Текст книги "Колумб"

Автор книги: Яков Свет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

ОСЕННЯЯ ЛЮБОВЬ

Кордова… Некогда этот город был столицей халифата Олгейядов, жемчужиной мавританской Испании. Христиане завоевали его в 1236 году, и вскоре былая столица впала в ничтожество. Жизнь стороной обходила ее, большая часть города лежала в развалинах. Пустынны были узкие улицы со слепыми домами, но, как в давние времена халифата, пульс города бился в тенистых внутренних двориках.

Кордова лежала на пересечении важных торговых путей, и ее не обошли вниманием итальянские купцы и ремесленники. В ту пору в ней насчитывалось с полсотни итальянских семей, и добрую треть их составляли выходцы из Генуи. Дориа, Спинола, Джентиле – знакомые фамилии – блудные сыновья богатых альберго старых кварталов Старой Генуи.

Они вели крупные торговые операции, пускали деньги в рост, содержали лавки, трактиры и аптеки.

В квартале Сан-Сальвадор, близ Железных ворот и доминиканского монастыря святого Павла, двое генуэзцев, то ли братья, то ли однофамильцы – Лука и Леонардо Эбаройи, в 70-х годах открыли две аптеки.

Ближе к рынку, на самом бойком месте, стояла аптека Леонардо Эбаройи. Хозяин ее был весьма предприимчивым человеком, и его заведение славилось не только рвотным корнем и желудочными настойками. Аптека Леонардо Эбаройи была прапрапрабабкой оклахомских и канзасских drug-stores, там можно было в доброй компании распить кувшин-другой вина, на скорую руку закусить куском сыра, печеными каштанами и вяленым мясом, узнать городские новости и обменяться сведениями о последних ценах на хлеб, шерсть и масло.

В этой аптеке Колумб бывал часто, и здесь он свел знакомство со всеми своими земляками. Впрочем, с некоторых пор его стали занимать не только сородичи-генуэзцы.

Свояк хозяина аптеки, бакалавр Хуан Диас де Торребланка, завсегдатай этого заведения, был вхож в один кордовский дом и ввел туда Колумба.

За рынком, в квартале Санто-Доминго, в двух шагах от аптеки Леонардо Эбаройи, жил кордовский обыватель Родриго Энрикес де Арана, жили его дети и его двоюродная племянница, девица Беатрис Энрикес де Арана, круглая сирота.

Было ей в ту пору девятнадцать-двадцать лет [43]43
  В 1933 году испанский историк X. де ла Toppe дель Серро выпустил в свет труд о Беатрис Энрикес де Аране (122). Де ла Toppe разыскал в кордовских архивах около пятидесяти документов XV века, проливших свет на происхождение и имущественное положение родителей и близких родичей Беатрис Энрикес де Араны. Отец ее, Педро Торкемада, скромный земледелец, жил в деревеньке Санта-Мария-де-Трасьера, километрах в 15 от Кордовы.
  Мать, Анна Нуньес де Арана, очевидно, была из более зажиточной семьи, и после ее смерти, в 1471 году (ее муж умер на несколько лет раньше), маленькую Беатрис взяла к себе ее тетка, а затем она перешла в дом кузена покойной Анны, Родриго Энрикеса де Араны.
  Опекун Беатрис, должно быть, занимался торговлей, но особыми достатками похвалиться не мог. Переулок в квартале Санто-Доминго, где родился младший сын Колумба, ныне носит название улицы Фернандо Колона.


[Закрыть].

События развивались стремительно. Колумб познакомился с Беатрис летом или ранней осенью 1487 года, а 15 августа 1488 года у нее родился сын Фернандо.

В брак с Беатрис Колумб не вступил, что крайне шокировало некоторых биографов великого мореплавателя. Кое-кто из них явочным порядком объявил Беатрис законной женой Колумба, хотя подобное утверждение ни на чем не основывалось.

Обстоятельства заставили Колумба покинуть свою возлюбленную и новорожденного сына, но он никогда не забывал о ней и дважды, в 1502 и 1505 годах, наказывал своему старшему сыну Диего ни в коем случае не забывать о матери его брата.

Диего выполнил отцовскую волю и в своем завещании отказал мачехе известную сумму. Но Фернандо, родной сын Беатрис, ни разу о ней не упомянул и даже в своей эпитафии (он составил ее незадолго до смерти) «забыл» проставить имя матери.

Фернандо трудно простить, но его можно понять. Он считался незаконным сыном Колумба и лишен был прав на отцовское наследство. Кастильские законы были безжалостны по отношению к младшим и тем более незаконным сыновьям, отцам наследовали по праву майората только их первенцы.

В жизни же самого Колумба осенняя любовь к Беатрис оставила глубокий след. Бесспорно, эта дочь кордовского крестьянина была человеком высокой души. Она полюбила обиженного судьбой чужестранца в ту пору, когда он оказался в очень тяжелом положении, она никогда от него ничего не требовала и молча перенесла и наветы злоязычных сплетников, и попреки своих духовных наставников, которым она, как добрая христианка, должна была исповедоваться в своих грехах.

Конечно, во многом ей помогла семья. И дядя-опекун, и троюродные братья, и сестры окружили молодую мать заботой и не дали ее в обиду. Толки и пересуды постепенно смолкли, тем более что нравы в Кордове были не такие суровые, как в Бургосе или Вальядолиде, городах кастильского севера, и на случайные связи здесь привыкли смотреть сквозь пальцы.

Колумб оценил достоинства своих «незаконных» свойственников, доверял им и на них опирался. Кузен Беатрис, Диего де Арана, был одним из его наиболее верных соратников по первому плаванию, и именно ему (увы, на его горе) Колумб доверил пост коменданта крепости Навидад, первого европейского поселения в Новом Свете.

ГОД УТРАЧЕННОЙ НАДЕЖДЫ

Великий мореплаватель всегда вел необычайно скромный образ жизни. Он был умерен в еде, вина не пил, одевался как простой горожанин – сукно предпочитал бархату и шелку. Однако и на такую жизнь надо было ежемесячно тратить две-три тысячи мараведи, а за весь 1487 год королевская чета выплатила ему десять тысяч. Осенью же, когда Колумб стал часто бывать в доме своей возлюбленной, расходы его заметно возросли.

Должно быть, именно в эту пору он стал торговать книгами. Печатными изданиями; их Бернальдес называл libros de estampa – «тиснеными» книгами.

В Испании «тисненых» книг было тогда немного. Только в 1474 году в Валенсии некто Ламберто Пальмарт открыл первую в стране книгопечатню. В 1476 году примеру Валенсии последовала Барселона, год спустя начали печатать книги в Севилье, в 80-х годах типографии появились в Саламанке, Медине-дель-Кампо, Саморе, Бургосе, Мурсии, Толедо и Вальядолиде.

Севилья, крупнейший центр кастильской полиграфии, выпускала в год книг шесть-семь, тиражи в двести экземпляров считались огромными.

Правда, испанские книгопечатни с трудом выдерживали конкуренцию итальянских. В Андалузии книгочии охотно покупали болонские, римские, венецианские, флорентийские издания Цицерона, Вергилия, Горация, Тацита, Тита Ливия, Плиния; немалый спрос был на Марко Поло, Страбона, Птолемея; география вошла в моду, ею увлекались даже знатные дамы.

Как это ни странно, королевская чета еще не осознала, сколь опасна «тисненая» книга. Их высочества спохватились лишь в 90-х годах, и тогда сомнительные книги разделили судьбу сомнительных христиан.

Вряд ли торговля «тиснеными» книгами приносила Колумбу большие доходы, невелик был круг библиофилов, и далеко не все они могли приобретать весьма дорогие итальянские и отечественные издания.

«Стационарных» книжных лавок в ту пору в Испании не было. Продавец книг ходил из дома в дом и собирал «заявки» на новые книги.

Разумеется, такая торговля требовала немалой затраты энергии и сил. Поговорка «волка ноги кормят» в известной мере относилась и к продавцам «тисненых» книг…

Очевидно, по книжным делам Колумб часто ездил из Кордовы в Севилью, и иногда его сопровождала Беатрис Энрикес Арана, которая была верной помощницей своего возлюбленного.

Двор Фердинанда и Изабеллы зимовал в Арагоне, никаких известий оттуда, по-видимому, не поступало, и в начале 1488 года Колумб напомнил о своем существовании португальскому королю Жуану II.

Либо в 1487, либо в первой половине 1488 года Колумб узнал, что король Жуан год назад послал капитана-донатария азорского острова Тейшейра Фернана Дулмо на поиски таинственного острова Семи городов.

С этим Дулмо и жителем Мадейры Афонсо ди Иштрейто король действительно заключил в июле 1486 года соглашение, причем Жуан II дарил еще не открытый остров Семи городов «названному Фернану Дулмо, его наследникам и потомкам». А по дополнительному соглашению, подписанному королем спустя 11 дней после основного, половина всех еще не открытых земель передавалась компаньону Дулмо, Афонсо ди Иштрейто, причем указывалось, что последний должен в течение 40 дней указывать путь к их берегам (32, 268–269).

Дальнейших сведений об этой экспедиции не имеется, и, возможно, Дулмо и Иштрейто вообще не выходили в открытое море.

Однако сообщения о новом предприятии Жуана II не могли не взволновать Колумба. Ведь его замысел был ведом королю Жуану II, и экспедицию Дулмо он мог рассматривать как попытку осуществить поиски западного пути в Азию.

Жуан II на письмо Колумба отозвался быстро, причем ответ его был исключительно любезным. Он назвал Колумба «нашим особым другом» (nosso especial amigo), пригласил его в Португалию и заверил, что дозволит въезд и выезд из португальских владений.

Письмо король подписал 20 марта 1488 года и адресовал его в Севилью. Слову короля Жуана II можно было верить. Бесполезных расправ он не совершал и покушаться на безопасность «особого друга» не собирался ни в 1485, ни в 1488 году.

Однако, получив это послание, Колумб не помчался в Лиссабон. Он решил еще раз попытать счастья при дворе королевской четы, благо приближалась весна и табор их высочеств уже отбыл на юг.

В конце марта или в начале апреля 1488 года Колумб прибыл в Валенсию, где по пути к границам Гранадского эмирата пребывал двор, а затем в свите короля и королевы последовал за ними в Мурсию и здесь находился до конца июня.

Единственным достижением третьей кастильской весны была еще одна «получка». 18 июня 1488 года Колумбу выдали по приказу королевской четы три тысячи мараведи.

В Мурсии он ровно ничего не добился, и, видимо, ему не удалось получить аудиенцию у Изабеллы и Фердинанда.

С конца июня 1488 года до мая 1489 года имя Колумба ни разу не упоминается в кастильских документах.

И весьма возможно, что именно в это время он посетил Португалию, хотя о его вторичном пребывании в этой стране колумбоведы вели горячие споры, и многие из них полагали, что в 1488 году он в Лиссабоне не был.

До поры до времени историков приводило в недоумение признание самого Колумба. В маргиналии № 23 к «Imago Mundi» Пьера д'Айи он отметил:

«В 88-м году, в декабре месяце, прибыл в Лиссабон Бартоломеус Дидакус [Бартоломео Диаш], капитан трех каравелл, посланных королем Португалии в Гвинею ради открытия земель, и сообщил светлейшему королю, что прошел 650 лиг, 450 на юг и 250 на север, вплоть до мыса, им самим названного Доброй Надеждой и лежащего в Агесинбе [Эфиопии]; по астролябии определили, что он расположен в 45 градусах за экватором и на расстоянии 3100 лиг от Лиссабона, а плавание это он описал и запечатлел из лиги в лигу и составил морскую карту, каковую я видел воочию, и вручил ее светлейшему королю, а я при всем этом был (in quibus omnibus inеterfui)» [44]44
  Колумб допустил ошибки в этом сообщении о плавании Диаша. Южную оконечность Африки Диаш назвал мысом Бурь, в мыс Доброй Надежды ее переименовал Жуан II.
  Мыс этот лежит не в 45, а в 34 градусах к югу от экватора. От него до Лиссабона не 3100, а 2100 лиг. Наконец, «на север»» то есть вдоль восточного берега Африки (который сперва следует на восток, а затем отклоняется к северо-востоку), Диаш продвинулся не на 250, а на 160–170 лиг.
  Любопытно, что расстояния, приведенные в маргиналии № 23, в полтора раза превышают истинные дистанции. Весьма возможно, что португальцы сознательно преувеличили длину пройденного ими пути, чтобы ввести в заблуждение своих конкурентов, и этими неточными сведениями воспользовался Колумб.


[Закрыть].

Эту запись на полях «Imago Mundi» обнаружил Лас Касас. Она повергла его в величайшее изумление. Непререкаемый авторитет по части португальских открытий, Жуан Барруш считал, что Бартоломео Диаш вернулся в Лиссабон в конце 1487 года. А в маргиналии № 23 стояла невозможная дата – декабрь 1488 года.

Лас Касас вышел из положения таким образом: путем сложных расчетов он попытался доказать, что в маргиналии фактически указан 1487 год. Однако в конце 1487 года Колумб был в Андалузии и никак не мог наблюдать в Лиссабоне прибытие из африканского плавания Бартоломеу Диаша. Поэтому Лас Касас решил, что запись на полях «Imago Mundi» принадлежит Бартоломе Колумбу, благо почерки у братьев были сходными.

Концы с концами у Лас Касаса сошлись. Бартоломе Колумб мог быть в Лиссабоне в конце 1487 года. Он лишь в феврале 1488 года попал в Англию, где тщетно пытался убедить короля Генриха VII, сколь выгоден проект его старшего брата.

Триста пятьдесят лет историки полагали, что Бартоломеу Диаш вернулся на родину в 1487 году, и применительно к этой дате они истолковывали то немногое, что им было известно о португальских связях братьев Колумбов. Большинство исследователей полагало, что старший Колумб вторично не посещал резиденцию Жуана II.

В 1900-х годах была открыта рукопись под странным названием «Esmeraldo de situ orbis» – «Изумруд мира земного». В начале XVI века эту книгу написал замечательный португальский мореплаватель и космограф, друг Диаша, Дуарте Пашеко Перейра. В «Изумруде мира земного» содержались точнейшие сведения о плавании Диаша и об открытых им землях. И автор указывал, что Диаш возвратился в Лиссабон в конце 1488 года.

И Дуарте Пашеко Перейра был прав, это подтвердили кое-какие документы, найденные за последние десятилетия.

Следовательно, Жуан Барруш ошибался, не в 1487, а в 1488 году Жуан II встретил в гавани Риштеллу, мореплавателя, который обогнул Африку и указал дорогу к берегам Индии.

А коли так, то все становится на свои места: Колумб мог быть очевидцем события, о котором упоминается в маргиналии № 23.

И проясняются причины повторного поражения Колумба в Лиссабоне. В марте 1488 года Диаш плавал в гвинейских водах, и на успех его экспедиции еще нельзя было рассчитывать. Поэтому Жуан II и зазвал «особого друга» к себе в гости. Западный вариант пути в Индию, пусть даже сомнительный, представлял для короля известный интерес.

Но в конце 1488 года Бартоломеу Диаш доставил королю вести о великом открытии. Позади осталась южная оконечность Африки, было доказано, что за мысом Доброй Надежды берег Черного материка уходит на северо-восток, в сторону Индии.

Оставалось лишь пройти последний отрезок трассы Лиссабон – мыс Доброй Надежды – Индия.

Синица в руках лучше журавля в небе. Человек практического ума, Жуан II сразу же отбросил проект Колумба, против которого в свое время столь основательно возражали его эксперты. Отныне все свои надежды он связывал с восточной морской дорогой в Индию.

И король прекратил дальнейшие переговоры с Колумбом, дозволив ему вернуться в Кастилию.

Есть основания предполагать, что со своим «особым другом» Жуан II расстался крайне холодно.

Двадцать с лишним лет спустя, в связи с тяжбой Диего Колона, дал в качестве свидетеля показания один человек, которому известны были обстоятельства подготовки первого плавания Колумба. Он сообщил, что Колумб незадолго до этого плавания, посетив Португалию, умолял короля Жуана II дать ему корабли и людей для совершения новых открытий. Однако король «его выдворил и плохо с ним распрощался» (quel Rey avía echado y despedido mal) (84, 45).

Нет худа без добра. Бартоломеу Диаш развеял надежды на короля Жуана II, но открытие этого мореплавателя повысило акции Колумба при дворе Изабеллы и Фердинанда.

Для королевской четы новообретенная оконечность Африки была мысом Недоброй Надежды. Стало ясно: восточный путь в Индию будет португальским, западный же путь пока оставался открытым для их высочеств.

Маленькая, но героическая Гранада все еще сопротивлялась крестоносному войску Изабеллы и Фердинанда. Им было не до Колумбовых планов.

Но с 1489 года стремительный спуск сменяется подъемом. Очень медленным, с неожиданными срывами, но все же подъемом, и это восхождение будут все больше и больше облегчать новые и влиятельные союзники упорного генуэзца.

АНДАЛУЗСКИЕ СКИТАНИЯ

Cosas de España – самые высокие покровители могли в той стране действовать на благо подопечной особы, лишь поспешая медленно, но, как известно, и капля камень долбит…

В 1489 год Колумб вступил при обстоятельствах весьма неутешительных. Вальядолид – там зимовала королевская чета – хранил гробовое молчание. С Португалией все было кончено, Бартоломе Колумб получил отказ от английского короля Генриха VII. Братья решили предложить свои услуги французской короне. То ли в 1489, то ли в 1490 году Бартоломе направился во Францию и там вел переговоры с Анной де Боже, дочерью покойного короля Людовика XI и старшей сестрой малолетнего монарха Карла VIII.

Сам Колумб не раз порывался уехать во Францию и дважды – в 1489 и 1491 годах – едва не осуществил это намерение.

В 1489 году он остался в Кастилии, потому что неожиданно здесь наметились новые возможности.

«Находясь в ту пору в Севилье, – пишет Фернандо Колон, – и не встретив у их высочеств большей решимости, чем прежде, Адмирал сообщил о своем замысле герцогу Мединасидонии… (58, 69).

Можно не сомневаться, что, обратись Колумб к Мединасидонии лет на семнадцать раньше, он имел бы куда большие шансы на успех. Тогда, в годы короля Энрике IV, дон Энрике де Гусман, второй герцог Мединасидония, был гораздо сильнее своего сюзерена и в своих андалузских владениях вел себя как истинный самодержец. Да и в его сокровищницу поступало раза в три больше доходов, чем в королевскую казну.

Королева Изабелла основательно обузила его земли и раз навсегда внушила ему, что в Кастилии может быть лишь один монарх. И тем не менее дон Энрике де Гусман все еще владел устьем Гвадалквивира и огромными территориями в междуречье Одьеля и Рио-Тинто.

В «Заливе Кобыл», водном пространстве между Гибралтарской скалой (эту скалу несколько лет назад у герцога отобрала Изабелла) и Канарскими островами, дон Энрике держал свой флот, и его корабли водили опытные капитаны из Палоса, Уэльвы и Сан-Лукара-де-Баррамеды.

Точно никто не подсчитывал доходы дона Энрике, но они даже после крутых мероприятий королевы Изабеллы достигали 15–20 миллионов мараведи в год. Недаром Лас Касас писал: «В те времена не было в Испании владыки богаче дона Энрике».

Разумеется, у королевы в 1489 году было больше доходных статей, чем у герцога Мединасидонии, но герцогу не приходилось нести расходы на прокормление армии чиновников и на боевые операции в Гранаде. Наличных денег в звонкой монете у него было больше, чем у ее высочества, и у него она заняла в 1493 году пять миллионов мараведи, снаряжая вторую флотилию Колумба.

Дон Энрике де Гусман легко и свободно мог истратить два-три миллиона мараведи на экспедицию Колумба.

О замыслах генуэзского гостя он узнал давно – летом 1487 года герцог встречался с Колумбом в королевском лагере под Малагой. Вполне вероятно, что Колумбу помогали генуэзские купцы и банкиры – они вхожи были в дом Гусманов, и мы вскоре убедимся, что им открыты были не только приемные андалузских магнатов.

В январе и феврале 1489 года Мединасидония не раз встречался с Колумбом, но в конце концов герцог решил с этим предприятием не связываться.

Лас Касас полагал, что либо Мединасидония не поверил Колумбу, либо не оценил величия его замысла, либо не счел возможным посылать в дальние моря экспедицию, пока шла война в Гранаде.

Но была и четвертая причина: боязнь вызвать неудовольствие королевы. Изабелла смотрела сквозь пальцы на вояжи мединасидониевских кораблей в «Заливе Кобыл», но трассы Колумба выходили за пределы этой акватории, и с его плаванием связаны были далеко идущие следствия.

Потерпев неудачу у герцога Мединасидонии, Колумб обратился к другому андалузскому магнату, герцогу Мадинасели.

Дон Луис де ла Серда, пятый граф и второй герцог Мединасели, был «беднее» Мединасидонии. Годовой его доход не превышал десяти-двенадцати миллионов мараведи. Но зато в сравнении с ним и Гусманы, и сама королева Изабелла были людьми худородными.

Де ла Серды вели свой род от старшего сына короля Альфонса Мудрого (1252–1282). Сын этот умер раньше отца, и его потомков оттеснили от престола, а лет восемьдесят спустя корону Кастилии захватил бастард Энрике II Трастмарский, пращур Изабеллы. По традиции всякий раз, когда в Испании короновался новый король, представитель дома де ла Серда заявлял протест «узурпатору».

У герцогов Мединасели также были свои гавани и суда. Им принадлежала гавань Пуэрто-де-Санта-Мария, соседка Кадиса, одного из лучших портов Кастилии.

В этой гавани и велись переговоры между герцогом и Колумбом. В 1493 году герцог писал кардиналу Педро Гонсалесу де Мендосе, что хотел отправить Колумба в путь на трех-четырех кораблях, но затем раздумал, опасаясь прогневить королеву (95, II, 20–21).

Лас Касас сообщал, что герцог готов был истратить 3–4 тысячи дукатов на три корабля и годовой запас провианта, но на это не отважился, не имея дозволения Изабеллы. Королева не желала, чтобы ее чересчур знатные вассалы пожинали плоды Колумбовых замыслов, и отозвала автора проекта ко двору. Вероятно, переговоры герцога Мединасели с Колумбом происходили в марте – апреле 1489 года. В мае Колумб получил приказ явиться ко двору. 12 мая 1489 года Изабелла предписала всем местным властям Андалузии предоставить бесплатный приют Христофору Колумбу на пути его следования в Кордову, где пребывал королевский двор (95, II, 6).

Покинув Пуэрто-де-Санта-Марию, Колумб отправился в дорогу.

Он не подозревал, что путь вверх растянется на три года. Гранада снова спутала все расчеты. В конце 1489 и в 1490 годах она оказала яростное сопротивление войскам Изабеллы и Фердинанда, и только к лету 1491 года им удалось стянуть петлю вокруг героического города. И тогда королевская чета решила заложить у стен Гранады большой военный лагерь и взять город измором.

За восемьдесят дней лагерь был сооружен, на него ушли мили полотна, сукна и шелка. Этому боевому стану присвоено было название Санта-Фе, ставки Святой Веры.

А голодная Гранада не сдавалась, и Колумб скитался по полотняному городу Святой Веры, и кормил его Алонсо де Кинтанилья.

Главный эконом Кастилии был щедр, но не хлебом единым жив человек, и жаркому лету 1491 года Колумб обязан ранней сединой.

К осени он дошел до отчаяния. Бартоломе уже год сидел во Франции, но «Головастик» – юный король Карл VIII – травил дичь на полях Шампани, веселился в замках Блуа и Орлеана и никакого ответа не давал представителю фирмы «Братья Колумбы».

Шесть лет назад автору великого проекта помогли белые стены Рабиды. И в Рабиду Колумб снова направился осенью 1491 года.

Об этом визите писали и Фернандо Колон, и Лас Касас, и Овьедо, и Гомара, но ценнее всего очень любопытное, хотя и не слишком ясное свидетельство непосредственного участника осенней встречи в Рабиде. Это показания палосского врача Гарси Фернандеса, данные им в октябре 1515 года в связи с тяжбой Диего Колона.

Наиболее интересны последние строки его свидетельства. Он вспомнил о переговорах Колумба с монахом Хуаном Пересом, персонажем новым – в 1485 году в Рабиде его не было. В 1491 году Хуан Перес оказал Колумбу прием такой же теплый, как бывший настоятель Рабиды Антонио де Марчена шесть лет назад, и, подобно Марчене, он вмешался в дело генуэзского гостя. Был он монах не простой. В эти годы, будучи исповедником королевы, он пользовался немалым влиянием при дворе, и к его советам прислушивались Изабелла и ее царедворцы.

Вот что показал Гарси Фернандес: «Названный брат Хуан Перес, убедившись, сколь резонны соображения Колумба, послал за данным свидетелем [то есть за Гарси Фернандесом], с коим всегда и много, и от всей души вел беседы, а поелику этот свидетель кое-что смыслил в астрономическом искусстве, попросил его переговорить с Христофором Колумбом, и свидетель нашел, что тот предлагает стоящее дело. А затем о тех открытиях они беседовали втроем. А после этого направили к королеве Изабелле (да будет свята ее память) человека с письмом от названного брата Хуана Переса, был же он ее исповедником. Письмо вручил королеве Себастьян Родригес, кормчий из Лепе. Христофор Колумб остался в монастыре в ожидании ответа и дальнейших распоряжений королевы… Королева, наша госпожа, послала двадцать тысяч мараведи во флоринах, и деньги доставил Диего Прието, житель этого города Палоса, и их передал с письмом к данному свидетелю и приказом вручил оную сумму Христофору Колумбу, дабы он мог достойно приодеться и купить скотинку (una bestezuela – то есть ездового мула), а затем явиться к ее высочеству. И названный Христофор Колумб получил эти 20000 мараведи и предстал перед ее высочеством».

Слова Гарси Фернандеса подтверждают и другие свидетели по делу о Колумбовом наследстве. Один из них, некто Хуан Родригес Кабесудо, заявил, что «у него названный Адмирал нанял мула для монаха, который должен был отправиться ко двору для переговоров».

Свидетельские показания, приобщенные к материалам многолетней тяжбы, очень интересны и потому, что дают ярчайшее представление о том бедственном состоянии, до которого довели Колумба шестилетние скитания и мытарства.

«Видел его в городе Могере, и был он в нужде» – так говорил свидетель Ферран Перес Камачо.

«Довелось мне слышать, что дон Христофор Колумб очень нуждался и монахи Рабиды дали ему пищу» – это слова свидетеля Фернандо Мартина Гутьереса (56, VIII).

А папский легат Алессандро Джеральдини отметил, что Колумб жил в крайней нищете и прибыл в «один из монастырей Бетики [Андалузии] истомленный и униженный, нуждаясь в хлебе насущном» (42, IV, 505).

Очевидно, письмо королеве Хуан Перес отправил в середине октября 1491 года, а в ноябре по вызову Изабеллы Колумб и его новый покровитель прибыли в лагерь Санта-Фе.

В королевской ставке собрались все влиятельные сановники обеих корон. Кроме Антонио де Марчены (который, впрочем, к числу сановников не принадлежал; Марчену в качестве негласного советника с успехом заменял Хуан Перес) и Алонсо де Кинтанильи, всю зиму 1491/92 года просидевшего в Бургосе.

Здесь же находился папский легат, генуэзский прелат Алессандро Джеральдини, горячий сторонник своего пока еще не великого земляка.

2 января 1492 года Гранада капитулировала. Одиннадцатилетняя война окончилась, и ничто не мешало теперь королевской чете вернуться к делу Колумба.

В январе 1492 года оно было разрешено.

Вершина, которую Колумб упорно и порой безуспешно штурмовал семь лет, была взята.

При каких обстоятельствах, мы это скоро увидим. Но прежде чем приступить к изложению событий января 1492 года, отметим, что путь к малоприступной вершине автор проекта западного пути преодолел лишь потому, что в решающий момент его поддержали мощные и влиятельные покровители и союзники.

О них и следует замолвить слово в предпоследней главе той части книги, которая посвящена семилетним мытарствам великого мореплавателя.