Текст книги "Искатель приключений — Вундергай"

Автор книги: Якуб Ходжаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Про пещерную кошку

С утра по лагерю был объявлен конкурс на самый смешной рассказ. Вундергай не мог остаться в стороне от такого увлекательного мероприятия. Только вот беда, в тот день он дежурил на кухне, а проще говоря, картошку чистил. Когда освободился, все приключения уже расхватали, плюс каждый километр похода к «Черному камню» вместе со всеми привалами. Эту неприятную новость принес ему Болтабек.

– Если хочешь, бери случай про мои сгоревшие штаны, – бескорыстно предложил он Вундергаю. – Помнишь, я еще сушил их в пещере у костра, после своего рекордного прыжка через ручей. Я могу и без…

– Нет, – прервав друга, твердо сказал Вундергай. – «Штаны» тебе самому пригодятся. И вообще, твое приключение – из раздела «черного юмора». Ведь ты мог утонуть тогда, или, в лучшем случае, остаться без головы…

Болтабек обиделся:

– Ладно, пиши о чем хочешь, а мне надо в живой уголок. Там пещерная кошка…

– Пещерная кошка? – оживился Вундергай. – Я тоже пойду.

– Успокойся, – сказал Болтабек. – Пещерная кошка уже занята. Файка пишет про нее.

– Ну и беги… – ответил приунывший Вундергай и, сдав дежурство, отправился в библиотеку. Решил уединиться, поразмыслить в спокойной обстановке. Только до ужина так ничего и не придумалось.

В сумерках ребята умчались смотреть какой-то фильм. А Вундергай с досады отправился задолго до отбоя спать. «Эх, ты – юнкор республиканской газеты, где же твой сногсшибательный рассказ?» – печально размышлял он, оставшись один в темной палате.

Несмотря на творческий кризис, ночь промчалась тенью птицы. Вундергай не запомнил даже, что ему спилось. Проснулся и сразу увидел в синих предрассветных сумерках бледнеющий молодой месяц над серебристым тополем под окном. Студеный горный воздух приятно холодил щеки. Так уютно было лежать под теплым шерстяным одеялом… Вундергай приподнялся на локте, осмотрелся. Ребята вокруг мирно посапывали. Благодать!.. Но тут он снова вспомнил про конкурс.

«Вот тебе и утро, которое мудренее вечера, – подумал Вундергай. – Где же эта мудрость? Кажется, напрасно отказался от «штанов» Болтабека. Можно было бы неплохо обыграть этот случай. Драматизм убрать, комическое усилить, а?.. Нет, теперь уже поздно». Вундергай горько вздохнул и опустил голову на подушку.

Вдруг до его слуха донеслось глухое рычание. Оно сменилось странной возней. Голова Вундергая снова поднялась. Прислушался. Звуки доносились с соседней кровати, где только что мирно спал Болтабек, укрывшись с головой.

Сейчас под одеялом творилось непонятное. Казалось, Болтабек боролся там со страшным зверем: что-то хрипело, визжало, лязгало зубами.

– Ах, ты, – бормотал, пыхтя, Болтабек, – я покажу тебе, как за горло хватать… Уй! Ай! Помогите!

Вундергай не раздумывая бросился спасать друга. Схватил толстую палку, с которой в поход ходил, и ткнул ею в одеяло, туда, где, по его догадкам, должен был находиться зверь. Болтабек завопил, одеяло подлетело в воздух и свалилось на пол. С трудом приоткрыв слипающиеся глаза, взъерошенный Болтабек обалдело смотрел на Вундергая.

– Т-ты в-видел? – спросил он, заикаясь. – Она меня лапой прямо по башке…

– Кто «она»? – спросил Вундергай.

– Да эта пещерная кошка из живого уголка. Я же ее, неблагодарную, кормил вчера, а она… лапой по башке меня…

– Не волнуйся, – сказал Вундергай вполголоса, чтобы ребят не разбудить. – Это не кошка тебя огрела. Это я тебя, вот этой дубинкой… Спасал.

– Значит, не было здесь никакой пещерной кошки? – удивился Болтабек, подтягивая с пола одеяло.

– Не было.

– Спасибо, – хмыкнул Болтабек, – «успокоил» ты меня… своей дубинкой.

– И тебе спасибо, – тихо рассмеялся Вундергай. – Эх, ты, Мцыри! Считай, что самое интересное приключение конкурса у меня под подушкой. Права, оказывается, бабушка: утро мудренее вечера.

– Ну, тогда с добрым утром, – сонно произнес Болтабек и, зевнув во весь рот, снова залез с головой под одеяло.

Приключение с бессонницей

Это случилось в то лето, когда Вундергай вместе со своим классом помогал сельским ребятам убирать фрукты и овощи. И если бы его не одолела бессонница в последнюю ночь перед отъездом в Ташкент, наверняка не случилось бы то, о чем и пойдет сейчас рассказ.

Так вот, не спалось Вундергаю в ту ночь. Раз двадцать переворачивался с боку на бок и не меньше десяти раз поправлял подушку; уже старался утомить себя длинным счетом: дошел до пятизначного числа, но сон не клюнул на математическую приманку. Тогда Вундергай попробовал разбудить Болтабека, который сладко посапывал на соседней раскладушке. Вундергай дернул друга за волосы – хоть бы что. Тогда он протянул руку, нащупал в темноте нос своего друга и зажал ему ноздри. Болтабек запыхтел, замычал и стал крутить ногами, словно мчался на гоночном велосипеде. Неожиданно он подскочил, фыркнул, закашлялся, пробормотал что-то невнятное, натянул на голову покрывало и снова засопел.

Вундергай разочарованно вздохнул и стал разглядывать звезды в темном проеме окна. Внезапно где-то совсем рядом громко и протяжно загорланил петух. Вундергай вздрогнул. Казалось, пернатый солист испытывал голос прямо на подоконнике школьного кабинета, где разместили гостей. Вундергай приблизил к глазам руку с часами. Светящиеся стрелки, поблескивая в предрассветных сумерках, показывали четыре. Петух оказался на редкость точен. Звезды опустились низко к вишневому саду, разглядывая лица спящих мальчиков (девчонки во главе с Хадичой расположились в соседнем ботаническом кабинете). Вундергай поскрипел раскладушкой, устроился поудобней.

Тут до его слуха донесся таинственный шорох. Прислушался. Шорох усиливался. За окном началась какая-то возня, донеслись обрывки фраз.

– Сколько их? – приглушенно спросил кто-то.

– Вместе с девчонками двадцать семь, – последовал ответ.

– Двадцать семь?! – озадаченно произнес первый голос. – Пересчитай…

Вундергай боялся шелохнуться. «Зачем это нас пересчитывать?» – промелькнуло в его голове, и мурашки промчались от макушки до пяток. «Наверное, это здешние ребята решили на прощание сыграть с нами злую шутку», – соображал Вундергай. Вчера на футбольном поле горячий спор разгорелся. Болтабек забил победный гол в ворота хозяев, а те от досады взорвались, стали приписывать Болтабеку офсайд. А никакого офсайда не было, потому что два защитника, высунув языки, мчались рядом. Болтабек резко остановил мяч, потом чуть откатил его вправо и с ходу ударил. Мяч попал в левую штангу и рикошетом влетел в ворота. Счет стал 4:3. Гияс показал на центр поля. А хозяева запротестовали, загалдели разом про свой офсайд. Их болельщики туда же: «Ташкентского судью на мыло!» Неудобно было спорить с гостеприимными хозяевами. Посовещавшись, гости решили уступить: счет по-прежнему остался ничейным.

Болтабеку стало обидно за свой справедливый незасчитанный гол. Он не желал уступать. Спорт есть спорт, и тут никаких поблажек быть не может. В дополнительное время Болтабек и проявил свой характер. Получив неожиданно мяч, он стремительно прошел по самой кромке поля и, обыграв тех же защитников, пробил между ног заметавшегося вратаря – снова 4:3. А пятый, заключительный гол, забил Назар. Судьба игры была решена.

Хозяева все не могли успокоиться. На Гияса напирали, обвиняли его в подсуживании. Гияс не любил спорить. Молча выслушав незаслуженные упреки хозяев поля, пожал плечами и пошел за своими ребятами. Но какой-то коротышка с нахальным лицом дернул его за плечо. Гияс отмахнулся и нечаянно задел его по макушке. Тот взвыл, и неизвестно чем бы кончилось дело, но вовремя подоспел классный руководитель Гани Юсупович и вместе с бригадиром Рахматом-ака вмешался в свалку. Соперники послушно разошлись, подсчитывая синяки.

Кто стал бы сомневаться после этого случая, что сельские ребята явились до рассвета с недоброй миссией! Лично Вундергай не сомневался: назревала беда, готовился подвох – мол, помните наших. Что делать?

Зачарованным взглядом приковался он к светлеющему проему окна. Вот над подоконником возникло что-то большое и круглое, кажется, голова. За ней вторая, побольше, третья… четвертая… седьмая… одиннадцатая… Вундергаю уже мерещилась дюжина пар глаз, которые свирепо просверливали его мстительно горящим взором.

– Ребята! – не своим голосом заорал он. – Нас окружают! Тревога! Тревога! Тревога!..

Началась суматоха. Поднялся частый треск раскладушек. Кто-то свалился на пол. Загрохотала перевернутая тумбочка. Бухнула стеклянная банка с баклажанной икрой.

– Свет, свет включите! – пронзительно кричал Болтабек и, опомнившись, сделал это сам: выключатель торчал над его головой.

Комната озарилась светом. В первую секунду все зажмурились, а потом, вытаращив глаза, уставились на подоконники. Там… неровными рядками лежали… большие золотистые дыни.

Появился Гани Юсупович.

– Что это? – спросил он, имея в виду дикий шум в комнате.

Ребята растерянно молчали. А Вундергай ответил, виновато улыбаясь:

– Это дыни, Гани Юсупович, – он пожал плечами и махнул рукой в сторону окна. – Марсианские дыни… с неба свалились…

– Сам ты на мою голову свалился, – бросил в сердцах Гани Юсупович. – Вечно не вовремя что-нибудь затеешь…

– Это не он, – вступился за друга Болтабек. – Это оттуда… кто-то… – он тоже махнул рукой в сторону космического пространства. – Мы и сами не понимаем…

Гани Юсупович прошел к окну, перешагивая через сваленные стулья и тумбочки.

– Здесь конверт какой-то. – Он не спеша распечатал пакет и, пробежав глазами исписанный листок, улыбнулся. – Чудаки. Выходит, это вам прощальный сюрприз от сельских ребят. Слушайте. – И Гани Юсупович прочитал: «До свидания, друзья. Играть вы умеете. Только мы в долгу не останемся. Приедем к вам в гости и забьем столько голов, сколько дынь сейчас на вашем подоконнике. Ешьте на здоровье и помните нас. До скорого реванша. Да здравствует дружба! Ура!!!»

Под словом «ура» стояло одиннадцать подписей.

– Молодцы! – одобрительно закивал Гани Юсупович. Тут взгляд его остановился на перевернутой тумбочке и разбитой банке с баклажанной икрой. – А с чего этот разгром?

– Это мы… – Вундергай запнулся, кашлянул и потер по привычке ладонью лоб. – Это мы от радости, Гани Юсупович. Не каждый же день бывают такие сюрпризы!

Как джин Цирроз спас Тишабая

Дело было у другой – колхозной бабушки, как раз в самом конце лета. Вундергай хорошо запомнил этот день. Вышли в поле «голубые корабли». Настроения у всех праздничное. А председатель колхоза, то есть бабушка Вундергая, ходила удрученная. Механик Тишабай вот уже неделю пьянствовал. И надо же, как раз началась самая ответственная пора хлопковой страды.

В тот вечер бабушка была сама не своя. Туго повязав голову привычной полосатой косынкой, она, прежде чем отправиться в поля, молча села за письменный стол и закопалась в какие-то бумаги. Попробуй сейчас с чем-нибудь обратиться, сразу получишь: «Может мне еще с тобой в кошки-мышки сыграть?» Именно так и скажет. А единственному внуку можно было бы и поласковее ответить, если бы даже была и министром. Для Вундергая она прежде всего простая советская бабушка. И вообще, пора собираться в Ташкент. Там заждалась городская бабушка.

Вундергай неслышно скользнул за порог и столкнулся с птичницей Мукаррам, невысокой круглолицей женщиной с хронической скорбью в глазах. Это жена того самого механика, который испытывал бабушкино терпение. Понятно, Мукаррам пришла просить (уже в который раз) за мужа. Вундергай поздоровался вежливо, открыл перед ней дверь и задержался у порога.

– Ну? – спросила бабушка, глянув на птичницу поверх очков.

Мукаррам безнадежно махнула рукой и всхлипнула, приложив к губам кончик платка.

– Что толку в твоих слезах, – хмуро сказала бабушка. – Делом надо его спасать. Беги сейчас к Флюре и скажи, чтобы она не отпускала ему вина. Все, сухой закон для твоего благоверного! – Бабушка нетерпеливо стала развязывать тесемки на пухлой папке. – Иди, иди, завтра мы разберемся с ним на колхозном собрании.

Вундергай едва отскочил от дверей, как появилась Мукаррам. Тихо прошла к воротам. Вундергай направился за ней.

На улице ему попались близнецы, два брата Мирали и Мирвали. Они неумело тащили пустую железную бочку.

– Зачем вам эта бочка? – поинтересовался Вундергай.

– Надо! – деловито ответил Мирали, тяжело дыша.

– Мост будем строить через большой арык, – пояснил Мирвали, – две бочки уже есть.

– А чего вы ее не катите?

– Гром пойдет, люди будут обижаться, – солидно ответил Мирвали.

Вундергай почему-то вспомнил с нежностью своих октябрят, ровесников этих головастиков.

– Молодцы, культурные ребята. Только тяжело же вам. Помочь?

Близнецы заулыбались.

– А ты куда идешь? – поинтересовался Мирали.

Тишабая спасать, – сказал Вундергай, со значением понизив голос.

– Тишабая? – переспросил Мирвали. – Мы его видели сейчас. К магазину повернул.

– Живой Тишабай-ака, – засмеялся Мирали, – чего его спасать?

– Живой-то живой… – Вундергай испытующе поглядел на братьев, как бы раздумывая, включить ли их в операцию, которую он продумывал сейчас, чтобы вернуть бабушке механика. – Живой-то живой, – повторил он, – только… Слушайте, друзья, помогите мне… Есть одно дело.

И Вундергай выложил свой план. Но, к удивлению, желаемого интереса у близнецов не вызвал.

– Зачем шутить так! – укоризненно покачал головой Мирали.

– Он старше нас, нехорошо, – поддержал его Мирвали.

– Эта операция принесет пользу всему колхозу, понятно? – убеждал Вундергай.

– Колхоз все равно и без Тишабая хлопок соберет, – рассудительно ответил Мирвали.

– Но позже. И потом, пока колхоз соберет, погибнет классный механик! – вскипел Вундергай. – Нужно же о человеке подумать. Как хлопок может быть без человека, а?

– Не пропадет, – спокойно ответил Мирали, – у нас еще один такой пьяница есть. Киномеханик… Три года пьет, а кино показывает. Лента, правда, все время рвется, а иногда вверх ногами или наоборот крутится. Но ему как «Сапожник!» закричат, он исправляет… – Сказав это, Мирали поправил штаны и кивком указал брату на бочку, мол, разговор исчерпан, пошли.

Но Вундергай облокотился на бочку, дав близнецам понять, что ему есть чего еще сказать. Братья недовольно переглянулись.

– Сейчас к бабушке приходила Мукаррам-апа, – сказал Вундергай таинственно. – Плакала, хваталась за голову, заявила, если люди не помогут ей исправить мужа, она… повесится… – Последние слова Вундергай прохрипел, для эффекта схватив себя за горло. При этом он мысленно повторил изречение городской бабушки: «Ради доброго дела иной раз и приврать не грех».

Близнецы оцепенели. Мирали от волнения глотнул и закашлялся. А Мирвали ни с того ни с сего чихнул.

– Вот, точно! – Вундергай ткнул пальцем Мирвали в грудь. – Если чихнул, значит, вправду может повеситься… Представляете, если…

– Подожди, – перебил его Мирали. – Куда бочку денем?

– Это не проблема, – обрадовался Вундергай, – бочку мы аккуратненько поставим вот сюда, к забору. Кому она нужна?

– Нам нужна, – обиделся Мирвали.

– Да заберем мы ее на обратном пути, – успокоил Вундергай. – Вместе потом будем строить мост. А сейчас нам надо кой-какие вещицы поискать для операции.

Возле маленького кирпичного магазинчика ребята притаились.

Густые сумерки заволокли поселок, а Флюра еще не повесила на дверь замки, обе створки нараспашку. Над крыльцом сняла лампочка в двести свечей. Поэтому близко подходить ребята не решились: спрятались за пустыми ящиками метрах в двадцати от крыльца.

У прилавка птичница Мукаррам отчитывала щупленького небритого мужчину в полосатой рубашке и кирзовых сапогах. Это и был механик Тишабай. За прилавком выжидающе замерла Флюра, молоденькая продавщица в ярком атласном платье с длинной косой, закрученной вокруг вышитой тюбетейки.

Ребята изо всех сил напрягали слух.

– Я же просила тебя не продавать ему вина, – упрекала Мукаррам продавщицу. – Всю душу истерзал этот пьяница.

– Не имею права не отпускать ему товар, – оправдывалась продавщица. – Он же взрослый человек…

– Человек? Ты говоришь, это человек? – Мукаррам окинула мужа презрительным взглядом. – Да наш старый козел и то больше на человека похож.

– Вот и оставайся теперь со своим старым козлом, – обиделся Тишабай. С трудом удерживаясь на ногах, он вернулся к продавщице. – Флюрочка… дай м-не мою бутыл-ку или книгу для… жалобы…

– Магазин закрывается! – с нескрываемым раздражением отрезала Флюра. Видно было, что ей не хотелось вмешиваться в семейные дела односельчан.

– Еще двадцать минут, – настаивал Тишибай. – Давай! Без горючего… не уйду… – он вяло брякнул кулаком по прилавку.

– Бессовестный, – расплакалась птичница. – Меня позоришь, колхоз позоришь… Стыд какой! Твои товарищи с утра в поле, а ты? Пей, шайтан проклятый, пока не захлебнешься! – и, плюнув, выскочила из магазина.

Тишабай сморщился:

– Чего ей от меня надо, не п-понимаю. Дом есть, деньги идут, я ее не обижаю… М-может, из-за ее характера и п-пью… – Тишабай покопался в кармане замызганных брюк и бросил на прилавок трешку. – Раз так она со мной… давай две бутылки… все равно в курятнике придется спать…

Продавщица молча поставила перед Тишабаем бутылки и вернула сдачу.

– Только здесь не пейте… В курятнике удобнее будет.

– Не учи. Тоже мне п-персидская красавица, – пробурчал Тишабай. – Твое дело план выполнять, а не коситься на ч-чест-ных покупателей.

– Ах, как вы надоели… – Продавщица вышла из-за прилавка и бесцеремонно вытолкнула Тишабая за порог. – Давайте, выходите, магазин закрыт.

– Кого ты выгоняешь! – слабо сопротивлялся Тишабай. – Лучшего мех… мех… мех…

Но продавщица хлопнула перед его носом тяжелой дверью, и Тишабай умолк. Уселся тут же на крыльце, откупорил одну бутылку вина. Другую поставил рядом. Отпил прямо из горлышка. Икнул. Мутными глазами глянул на дорогу и, запрокинув голову, присосался к бутылке, зажмурившись не то от яркой лампочки, не то от удовольствия. В горле у него булькало, как у лошади на водопое… Наконец Тишабай оторвался от бутылки и не глядя бросил ее через плечо. Раздался звон разбитого стекла…

– Х-х-хоро-шо… – промычал Тишабай. – Теперь пойдем в ку-рятни-чек… На пух-пух-пух-овой перине будем спать… – Он пошарил возле себя и, не найдя второй бутылки, удивился. – А где она? Не имеете права… Книгу жалоб или… – Тишабай с трудом приподнялся на ноги с решимостью разнести в щепки дверь магазина… Но вдруг остановился. Загипнотизированно уставился на угол стены. Потряс головой, провел ладонью по глазам: видение не исчезло. В двух метрах от него в воздухе маячила вторая бутылка.

Тишабай таращит глаза, понять ничего не может. А бутылка, словно в невесомости, плавно качнулась и поплыла к нему: прямо перед носом замерла. Тишабай робко протянул руку, едва коснулся ее пальцами, та вильнула в сторону.

– Ты… что… косм… косм-ик-ческая… да? – пораженно пролепетал Тишабай. Он даже слегка протрезвел. Покачнулся, взмахнул для равновесия руками, будто петух крыльями перед тем как закричать, и шагнул за медленно плывущей в густых сумерках бутылкой.

Неуверенно переступая, будто ребенок, начинающий ходить, Тишабай шагал по притихшей сельской улице, бормоча себе под нос:

– Раз-два-три, или прийди, или пропади. – Он остановился, протер глаза – бутылка по-прежнему маячила в метре от его носа. – Значит, председательша, раис-апа, верно сказала… Мозги свихнутся… печень пропадет… цирроз будет… Ерунда… этот цирроз… Ничего не будет… – Тишабай поманил к себе витающую в воздухе бутылку. – Плыви ко мне, любимая. – Бутылка тотчас подалась к нему. – Тишабай резко протянул к ней обе руки, но промахнулся и упал, больно ударившись о камень. – У-у-у, – тихо завыл он от боли. – Шайтан-вино, сгинь!

Но бутылка не пропала. Она маячила перед глазами Тишабая дразнящим поплавком. А у калитки его дома внезапно исчезла.

Прихрамывая, Тишабай шагнул через порог во двор и, перед тем как захлопнуть калитку, высунул голову на улицу. Людей не видно было. Все сидели у телевизоров. И бутылка тоже исчезла. Тишабай облегченно вздохнул, погрозил в темноту кулаком и с треском захлопнул калитку. Потом направился к освещенным окнам дома, но вовремя опомнился и свернул на узкую дорожку, что вела между яблонь к курятнику.

– Такому пьянице и навоз жалко стелить! – вслед ему раздался голос жены из открытого окна. – Ох, горе, мое горе, когда же это кончится…

Она еще долго «честила» своего мужа, но тот не возразил ни одному ее слову. Под градом упреков он доплелся до курятника и, приоткрыв скрипучую дверь, протиснулся внутрь. Домашняя птица привыкла к его визитам и потому не выказала никакого волнения.

Темнота – руки своей не видно, но добраться до старой тахты пустяк, если ты знаешь ее постоянное место. Тишабай провел рукой по старому пыльному одеялу и завалился на тахту с сапогами. С минуту поворчав, он повернулся на правый бок, и вдруг… в квадратном окошке что-то засветилось.

«Жена идет допиливать меня», – с тоской подумал Тишабай и притворился спящим. Однако он не услышал знакомых шагов. А свет в окне тем временем усилился, и вдруг прямо над головой раздалось:

– Вот и я! Го-го-го!.. Ждешь уже. Очень приятно. Очень!.. Твой покорный слуга, джин Цирроз!

Тишабай вскочил как ужаленный. Сердце долбило, словно баран в фанерную калитку. В проеме маленького окошка светилась страшная рожа. Глаза горели кровавым светом, ноздри и пасть до ушей пылали алым пламенем. Так и есть, джин!

Вот красный свет в окне рассеялся, но тут же озарились щели дощатой двери. Тишабай онемел от ужаса. Сполз на земляной пол, попытался забиться под тахту, но голова не пролезала.

Таинственно скрипнула дверь, и в курятнике возникла длинная тощая фигура, согнутая как вопросительный знак. Фигура светилась зловещим фиолетовым светом.

– Давно я этой встречи ждал, – дохнул пламенем джин. – Едва совсем не опоздал. Сейчас мы тебя…

При этих словах, прямо на глазах у перепуганного насмерть Тишабая, джин разделился на три части. II теперь еще два маленьких джина бесновались вокруг.

– Кто… что это?! – прохрипел Тишабай и снова безуспешно попытался втиснуться под тахту.

Джин, что повыше (очевидно, самый главный), подскочил к нему и, покрутив бутылкой вина (той самой бутылкой, которая плыла в воздухе перед носом Тишабая), снова гоготнул и скороговоркой загнусавил:

– Мы вино-водочные джины. Страшней ты не видел картины. Хотим распить с тобой бутылку шайтан-вина. Ты ведь жить без него теперь не можешь. – Он сделал знак рукой, и маленькие джины, пританцовывая, окружили тахту. – Пей, не жалей. Все равно тебе скоро помирать и славных дел колхозных не видать.

Один из джинов запрыгнул на тахту.

– Пей-пей, не жалей! – пропел он, подскакивая. – Этот чудодейственный шайтан-напиток – вино – водка – спирт – одеколон – шампунь – бензин – керосин – самый лучший в мире коктейль… Обхохочешься до слез, печень съест наш джин Цирроз! Пей, пей, поскорей!

Выслушав страшное предсказание, Тишабай окончательно ошалел. Он обреченно ждал, обхватив голову руками. Раздалось бульканье и стук горлышка бутылки о край стакана.

– Пей! – устрашающим шепотом прорычали три светящихся джина. Они разом отбросили в угол тахту и окружили невменяемого Тишабая. – Пей! – тоном приказа повторил старший джин, прижав наполненный стакан к губам и носу Тишабая.

Тишабай в ужасе отшвырнул стакан и завопил нечеловеческим голосом: «Мама! Помогите!»

Размахивая руками, он бросился через огненное кольцо джинов прочь. Перепуганные куры такой гам подняли, что всех соседских собак всполошили.

Тишабай вихрем промчался по двору, перескакивая через кусты роз, одним махом взлетел на высокое крыльцо – откуда только прыть взялась! – и захлопнул за собой дверь.

Джины почему-то не стали преследовать Тишабая. Огненной вереницей прошествовали они к забору, перемахнули его и погасли, растворившись в сумраке сельской ночи.

А на другое утро чуть свет прибежала к бабушке Мукаррам. Бабушка уже собиралась в правление.

– Ну, что у тебя? – спросила она, выжидающе глянув на птичницу.

Мукаррам покосилась на дверь комнаты, где спал Вундергай, и сообщила с тревожной озабоченностью:

– Вчера Тишабая в курятник выгнала. Через час слышу – как ошалелый по двору бежит… В дом ворвался, чуть дверь не сорвал. Свет погасил и до рассвета просидел у дверей с охотничьим ружьем. Я подумала, от пьянства тронулся… Со страху сама заперлась в своей комнате… Так и просидели мы оба не сомкнув глаз: я его боялась, а он какого-то джина Цирроза. Всю ночь грозил этому самому Циррозу… Странное слово какое-то…

– Цирроз – это беда алкоголиков, – пояснила бабушка. – Печень высушивает, человек умереть может.

– Пропади пропадом этот Цирроз! – испуганно отмахнулась Мукаррам. – Ой, бедный мой Тишабай…

Бабушка благодушно спросила:

– А где сейчас твой «бедный»?

– В мастерские ушел. Побрился, новую рубашку надел…

– Значит, вовремя этот джин Цирроз напомнил о себе, – сдерживая улыбку, бабушка добавила успокаивающе: – Ну, ты иди, иди на ферму. Все к лучшему, сама же видишь…

Едва птичница прикрыла за собой дверь, бабушка вошла в комнату Вундергая и присела на край постели.

– Не притворяйся, знаю, не спишь, – сказала она, тихонько толкнув внука в бок.

Вундергай повернул заспанное лицо:

– Ну чего, бабушка?

– Хочу спросить тебя, ты не знаешь такого джина Цирроза?

– С чего это ты, бабушка? А что?..

– Здорово у него получилось с нашим механиком. Доброе дело совершил.

– Ничего особенного, каждый сможет. Надо только иметь в наличии… – Вундергай поднял руку и стал загибать пальцы: – удочку, занавеску, электрический фонарик и вычищенный от мякоти арбуз с прорезанными глазами, носом и ртом – вот тебе и твой джин Цирроз. Учти, по секрету…

Бабушка ласково потрепала внука за волосы:

– Хотелось бы передать джину Циррозу благодарность от имени правления колхоза.

– Не только ему одному благодарность, – поправил Вундергай, – мне… то есть ему, еще и близнецы помогали… Да ну тебя, бабушка, дай перед школой выспаться…