сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
Читатель помнит, что у рамапитека были два современных ему родича – огромный гигантопитек и сивапитек. Специалист по обезьянам миоцена Дэвид Пилбим, изучавший кости рамапитека и другие находки с плато Потвар в Пакистане, полагает, что сивапитек мог быть предковой формой орангутана. Как хорошо, что даже известные специалисты не боятся строить догадки! Может быть, наше родство с орангутаном теснее, чем с шимпанзе? Изучавшие орангутана («лесного человека» в переводе с индонезийского) в лесу и в неволе считают, что он намного смышленее, чем другие человекообразные обезьяны. Однако по биохимическому составу кровяной плазмы человек ближе к шимпанзе и горилле. Так что по одной из гипотез линия человека отделилась от линии горилла – шимпанзе много позже, чем от линии орангутана. Правда, Бьёрн Куртен считает, что это опровергается окаменелостями и, скорее всего, все дело в параллельном развитии плазмы.
Поистине происхождение и линии развития человека теряются в тумане…
Шимпанзе, горилла, орангутан и гиббон находятся сегодня на грани полного истребления. Австралопитек и неандерталец давно вымерли. Но один вид благополучно здравствует в ужасающем, с биологической точки зрения, катастрофическом множестве. Что-то случилось с нашим звеном подотряда высших приматов, чем-то должно объясняться это фантастическое увеличение численности. Как я уже говорил, на мой взгляд, великий скачок, или сальто-мортале (то есть смертельный прыжок), совершился около пятнадцати тысяч лет назад, когда инстинкт побудил нас держать домашних животных. Но самая первая предпосылка – развивающийся интеллект.
Отличительный признак линии Homo – развитие мозга. У австралопитека, как упоминалось выше, объем мозга достигал каких-нибудь четырехсот, от силы пятисот, кубических сантиметров. У человека соответствующие цифры – полторы-две тысячи.
Спрашивается, на каком участке генеалогического древа приматов произошло расщепление и – главное – почему?
По этому вопросу разгорелся острый спор между Ричардом и Мэри Лики, с одной стороны, и Доном Джохэнсоном и его сотрудником Тимом Уайтом – с другой, причем последние могли опираться на данные блестящих специалистов по геологии, точным методам датировки, двигательным функциям животных и пр.
Досадно, что не обошлось без конфронтации, но в ученом мире такое бывает. Хотя что понимать под ученостью… Как ни странно, у звезды современной палеоантропологии, Ричарда Лики, нет никаких ученых степеней, он самоучка – факт, к которому я отношусь с величайшим уважением. Ричард Лики начинал свой путь как профессиональный охотник!
Похоже, начало спору между прекрасно сотрудничавшими прежде сторонами было положено, когда Дон Джохэнсон (кстати, он швед по происхождению) во время симпозиума в Академии наук в Стокгольме высказал предположение, что его afarensis представляет тот же вид, что и гоминиды, оставившие следы в Лаетоли. Хотя «следы Мэри» уже стали предметом научной публикации и по всем правилам этот материал мог обсуждаться, выступление Дона было воспринято как святотатство. Увы! В шествии по упомянутым следам кому-то наступили на мозоль…
Главной же причиной противостояния с самого начала, очевидно, было то, что новые находки и датировки Джохэнсона и Уайта подрезали, так сказать, связки одному из коньков семьи Лики.
В свое время Луис Лики, не приводя никаких палеоантропологических доказательств, заявил, что род Homo никак не мог происходить от примитивных австралопитеков. Ричард, как говорится, унаследовал эту точку зрения, и когда в 1972 году возраст одной из его наиболее сохранившихся находок, широко известной под обозначением 1470 (точнее, KNM-ER1470, где KNM-ER означает Национальный музей Кении, Восточный Рудольф), был определен в 2,9 миллиона лет, это явилось триумфом как для сына, так и для непреклонного Луиса. Поскольку возраст известных дотоле окаменелостей австралопитека определялся в два, максимум два с половиной миллиона лет, этот более древний череп Homo habilis с объемом мозга семьсот семьдесят пять кубических сантиметров явно не вписывался в один ряд с видами австралопитека, которых, таким образом, надлежало отнести к числу одной из многих неудавшихся попыток природы.
Дать точную датировку калий-аргоновым методом – дело непростое. Для этого, в частности, вулканическая порода должна быть совершенно чистой и «девственной». Желающим подробно ознакомиться с разными методами датировки и вообще получить основательное представление о предмете палеоантропологии, советую внимательно прочесть книгу «Люси», написанную Джохэнсоном и Мейтлендом Иди. Вы узнаете, в числе прочего, как тщательно специалист по калий-аргоновой датировке Джим Аронсон подошел к отбору надежных образцов лавы.
Новые измерения в конце концов показали, что выполненная Лики датировка находок у озера Туркана неверна, их древность не так велика, как считали прежде. Череп Homo habilis 1470 резко помолодел: ему было «всего» два миллиона лет, а не 2,9. Что, разумеется, опровергало казавшееся очевидным утверждение Лики, будто род Homo старше австралопитека.
Дон Джохэнсон и Тим Уайт провели еще более тщательные исследования и сопоставления характеристик обезьян и гоминидов. Речь шла о деталях строения всех зубов. Основанная на огромном материале докторская диссертация Дона была посвящена зубам шимпанзе, так что предмет он знал досконально. Хотя оба исследователя опасались навлечь на себя, как водится, ураган протестов со стороны всезнаек, они все же посчитали нужным изложить свою точку зрения, идущую вразрез с гипотезой Лики о длительном независимом развитии рода Homo , опровергнутой теперь первейшими специалистами по датировке.
По мнению Джохэнсона и Уайта, Люси и ее родичи в Эфиопии, Australopithecus ajarensis , представляли вид, от которого произошли как другие австралопитеки, так и Homo !
Африканские окаменелости можно, так сказать, расположить на одной прямой. Старше всех Austraiopithecus afarensis – от четырех до трех миллионов лет; дальше следуют А. africanus – 2,7– 2,2 и А. robustus – 2,1 – 1,0 миллиона лет. Древнейший из Homo – Н. habilis , он же 1470, – помещается на отметке два миллиона лет.
Если исходить только из датировок, возможны обе версии.
Джохэнсон и Уайт, основываясь на своих тщательнейших измерениях, отдают предпочтение варианту, предполагающему более позднее разделение, и меня их аргументы убеждают. В зубном аппарате afarensis видим элементы, из которых несомненно могли затем развиться и крупные зубы видов Australopithecus , и менее мощный аппарат линии Homo .
Джохэнсон и Уайт опубликовали результаты своих исследований в американском журнале «Сайенс» в январе 1979 года. Статья вызвала огромный интерес и отклики в таких популярных изданиях, как «Тайм», «Ньюсуик», «Нью-Йорк тайме». К сожалению, последовала и досадная реакция со стороны семейства Лики, которое, несмотря на убедительные доказательства оппонентов, упорно держалось за старую гипотезу Луиса: якобы линия Homo развилась раньше и независимо от австралопитеков. Со времен Дарвина видим одно и то же – в вопросе о предшественниках человека новые идеи пробиваются с большим трудом…
Предположим все-таки, что правы Джохэнсон и Уайт, тем более что веских контраргументов не видно. Тогда возникает вопрос – или вопросы: как дальше сложилась судьба двух линий, Australopithecus и Homo ?
А, africanus, которого иногда называют «стройным» дартианцем, по имени определившего этот вид Раймонда Дарта, и «дюжий» дартианец А. robustus резко отличаются друг от друга своим телосложением; перед нами явная попытка природы создать две различные модели для разных видов среды и пищи. К сожалению, ископаемый материал периода от трех до двух миллионов лет назад очень скуден. Можно только сказать, что оба дартианца в конце концов не выдержали предъявляемых средой требований и вымерли. Сначала «стройный» (около двух миллионов лет назад), а затем и «дюжий», который еще существовал около миллиона лет назад. И что такое миллион лет? Покажите мне смельчака, верящего, что наш собственный вид, Homo sapiens , ожидает миллионолетнее будущее!
А. africanus был стройнее и гибче, чем robustus . Поскольку его окаменелости возрастом 2,7 миллиона лет стоят в ряду находок достаточно рано, многие исследователи видели в нем «отправную точку» линии Homo , древнейшим найденным костям которого около двух миллионов лет (1470). Мозг africanus был невелик, от четырехсот тридцати до пятисот пятидесяти кубических сантиметров, однако заметно больше мозга шимпанзе, чей объем не превышает четырехсот кубических сантиметров. Коренные зубы намного крупнее человеческих. Центральное расположение большого затылочного отверстия, через которое спинной мозг соединяется с головным, позволяет заключить, что представители этого вида, как и более древнего afarensis , были прямоходящими. Есть все основания считать А. africanus подвижным и всеядным гоминидом.
Просматривается некая эволюционная связь между «стройной» и «дюжей» формами. Они долго сосуществовали во времени, но обитали, видимо, в разной среде Robustus отличался мощным зубным аппаратом. У А. boisei, как Луис Лики назвал найденный им вариант, были такие большие челюсти и зубы, что ему дали прозвище «щелкунчик».
Повторные попытки природы направить развитие приматов по линии зубатых великанов всякий раз кончались провалом. Гигантопитек, живший в Китае еще полмиллиона лет назад, был даже крупнее гориллы. Вероятно, А robustus походил на гориллу; его череп, как и у afarensis , венчался костным гребнем для прикрепления сильных жевательных мышц, приводивших в движение мощный зубной аппарат. Опираясь на разные находки, Тим Уайт постарался реконструировать облик robustus ; сходство с маленькой самкой гориллы поразительно. У современных нам горилл также мало надежд на выживание: даже не будь братоубийственных наклонностей Homo sapiens , они, наверное, долго не протянут. Образ жизни горилл благополучным не назовешь, популяции слишком малы, чтобы можно было говорить о каком-либо будущем этого вида.
Для продолжения линии гоминидов требовалось нечто новое, чего прежде не бывало, – все более развитый интеллект. У Homo habilis , если взять «флагманский корабль» Лики – 1470, объем мозга достигал уже семисот семидесяти пяти кубических сантиметров при средней для этого вида цифре – около шестисот сорока…
Что же вызвало столь достопримечательное увеличение мозга и черепа? Как-никак австралопитеки три миллиона лет обходились мозгом чуть больше обезьяньего. Очевидно, и тут повлияла какая-то принципиально важная причина, а именно – изменившийся пищевой рацион, приспособление к новому образу жизни. В самом деле, сопутствующие окаменелостям гоминидов находки в ущелье Олдувай, представляющие образцы их добычи, позволяют различить путь, по которому шло развитие.
Старшие по возрасту находки – панцири черепах, притом в огромном количестве! А также кости одного вида сомов, обитающего на мелководье. Названные животные достаточно крупная и легкая добыча для afarensis (и для X-pithecus ). Конечно, ловля их составляла важную часть занятий еще привязанных к водной среде гоминидов. Оружия в тех слоях не найдено, да и что могло бы остаться от деревянных дубинок за миллионы лет? И непохоже, чтобы какой-либо вид австралопитеков, в отличие от представителей сменившей их линии Homo , догадался обрабатывать камни для своих нужд.
Естественно, в пищу годилось все, что можно было добыть в воде и у воды, в том числе водоплавающие птицы. Рыба, черепахи, птица, яйца – не правда ли, похоже на меню хорошего современного ресторана… Можно, однако, не сомневаться, что в ряду деликатесов находились также жирные личинки. Акурио и другие индейцы Суринама жадно уписывают крупных, величиной с большой палец, белых личинок жуков, которыми кишит гниющая сердцевина поваленных пальм. Звучит не слишком аппетитно? Что ж, на вкус и цвет… В горах Кануку я как-то указал одному индейцу на рака, ползущего по дну прозрачного ручья, и поведал, какие пиршества устраивает мое племя. «Фу! – произнес индеец. – Может, вы и пауков едите?»
Напомню слова Десмонда Морриса: «Итак, вот она перед нами – наша прямоходящая, вооруженная для охоты… разумная Безволосая Обезьяна…»
На самом деле до дебюта «великого охотника» было еще далеко. Эпитет «крысолов» подошел бы лучше. Ибо в пищевой рацион входили и другие лакомства – несомненно, превосходная добыча, когда речь идет о видах, обитающих на лоне девственной природы. Я говорю о мышах и крысах, живших вблизи воды, подобно нашей водяной крысе.
Интересно отметить, что по мере воздействия на ландшафт тех же мест нарастающей засухи появляются, о чем свидетельствуют ископаемые находки, мелкие степные грызуны. Возможно, именно здесь зарождался степной образ жизни столь зависимого прежде от водоемов гоминида.
Как уже говорилось, саванна в ту пору была чрезвычайно богата дичью. По сей день такие области в Танзании и Кении, как Серенгети и прилегающая к ней Масаи-Мара, отличаются гигантским количеством диких животных. Здесь обильно размножаются антилопы и другие копытные. В верхних слоях Олдувая как раз найдены кости молодых животных, в том числе детеныша зебры; с такой добычей охотникам было несложно управиться.
Чтобы лучше использовать изобилие саванны, требовалась смекалка, и эволюция приступила к мутационным экспериментам, созидая все более совершенный мозг.
Старт «обезьяны-убийцы» нетрудно себе представить. Как мы видели, съедобно все, что можно убить. А способом убийства скорее всего был сильный удар достаточно длинной палкой, дубинкой. Кто-нибудь возразит: как можно изготовить дубинку без острого инструмента? Но если акурио обтачивают зубами топорище, то для австралопитеков с их огромными зубищами обработать дерево было пустяковым делом.
Насколько я понимаю, начало новому образу жизни линии гоминидов положил смертельный удар. Однако до техники такого удара надо еще додуматься. Шимпанзе на воле ничего не разбивает намеренно, чтобы добраться до содержимого. Но если какой-то из самцов желает внушить почтение прочим членам стаи, он может вооружиться большой веткой и с ревом размахивать ею. В интересном эксперименте, когда стае диких шимпанзе подложили чучело леопарда с движущейся головой, обезьяны размахивали ветками и неловко бросали их в мнимого врага.
В этом смысле шимпанзе дальше не пошли. А вот их полуводному дальнему родичу несомненно приходилось разбивать раковины моллюсков, и постепенно эта форма поведения должна была развиваться, приобретая все более агрессивный характер. Точность удара возрастала по мере того, как совершенствовалось взаимодействие глаза и руки.
Кстати, Дон Джохэнсон, изучая хорошо сохранившиеся кости кистей afarensis , заключил, что этот вид отличала так называемая прецизионная хватка: большой палец развился так, что его можно было прижать к кончику указательного и при необходимости крепко удерживать тот «или иной предмет двумя пальцами. Ни шимпанзе, ни другие обезьяны такой способностью не наделены, их большой палец не дотягивается до кончика указательного. При высокой осязательной способности, которая, как я пытался показать, должна была развиться в связи с поиском добычи в мутной воде (мы видим это у енота-ракоеда), прецизионная хватка играла важнейшую роль для манипулирования особо мелкими предметами. Мы говорим о так называемых „пальцах часовщика“ у особо одаренных людей. Изумительно владеют пальцами музыканты и иллюзионисты. А родились зачатки этих способностей на каком-то давнем этапе эволюции.
Что же определило развитие все более крупного и специализированного мозга у наших предшественников? Мы уже видели, что головной мозг австралопитеков лишь немногим превосходил по объему мозг шимпанзе и гориллы, несмотря на изменение осанки; прежде было принято считать, что развитие мозга предшествовало прямохождению.
Можно уверенно ответить: причиной послужил меняющийся пищевой рацион, когда понадобилось осваивать новый способ добывания пищи – охоту.
У всех животных, кормящихся охотой, уровень мозговых функций выше, чем у их добычи. Жизнь предъявляет куда более высокие требования к виду, чье выживание зависит от умения перехитрить и одолеть других животных. Тигру (этот вид мною хорошо изучен) необходимо использовать множество факторов. От рождения наделенный инстинктом (я называю это «унаследованной смекалкой»), он затем учится брать в расчет характер местности, подходящее время, невнимательность добычи и так далее, чтобы точно определить шансы на удачную охоту. Тогда как его жертва знай себе пасется, не перенапрягая мозг.
У приматов уже на очень ранней стадии видим поразительную разборчивость. Маленькая полуобезьяна, тонкий цейлонский лори – всеядное животное, однако предпочитает насекомых и прочую мелюзгу. Я видел, как этот зверек подкрадывается к добыче и тщательно ее рассматривает. Заманчивый жук отвергается, если у него острые челюсти; ядовитая сколопендра тоже неприкасаема, крупный паук – табу. Увидев новое насекомое, лори пристально изучает его своими огромными глазищами; если решит, что оно неопасно, молниеносно хватает, подносит пятипалыми кистями к своим острым зубам и умерщвляет быстрым укусом.
