Текст книги "Колумб"

Автор книги: Яков Свет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Она обладала острым умом, необыкновенной памятью, умением мгновенно схватывать суть любого государственного дела.

Кинтанилья и Сантанхель считали лучше ее. Деса был сильнее в богословии, король Фердинанд в искусстве темных дипломатических интриг.

Однако и в части финансов, и в сфере религиозной политики, и в вопросах войны и мира решающее слово принадлежало королеве, и слово это было продуманным и веским.

Фердинанд был беспринципным лицемером, Изабелла лицемеркой принципиальной. Она нарушала обещания и договоры, когда в том видела государственную необходимость. Без лисьей хитрости Фердинанда, с печальной миной, с глубоким сокрушением, и жертвы ее вероломных решений до конца своих дней сохраняли веру в ее справедливость и тешили себя напрасными надеждами на ее милость.

Она навечно пленила душу Колумба. Пережив королеву, он горячо молился за упокой ее души. Он помнил – она велела снять с него кандалы в злосчастном 1500 году, и забывал, что не без ее ведома он был в эти кандалы закован.

Католические Короли… Это звание Изабелле и Фердинанду в 1493 году присвоил папа Александр VI за рвение в делах истинной веры и за одоление гранадских супостатов. Себя они таковыми считали и до папского пожалования. Разве не промыслом господним одолели они своих врагов, утвердились на шатких престолах, выпололи сорные травы ересей, захватили последний оплот богомерзких мавров?

Deus vult – господь желает – таков был девиз первых крестоносцев, которых Петр Амьенский повел в Святую землю.

Deus vult – так думали католические короли в январе 1492 года, утверждая Колумбов проект.

Cui prodest? Кому он был выгоден? Кому нужны были несметные богатства стран Востока? Кому по душе был новый крестовый поход в земли азиатских язычников? Кому грезилась великая Кастильско-Арагонская империя, владеющая чудо-городами Катая и долиной Ганга? На этот вопрос католическая чета, единая в своих помыслах и расчетах, могла с большим основанием, чем все ее советники, ответить – НАМ!

ПОБЕДА В САНТА-ФЕ

Формула «Cui prodest?» объясняет многое, но далеко не все. Она действует безотказно, когда речь идет о деле заурядном, ясном, сулящем несомненные выгоды. Она, однако, не всегда применима, коли замыслы и проекты необычны и безумны…

Замысел Колумба, безумный и дерзкий, туго внедрялся в сознание его современников. Правда, к экстравагантным предложениям упрямого генуэзца за шесть с половиной лет успели уже притерпеться в Кастилии, но и в начале 1492 года они вызывали недоумение и сомнения.

К несчастью, никто не вел протоколов на переговорах в Санта-Фе. Не оставили мемуаров и их непосредственные участники. Только папский легат Алессандро Джеральдини упомянул о горячих спорах между сторонниками и противниками проекта. Но его «Itenerarium» – записки о пребывании в Испании – увидели свет спустя сто с лишним лет после смерти автора, и создается впечатление, что чья-то рука внесла дополнения и поправки в первоначальный текст рукописи.

Версии же Фернандо Колона и Лас Касаса чрезвычайно интересны, драматичны и, увы, не слишком правдоподобны. Во всяком случае, их сообщения о событиях в Санта-Фе навсегда останутся истинным кладом для романистов и авторов киносценариев…

Оба они писали, что в один далеко не прекрасный для Колумба момент переговоры зашли в тупик. Королева склонилась на сторону противников проекта, и, получив отказ, Колумб покинул Гранаду и отправился в сторону Кордовы в намерении навсегда докинуть Кастилию и перебраться во Францию, где уже третий год боролся за проект западного пути его брат Бартоломе.

Между тем к королеве явился Луис де Сантанхель. Хотя говорил он с Изабеллой без свидетелей, но это нисколько не помешало Лас Касасу вставить в его уста длинную речь в защиту Колумбова проекта. Далее оба автора утверждают: произошло чудо – королева вняла доводам Сантанхеля и послала вдогонку беглецу придворного альгвазила. Альгвазил настиг Колумба в двух лигах от Гранады, у моста Пинос, генуэзец возвратился в королевский лагерь, и все его требования были немедленно и полностью удовлетворены.

Мы склонны думать, что не было ни исхода из Гранады, ни погони за автором проекта, ни эффектной развязки великой драмы. Сам Колумб, отдавая должное Сантанхелю, считал, что, помимо него, решающую роль в переговорах сыграли Деса и Кабрера, Джеральдини отдавал в этом смысле пальму первенства кардиналу Мендосе, а король Фердинанд в 1508 году, когда Изабеллы уже не было на свете, заявил, что он «явился причиной того, что эти острова были открыты».

Очевидно, Изабелла действительно долго не желала принять окончательного решения, весьма возможно, что Колумб известил ее о своем намерении отправиться во Францию, и в момент, когда королева впала в наибольшие сомнения, совместное вмешательство нескольких влиятельных советников склонило чашу весов в пользу Колумба.

Бальестерос-и-Беретта полагает, что был и мост Пинос, и придворный альгвазил, но вся история исхода Колумба не что иное, как комедия, разыгранная им совместно с Сантанхелем. Пока Колумб, «медленно поспешая», ехал на муле по кордовской дороге, Сантанхель завоевал согласие королевы. Предположение более чем сомнительное, учитывая бескомпромиссный нрав Колумба.

В 1524 году Диего Колон не без раздражения писал, чтo королевская чета вняла убеждениям доброжелателей его отца, «дабы не приписали их высочествам боязни издержек» (56, VIII, 397). Такого рода помыслы вряд ли тревожили королеву и короля, ибо их советники в равной мере не склонны были транжирить деньги, да и не посмели бы они осуждать своих государей, но, бесспорно, королева без энтузиазма относилась к проекту Колумба главным образом потому, что в кастильской казне в январе 1492 года было хоть шаром покати.

Контрибуция, которую уплатил бывший властитель Гранады Боабдиль, ушла на оплату срочных долгов, наличных денег не было, предстояла же расплата с войском, требовались десятки миллионов мараведи на укрепление северных границ – война с Францией могла разразиться в любой момент. С финансовыми затруднениями королевы связана еще одна прекрасная легенда. Фернандо Колон и Лас Касас уверяли, будто королева настолько была тронута доводами Сантанхеля, что выразила готовность заложить свои драгоценности, каковое предложение хранитель арагонской дворцовой казны великодушно отклонил, заявив, что и без залога даст взаймы нужную для снаряжения экспедиции сумму. Испанский историк Писсарро-и-Орельяна, который писал спустя сто лет после Фернандо Колона и Лас Касаса, внес в беседу королевы и Сантанхеля маленькую поправку, отметив, что Сантанхель драгоценности все же взял, после чего выдал ее высочеству 16 тысяч эскудо.

Все эти версии более чем сомнительны. В конце прошлого века историк Фернандес Дуро, а вслед за ним валенсийский эрудит Франсиско Мартинес доказали, что в 1492 году никаких драгоценностей у Изабеллы уже не было. Она их заложила в 1489 году валенсийским и барселонским дельцам.

Вероятно, утверждение проекта Колумба тормозилось и по иным, чисто дипломатическим соображениям. Заморская экспедиция неминуемо должна была обострить отношения с Португалией, что отнюдь не соответствовало планам королевской четы.

На счастье, в лагерь Санта-Фе, по-видимому, не были вызваны главные противники Колумба, кастильские мужи науки. А их отзывы, которые пять лет назад так повредили автору проекта, на этот раз не принимались во внимание.

Переговоры закончились в январе, но только 17 апреля 1492 года королевская чета подписала с Колумбом соглашение. Это была знаменитая «капитуляция» в Санта-Фе, в которой очень глухо были указаны цели экспедиции Колумба и очень четко были оговорены титулы, права и привилегии будущего первооткрывателя неведомых земель.

В наш век капитуляции подписывают потерпевшие поражение полководцы и государственные деятели, но в Кастилии XV и XVI веков документы под таким названием ничего общего с подобными актами не имели. В буквальном смысле слова capitulación – это перечень разделов (capítulos) того или иного договора или соглашения. В случае сделки, заключенной королевской четой с автором проекта западного пути в Индию, капитуляцию можно было рассматривать и как равноправный договор, и как документ, фиксирующий определенные пожалования короны. Юристы и по сию пору спорят о существе этого акта, но ведь испокон веков известно, что императоры, папы и короли соблюдают данные ими обязательства и не отбирают данных ими пожалований, пока это им выгодно, а затем с легким сердцем нарушают свое слово.

Мы убедимся, что их высочества со временем вступили на подобный путь.

Условия капитуляции были таковы: Колумбу навечно жаловались титулы Адмирала Моря-Океана и вице-короля всех земель, которые ему посчастливится открыть. Адмиральский титул переходил к его наследникам. Со всего, что будет добыто в новооткрытых землях, Адмирал должен был получать десятую часть и восьмую долю прибылей от торговли с этими землями. Адмиралу предоставлялись права разбора всех тяжб (24, 57–59).

Тринадцать дней спустя, 30 апреля 1492 года, королевская чета утвердила свидетельство о пожаловании Колумбу титулов Адмирала Моря-Океана и вице-короля всех земель, которые будут им открыты в плавании по названному Морю-Океану. Титулы жаловались навечно «от наследника к наследнику», и одновременно бывший шерстянщик из Генуи возводился в дворянское звание и мог «именовать и титуловать себя доном Христофором Колумбом» (24, 64).

В тот же день Изабелла и Фердинанд подписали еще один документ, для колумбоведов не менее важный, чем знаменитая «капитуляция». Это была верительная грамота, адресованная Великому хану. Короли извещали могущественного восточного государя, что податель означенной грамоты, благородный муж Христофор Колумб, послан на трех каравеллах в индийские земли для свершения дел, споспешествующих приумножению славы господней.

В XIII и XIV веках папа и короли не раз направляли своих послов к монгольским владыкам из дома Чингисхана и получали от этих владык ответы. Переписка велась довольно регулярно, и Европа объяснялась с монгольскими улусами на латыни. На латыни же кастильский король Энрике III отписал послание грозному завоевателю Тимуру, к которому направил любознательного дипломата Клавихо.

На этот раз грамота к Великому хану также писалась на языке, который канцеляристы их высочеств считали латинским.

Вероятно, этот документ навеки остался бы примером дипломатических курьезов, если в силу особых обстоятельств он не приобрел бы большого значения в начале нашего века (66).

В 1911 году американец Г. Виньо опубликовал свою «Критическую историю Христофора Колумба» (129) и в этой книге выдвинул более чем смелую гипотезу. Он предпринял попытку доказать, будто Колумб шел открывать не берега Восточной Азии, а сравнительно близкие острова Атлантики, до него якобы уже проведанные другими мореплавателями. Версия же о плавании в страну Великого хана и в Индию зародилась, до мнению Виньо, уже после возвращения Колумба из первого путешествия.

В 30-х годах эту гипотезу «развил» аргентинец Р. Карбиа (49), а в 50-х и в начале 60-х годов ее «обновил» советский историк Д. Я. Цукерник, обвинивший Колумба и королевскую чету в фальсификации и обмане (33, 34, 35, 36). По Д. Я. Цукернику получалось, что после возвращения из первого плавания Колумб и его высокие покровители подтасовали и подчистили все документы и создали легенду об азиатских замыслах хитроумного генуэзца. По мнению Д. Я. Цукерника, до марта 1493 года не было ни единого документа, в котором содержались бы указания на азиатские цели первой экспедиции Колумба. Дневник первого плавания хоть и датирован августом 1492 – мартом 1493 года, но дошел он в переработке Лас Касаса, а поэтому во внимание принят быть не может.

Однако Д. Я. Цукерник «забывает», что дневник первого плавания вовсе не единственный документ, восходящий к тому времени, когда Колумб еще не отправлялся в свое первое путешествие. Верительная грамота Великому хану, подписанная за одиннадцать месяцев до возвращения Колумба из первого плавания, – это документ № 2. И документ подлинный. В 1862 году его опубликовал английский исследователь Бергенрот в собрании британских государственных актов (Calendar of State Papers), а обнаружил эту грамоту Бергенрот в архиве арагонской короны.

Есть не менее существенные свидетельства, которые подтверждают, что задолго до 1493 года Колумб разрабатывал план плавания к берегам Азии. О них мы ранее уже упоминали: это маргиналии к различным книгам личной библиотеки Колумба, и, в частности, к «Imago Mundi» Пьера д'Айи. Д. Я. Цукерник, видимо, «позабыл» и о Колумбовых пометках на полях «Imago Mundi».

Весной или летом 1492 года к экспедиции Колумба был причислен толмач, сведущий в восточных языках. Никакой нужды в нем не было бы, если бы Изабелла и Фердинанд посылали флотилию Адмирала Моря-Океана не в Катай и Индию, а к сравнительно недалеким островам в Атлантике.

Конечно, при наличии богатого воображения можно допустить, что Колумб и королевская чета приступили к фальсификации документов, относящихся к первой экспедиции, не в марте 1493 года, а гораздо раньше.

С этой целью сфабрикован был и потом зачем-то скрыт в архивах дипломатический паспорт к Великому хану, а сам Колумб в поте лица исписывал обманными надписями все свободные места на полях своих книг.

С этой же целью королевская чета раздобыла знатока восточных языков и для отвода глаз (чьих???) послала его в плавание. С этой целью Колумб назвал жителей новооткрытых земель индейцами и на обратном пути сочинил письмо, в котором сообщал, что дошел до Индий.

Допустим, что всю эту бессмысленную работу Колумб и королевская чета проделали. Но ради чего им понадобилось пускаться во все тяжкие и создавать архиложную версию о плавании к берегам Азии? Изабелла и Фердинанд были отличными дипломатами и прекрасно понимали, что именно такая версия сразу вызовет серьезнейшие последствия: конфликт с Португалией, а возможно, и вмешательство других морских держав в дело новых открытий. Целесообразней и проще всего было бы скрыть азиатские цели первой экспедиции и распространить слух, что она послана к незначительным островам Атлантики.

И наконец, рассуждая о целях первого плавания, нельзя не принимать во внимание нрава самого Адмирала Моря-Океана. Всю жизнь он грезил о странах Востока, обретение этих стран представлялось ему главной и священной целью его плаваний, мысли об этих странах навязчиво владели его душой, не жалкие острова на полпути из Европы в Азию, а сама Азия была предметом его страстных и необузданных желаний.

Вряд ли стоит вдаваться здесь в разбор несостоятельных аргументов «гиперкритиков» школы Виньо. Все прочие их доводы строятся на подобных же передержках, и хуже всего, что эти авторы вольно или невольно игнорируют факты, которые не укладываются в их схемы. Тщета такого рода попыток весьма убедительно была выявлена в работах советских колумбоведов В. Л. Афанасьева и М. А. Когана (5, 11, 12), к коим мы и отсылаем наших читателей.

Семилетние мытарства окончились. В лагере Санта-Фе Колумб одержал победу и добился всего, чего так страстно желал.

В свое время его требования отверг король Жуан II. Бесспорно, выдвигая весьма дерзкие пожелания, Колумб чрезвычайно осложнял и без того трудную борьбу за свой проект. Но он упорно и настойчиво добивался титулов, званий и привилегий и ни на йоту не уступал своим высоким покровителям, требуя беспрецедентного вознаграждения за еще не совершенные открытия.

Господа Чентурионе, Негро, Пинелли, Каттанео, Спинола и Берарди с огромным удовлетворением читали копии апрельской капитуляции. Им было ясно: генуэзским духом дышит этот удивительный документ: приобретать, менять, покупать, хватать все, что приносит барыши, отсыпать в кубышку золотой песок, набивать трюмы доходным товаром, перекатывать из ладони в ладонь рубины, изумруды, топазы, сапфиры, алмазы, любуясь их драгоценным блеском, – таковы категорические императивы этого ненасытного духа.

Так, все верно. Томление генуэзских страстей в каждом разделе капитуляции, но неправедным будет тот судья, который генуэзской мерой будет мерить поступки и помыслы бывшего генуэзского гражданина, дона Христофора Колумба.

Алчные требования предъявлял королевской чете бескорыстный стяжатель. И в 1492 году, и четырнадцать лет спустя, на своем смертном одре, он заботился о приращении собственных богатств, но ренты, доходные статьи, десятые и восьмые доли в прибылях ему прежде всего нужны были для новых грандиозных предприятий.

За Морем-Океаном лежала Великая Суша, и четырежды он устремлялся к ее непроведанным берегам в надежде отыскать страну Великого хана, цветущий остров Сипанго, райские земли Индий, легендарный Золотой Херсонес, и только смерть помешала ему в пятый, в седьмой и одиннадцатый раз отправиться на дальнейшие поиски этих неуловимых стран, островов и земель.

Разумеется, он мечтал о сказочных богатствах Востока и, обретя за морем новые земли, вел счет своим приобретениям. Но совершенно необоснованно его иногда сравнивают с генуэзскими негоциантами, рыцарями оптовой и розничной торговли, которые шли на край света, движимые страстью к быстрой наживе.

Золотом Индий, драгоценными камнями Тапробаны, пряностями дальних восточных стран он желал одарить христианский мир в напрасной надежде, что его святейшество папа и католические короли вооружат несметную крестоносную рать и отвоюют у агарян гроб господний. Католические короли, подписывая условия знаменитой капитуляции, отлично знали: если и в самом деле будут открыты богатые земли на далеком Востоке, то доходы от этих земель поступят в их казну, и ни единого мараведи они не истратят на вызволение гроба господнего. Казалось бы, это должен был понять и Колумб, ведь семь лет он провел в Кастилии и многое успел повидать, странствуя по дорогам этой страны вместе с кочующим табором их высочеств.

Но истинные намерения королевском четы он постиг после того, как в цепях был доставлен в Кастилию. № тогда с неистовой горечью он отписал Фердинанду и Изабелле: «Убеждал я ваших высочеств всю выручку от моего предприятия истратить на завоевание Иерусалима, а ваши высочества, говоря, что подобное им по душе, насмехались надо мной» (95,1, 265).

И, вероятно, так же втихомолку смеялись над своим наивным соотечественником господа Пинелли и Берарди – им-то заранее было ведомо, как распорядятся с доходными заморскими статьями Католические Короли. И, должно быть, язвительно ухмылялся душелюб Деса, обсуждая в своем очень узком кругу безрассудные замыслы обретения гроба господнего, а друг великого мореплавателя, сельский священник Андрес Бернальдес, лишь тяжко вздыхал, выслушивая горячие речи о новых крестовых походах и приобщении к христианскому миру Святой Земли…

Титулы, звания, почести. Жажда их обретения распаляла автора безумного проекта. С младенческой наивностью он полагал, что стоит их высочествам скрепить своей подписью соответствующие грамоты, и сразу же дон Христофор Колумб, Адмирал и вице-король, войдет в круг царедворцев, магнатов и князей церкви, и мир забудет, что дон Христофор некогда чесал шерсть в убогой мастерской близ ворот Сан-Андреа…

Тщеславие? Да, конечно. Но, настойчиво требуя высокие титулы, Колумб в глубине души считал, что все эти пожалования и привилегии ему положены по праву, что тот, кто открывает новый путь в новые земли, достоинствами своими превосходит графов и герцогов. А быть может, и королей. Недаром он однажды сказал, что как подданный стоит ниже их высочеств, но как человек, совершивший величайшие дела, должен быть признан особой более высокой.

Он страстно стремился получить воздаяние за вое перенесенные им унижения. Он был твердо убежден, что проект западного пути в Индию и Катай осчастливит весь христианский мир, он верил, что святая троица внушила ему этот грандиозный замысел. И трудно передать, какую ярость он испытывал, обивая пороги королевских канцелярий, кланяясь кувшинным рылам и чернильным душам, убеждая в своей правоте надменных невежд и кичливых глупцов, получая отказы от высоких комиссий и низких духом магнатов, подобных герцогам Мединасидония и Мединасели.

Он сдерживал безмерный гнев, он молча выслушивал мнения своих противников, он ел чужой хлеб и скитался по чужим дорогам, утешая себя мыслью, что рано или поздно настанет праздник на его улице и все его муки и страдания возместятся сторицей.

И он полагал, что в апреле 1492 года получил то, что давно ему причиталось, и в новом звании держался с изумительным достоинством. Недаром Лас Касас говорил, что в кругу королевских царедворцев он казался римским сенатором.

В апреле 1492 года никто не предполагал, каким успехом завершится первая экспедиция Колумба. В Санта-Фе делили шкуру неубитого медведя, и королевская чета с легким сердцем жаловала иллюзорные титулы Адмирала неведомого Моря-Океана и вице-короля еще не открытых земель, лежащих за этим морем.

Ни королева, ни король, ни Кинтанилья с Карденасом, ни Сантанхель и Санчес (а все они в искусстве счета знали толк) не могли и подозревать, что десятые доли доходов и восьмые доли прибылей, гарантированные автору проекта, составят со временем сумму поистине баснословную.

Если бы правнук Изабеллы и Фердинанда Филипп II сто лет спустя, руководствуясь условиями капитуляции, пожелал бы выплатить правнуку Адмирала Моря-Океана его «законную долю», ему пришлось бы отдать наследнику великого мореплавателя золота и серебра на сумму в 350 миллионов мараведи. Эти 350 миллионов соответствовали бы десятой доле стоимости сокровищ, вывезенных в 1592 году из Нового Света. Восьмая же часть от общей суммы торговых оборотов с заморскими владениями Испании составила бы 600 миллионов мараведи. В общей сложности правнук Колумба получил бы почти миллиард мараведи, или 10 тонн чистого золота. Сумма эта примерно вдесятеро превышала бы все доходы кастильской казны в 1492 году.

К счастью для потомков Католических Королей, любые соглашения имели силу, доколе это было угодно их предкам. Капитуляция, подписанная их высочествами в Санта-Фе, еще при жизни Колумба превратилась в клочок бумаги, и никто о ней не вспоминал в 1592 году.

Вся экспедиция стоила всего-навсего два миллиона мараведи. Причем кастильская корона вложила в это предприятие только миллион 140 тысяч мараведи. Деньги ссудили королеве Луис де Сантанхель и Франсиско Пинедо (он же Пинелли). Оба они несколько лет назад взяли на откуп сбор налогов с городских эрмандад (союзов), и наличные деньги у них водились. Эти миллион 140 тысяч мараведи Сантанхель вручил Эрнандо де Талавере, в мае 1492 года.

Но до нужных двух миллионов не хватало более 800 тысяч. И полмиллиона внес сам глава экспедиции. Кошелек его был пуст, но теперь ему открыли кредит прозорливые земляки. 500 тысяч мараведи Адмиралу выдал Хуаното Берарди, причем, как уже отмечалось ранее, со своим кредитором первооткрыватель Нового Света не мог расквитаться и три года спустя. А незадолго до смерти в «Записке об утеснениях», пространной жалобе на обиды, причиненные ему в Кастилии, Колумб прямо обвинил королевскую чету в скаредности: «Их высочества, – писал он, – на это предприятие не пожелали дать больше одного куэнто [куэнто – миллион мараведи], и мне пришлось добавить сверх того половину названной суммы, ибо ее для такого дела не хватало» (38, 28).

Лас Касас также говорил, что Колумб внес на снаряжение своей экспедиции 500 тысяч мараведи, ибо таков был размер восьмой доли расходов на нее, да и миллионной суммы, данной Сантанхелем, все равно было недостаточно для оплаты всех издержек. Лас Касас, видимо, считал, что эти издержки составили 4 миллиона мараведи, тогда как фактически удалось обойтись вдвое меньшей суммой (77, I, 176).

1140000+500000=1640000

Следовательно, корона и Адмирал не покрыли всех расходов. Недостающие 360 тысяч мараведи израсходовали (и при этом безвозмездно) власти города Палоса, в котором снаряжалась экспедиция.

В общем, их высочества в пересчете на золото истратили на подготовку великой экспедиции килограммов десять этого металла. По самым же скромным подсчетам, за триста лет своего владычества в Новом Свете Испания там добыла и оттуда вывезла такое количество драгоценных металлов, которое соответствовало 3 миллионам (I) килограммов золота.

Поистине ничтожны были вложения их высочеств в столь завлекательное предприятие!

30 апреля 1492 года, в тот день, когда Христофор Колумб, виноват, дон Христофор Колумб, стал Адмиралом и Вице-Королем, королевская чета распорядилась начать подготовку к экспедиции. Город Палос, куда семь лет назад прибыл из Португалии автор проекта, отвергнутого Математической Хунтой и королем Жуаном II, избран был главной базой экспедиции.