Текст книги "Открытие великой реки Амазонок"

Автор книги: Яков Свет

Соавторы: Э. Виленская,В. Карандашов,Г. Журавлева,Б. Малкес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Слову «обезьяны» из нашего перевода в испанском тексте соответствует gatos monos, что может значить «обезьяны самцы» (индейцы с Верхней и Средней Амазонки и поныне считают обязьян самцов отдельных видов большим лакомством), а также и «обезьяны-игрунки» (представители семейства игрунковых обезьян). Овьедо описывает их, видимо, под именем gatos monillos в гл. XXVI, ч. I, кн. XII своей «Истории». В этой части труда Овьедо содержится подробное описание животных и растений, которых испанские завоеватели встретили к тому времени в Новом Свете).

Увидев, что сеньор очень учтив, капитан наставил его на стезю истинную, растолковав ему, что мы являемся христианами и почитаем единого бога, который есть творец всего сущего, а не блуждаем в потемках, подобно этим индейцам, поклоняющимся каменным идолищам да колдовским истуканам, и рассказал ему многое иное по тому же поводу, а также объяснил, что мы слуги и вассалы императора христиан, великого короля Испании, нашего государя, именуемого доном Карлссом, которому и принадлежит сия империя, включающая все Индии (Как известно, Колумб, открыв Америку, полагал, что открыл Индию или Индии, как тогда называли далекие и несметно богатые страны Востока. И хотя ошибка вскоре выяснилась, в испанской колониальной практике наименование «Индии» сохранялось за американским континентом чуть ли не до XVIII века) и многие другие владения и королевства, какие только есть на свете, и что мы пришли сюда, в эту страну, по его повелению, чтобы дать ему отчет в том, что здесь увидим.

Индейцы с превеликим вниманием выслушали то, что им сказал капитан, и сказали нам, что если мы желаем увидеть амазонок (на их языке они называются «коньяпуяра», что значит «великие сеньоры»), то прежде должны взять в толк, на что отваживаемся, ибо нас мало, а их много, и они нас перебьют. Лучше всего, по их мнению, нам остаться на их [индейцев] земле, а они, мол, позаботятся обо всем, в чем мы испытываем нужду. Капитан им отвечал, что нам ничего иного не остается, как только продолжать плыть дальше, ибо мы обязаны представить свой отчет тому, кто нас послал, – нашему королю и государю. После того как он кончил гонорить, нам показалось, что индейцы остались очень довольны. Их главный сеньор еще раз спросил капитана, кто мы такие, желая, видимо, лучше разобраться во всем услышанном и прикинуть, не будет ли новое объяснение отличаться от сказанного прежде. На это капитан ответил точно так же, как и в первый раз, и присовокупил, что мы дети солнца и направляемся по этой реке вниз, как уже было сказано. Индейцы этому чрезвычайно изумились и обрадовались, приняв нас то ли за святых, то ли за небожителей, потому что поклоняются они солнцу, которое называют «чисэ». Затем индейцы сказали капитану, что они отдают себя в его распоряжение и хотят ему служить и просят, чтобы он посмотрел, в чем он и его товарищи испытывают нужду, они всем снабдят нас с превеликою охотой. Капитан горячо поблагодарил их за это и велел дать много всяких вещей сеньору и другим старейшинам, которые были столь довольны, что какую бы вещь впредь ни попросил у них капитан, они ему с радостью давали. После этого они все встали и предложили капитану расположиться в их селении, которое они оставят свободным, а сами перейдут в другие жилища и будут ежедневно приходить и приносить нам пищу. Капитан повелел всем вождям прийти к нему еще раз, так как он хотел одарить их тем, что у него было. Их сеньор ответил, что назавтра все придут, и, действительно, они пришли и принесли с собой великое множество еды, и капитан встретил их очень радушно и обращался с ними хорошо, и он снова, когда они все вместе собрались, повторил то, что рассказал сначала их самому важному сеньору, и от имени его величества принял во владение их всех (а числом их было двадцать шесть) и в знак того, что они подчинились, повелел установить очень высокий крест, который всем индейцам весьма понравился. Каждый день, начиная с этого дня, индейцы приходили к нам, чтобы принести еды и побеседовать с капитаном, и они этому не могли нарадоваться.

Постройка второй бригантины

Видя, что здесь имеется хороший материал и что это место удобно для постройки [бригантины], и взяв в расчет доброе расположение индейцев, капитан приказал собрать всех своих товарищей и сказал им, что здесь удобнее всего строить бригантину, и мы все взялись за работу, и среди нас оказался некий плотник по имени Диего Мехйя, который, хотя и не был знатоком в кораблестроительном деле, показал нам. что и как надобно делать, затем капитан велел распределить работу между всеми людьми с тем, чтобы каждый принес бы по шпангоуту и по две поперечины, другие изготовили бы киль, третьи – форштевень, четвертые напилили бы досок и так далее. Таким образом, каждому было ясно, чем он должен заниматься. Все трудились до седьмого пота, потому что стояла зима (porque como era invierno) (Карвахаль по укоренившейся привычке жителя северного полушария называет зимой самый разгар тропического лета, который падает в южном полушарии как раз на февраль-март (правда, разница в температуре между «зимними» и «летними» месяцами в районе Амазонки не превышает 5°)), а древесину приходлось брать издалека. Каждый, взяв с собой топор, шел в лес, рубил то, что ему полагалось, и потом тащил это [к месту постройки]; другие же поворачивались к нему спиной (otros le hacian espaldas), ибо индейцы не замышляли против нас ничего дурного. Вот так в семь дней был заготовлен для бригантины, о которой идет речь, весь необходимый лес.

Когда закончилась эта работа, пришел черед другому делу, а именно: было велено нажечь угля, чтобы изготовить гвозди и другие предметы. Любо-дорого было смотреть, с каким задором трудятся и таскают уголь наши сотоварищи. Таким образом, обеспечили и все остальное, в чем была нужда.

Среди всех нас не оказалось ни одного человека, который имел бы навык в подобном занятии, однако, несмотря на сию и прочий трудности, господь бог даровал всем нам смекалку, и мы сделали все, что должно, ибо дело шло о спасении многих жизней. Ведь если бы мы отправились отсюда на наших прежних лодчонках да суденышке и очутились бы на них среди воинственных племен (а так оно и вышло, но расскажу я об этом после), то не удалось бы нам не только отстоять себя, но и высадиться на сушу. Итак, было ясно, что бог свыше вразумил капитана построить бригантину в том селении, о котором я говорил, ибо сделать это потом было бы уже невозможно, а строить бригантину здесь было очень удобно, так как индейцы не переставали приносить нам еду в изобилии и в согласии с тем, что просил у них капитан. Постройку вели столь скоро, что уже через тридцать пять дней бригантина, проконопаченная хлопком и просмоленная той смолою, которую нам приносили по просьбе капитана индейцы, была спущена на воду. Немалая то была радость и веселье, которые испытывали все наши товарищи, увидев завершение того, к чему они так стремились. Однако в селении было столько москитов, что не было нам от них житья ни днем ни ночью, и нас они искусали так, что хотя и удобен был лагерь и работа не была в тягость, но мы одержимы были лишь одним желанием – поскорее увидеть конец нашим мукам.

Как-то, в то время когда мы еще там находились и были заняты своей работой, пришли повидаться с капитаном четверо индейцев, кои прибыли издалека. Все они, как на подбор, были очень высокого роста, так что каждый из них был на добрую пядь (Пядь (по-испански – palmo) – старинная мера длины, равная расстоянию между кончиками растопыренных большого пальца и мизинца. В Испании имела разную длину: от 19,2 до 22,8 см) выше самого высокого из христиан. Кожа у них была очень белая, их волосы, ниспадая, доходили до поясницы, сами они и их одеяние были увешаны золотыми украшениями. С собой у них было много еды, а появились они с таким смирением, что мы не знали, то ли нам следует опасаться их скрытых помыслов, то ли радоваться их хорошему воспитанию (buena crianra). Они достали еду, что принесли с собой, сложили ее перед капитаном и сказали, что они вассалы одного очень важного сеньора и пришли по его велению посмотреть, кто мы такие, чего хотим и куда держим путь.

Капитан принял их очень радушно и первое, что он сделал это велел поднести им много всяких украшений, которые пришлись индейцам очень по вкусу и доставили им удовольствие. Капитан повторил им все то, что ранее говорил уже упомянутому властителю Апариану. Все это немало удивило индейцев, и они сказали капитану, что хотели бы пойти и доложить обо всем этом своему сеньору, и попросили у него [капитана] на то дозволения. Капитан им разрешил, пожелал доброго пути, дал им с собой много разных вещей, с тем чтобы индейцы отнесли их своему самому главному сеньору и чтобы сказали ему, что он, капитан, очень просит его пожаловать к себе и будет очень рад его посещению. И они ответили, что так и сделают; индейцы ушли, и мы никогда больше не видели их и так и не узнали, из какой земли они родом.

В этом месте мы провели весь великий пост (В 1542 г. великий пост, который, как известно, соблюдается католической церквью в течение 46 дней, продолжался со среды 22 февраля по субботу 8 апреля), все наши дружинники причастились у двух святых отцов, которые были с ними. Каждое воскресенье и по праздникам – в святой четверг, святую пятницу и святое воскресенье – я читал проповеди, и то было лучшее из всего, чем для вящей славы своей пожелал вразумить меня наш искупитель. И я радел о том, чтобы возможно лучше, насколько было сие в моих силах, споспешествовать его благим намерениям и помогать всем этим моим братьям и сотоварищам, напоминая им о том, что они христиане, и о том, чтобы они лучше служили богу и императору в этом богоугодном им предприятии и терпеливо сносили нынешние и грядущие тяготы вплоть до завершения нашего нового открытия, ибо от его счастливого исхода зависели мы сами и самые жизни наши; и, таким образом, я сказал для пользы дела все, что мне показалось необходимым, ибо в этом и заключалась моя обязанность, а также и потому, что жизнь свою положил я ради успеха нашего странствования. Также произнес я проповедь в воскресенье Касимодо (Касимодо (от латинского quasimodo) – первые слова молитвы, которая читается во второе воскресенье пасхи. Этот день в 1542 г, приходился на 16 апреля) и могу с полным правом утверждать, что как у капитана, так и у всех людей души были полны такого благолепия и такой святой веры в Христа и его святое учение, что господь во истину счел за благо пожелать нам спасения. Капитан призывал меня к проповеди, дабы все ревностнее обратились к исполнению долга своего и утвердились во мнении, что они достойны благостыни господней.

Мы также привели в порядок и маленькое судно, так как на ту пору оно уже успело прогнить. И, таким образом, оба судна были исправны и наготове. Капитан велел всем закончить приготовления и погрузить съестные припасы на корабли, ибо в понедельник он намерен был пуститься в дальнейший путь.

В этом селении с нами приключилась история, немало нас напугавшая. Случилось так, что в сумеречную среду, в святой четверг и в крестовую пятницу индейцы заставили нас поститься поневоле, ибо не приносили нам еды вплоть до самой субботы, что в канун пасхи (Все эти дни входят в страстную неделю и в 1542 г. приходились на 5, 6, 7 и 8 апреля). Капитан у них осведомился, почему они не приносят съестного, и тогда в субботу и в пасхальное воскресенье да в воскресенье Касимодо они притащили такую пищу, что мы ее выбросили в поле. Для того чтобы все шло как должно и во всем порядке, капитан назначил альфересом (Альферес – первоначально королевский знаменосец, в описываемые времена-младший офицер) одного весьма достойного этого звания идальго по имени Алонсо де Роблес и послал его с несколькими дружинниками в селение к тем воинственным индейцам с приказом во что бы то ни стало добыть еды на всех. Сам капитан остался стеречь корабли, которые в сем путешествии были нам после бога единственной защитой и опорою, ибо индейцы только того и домогались, чтобы отнять у нас оные.

Мы вышли из лагеря и селения Апариана на новой бригантине в девятнадцать гоа (Значение слова гоа (испан. – goa) точно определить не представляется возможным. Хотя у испанского историка XVII в. Антонио де Эрреры это слово встречается в таком же написании, Медина полагает, что оно искажено при переписке и что правильно оно пишется хова – (испан. – jova). Судя по книге Cano, Arte para fabricar, fortificar y aparejar naos de guerra у mercante, Sevilla, 1611, p. 54, хова – это бимс – балка, которая крепится к верхней части шпангоута (т. е. поперечного ребра в наборе корпуса судна). Очевидно, судно в 19 «гоа», или «хова», имело 19 шпангоутов и по своим размерам было достаточно велико, чтобы на нем можно было плавать по морю), дабы плыть к морю в канун дня св. Марка Евангелиста, 24 апреля названного года (Из варианта Овьедо (см. комм. 11) явствует, что путешественники прибыли к месту будущей постройки в воскресенье 26 февраля. Таким образом, можно установить, что они пробыли в этом селении 58 дней (с 26 февраля по 24 апреля)), и на протяжении более восьмидесяти лиг шли мимо селений сеньории Апариана и не встретили ни одного индейца-воина, а, напротив, сам касик явился, чтобы повидаться с капитаном, и доставил для него и для нас припасы. В тот же день св. Марка (День св. Марка – неподвижный праздник, который отмечается римско-католической церквью 25 апреля) мы отдыхали в одном из селений, куда прибыл этот самый сеньор, прихвативший с собой премного всякой снеди. Капитан встретил его очень приветливо и обошелся с ним ласково, так как в его [капитана] намерения и планы входило оставить, насколько это было возможно, в этой стране и среди этого варварского люда (pente barbara) добрую память о нашем пребывании и не допустить какого-либо неудовольствия по сему поводу, ибо это было на пользу службы, господу богу и королю испанскому, нашему повелителю, чтобы впредь, коль скоро будет на то королевская воля, можно было бы легче распространить священную власть короля, нашу святую христианскую веру и укрепить стяг Испании, и страна эта стала бы покорнее (mas domestica) и чтобы ее можно было умиротворить (para pacicalla) (Употребляемое здесь Карвахалем слово domestico, что в переводе с испанского значит «прирученный», «домашний» – в применении к животным, очень часто применяется по отношению к индейцам в летописях и документах той поры и наглядно демонстрирует рабовладельческую и расистскую мораль испанских конкистадоров. Испанский глагол pacificar, который в переводе на русский язык значит «успокаивать», «умиротворять», представляет собой удивительно емкий термин, характерный для разбойничьей практики испанских конкистадоров, и вскрывает гнусное лицемерие испанской официальной политики в отношении индейцев.

Современник конкисты историк Лас Касас, прозванный «Защитником индейцев», писал: «Они [т. е. конкистадоры] называли и по сей день называют умиротворением завоевание и порабощение индейцев тех земель». История завоевания американского континента во всей полноте раскрывает смысл этого своеобразного умиротворения, ознаменовавшегося потоками крови и бесчеловечными зверствами над беззащитными индейцами, безудержным ограблением и опустошением захваченных земель. Полагают, что к 1541 году (т. е. как раз к году начала экспедиции Гонсало Писарро – Орельяны) менее чем за 50 лет было истреблено разными способами несколько миллионов индейцев. Таким образом, на языке испанских конкистадоров слово pacificar – «умиротворять» – означало: завоевывать огнем и мечом, опустошать и грабить новооткрытые земли, уничтожать местное население, а оставшихся в живых обращать в рабочий скот) и утвердить в послушании его величеству в соответствии с тем, как тому надлежит быть. И все, что следовало, делать с великой острожностью и мягкостью, дабы сохранить все необходимое и добрым обращением споспешествовать тому, чтобы индейцы пропустили нас дальше; и не должно было прибегать к оружию, разве только в том случае, когда обнажить его следовало для самозащиты.

Хотя селения, которые нам попадались, были покинуты жителями, индейцы, видя наше хорошее с ними обращение, давали нам съестное везде в упомянутой провинции. Спустя несколько дней населенные места кончились, и, таким образом, мы узнали, что находимся вне пределов поселений и владений этого великого сеньора Апариана. Капитан, учитывая скудность наших припасов и опасаясь возможного голода, велел вести бригантины быстрее, чем прежде.

Однажды поутру, едва отошли мы от одного селения, нам повстречались двое индейцев на каноэ. Они вплотную подплыли к бригантине, на которой находился капитан, и поднялись на борт. Капитан, думая, что тот из них, который был постарше, знает местность и может провести нас вниз по реке, велел ему остаться на корабле, а другого отослал домой, и мы продолжили наше плавание вниз по течению. Однако сей индеец ничего не знал да к тому же никогда не плавал [на корабле], и капитан приказал его высадить и дать ему каноэ, дабы он смог вернуться на свою землю. Начиная с этого места и далее идти стало гораздо труднее; еще пуще прежнего угрожал нам голод, потянулись безлюдные берега, так как река текла в сплошных лесах и нельзя было найти места для ночлега или хотя бы наловить какой-нибудь рыбы, так что волей-неволей нам пришлось кормиться своим привычным кушаньем – травой (yerbas) и изредка и понемногу – жареным маисом.

Однажды в полдень, испытывая обычные наши невзгоды и сильный голод, мы подошли к высокой местности, которая, как нам показалось, была населена и подавала кое-какую надежду на то, что нам удастся отыскать там какую-нибудь пищу либо рыбу (comida о pescado). To, о чем я говорю, произошло на шестой день мая, в день св. Хуана Anteportamlatinam (Прозвище св. Хуана Евангелиста, состоит из трех латинских слов ante Portam Lalinam, что в переводе значит «перед Латинскими воротами» (по церковному преданию, он был подвергнут пытке кипящим маслом у Латинских ворот в Риме)).

Тут произошел случай, поведать о коем у меня не хватило бы смелости, коли бы не было стольких свидетелей, которые при том присутствовали. А вышло так, что один из наших товарищей, который распоряжался на бригантине, выстрелил из своего арбалета в птицу, сидевшую на одном из деревьев, что росли у самой реки, и выронил скобу от запора, которая упала в воду. Не имея никакой надежды подобрать скобу, другой наш товарищ, которого звали Контре рас, спустил в реку шест с крючком и изловил рыбу длиною в пять пядей. Так как рыба была большая, а крючок маленький, чтобы вытащить ее, нам пришлось прибегнуть ко всяческим ухищрениям. Когда же рыбу разрезали, то у нее в брюхе обнаружили скобу от арбалета. Сия находка пришлась нам как нельзя кстати и вознаградила [за неудачу с птицей], ибо после богатолько арбалеты поддерживали в ту пору наше бренное существование.

По истечении двенадцати дней мая мы дошли до провинций Мачапаро. Он очень важный сеньор и у него много людей; его владения граничат с владениями другого важного сеньора, столь же важного, как и он сам, по имени Омагуа. И оба они друзья и соединяются, когда идут походом на других сеньоров, которые живут внутри страны, и что ни день являются [сюда], дабы выгнать их из собственных жилищ. Сей Мачапаро обитает на той же самой реке, на одном из холмов, и у него много очень больших поселений, и под его началом пятьдесят тысяч воинов возрастом от тридцати до семидесяти лет. Молодые же индейцы не принимают участия в войне и поэтому, в скольких бы сражениях с индейцами мы ни побывали, мы их ни разу не видели, а видели лишь пожилых мужчин, которые в этом деле имеют большую сноровку, и у них только пушок, а бороды нет (tienen bozos у no barb as).

Еще до того как мы дошли до этого селения, на протяжении двух лиг нам были видны индейские деревни, белевшие вдалеке, и, пройдя немного, мы увидели, что вверх по реке поднимается очень большое количество каноэ; все они были в состоянии полной боевой готовности и пестрели щитами, кои изготовляются у индейцев из панцирей аллигаторов и кож ламантинов и тапиров и достигают высоты человеческого роста, прикрывая воина целиком. Они ужасно шумели, было у них много барабанов и труб, и они грозились непременно съесть нас; и капитан велел обеим бригантинам сойтись вместе, дабы было удобнее помогать друг другу. Всем людям капитан велел приготовиться к сражению и глядеть, что происходит впереди, ибо у нас был только один выход – защищаться с оружием в руках и с боем прорваться в спасительную гавань (salir a buen puerto). Мы все препоручили себя господу и молили его вызволить нас из большой беды, в которую мы попали.

А между тем индейцы все приближались да приближались, и каноэ их построились таким образом, чтобы напасть на нас посреди [реки], и надвигались они на нас в строгом порядке и так спесиво, будто уже были мы у них в руках. Наши же люди столь воодушевились, что, казалось, и тысячи индейцев против каждого из них будет мало.

Но вот индейцы обложили наши суда и начали атаковать нас, и тогда капитан велел зарядить аркебузы и арбалеты. Тут с нами случилось несчастье и вовсе немалое по тому времени: наши аркебузники вдруг обнаружили, что порох подмок, и не смогли дать ни единого выстрела, и аркебузы, которые оказались бесполезны, пришлось заменить арбалетами, и так как враги были уже совсем близко, арбалетчикам удалось причинить им кое-какой урон, и это нас ободрило. Индейцы, видя, что они несут такие потери, приостановили нападение, не проявляя, однако, ни малейшей робости, скорее наоборот, как нам показалось, они набрались смелости. Все новые и новые лодки прибывали к ним на подмогу и всякий раз, как только они подходили, индейцы вновь нападали на нас с удвоенной храбростью, словно намереваясь захватить наши бригантины голыми руками.

Так, сражаясь без устали, мы добрались до селения, вблизи которого собралось огромное количество народу, вышедшего на берег для защиты своих жилищ. Здесь разыгралась отчаянная битва, так как и на воде и на суше было много индейцев, которые со всех сторон наседали на нас без всякого удержу. Мы вынуждены были пойти на риск и вступили [в бой] все сразу. Мы бросились на приступ и овладели первой позицией (pzimer puerto), которую индейцы защищали с большой отвагою, не давая никому из наших людей даже ступить на берег, и не будь у нас арбалетов (вот тут-то и пришло нам на память божее предзнаменование – скоба, выпавшая из арбалета), мы не отбили бы у них позиции; и с этой помощью подвели мы бригантины к берегу, и половина наших солдат бросилась в воду и ударила по индейцам [бывшим на берегу], да так успешно, что сразу обратила их в бегство. Другая половина, оставаясь на бригантинах, защищала их от тех индейцев, которые еще оставались на воде и не прекращали борьбы, несмотря на то что берег был уже в наших руках. Хотя арбалеты и продолжали наносить им урон, они ни за что не хотели отказаться от своих злых намерений.

Как только была занята часть селения, капитан приказал альфересу вместе с двадцатью пятью солдатами пройти его насквозь, выбить из него индейцев и поглядеть, нет ли там какой-либо еды, ибо он полагал отдохнуть в этом селении пять или шесть дней, дабы мы пришли бы в себя после пережитых испытаний. Альферес продвинулся на пол-лиги вперед по селению и далось ему это не без труда, ибо индейцы, хотя и отступали, продолжали сопротивляться как люди, которым тяжело покидать собственные жилища. Зная, что индейцы всегда, когда не выходит по их желанию, скрываются в каком-либо укромном месте, чтобы собраться с силами, и видя, что они, как я уже сказал, так и делают, и что их – и воинов и прочих – в селении уйма, альферес решил далее не наступать, а повернуть назад, чтобы доложить капитану, как обстоят дела. Он так и поступил, причем индейцы не причинили ему никакого вреда.

Когда он вернулся на окраину деревни, то увидел, что капитан уже расположился в жилищах, а противник все еще угрожает нам со стороны реки. Он поведал капитану обо всем, что там было, а также и о том, что там множество всякой снеди – черепах, коих держат в загонах (coralles) да в прудах с водой (Г. Бейтс, исследовавший эти самые места в середине прошлого столетия, пишет (см. его кн. «Натуралист на реке Амазонке». М., 1958, стр. 294): «При каждом доме на заднем дворе есть маленький пруд, называемый куррал (загон), предназначенный для содержания стада этих животных [т. е. черепах] в голодный сезон – во влажные месяцы…» ), мяса, рыбы, сухарей, и что такого изобилия пищи достанет целому войску в тысячу человек, чтобы прокормиться круглый год. Капитан обрадовался, что мы попали в удачное место, и порешил перенести эти припасы в наше расположение, и для этого он велел призвать Кристобаля де Сеговию1" и сказал ему, чтобы взял он с собой двенадцать дружинников и отправился собирать припасы, какие попадутся [в селении].

Когда он прибыл на место, то увидел, что индейцы ходят по селению и забирают те припасы, что у них были заготовлены. Кристобаль де Сеговия принялся собирать пищу, но, когда уже было собрано больше тысячи черепах, индейцы возвратились снова, и было их еще больше, и шли они с твердой реши (Последующий текст (отмечен курсивом) воспроизводится по книге Медины, так как он отсутствует в публикуемом варианте рукописи) мостью перебить всех [испанцев] и, пройдя вперед, ударить по остальным, которые остались с капитаном. Когда названный Кристобаль Мальдонадо увидел, что индейцы возвращаются, он созвал своих товарищей и напал на индейцев. Это отняло у них много времени, потому что индейцев было свыше двух тысяч, а испанцев во главе с Кристобалем Мальдонадо не более десяти, и им пришлось немало потрудиться для собственного спасения. В конце концов [испанцы] одержали верх и обратили индейцев в бегство. К сожалению, в этой второй битве были ранены двое наших товарищей.

Этот край очень населенный, и поэтому индейцы, каждый день получая подкрепление и поддержку, нападали на Кристобаля Мальдонадо снова и снова и так отчаянно, словно в самом деле пожелали и порешили захватить всех [испанцев] голыми руками. В этих яростных стычках они очень тяжело ранили шестерых наших товарищей, кого – в руку, кого – в ногу, а упомянутому Кристобалю Мальдонадо нанесли две раны – в лицо и руку. Они [люди Мальдонадо] очутились в большой крайности и нужде, ибо израненные и очень утомленные люди не могли ни пробиться назад, ни продвинуться вперед, и было решено все-таки вернуться туда, где находился их капитан, уступив победу индейцам. Тут он [Кристобаль Мальдонадо} выбрал из своих товарищей тех, кто еще был в состоянии держать в руках оружие, снова вступил в бой и дрался с таким пылом, что индейцам так и не удалось перебить наших товарищей.

В это время индейцы, пробравшись поверху, вознамерились с двух сторон напасть на то место, где находился наш капитан; после многих стычек мы еле держались на ногах и потеряли осторожность, полагая, что наш тыл безопасен, так как в том направлении ушел Кристобаль Мальдонадо. Как видно, сам господь наш надоумил капитана отослать последнего, ибо не пошли он его и не окажись тот там, где он находился, наша жизнь подверглась бы, я в этом убежден, еще большему риску.

Как я сказал, у нашего капитана и у всех нас не было [под рукой] оружия, и осторожность настолько покинула нас, что индейцы смогли без помех проникнуть в селение и напасть на нас, не будучи замеченными, а когда мы их заметили, они уже были повсюду среди нас, и четверо из наших товарищей уже лежали тяжело раненные. В то время их увидел один из наших товарищей, имя которого Кристобаль де Агиляр; он кинулся вперед, сражаясь с великой яростью, и поднял тревогу, и капитан услышал его и, безоружный, вышел поглядеть, что приключилось, только и было у него, что шпага в руке, и видя, что дома, в которых расположились наши товарищи, окружены индейцами и, кроме того, на площади их целое войско, в коем было свыше пятисот человек, бросил клич, и тогда вслед за ним выскочили наши товарищи и набросились на противника так бесстрашно, что опрокинули его и нанесли ему большой урон. Но индейцы продолжали, сражаться и, стойко защищаясь, тяжело ранили девятерых из наших людей. После двухчасовой беспрерывной борьбы индейцы были побеждены и рассеяны, а мы очень устали.

В этой битве проявили себя многие из наших товарищей – они прежде не показали себя такими, какими оказались на деле» и мы не ценили их, как должно, и так вышло потому, что все ясно видели опасность, которая нам угрожала; и был такой человек, который с одной лишь дагою (Дага – старинная короткая шпага с широким клинком, обычно употреблялась как дополнительное оружие для левой руки) ворвался в гущу врагов и сражался так, храбро, что мы только диву давались; выбрался он. из боя с пробитой насквозь ляжкою; звали его Блас де Медина.

После того, как все было кончено, капитан послал узнать, что сталось с Кристобалем Мальдонадо и каковы у него дела. Его встретили по пути, когда он со всеми ранеными товарищами шел туда, где был капитан. Один наш дружинник по имени Педро де Ампудия, который был с ним, спустя восемь дней умер от ран. Он был родом из Сьюдад-Родриго. Когда Кристобаль Мальдонадо возвратился в лагерь, капитан велел лечить раненых, которых набралось восемнадцать человек. И хоть никакого другого лечения, кроме знахарства, у нас не было, через пятнадцать дней с божьей помощью все {раненые] выздоровели. Только один человек умер.

Мы были заняты этим, когда капитану доложили, что индейцы возвращаются снова и что они находятся поблизости от нас, в небольшой лоокбине, выжидая [удобного момента] и собираясь с силами. Чтобы выбить их оттуда, капитан велел некоему рыцарю по имени Кристобаль Энрикес отправиться туда с пятнадцатью людьми. Отряд выступил, но едва приблизился к индейцам, как они ранили одного из наших аркебузников в ногу. Таким образом, мы лишились одного аркебузника, ибо отныне уже не могли на него рассчитывать.

После этого упомянутый Кристобаль Энрикес уведомил капитана, как идут дела, и просил прислать ему в помощь людей, ибо индейцев было много и они ежечасно получали подкрепления. Капитан послал приказ и велел Кристобалю Энрикесу, не выказывая своих намерений, постепенно отступить к лагерю, потому что в тот момент нельзя было рисковать жизнью хотя бы одного испанца, тем паче, что ни он [капитан], ни его сподвижники не собирались завоевывать ту страну и даже в мыслях у них этого не было, а хотели лишь, раз уж бог вывел их на эту реку, открыть новую землю, чтобы в свое время или тогда, когда будет на то воля господа, владыки нашего, и императора, быть посланными, чтобы завоевать ее. Поэтому в тот день, когда собрались все люди, капитан сказал им свое слово и напомнил о минувших горестях и ободрил их в предвидении многого, что еще предстоит претерпеть, и обязал их избегать стычек с индейцами из-за опасностей, коими они чреваты, и сказал, что решил он плыть но этой реке вниз, и сразу после этого стали грузить съестные припасы [на суда] (В варианте Овьедо (стр. 554) речь Орельяны приводится полностью: «Я тогда, в тот день, когда все наши собрались, капитан обратился ко всем с краткой речью и в таких выражениях: