Текст книги "Двуликий Янус"

Автор книги: Яков Наумов

Соавторы: Андрей Яковлев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Глава 15

В обширном особняке на Тирпитцуфере, 74, главной резиденции абвера, получившей наименование «Лисья нора» – столько там было путаных переходов, узких коридоров, внезапных тупиков, – в одном из кабинетов над массивным рабочим столом склонился генерал Грюннер. Близился вечер. Генерал внимательно изучал лежавший перед ним документ, вчитывался и вдумывался в каждое слово.

Кончив читать, генерал закрыл папку, с минуту помедлил и вызвал адъютанта.

– Полковник Кюльм? Майор Шлоссер? – спросил он тихим, невыразительным голосом.

– Так точно, господин генерал. Прибыли. Ждут.

– Пусть войдут.

Небрежно ответив на почтительное приветствие вошедших и указав кивком головы на придвинутые к столу кресла, генерал спросил:

– Почему, господин Кюльм, не докладываете о ходе операции «Зеро»? В чем дело?

Пожилой, с изрядно поседевшей шевелюрой полковник, не успевший еще опуститься в кресло, начал багроветь:

– Господин генерал, прошу извинить, но я докладывал. Заброска «Музыканта» и «Быстрого» прошла успешно, они трижды выходили на связь. Обосновались у «Трефа». «Музыкант» наладил связь с «Зеро». Надо полагать, операция по изъятию документов у «Трефа» развивается успешно.

– «Надо полагать»? – Генерал пристукнул кулаком по столу. – Меня мало интересует, мой дорогой Кюльм, что вы полагаете. Мне нужен «Треф», живой или мертвый. Его работы. Мне нужна связь с «Зеро». Связь… Ну? Что же вы молчите? Где связь?

– Я… – начал полковник. – Я…

– Что – вы? Когда последний раз «Быстрый» выходил на связь? Майор Шлоссер?

– Около двух недель назад, – поспешно вскочил майор.

– Две недели! – деланно вскидывая вверх руки, воскликнул генерал. – Две недели! А вы, Кюльм, «полагаете», что все идет успешно. Н-да!..

Все больше и больше распаляясь, генерал недвусмысленно дал понять, что при создавшихся условиях, когда полковник, инспектор специальных училищ абвера, не в состоянии обеспечить связь с засланными им агентами, придется подумать о перемещении полковника. Может, настала пора сменить обстановку, перевести его из глубокого тыла в действующую армию, на Восточный фронт?

Полковник слушал молча, крепко закусив нижнюю губу. На его сильно побледневшем, сухощавом лице не дрогнул ни единый мускул, только под левым глазом билась какая-то жилка.

– Насколько помню, – продолжал бушевать генерал, – контроль за операцией по обработке «Трефа» и обеспечению «Зеро» связью был возложен на вас, Кюльм? Лично на вас. «Музыкант» и «Быстрый» – ваши люди? Ваши! Ваша рекомендация? Ваша! Да что вы молчите, в конце концов? Отвечайте!

– Никак нет, господин генерал, – резко возразил полковник. – Люди не мои – майора Шлоссера. Вам это превосходно известно. Майор их мне рекомендовал…

– Вам? А вы – мне? Майор Шлоссер, что вы можете сказать о «Музыканте» и «Быстром»? Помните: речь идет о вашей голове.

В отличие от полковника, майор заметно трусил, говорил робко, неуверенно:

– Господин генерал, я представлял исчерпывающие характеристики на этих агентов. Самые исчерпывающие. Полковник одобрил. Вы оказали обоим высокую честь и лично с ними беседовали…

– Не хотите ли вы сказать, Шлоссер, что я отвечаю за ваших людей?

– Господин генерал, и в мыслях не было!

– Итак, характеристики характеристиками, а что вы лично, лично, – генерал подчеркнул это слово, – можете о них сказать?

– Я лично… Мне… Мне кажется, что «Музыкант» вполне надежен: целиком нам предан, смел, находчив. Не раз проверен. В школе он пробыл свыше полутора лет. Участвовал в акциях: собственноручно уничтожал непригодных. «Быстрый»? «Быстрый» – давний знакомый «Музыканта». Его друг. «Музыкант» рекомендовал «Быстрого». «Быстрый» сомнений также не вызывал…

– Так вот, нет вашего «Музыканта». Свое отыграл. Провалился. Остался один «Быстрый». И тот… Впрочем, читайте. – Генерал достал из папки документ и протянул его майору.

Это было донесение «Зеро», отправленное из Москвы около трех недель назад и дошедшее до генерала только сейчас. В нем сообщалось, что «Музыкант» и «Быстрый» схвачены военной прокуратурой. «Музыкант» при попытке к бегству убит, а «Быстрый» скрылся. Связи с ними нет. «Зеро» остался опять без рации и требовал связи.

Прочитав донесение, майор Шлоссер сразу обмяк. Он съежился, стремясь поглубже уйти в кресло. Полковник подтянулся.

– Повторите дату, – сухо сказал генерал, – когда получена последняя радиограмма «Быстрого». Точно.

Майор назвал число. Генерал потянул к себе донесение, всмотрелся в текст и пожевал губами.

– Да, «Зеро» писал два дня спустя. Ваше счастье… Но что это за связь? Вам известно, какими каналами пользуется «Зеро»? Ах, известно?! Так вот: на такую связь уходят недели. Недели! А риск? Попробуйте-ка поддерживать связь через посредников – посольство дружественной нам страны, числящейся нейтральной. Да и к этому посольству ряд промежуточных ступеней, иначе – провал. Так нельзя! «Зеро» без связи – не «Зеро». Связь – это приказ адмирала. Связь, Кюльм. И – «Треф». Операция должна быть успешно завершена, а для этого «Зеро» нужен помощник, особенно теперь, после провала «Музыканта». И как он только мог попасться?

– Я думаю… – начал майор, – я полагаю… Военная прокуратура? «Музыкант» был жаден. Это было. Не тут ли причина провала? Взял лишнее…

– Прокуратура? – недобро усмехнулся генерал. – Знаем мы, что за прокуратура. Ход советской контрразведки.

– Но «Музыкант» убит, – парировал полковник. – Если контрразведка – ей он нужнее живой. Я склонен верить «Зеро».

– Возможно, – согласился генерал. – Но… связь? Я приказывал готовить резервные группы для Москвы. Шлоссер! Что сделано?

– Приказ выполнен, господин генерал. В моей школе подготовлено несколько человек. Самыми надежными надо считать «Кинжала» и «Острого».

– «Кинжал» – это тот, брюнет?

– Так точно, господин генерал. У вас превосходная память.

– Что же, готовьте заброску.

В этот момент на столе генерала мигнула лампочка. Генерал поморщился и снял телефонную трубку:

– Ну, что еще?.. Хорошо, жду.

На пороге вырос обер-лейтенант.

– Господин генерал, «Быстрый» вышел в эфир, вот текст.

Радиограмму «Быстрого» генерал сам зачитал вслух. «Быстрый» кратко докладывал историю своего и «Музыканта» задержания. (Услышав упоминание о продскладе, приободрившийся майор подал реплику: «Я же говорил – жаден». Генерал не удостоил его вниманием.) Как сообщал «Быстрый», «Музыкант» при побеге погиб. Он, «Быстрый», вывихнул ногу, но ушел. Отлеживался. Теперь в порядке. Убежище сменил. Просит инструкций и питания для рации – садятся батареи. Идет к дантисту.

– Дантист? – спросил генерал, заканчивая чтение. – Кто это?

– «Дантист», – с готовностью доложил полковник, – наименование одной из запасных явок «Зеро». Он сам ее подобрал.

Задумавшись, генерал принялся вертеть между пальцами остро заточенный синий карандаш. Кюльм и Шлоссер молчали. Грюннер со злостью швырнул карандаш на стол, так, что грифель отлетел далеко в сторону, и, не скрывая раздражения, сказал:

– Не нравится мне все это. Не нравится.

– Простите, господин генерал, что именно?

– И вы не понимаете, Кюльм? Вы? Оставьте! Все вы понимаете. Шифр и код были вручены кому, а? «Музыканту» или «Быстрому»? Кто должен был зашифровывать донесения, кодировать текст? Насколько помню… э… э…

– «Музыкант», – угодливо подсказал майор. – Шифр был у «Музыканта». Код – тоже. «Быстрый» ключа не имел.

– Вот! – воскликнул генерал и вскинул вверх длинный указательный палец. – Вот именно шифр и код были у «Музыканта», а теперь «Быстрый» работает на нашем шифре, пользуется кодом «Музыканта», которого давно нет в живых. Как? Каким образом, я вас спрашиваю? Откуда он может знать шифр и код?

– И вы полагаете… – осторожно спросил полковник, – вы думаете…

– Да, Кюльм, да! Тысячу раз да. Это работа русских. Энкаведе. «Быстрый» не владел шифром.

– Но, генерал, – решительно возразил Кюльм, – а русские! Откуда русским знать шифр? Будь «Музыкант» жив… Но он мертв, это сообщает «Зеро». Не только «Быстрый», но и «Зеро». Сомневаться в достоверности сообщения «Зеро» нет оснований, мертвым же «Музыкант» ничего не мог передать русским: ни шифра, ни кода. Тут – другое…

– Вам не откажешь в логике, Кюльм. Но что может быть иное, что вы имеете в виду?

– Прошу извинить, господин генерал, мои мысли вслух, – неторопливо сказал полковник. – «Музыкант» был близок с «Быстрым», очень близок. Целиком доверял ему. Они знали друг друга не один год. Так, Шлоссер?

Майор кивнул: да, это так.

– Отлично! – продолжал Кюльм. – За два месяца пребывания на территории русских «Быстрый» трижды выходил в эфир, именно «Быстрый». Доверяя своему другу, «Музыкант» вполне мог передать ему шифр и код. Инструкция разрешает это при некоторых обстоятельствах. По-моему, все ясно – русские не могли знать шифра и кода. Если кто ими и владел, кроме «Музыканта», так только «Быстрый».

– Вы наивны, Кюльм. А почему тот же «Быстрый» не мог им передать шифр?

– Но, господин генерал, ведь «Зеро» сообщает, что «Быстрый» ушел. И потом… потом… будь радиограмма передана открытым текстом, вот тогда бы действительно был повод для волнения.

– Кюльм, вы говорите загадками. Поясните вашу мысль.

– Охотно. Допустим, «Быстрый» схвачен русскими и выдал им шифр и код, которые получил от «Музыканта». Допустим. Но в этом случае он не мог не сказать, что нам известно, у кого код и шифр – у «Музыканта». А он, «Быстрый», ими, по нашим сведениям, не располагает. Как поступили бы русские, получив такие сведения? В этом случае они бы вывели «Быстрого» в эфир, приказав ему работать ОТКРЫТЫМ текстом, только открытым. Иначе не стал бы действовать ни один разведчик. Я лично ни минуты в этом не сомневаюсь. «Быстрый» же зашифровал свое донесение, закодировал. И закончил паролем: «Г, М». Нет, господа, меня скорее успокаивает, что «Быстрый» пользовался шифром. Да, успокаивает!

Генерал нахмурился и снова взялся за карандаш. После минутного раздумья он сказал:

– Повторяю, Кюльм, вы рассуждаете логично. И все же… Надо организовать проверку «Быстрого» и дать поскорее помощника «Зеро», коль скоро «Музыкант» выбыл из игры. Будем решать обе эти задачи сразу. Кто у вас наготове? «Кинжал» и «Острый»? Кому можно дать более серьезное задание, кто надежнее, нужнее? «Кинжал»? Я предполагаю разработать такой план: забрасываем их по очереди. Первым пойдет… (Генерал изложил Кюльму и Шлоссеру свои соображения.) Детальный план представите завтра. Утром. И – с богом. Я вас не задерживаю, господа.

Кюльм и Шлоссер поспешно поднялись со своих мест.

– Да, минуточку, – задержал их генерал. – Когда будете разрабатывать план, учтите соображения «Зеро». Они изложены здесь, в этом донесении. – Генерал протянул Кюльму документ, с которым он ознакомил своих подчиненных ранее.

…В тот самый день, когда происходило совещание у генерала Грюннера, Горюнов и Малявкин выехали в совхоз. Добирались они до совхоза автобусом, без машины: все должно было выглядеть предельно естественным – мало ли что?

Миновав небольшой совхозный поселок, разместившийся возле опушки, они углубились в лес. Прошли каких-нибудь триста – четыреста шагов, и их охватила глубокая тишина. Только слабо шелестели листвой верхушки берез да издали чуть слышно доносились с шоссе гудки редких в это военное время машин.

Лес был преимущественно лиственный: береза, реже – осина, дуб. Чернели одиночные ели. На просторных полянах, покрытых густой, некошеной травой, неистово стрекотали кузнечики. Пусто! Ни хоженых троп, ни почерневших проплешин – следов костра. Глушь. Трудно было поверить, что всего в десятке километров – и того меньше – Москва. «Музыкант» и «Быстрый» выбрали удачное место.

Малявкин уверенно вел Горюнова по известным ему приметам. Показался овражек. По дну его извивался, тихо журча, ручей. Вода была светлая, прозрачная – видно, ключевая.

Они спустились вниз, перебрались через ручей и пошли дном оврага.

– Здесь, – сказал Малявкин, внезапно останавливаясь и показывая на могучую ель на противоположной стороне оврага. – Вот оно, место. Как раз против того дерева, под кустом орешника.

Быстро вскарабкавшись по крутому склону оврага, Малявкин нырнул в кусты. Горюнов – следом. Под одним из кустов, справа, Малявкин приподнял пласт дерна и извлек саперную лопатку и начал копать под другим кустом, напротив. Несколько осторожных взмахов, и лопата ударилась о что-то твердое. Малявкин нагнулся и вытащил два кирпича. Под ними было углубление, на дне которого лежал сверток, обернутый промасленной парусиной. «Быстрый» осторожно извлек сверток на поверхность.

Бережно развернув парусину, Малявкин достал портативную рацию. Привычно раскинув антенну, он отстукал позывные. Получив отзыв, «Быстрый» передал шифровку, текст которой был подготовлен заранее. Когда он кончил, Горюнов спросил:

– «Г, М» не забыли?

– Что вы! – изумился Малявкин, – Конечно, не забыл. Разве можно?

Спрятав рацию и лопатку на прежнее место так, что и следов не осталось, они поспешно пересекли лес, оставили в стороне совхозный поселок и выбрались на шоссе. Час с лишним спустя Горюнов и Малявкин были уже в центре города, у Ильинских ворот.

Тут они разошлись: Малявкин пошел вверх по Маросейке, к Покровским воротам, а Горюнов, чуть поотстав, перешел на другую сторону и двинулся по противоположному тротуару, не выпуская Малявкина из виду.

Без труда отыскав нужный адрес, Малявкин поднялся на третий этаж и позвонил в дверь, на которой красовалась белая эмалевая дощечка с черными буквами: «Зубной врач. Прием на дому».

В маленькой неопрятной комнате с полдюжиной простых разномастных стульев и обшарпанным круглым столиком, заваленным драными журналами годичной давности, сидели четверо: трое мужчин и одна женщина. Все пожилые. Малявкин занял очередь.

Справа от Малявкина сидел тщедушный седой человечек в темном поношенном костюме, в неопределенного цвета нелепом галстуке в багрово-красную горошину. В левой руке человечек держал вчерашний номер «Труда», свернутый вчетверо. Малявкин придвинулся к нему:

– Вы что? Удалять?

– Нет, – ответил тот. – Мне – пломбировать. Только, видно, не дождусь, недосуг сидеть.

Он не спеша поднялся и направился к выходу, пряча газету в правый карман. Малявкин посидел с минуту, поерзал на стуле и, хватаясь за щеку, обратился к женщине:

– А мне – рвать. Боюсь!

– Вот еще! – возмутилась женщина. – Люди воюют, жизни лишаются, а он… Стыдно, молодой человек. Чего тут бояться?

Дверь открылась. Из нее вышли пациент и врач в замусоленном, давно не стиранном халате. Когда очередной больной прошел в кабинет, оставшиеся в приемной посетители обнаружили, что Малявкин исчез.

– Испугался все-таки, – сказала женщина. – Сбежал! Какой срам. А еще военный…

Между тем Малявкин поспешно шагал к Покровским воротам. Возле кинотеатра «Аврора» он увидел человека в нелепом галстуке. Тот стоял и рассматривал витрину. Газета снова была у него в левой руке. Заметив подходящего Малявкина, он сунул газету в карман, достал пачку папирос «Дели» и принялся закуривать. Приблизившись к нему, Малявкин спросил:

– Огоньку не найдется?

– Может, и папиросу дать? – ответил человечек.

– Благодарствую, у меня свои. – Малявкин извлек на свет такую же пачку «Дели». Человек приблизился к нему вплотную, давая прикурить. Малявкин тихо, но отчетливо произнес:

– Я – «Быстрый». «Музыкант» схвачен. Военной прокуратурой. Кажется, убит. Я ушел. Остался один, с рацией. Кончается питание. Прошу инструкций. Буду ждать здесь, у кино, в три часа пополудни, через день. В пятницу.

Человечек, кинув на «Быстрого» взгляд, полный ненависти (так показалось Борису), прошипел что-то вроде «хорошо, передам» и повернул к Чистым прудам. Малявкин, с минуту постояв у витрины, направился к Ильинским воротам. Внезапно кто-то тронул Малявкина за плечо: рядом, улыбаясь, шагал Виктор.

– Ну как, товарищ «Быстрый»? – спросил он Малявкина. – Порядок?

– Полный, – оживленно сказал Малявкин. – Все, как описывал Гитаев: приметы, пароль. А сказать я сказал. Что нужно. И встречу назначил послезавтра.

Минут через сорок они были у Пресненской заставы, но ни Костюковой, ни ее дочери не застали. Пришлось ждать. Генкина мать, появившаяся под вечер, встретила Малявкина и его «приятеля» с распростертыми объятиями.

– Ну вот, – говорила она. – И слава богу. Одумался? То-то. Живи у меня, живи… И вы, дорогой товарищ, – повернулась она к Виктору, – милости просим!

Вопрос с жильем был благополучно улажен.

Предупредив Малявкина, чтобы тот до его возвращения никуда не выходил из дома, Горюнов поспешил в наркомат.

Между тем человечек, расставшись с «Быстрым», вышел на Чистопрудный бульвар. За те несколько минут, что прошли после встречи с Малявкиным, он заметно осунулся, как-то постарел. Шел он еле-еле, с трудом, едва волоча ноги. Несколько раз останавливался, вытаскивал из кармана какой-то флакончик, дрожащими руками выдергивал пробку и облизывал ее. Иногда присаживался на свободную скамью и подолгу сидел, тупо уставившись в землю. Его бледные губы шевелились – он что-то шептал – и кривились в злобной усмешке. Если бы нашелся кто-нибудь, кто смог услышать его шепот, он бы разобрал: «Погиб… Музыкант какой-то. Ишь ты!.. Туда и дорога… Может, теперь и моя очередь? Ах, боже мой! Боже!..»

Не доходя до Кировских ворот, человечек свернул влево и приплелся к Армянскому переулку. Поднявшись на второй этаж невысокого старинного дома, он скрылся за дверью многокомнатной квартиры. Разумеется, с той самой минуты, как он встретился с «Быстрым», каждый его шаг был в поле зрения чекистов. В тот же вечер на стол Горюнова легла справка: «Бугров Владимир Георгиевич, 1881 года рождения, инженер промартели. Ранее работал на авиационном заводе №… Вдовец. Единственный сын был в действующей армии, пропал без вести. Образ жизни ведет нормальный, скромный. Болен тяжелой сердечной болезнью. Компрометирующих материалов не имеется».

Теперь оставалось только ждать, когда Бугров покинет свою квартиру, куда пойдет, к кому приведет. И чекисты ждали. Но прошли сутки, а Бугров не появлялся. Прошли другие – Бугров не выходил. И два дня спустя, в пятницу, в три часа дня, в условленное время, никто на встречу к «Быстрому» не пришел. Зря «Быстрый» дежурил возле кино «Аврора». Не было никого!..

Глава 16

Интуиция не подвела Кирилла Петровича Скворецкого. Результатом его дерзкого шага явилось открытие, переоценить которое было трудно. Произошло это так…

– Читайте. – Майор протянул Миклашеву письмо и записку. – Читайте. Как видите, я вам полностью доверяю и хотел бы рассчитывать на взаимную откровенность.

Нельзя сказать, чтобы Миклашев охотно принял протянутые ему листки: он взял их после долгих настояний майора, взял брезгливо, кончиками пальцев. Губы его кривила недобрая усмешка. Но едва бросив взгляд на первые строки письма Иваницкого, он впился в него глазами. Сжав документ дрожащими пальцами, стиснув зубы, он дочитал его до конца. Даже не взглянув на записку Антоновой, Миклашев вскочил, роняя стул.

– Какая низость! – вскричал он. – Какое бесстыдство! Непостижимо… Нет, я же знал Иваницкого, знал! Не мог Иваницкий такого написать. Не мог!

Он стоял перед Скворецким, беспомощно теребя свои густые, тронутые сединой волосы. В его глазах отражалась растерянность, лицо исказила глубокая тревога.

Скворецкий внимательно смотрел на Миклашева.

– А второй документ… – сказал майор. – Второй вы прочли? Он кое-что поясняет. Прошу, ознакомьтесь.

На этот раз Миклашев не спорил. Быстро пробежав записку Антоновой, он вскинул глаза на Скворецкого.

– Вы… Почему вы молчите? Или вы верите этому? – Миклашев сделал брезгливый жест в сторону письма. – Допускаете, что Иваницкий мог… был способен… совершил такую подлость? Но это же невозможно! А Антонова… Впрочем, ее я мало знал.

– В чем именно вы усмотрели подлость? – тихо спросил Кирилл Петрович. – Поверьте, это очень, очень важно.

– Как, вы не понимаете? – ответил Миклашев. – Но вы должны, вы обязаны понять! Петр Андреевич, профессор Варламов, – благороднейший человек. Порядочнейший. Вам понятно? Честью за него ручаюсь. И написать про Петра Андреевича такое?! Мерзость и мерзость!

– Но ведь написано! И, надо полагать, Иваницким. Почерк его…

Миклашев очень осторожно, словно ему жгло пальцы, взял письмо и принялся его пристально рассматривать. Затем, подавив вздох, бережно положил листок на краешек стола. Записки убитой он больше не касался: эта записка его мало интересовала.

– Да, – сказал он. – Почерк Иваницкого. Это так. И все же не верю, не могу поверить.

– Но почему? – осторожно спросил майор. – Почему не верите фактам?

– Да потому, – снова рассердился Миклашев, – что ни один человек, кто знал Петра Андреевича, если в нем были хоть зачатки совести, слова плохого не мог сказать о профессоре. Факты! Да где здесь факты? Это же все ложь, злостный вымысел, поклеп. Варламов – высокой души человек, большого благородства. И он – русский, поймите, русский! Как же можно его заподозрить в симпатиях фашистским выродкам. Что там в симпатиях – в измене! Неужели вы не понимаете?

– Понимаю, – сочувственно сказал Скворецкий. – Вполне понимаю и хотел бы разделять вашу убежденность. Но письмо… Письмо Иваницкого…

– А я вам говорил и говорю: не мог Иваницкий такого писать. Не верю. Иваницкий? Я его знал много лет, он со мной еще в Харькове работал. Пьяница, это правда. Жил скверно, хуже некуда. Но на подлость, низость никогда не был способен. Последние недели, перед гибелью, он не раз заходил ко мне, пытался излить душу. Ему было плохо, очень плохо: запои, тяжелые отношения с женой. (Она больной человек, все это знали.) Иваницкий впал в глубочайшую депрессию и катился, катился к страшному концу. Я пытался, но не смог его поддержать. И кто мог предвидеть, что он дойдет до такого… пойдет на такой шаг? Самоубийство! Это ужасно, но при чем тут Варламов? Вы мне не верите? Сомневаетесь? – И Миклашев замолчал, не окончив фразы.

– Знаете что, Константин Дмитриевич? Давайте сядем. – Кирилл Петрович поднял все еще валявшийся стул, придвинул его Миклашеву. – Так вот. Я вам верю, поэтому и пришел к вам. В начале нашего разговора я обещал вам полную откровенность и не отступлю от своего обещания. Видите, я показал вам документы, которых никто в институте не должен был видеть и пока не видел. Понимаете?

Миклашев кивнул:

– Ценю ваше доверие, но, право…

– Минуточку, – перебил его майор. – Это еще не все. Повторяю: я вам верю. Больше того: признаюсь, – я никому пока этого не говорил, – и у меня это письмо, записка Антоновой (особенно записка) вызывают те же чувства, что и у вас. Да, по моему убеждению, это – фальшивка, гнусная фальшивка, преследующая цель скомпрометировать профессора Варламова.

– Так в чем же дело? – снова вскочил Миклашев. – В чем дело? Если вы так считаете, бросьте эту пакость в мусорный ящик, уничтожьте – и делу конец.

– Ах, Константин Дмитриевич, Константин Дмитриевич, – усмехнулся Скворецкий, – как все у вас просто: бросить в корзину, уничтожить… На самом деле все куда сложнее. А бегство профессора? Пропажа документов? Пропажа документов! О, это очень важное обстоятельство, тут на имя профессора падает такая тень… Да и это письмо. Записка. Нет, так просто от них не отмахнешься. Уничтожить? Не могу, не имею права. Я должен их опровергнуть. Вы понимаете? Опровергнуть. Вот в чем задача.

– Опровергнуть? – Миклашев впал в полное уныние. – А как это сделать? Иваницкий-то мертв, что с него возьмешь.

– Да, мертв. Это многое осложняет. Но… Представьте себе, что нам удастся найти доказательства невиновности профессора Варламова. Найди мы их, и мы сможем оградить честь профессора, отвести тяжкое обвинение. Но вся беда в том, что у меня – у меня, понимаете? – таких доказательств нет. Пока – нет! Но… – Кирилл Петрович сделал многозначительную паузу.

– Понимаю, – думая о чем-то своем, сказал Миклашев. – И вы пришли ко мне… за помощью?

– Да, – твердо ответил Кирилл Петрович. – К вам. За помощью.

Миклашев, поглядывая из-под насупленных бровей на майора, прошелся по комнате, погладил свою седую окладистую бороду. Вздохнул. Еще раз вздохнул. Потом подошел к сейфу, отомкнул его и положил перед Скворецким пачку бумаг.

– Доказательства? – глухо сказал он. – Вот вам доказательства.

– Что это? – не скрывая удивления, спросил Кирилл Петрович.

– Расчеты. Расчеты профессора Варламова. Петра Андреевича. «Пропавшие». (Слово «пропавшие» Миклашев иронически подчеркнул.) Насколько я вас понял, пропажа документов – одна из основных «улик» против Петра Андреевича, так вот…

Майор с недоумением вертел в руках пачку документов.

– Тут всё, – сказал Миклашев. – До последнего листика, до последней строчки. Можете на меня положиться.

Скворецкий не сразу собрался с мыслями – так изумил его нежданный оборот. Он был уверен, что Миклашев сможет сообщить ему нечто важное, проливающее свет на судьбу профессора Варламова, поэтому майор и пришел к нему, и говорил столь откровенно, но такого сюрприза даже он не ожидал. Между тем Миклашев, сбросив с плеч тяжесть давившей его тайны, говорил и говорил. Как к нему попали расчеты? От Варламова. Да-да, их ему передал Петр Андреевич. Собственноручно. В тот самый день он пришел к Миклашеву в лабораторию необычно возбужденный, встревоженный. «Мной заинтересовалось НКВД, – прямо с порога заявил профессор. – Боюсь, к тому есть основания. У меня дома… Э, да что об этом говорить. Одним словом, всякое может случиться. Так вот… Это – расчеты. Наши расчеты. Спрячь. И никому ни слова. Никому. Понимаешь? А сам – работай. Я не могу допустить, чтобы тормозилась работа. А возьмут меня, могут пропасть и расчеты. Пока разберутся, пока дойдут руки… Да и не можем мы допустить, чтобы расчеты попали кому-то постороннему…»

В этом месте Скворецкий слегка покачал головой:

– Посторонние – это мы? Чекисты? Неужели вы допускаете, что мы могли проявить неуважение к таким документам?

Миклашев смущенно кашлянул и промолчал. После небольшой паузы он продолжил рассказ о том, как хранил расчеты Петра Андреевича, как исподтишка ими пользовался и работа продвигалась успешно. Успехам его в институте удивлялись, но не больше: никому и в голову не приходило, в чем причина. Теперь-то, после беседы с майором, он понимает, сколь ошибочна и нелепа была его позиция, какую глупость он сделал, хотя ему и неясно, почему органы НКВД проявили тогда повышенный интерес к профессору Варламову, вынудив его скрыться.

– Да не было этого, не было, – с досадой поморщился Скворецкий. – Какая ерунда! Никакого интереса к профессору, интереса, который, как вы предполагаете, мог чем-либо грозить Петру Андреевичу, не было. Все было совершенно иначе, тут сплошное недоразумение. Совершенно зря пошел профессор на такой неразумный шаг.

Однако дальше Кирилл Петрович не стал развивать эту тему: прежде надо было подумать, как довести до всеобщего сведения, не причиняя никому и ничему ущерба, что документы обнаружены.

По обоюдному согласию Скворецкий и Миклашев приняли такое решение: майор скажет директору института, что расчеты им – им персонально – найдены, но где и как, он сообщить пока не может, дабы не мешать ходу расследования. Документы передаются директору. Миклашев ведет себя так, будто он ко всей этой истории не причастен.

Покончив с вопросом о документах, Кирилл Петрович вновь вернулся к судьбе профессора Варламова.

– Так вот, Константин Дмитриевич, если вы мне доверяете, то не можете не понимать, что профессор Варламов стал жертвой чудовищного недоразумения или чудовищной провокации. Его надо найти, найти как можно скорее. Необходимо вернуть к нормальной жизни, к работе. Считаю, что это наша общая с вами задача, и поэтому хотел бы рассчитывать на вашу помощь.

Миклашев искренне удивился: как и чем он может помочь? Он не только не знает, где находится Петр Андреевич, но тот ему ничего не говорил о своем намерении скрыться, даже не намекнул. Если быть откровенным до конца, так он, Миклашев, и не очень верил в исчезновение Варламова: просто полагал, что тот арестован и для сокрытия этого факта пущен нелепый слух о «бегстве» профессора. Выходит, он и тут ошибся.

Кирилл Петрович от души расхохотался, услышав «версию» Миклашева и увидев, с какой искренней горячностью тот теперь кается. Однако веселье майора было недолгим: неужели Миклашев так и не сможет ему помочь?

– Подумайте, – говорил майор. – Важна каждая мелочь, любой факт. Продумайте все, вспомните все, даже, на первый взгляд, мелочи. Что вы, в частности, знаете о друзьях профессора Варламова, о его близких? Кто из них, по-вашему, мог бы его приютить? К кому бы он сам пошел?

Внимательно слушавший Миклашев встрепенулся:

– Сам? А Еву Евгеньевну, супругу профессора, вы учитываете?

– Учитываем, – сказал майор. – Еще как учитываем. Только почему вы о ней вспомнили?

– Нехороший она человек, – с убеждением заявил Миклашев. – Вздорный. Большая эгоистка… Провокация, вы давеча изволили выразиться. Не ее ли штучки? Кстати, вам известно, что она – немка? Это, конечно, ерунда, немцы бывают разные, но сейчас… война.

Теперь пришел черед удивляться Скворецкому. (Он вспомнил показания Малявкина: резидент – немец, хотя родился и долгое время жил в России.) Поистине этот Миклашев подносил ему сегодня все новые и новые сюрпризы. Майор попросил ученого рассказать поподробнее.

История, рассказанная Миклашевым, была не хитра. Родом он, Миклашев, из того же города, что и Ева Евгеньевна. Город был хоть и губернский, но не то чтобы уж очень большой: все мало-мальски приметные семьи были на виду. Что же говорить о семье крупного богача, каким был отец Евы Евгеньевны? Всем было известно, что уже в пожилых годах этот властный самодур женился на молоденькой красавице немке. Не прошло и года, как она прибрала его к рукам, да так, что стала полновластной хозяйкой и в доме и в его деле. Тут появилась Евочка – Миклашев был тогда уже гимназистом, – а вскоре главы дома не стало. Все дела окончательно перешли в руки Евиной матери.

На дочку она средств не жалела. И, надо сказать, постоянно подчеркивала, что та, как и мать, – немка. Трудно сказать, кем стала бы Ева, если бы не революция…

Между тем Миклашев еще в начале первой мировой войны, осенью 1914 года, уехал в столицу, в Петроград, и потерял эту семью из виду. Как вдруг, уже много лет спустя, узнал в невесте своего старинного приятеля Варламова – Евочку. Она носила фамилию отца, а вместе с фамилией приняла и его национальность, хотя, как отлично помнил Миклашев, в детстве все говорили о Еве как о немке.

Ева Евгеньевна невзлюбила Миклашева с первой встречи, едва узнав, что он родом из того же города, что и она. Он также не испытывал к ней особой симпатии. Константин Дмитриевич был удивлен выбором Петра Андреевича, но Ева крепко держала Варламова в руках (в маменьку пошла!) и вскоре стала его женой. Она всячески старалась вбить клин в отношения между своим мужем и Миклашевым, но в этом не преуспела: слишком давняя дружба их связывала, да и общие научные интересы, совместная работа…