Текст книги "Открытие великой реки Амазонок"

Автор книги: Яков Свет

Соавторы: Э. Виленская,В. Карандашов,Г. Журавлева,Б. Малкес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Определение расстояний и дат в «Повествовании» Карвахаля

Определить по документам XVI века истинные расстояния, пройденные мореплавателями и путешественниками эпохи Великих географических открытий, установить истинные даты и продолжительность их плаваний и путешествий, то есть выявить те точные сведения, которыми должна оперировать историческая география, – задача трудная и подчас неразрешимая, и «Повествование» Карвахаля наглядный тому пример.

Карвахаль ведет счет пройденным расстояниям в лигах (leguas), но какие лиги он имеет в виду, в «Повествовании» нигде не говорится. В Испании же в старину лигами назывались различные по содержанию меры длины. Так, существовали, например, лиги сухопутные (4225 м), почтовые (3894 м), морские (5772,7 м) и проч. Размеры этих лиг тоже не были стабильными, ибо каждая из них соответствовала определенной доле земного градуса (например, 1/17, 1/20 и т. д.), величина которого в свою очередь исчислялась по-разному и всегда принималась меньшей, чем в действительности (ошибка состояла в преуменьшении размеров земли). Во времена Карвахаля употребительны были также лиги кастильская (5555,5 м) и римская (5924 м). Некий доктор Сепульведа (тот самый, что по сообщению хроник пересылал 4 мая 1538 года с Орельяной письмо для Франсиско Писарро) писал в 1543 г. принцу Филиппу (будущему Филиппу II), что «лига равна не трем римским милям [1 римская миля = 1481 м], как полагают некоторые, а четырем, как это принято повсюду у образованных людей». Это высказывание может служить основанием для того, чтобы считать лигу Карвахаля равной римской лиге, поэтому для подсчета расстояний, даваемых Карвахалем, и для составления карты с маршрутом экспедиции Орельяны мы применяем римскую лигу, равную 5924 м.

Следует сказать, что расстояния между отдельными пунктами, приводимые Карвахалем, намного превышают подлинные (даже если взять самую малую из известных нам лиг). Однако в этом нет ничего удивительного: в лучшем случае они измерялись примитивным способом – «на глазок», в худшем – и, это всего вероятнее, – по наитию, огульно. Тем не менее подобные сведения весьма полезны, ибо служат своего рода масштабом, благодаря которому читатель получает возможность гораздо яснее представить себе как поход в целом, так и отдельные его эпизоды в пространственном отношении.

Легче определить в «Повествовании» даты, хотя Карвахаль и не называет – за редким исключением – ни чисел, ни месяцев, в которые произошли те или иные события. Будучи духовным лицом, он все сколько-нибудь знаменательное «привязывает» по времени к церковным (католическим) праздникам. И если сравнительно нетрудно установить даты неподвижных церковных праздников, то есть таких, которые отмечаются всегда в одно и то же время (например, день очищения. пресвятой девы Марии отмечается 2 февраля, день св. Иоанна Предтечи, или Иванов день, – 24 июня и т. п.), то установить даты подвижных церковных праздников несколько сложнее.

Их место в календаре зависит от наступления первого дня пасхи – главного христианского праздника. День этот падает на ближайшее за первым весенним полнолунием воскресенье и празднуется в промежуток между 21 марта и 25 апреля. В 1542 г. пасха начиналась 9 апреля, и все подвижные праздники следует отсчитывать вперед и назад от этого числа (Даты церковных праздников, упомянутых в «Повествовании» Карвахаля и в других документах этой книги, вычислены по книге Н. Grotefend, Zeitrechnung des deutschen Mittelalters und der Neuzeit, Hannover, 1891, Band I и сверены по книге Pedro de Medina, Arte de navegar, Sevilla, – 1544): в 1542 г. непосредственно предшествующая пасхе страстная (иначе – святая, великая, крестовая) неделя приходилась, например, на 2–8 апреля, отмечаемое на 8-й день пасхи воскресенье Квазимодо – на 16 число того же месяца, отмечаемый на 51-й день после ее начала понедельник сз. духа – на 29 мая, празднуемая на 57-й день троица – на 4 июня и т. д. Даты эти (они указываются в сносках к тексту и комментариях), как и те, что сообщаются Карвахалем, даны по юлианскому календарю (по старому стилю), действовавшему в католических странах Европы до 1582 г. (в России – до 1918 г.).

Мы здесь не будем останавливаться на частных ошибках в определении времени, встречающихся в документах об экспедиции Орельяны, однако об одной ошибке – существенной и повторяемой в ряде общих работ – нельзя не сказать. В некоторых хрониках и документах XVI в. отмечается, что Гонсало Писарро выступил из Кито в страну Корицы в 1540 году, а Орельяна совершил свое путешествие и прибыл на остров Кубагуа в 1541 году. Ошибочность этих дат (на самом деле поход Гонсало Писарро начался в 1541 г., а плавание Орельяны состоялось в 1542) легко устанавливается путем сличения соответствующих чисел, дней недели, праздников и т. д.

Деньги в Испании и Перу в 30-х, 40-х годах XVI века

Золото, как известно, играло в эпоху Великих географических открытий особую роль, оно было главным стимулом для путешествий на край света – за океан, в дебри Америки, им оценивали человеческую личность, успех, затраченные усилия. Вот почему испанские летописи и документы XVI века не упускают случая сообщить о тех или иных денежных суммах, добытых, издержанных, либо обещанных тем или иным конкистадором. Сведения такого рода, касающиеся в частности Орельяны, рассеянные в публикуемых нами документах, материализуют и конкретизируют в нашем представлении быт давно минувшей эпохи, позволяют ярче и глубже представить себе обстоятельства похода Орельяны. Однако уяснить подлинный смысл этих сведений не так просто.

В конце 30-х годов XVI в. в заморских владениях Испании цены на товары, особенно европейского происхождения, были настолько высоки, что почти не было никакого смысла заниматься дорогостоящей чеканкой монеты, которая все равно не в состоянии была покрыть потребностей торговли. В обращении находились монеты самых различных наименований, достоинств, эпох, веса, национальностей, происхождений (ведь в средневековой Европе монету чеканили короли, князья, феодалы, города, купеческие корпорации, церковь и пр.), среди нее было много фальшивой, низкопробной, неполновесной. Но главные расчеты и платежи производились не в монете, а на вес золота – в особенности в Индиях, где монета почти отсутствовала (монетный двор был учрежден в Мексике в 1535 г., а в Перу, в Лиме лишь в 1565). Золото отмерялось кусками-обрубками, нанизанными друг на друга в виде цепи, переносилось носильщиками и взвешивалось на переносных весах-безменах.

Условной единицей измерения служил вес кастельяно (castellano), золотой монеты времен католических королей, которую прекратили чеканить еще в 1497 г. и вес которой (вес по-испански – песо) равнялся 4,6–4,7 г. Эта единица так и называлась peso de oro – «золотой вес». Таким образом, 40 тысяч золотых песо, которые Орельяна издержал на снаряжение своей экспедиции в страну Корицы, весили 184–188 кг золота.

Разменной, мелкой монетой был медный (прежде серебряный) мара-веди (maravedi). Франсиско де Херес, секретарь Писарро, говоря о событиях 1532–1534 гг. в Перу, пишет: «…золотой песо – то же, что и кастельяно; каждый песо продается обыкновенно за 450 мараведи». Часто в мараведи велись и крупные расчеты (например, в публикуемой нами «Капитуляции об исследовании, завоевании и заселении Новой Андалузии»); один миллион маравеДи назывался куэнто (cuento). Другой распространенной золотой монетой, кроме песо и кастельяно, был дукат (ducado), соответствовавший 375 мараведи. Пятьдесят золотых песо составляли mагсо de ого – золотую марку (230 г), но чаще марками измерялось серебро.

Перерасчет средневековой валюты в современную не только весьма труден, но и, на наш взгляд, непоказателен. По подсчетам комментаторов упомянутого нью-йоркского издания книги Медины, один «перуанский» золотой песо 30-х, 40-х годов XVI в. эквивалентен двенадцати американским долларам 1934 г.; получается, следовательно, что 40 тысяч золотых песо Орельяны равны 480 тысячам американских долларов 1934 г. (при этом следует учесть, что с тех пор золотое содержание доллара существенно уменьшилось, а его фактическая покупательная способность с тех пор ^понизилась примерно вдвое).

Более показательно установить тогдашнюю покупательную способность золотого песо, которая в Перу – в наиболее удаленном от Испании краю Индий, куда ввозились из Испании лошади, оружие, обувь, одежда и пр.,– была особенно низкой. Тот же Франсиско де Херес пишет: «Обычная цена лошади была 2500 песо, да и сия цена не была устойчива… а пара башмаков или панталоны стоили 30 или 40 песо, плащ – 100 или 120, меч – 40 или 50… я отдал 12 песо за полунции [1 унция = 28,35 г] попорченного шафрана; должник, бывало, отдавал кусок золота, не взвесив его, не заботясь о том, что его вес вдвое больше долга, и должники ходили в поисках своих заимодавцев из дому в дом в сопровождении индейца, нагруженного золотом». Спустя 6–7 лет, в начале 40-х годов, когда ввоз в Перу из других частей Индий и Испании несколько увеличился, а в разграбленных городах и храмах нельзя было сыскать больше ни грана золота, цены понизились, но остались все же баснословными. Торибио де Ортиггера, написавший в 1581 году работу о походе Орельяны, свидетельствует, что около 1540 года «цена лошади, стоившей среди прочих самую малость [то есть самой дешевой], превышала 500 золотых песо… а цена других была в два раза больше…»

Сведения о походе Гонсало Писарро В Страну Корицы, о плавании Франсиско де Ореаьяны по реке Мараньон и о землях, лежащих по этой реке

Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес

Отрывок из «всеобщей и подлинной истории индий, островов и материковой земли в море-океане»

(«Всеобщая и подлинная история Индий, островов и материковой земли в море-океане» Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса (более известного под именем Овьедо) – ценный и весьма своеобразный источник сведений об эпохе Великих географических открытий вообще и об экспедиции Орельяны в частности. Хотя огромный труд Овьедо довольно слаб с литературной точки зрения и не отличается ни глубиной мысли, ни широтой воззрений, непреходящее значение его состоит в том, что он создан по горячим следам событий их непосредственным очевидцем и активным участником.

Овьедо (1478–1557) – одна из колоритнейших фигур своей богатой свершениями эпохи. На своем долгом веку ему пришлось быть и солдатом, и монахом, и царедворцем, и конкистадором, и писателем, и чиновником, не раз пришлось побывать ему и в тюрьме. Он лично знал титанов итальянского возрождения – Леонардо да Винчи, Тициана, Микеланджело, встречался с королями, вельможами, вождями конкисты – Бальбоа, Кортесом и Писарро. Впервые он попал в Новый Свет в 1514 г. и окончательно покинул их в 1556. Шесть раз за это время он совершал опасные плавания через океан на родину и возвращался назад в Новый Свет. В 1532 г. Овьедо был назначен первым главным хронистом Индий, и особый королевский указ от 15 октября того же года вменял в обязанность всем правителям и должностным лицам посылать ему подробную информацию о новооткрытых землях. Однако первая часть его «Истории» вышла в Толедо еще за несколько лет до этого, в 1526 г., а две другие так и не были опубликованы при жизни Овьедо и увидели свет лишь три столетия спустя, в 1851 – 1855 гг.

Овьедо как в силу своего официального положения, так и в силу собственных убеждений был сторонником захватнической и рабовладельческой политики испанской короны и старался облагородить и позолотить эту политику в глазах современников и потомков. Его идейный противник Лас Касас, который, кстати, воспрепятствовал опубликованию в 1548 г. второй части его «Истории», писал, что Овьедо следовало бы начать свой труд с рассказа о том, «как его автор был конкистадором, грабителем и убийцею индейцев, как загонял он их в рудники, в коих оные и погибали». Впрочем, взгляды Овьедо интересны в том смысле, что их разделяло большинство современников, в то время как передовые воззрения Лас Касаса встречали у них недоумение и противодействие.

Орельяне прямо или косвенно посвящено семь глав «Истории»*. Шесть из них (ч. I, кн. L гл. I–IV публикуются в настоящей книге с небольшими купюрами), седьмая – у Овьедо это XXIV глава – содержит «Повествование» Карвахаля (из нее нами взяты разночтения к публикуемому тексту «Повествования»). Написаны эти главы в разное время: начиная с декабря 1542 г. и кончая летом 1548 г., на основании личных бесед Овьедо с Орельяной и его соратниками, которые происходили в Санто-Доминго в ноябре 1542 – январе 1543 гг., то есть сразу же по окончании знаменитого похода, а также на основании ряда утраченных впоследствии документов (писем из Попаяна от 13 августа 1542 г. и из Томебамбы от 3 сентября того же года, письма лиценциата Серрато от 25 января 1547 г. и др.). Таким образом, сведения, которые сообщает об Орельяне Овьедо, в значительной мере уникальны и достоверны, но вместе с тем не бесстрастны, не чужды устремлений и противоречий эпохи, личных симпатий и антипатий автора.

Перевод вышеназванных глав выполнен по тексту следующего издания: Historia general у natural de las Indias, islas у tierra-firme del mar-oceano. For el capitan Gonzalo Fernandez de Oviedo у Valdes, primer cronista del Nuevo Mundo. Madrid, 1851 – 1855.

Читатель, несомненно, обратит внимание на то, как противоречиво отзывается Овьедо о путешествии Орельяны, о нем самом (об этом будет сказано особо в комментарии 12), как более чем смутно представляет он себе географическую сторону открытия Орельяны. Так, например, все необъятные пространства, которые пересек Орельяна, Овьедо называет «страной Кито», река Амазонка в его понимании имеет «берега на западе и востоке» и, следовательно, течет в меридиональном направлении, а в своем письме к кардиналу Бембо он даже говорит, что она «родится под Антарктическим полюсом»… И это тем более любопытно, что для своего времени Овьедо был одним из самых сведущих географов) (О плавании Орельяны Овьедо писал, кроме того, в своем письме итальянскому кардиналу Пьетро Бембо, датированном в Санто-Доминго 20 января 1543 г. (см. Giovanni Ramusio, Delle navigationi et viaggi Venetia, 1556–1563, стр. 415–416). Это письмо за незначительным исключением кратко повторяет сведения, содержащиеся в указанных главах его «Истории»).

Глава I

где речь идет о том, кем был заложен город Сан-Франсиско в провинции и губернаторстве Кито; и о том, как капитан Себастьян Беналькасар, обретавшийся там по велению маркиза дона Франсиско Писарро, пустился без соизволения последнего из тех краев в Испанию и был возведен там в сан правителя Попаяна; о том, как маркиз послал Гонсало Писарро, своего брата, в Кито и как сей последний отправился на поиски корицы и некого короля, или касика, по прозванию Эльдорадо; о том, как была открыта ненароком [река Мараньон], как проплыл по оной от ее верховий да истоков и до самого Северного моря (Северным морем называли в то время Атлантический океан) капитан Франсиско де Орельяна с несколькими соратниками, кои будут здесь поименованы, и обо всем прочем, имеющем отношение к этой истории.

Капитан Диего де Ордас поставил перед собой задачу открыть и заселить прославленную великую реку Мараньон (о злосчастной истории, приключившейся с ним, речь шла в книге XXIV настоящего труда) (Диего де Ордас, один из ближайших соратников Эрнана Кортеса по завоеванию Мексики, в дальнейшем руководил экспедицией, обследовавшей северо-восточную оконечность Южной Америки и реку Ориноко.

О том, куда направлялся Ордас, в его обязательстве от 20 мая 1530 г. о соблюдении условий договора с королем говорится так: «Вы предложили мне исследовать и умиротворить провинции, кои простираются по реке Мараньон». Однако при смутности тогдашних представлений о новом материке при путанице в географической номенклатуре того времени; в особенности в отношении реки Мараньон, нельзя быть до конца уверенным в том, куда держал путь и в какую реку вошел в январе 1531 г. Ордас. По мнению ряда исследователей, он достиг «Пресного моря» Пинсона и поднялся на некоторое расстояние вверх по Амазонке. Но приливная волна – поророка – потопила несколько из его судов. Избежать гибели удалось лишь двум из них, которые, покинув негостеприимную землю, добрались вдоль северо-восточных берегов материка до острова Тринидад и вошли затем в устье Ориноко. По этой реке они поднялись более чем на 1000 км и благополучно возвратились назад.

В своем «Повествовании» Карвахаль связывает гибель большей части экспедиции Ордаса с настойчивыми слухами о неких христианах, живущих в плену у индейцев. Вот что пишет на рубеже XVI–XVII вв. об этой догадке Карвахаля Антонио де Эррера: «…было ясно, что то могли быть люди либо Диего де Ордаса, либо Алонсо де Эрреры…» Но Алонсо де Эррера, погибший в 1535 г. на Ориноко, не бывал на Амазонке) (См. монографию Casiano Garcia, Vida del Comendador Diego de Ordaz Descubridor del Orinoco. Mexico, 1952).

Однако, дабы было понятно то, что впоследствии стало ведомо о сей реке и каким путем ведомо, нельзя не упомянуть, что после того как маркиз Франсиско Писарро и его братья вышли победителями из затеянной со злым умыслом и к еще большей пагубе завершенной усобицы, в каковой был повержен в прах, бесчестно обижен, а замте и казнен сеньор аделантадо (Аделантадо – правитель, стоявший во главе гражданской и военной организации тех территорий, которые он сам открыл и завоевал) дон Диего де Альмагро со своими сторонниками, сии люди, заделавшись хозяевами положения, очень возгордились. Но я е согласии с тем, что впоследствии показало время, осмеливаюсь утверждать, что эта победа оказалась равно, если не более пагубной, как для победителей, так и для поверженных… (Здесь и ниже многоточиями обозначены сокращения в тексте (нами опущены места, не имеющие отношения к экспедициям Гонсало Писарро и Франсиско Орельяны)) (Франсиско Писарро и Диего Альмагро, поначалу соратники и компаньоны в завоевании Перу, прибегали, как известно, в развернувшейся между ними в 1537 г. открытой междоусобной борьбе к самым вероломным средствам.

Альмагро был казнен по приговору подготовленного в тайне суда в июле 1538 г. Судьба же четырех братьев Писарро сложилась не менее плачевно: Хуан погиб в схватке с индейцами еще в 1536 г., Франсиско был заколот 26 июня 1541 г. в собственном доме сторонниками Альмагро во главе с его сыном Диего Альмагаро-младшим (последний тоже не избежал участи отца и был казнен в сентябре 1542 г.), Гонсало сложил голову на эшафоте 10 апреля 1548 г. (правда, об этом Овьедо еще не мог знать), Эрнандо к тому времени, когда Овьедо писал настоящую главу, уже в течение десяти лет томился в темнице замка Ла Мота в городе Медина-дель-Кампо, где провел в общей сложности двадцать лет и откуда вышел за год до смерти в 103-летнем возрасте)

Но оставим это и возвратимся к цели нашего повествования – губернаторству Кито, тому самому, которое отдал во владение своему сыну Атабалибе великий король Гуайнакава (Гуайнакава (правильно – Гуаяна Копак) – властитель, при котором государство инков достигло наивысшего расцвета. Совершил ряд успешных завоевательных походов на север страны, после чего разделил свою империю на две части, из которых северную отдал своему любимому сыну Атауальпе (у Овьедо Атабалиба), а южную – старшему сыну Гуаскару Умер в 1523 или 1524 г.

Атауальпу испанцы во главе с Франсиско Писарро заманили в ловушку (Кахамарка, 1532 г.), а затем, несмотря на получение баснословного выкупа, казнили (1533 г.)). Своим наместником в эту провинцию маркиз дон Франсиско Писарро послал капитана Себастьяна Беналькасара… Этот Беналькасар бросился вдогонку за Ороминави, одним из военачальников Атабалибы, который, узнав о пленении своего государя, бежал с немалой толикой его сокровищ. На поиски золота и выступил Беналькасар; дорогою же он разорил индейцев Кито и» его окрестностей. Тогда же он и основал город Сан-Франсиско (Сан-Франциско-де-Кито – первоначальное название современного города Кито, столицы республики Эквадор. Основан в 1535 г. несколько южнее разрушенного древнейнкского города Кито) – первый и наиглавнейший христианский град из тех, что имеются ныне в названной провинции Кито.

В ту пору сей Беналькасар получил множество вестей о корице – так можно полагать, если верить ему на слово, тому, что сам он здесь, в сем городе Санкто-Доминго, рек, возвращаясь [из Испании], облаченный полномочиями правителя Попаяна. И его мнение было таково, что сыскать оную корицу можно в направлении реки Мараньон, а везти ее в Кастилию и Европу следует по названной реке, и он полагал, что вряд ли в том ошибается, ибо убеждение сие сложилось у него на основании сообщений индейцев, разумеется, если только те сообщения не были лживыми; сведения же сии он почитал верными и поступали оные к тому же от многих и многих индейцев.

Когда этот капитан уезжал отсюда [в Перу], в мыслях у него, однако, не было отправиться на поиски той [корицы]. Тем паче, что Гонсало Писарро пустился на розыски оной много раньше или, может быть, в то время как Беналькасар бродил, еще вокруг да около. [Гонсало Писарро] решил, что он найдет и обнаружит оную корицу в глубине страны, у самых истоков-той великой реки. О том, как проходили эти розыски, будет поведано в следующей главе.