой вроде бы стихал.

Пещера привидений. Так близко.

Рискнуть?

– Постой, Красс, – она вдела в крепление одну руку, а другой взяла его за плечо, разворачивая в сторону берега. – Смотри… по–моему, уже можно проплыть. Давай попробуем. Я хочу.

А теперь – смотреть в его лицо. В насмешливые гласе. В упор, внутрь, в глубину. Не пропустить, мгновенно уловить легчайшую тень удовлетворения собой, своей так хорошо и гладко разыгранной партией. Отказаться можно будет в любой момент. И полностью увериться в своей правоте, поймав в этих глазах досаду от внезапного отказа.