Текст книги "Наживка для крокодила"

Автор книги: Вячеслав Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 10

Приехав в отдел, я первым делом отправил Верховцева и Паршикова оформлять задержание Алтынина, Ваньке отдал ключ от кабинета, а сам зашел к Обрезанову.

Обрезанов поведал, что сразу после «корейского погрома» ему поступил звонок из Управления. Начальник уголовного розыска просил меня приехать к нему завтра, в девять утра, для собеседования. На мое недоумение Макс отмахнулся:

– Я же говорю, спорить бесполезно!

Настроение у него было ни к черту, поэтому я ретировался и пошел вынимать из камеры Алтынина. Цент выглядел на удивление спокойным и задумчивым.

Он потирал запястья, с которых сняли наручники, и размышлял, как остаться в стороне от событий, связанных с Теном. Это была для него задача номер один, так как если будет доказано, что Алтынин – центровая фигура в группировке корейца и что именно он угрожал в письме Кореневой, то он сразу окажется в положении жабы, которой наступили на задние лапы.

– Давно не виделись, Игорь Арнольдович. – Я устало опустился на стул и сунул в рот сигарету. – Опять срок себе нарезаешь?

– Какой срок, начальник? Куда ты меня подписывать собираешься? Я чист, как слеза девственницы.

– Где Коренева?

– Кто?

Я заставил Ваню повторить рассказ о встрече Цента с девушкой.

– Лажа, – рецензировал повествование Алтынин. – У него глюки.

На столе появились письмо, адресованное Кореневой, и записка о технических характеристиках «Мерседеса». По реакции я понял, что он уже давно готов к этому.

– Горский, я думал, что вы поумнели за эти пять лет. Не вижу в письме ни имени «Ольга», ни фамилии «Коренева». Письмо я писал, но кому, не помню. Нет, припоминаю… Это была новогодняя шутка. Или – первомайская. Я шутил. Пьяный был, делать было нечего. Жаль только, что не могу вспомнить, кому именно писал. Мозги пропил, извини, начальник.

Дождавшись, пока закончится его словесный понос, я чиркнул колесиком зажигалки:

– Алтынин, я разве говорил, что Кореневу зовут Ольгой?

Если откровенно, я был готов к нешуточной борьбе. Помня его упрямство по «автобусному» делу, помня о том, что он даже в суд пошел за «полным отказом», я настраивался в лучшем случае на сделку. Но то, что слом произойдет не на чем-то серьезном, а на самом дешевом «проколе», я не ожидал. Вот что значит целый год быть на свободе! Уверен, что на зоне он за своим базаром следил, как за невестой родного брата. Квалификация теряется.

Далее все пошло по известному мне сценарию. Осознав, что настал момент истины, Алтынин стал выдавать ту часть информации, которая имела для меня несущественное значение. «Вариант Чернорожина». Кажется, что клиент разговорился, а на самом деле он играет свою игру. Ванька сидел, развесив уши, и я с горечью подумал о том, сколько молодых оперов погорело в этой игре, так и не поняв ее правил.

– Алтынин! – прервал я бандита. – Твое дело швах. Ты «вспотел» на деле, которое не потянешь. Что это за ключ?

…Разговор продолжался вот уже четыре часа. За это время мы с Иваном выкурили пачку сигарет, после чего я послал стажера за второй. Когда и она опустела наполовину, я решил, что на сегодня хватит. Алтынин настолько запутался в собственной лжи, что одни и те же события рассказывал как от себя лично, так и от имени каких-то друзей, места жительства, фамилии которых «не помнил». Когда до него наконец-то дошло, что его вытрясли как грушу, при помощи его же лжи, он замкнулся и стал проситься в камеру. Уходя, с опозданием вспомнил об адвокате и заявил, что все сведения выбили из него силой. Спасибо, что сделал такое заявление. Теперь есть хоть небольшая уверенность в правдивости алтынинских показаний.

Ваня повел удрученного Цента в дежурную часть, а я положил перед собой чистый лист бумаги. Вся информация была фрагментарна, и собрать воедино всю мозаику казалось невозможной задачей. Тем не менее я сделал такую попытку.

Алтынин познакомился с Кореневой полгода назад. И произошло это при весьма пикантных обстоятельствах. Тен, в чьем непосредственном подчинении находился бывший каторжанин Алтынин, приказал последнему повсюду сопровождать свою пассию Ольгу Кореневу. Цент обязан был выполнять обязанности бригадира и водителя. Причиной такой заботы о любовнице со стороны корейца явились вполне обоснованные подозрения о том, что она вовсю развлекается на стороне. Как пояснил Алтынин:

– Тен сказал мне, что взгляд Ольги стал рассеян и пуст, точно увядший лотос. Какой лотос? По ней и так видно, что ее полгорода пользует! Но мне-то какая разница? Он деньги мне платил за то, чтобы я дело делал, а не советы давал.

Через два месяца осада Кореневой в лице Алтынина была снята. Очевидно, лотос расцвел и обратился соцветием к солнцу. Но в период той самой опеки произошло событие, которое в корне изменило отношение Тена к Алтынину. Из дома корейца пропали сто восемьдесят тысяч долларов. Цент сумел доказать свою непричастность, и Тен в гневе приказал наказать любовницу. Так Коренева попала в санаторий «Бобылево». После возвращения вход в дом криминального авторитета для нее был закрыт. При этом Тен дал срок Ольге для возвращения денег. Истек он два дня назад.

А что касается исчезнувших «зеленых», то тут все проще простого. Ольга утащила доллары из бюро в кабинете Тена и положила в банк на свое имя. Какого именно банка, Коренева так и не сказала Центу. Однако после убийства Тена она настояла на встрече с Алтыниным и объявила, что давно знает о том, как Алтынин ворует у корейцев на авторынке. Ей было известно, что около трети подозрительных машин проходит не через «черную» бухгалтерию группировки, а через карман Алтынина. И она предложила Игорю Арнольдовичу объединить усилия. Она вкладывает в дело сто восемьдесят тысяч долларов, он добавляет аналогичную сумму, и они растворяются на просторах Германии, чтобы самим готовить машины «под заказ».

– Дура она набитая! – пояснил свой рассказ Игорь Арнольдович. – За такую инициативу либо в Германии наша же братва кишки выпустит, либо триада в кислоте растворит! Я ее «отмораживал» – пытался, мол, подожди, сейчас не время, корейцы заподозрят… «Мочить» же рука не поднимается, никогда кровью запачкан не был. А послать подальше – тоже страшно, могла узкоглазым сдать. У нее ведь в голове мозгов кот насрал! А когда она ключ от ячейки куда-то затеряла, я чуть не перекрестился!

«Документы», о которых шла речь в письме, ни что иное, как записная книжка Алтынина, которую украла Коренева. Там хранилась вся информация по «бухгалтери» Цента.

Вот и вся информация, выжатая из разговора продолжительностью четыре часа. Ни слова об убийстве Тена, нападении на сотрудника милиции в квартире Кореневой, ни намека на фамилии Шарагин или Жилко.

Что у меня было на тот момент? Два фигуранта, которые могут пояснить больше, нежели предыдущие, – Ольга Коренева и Степан Жилко. Оба знают, что их ищут, поэтому оба скрываются. Но не в этом заключалась самая большая для меня проблема. Здесь было замешано нечто иное, нежели корысть. Вполне вероятно, что Жилко пошел на «рывок», узнав о том, как Ольга его «дожидается» на воле. Я знал таких людей. Он скорее лишит жизни Кореневу, нежели даст в отношении нее показания. И все-таки самое слабое звено в этой цепи – Ольга. Потому что и таких людей я тоже знал. Она скорее упрячет Жилко еще на больший срок, нежели повредит себе.

Как только Алтынин приведет в порядок свои мысли, я стану выяснять местонахождение гавани, в которую могла завести Коренева свой сорванный с якоря фрегат.

Анастасия ушла на работу, положив мне в карман ключи от своей квартиры. Положила спокойно, словно у нас так было принято уже много лет. «Суп в холодильнике, хлеб купишь по дороге домой«, – сказала она, поцеловав меня в щеку.

Мир действительно перевернулся. Казалось, что я вернулся на машине времени лет на десять назад и живу в совершенно другой жизни, в каком-то параллельном пространственно-временном континууме. Где я украл это выражение? Понятия не имею. Наверное, где-то слышал. У меня особенность такая – запоминать все ненужное, чтобы по истечении времени это становилось необходимым.

Звонок. Верный Ванька оторвался от еженедельника «Дзержинец» и вопросительно уставился на меня.

В трубке сначала засвистела лопнувшая водопроводная труба, потом кто-то сыграл на флейте. Пока звучал этот телефонный концерт в стиле модерн, абонент, очевидно, уже говорил, так как я поймал лишь конец фразы:

– … Андрея Васильевича?

– Слушаю вас.

Пожалуй, я первый в истории ГУВД опер, которого срочно хотят перевести на другую работу. Причем на аналогичную. Кадровик из Управления рассказывал мне о том доверии, которое руководство выражает мне и моим способностям. Словно я и мои способности существуют автономно друг от друга. Далее мне объяснялось, что созданные по приказу министра оперативно-розыскные бюро вбирают в себя сливки оперативного состава, «голубую кровь» и «белую кость» органов внутренних дел. Кость, кровь, внутренние органы… Патологоанатом какой-то, а не кадровик. Он психолога ГУВД когда в последний раз посещал? Я, например, затянувшись сигаретой, спросил напрямую:

– И кому же мое «корейское дело» поперек горла стало?

Замешательство на том конце провода, после чего «прокол» в стиле Алтынина:

– Андрей Васильевич, не совершайте карьерный суицид.

Он, оказывается, еще и артист разговорного жанра. Патологоанатомический политолог. Проще – кадровик. Придется ответить тем же. Разговор оппонентов двух политических объединений…

– Суицид – это высшая степень самокритики. А я не вижу ни упущений в своей работе, ни необходимости всасываться в ОРБ. Я хочу остаться там, где я есть.

Короткий вздох, после чего мне сообщили, что за текущий год у меня просрочено несколько материалов, есть жалобы от граждан на мое нетактичное поведение и грубость, ощущается вялость в поиске лиц, причастных к совершению преступлений. Но неожиданностью для меня стало то, что в ГУВД направлен рапорт от начальника РОВД, подписанный и Обрезановым в том числе, о необходимости заслушать меня на комиссии о результатах работы за год. Точнее, о низких результатах работы за год. Мой рапорт о переводе в ОРБ ожидают увидеть завтра. Короткие гудки.

В ОРБ сожрать такого, как я, очень просто. Два-три рапорта о моей профессиональной непригодности от нового начальника, предупреждение о неполном служебном соответствии, еще месяц – и я в народном хозяйстве. Кому же я встал костью в горле?

Но Обрезанов?.. Но – начальник РОВД?.. Да бог с ним, с начальником, я к нему никогда не питал нежных чувств. Но Максим? Это называется – предательство. Когда нашего брата просто так, «по беспределу», с места на место перебрасывали? А у тебя другая забота. Ты и задницу свою подписью Иуды прикрыл, и боишься что о твоей подлости прознаю… Может, ошибка? На понт взял кадровик? Дескать, нет у тебя никакой поддержки вокруг, один ты, как перст. Хотя вряд ли. Чтобы послать рапорт в ГУВД, нужен еще и рапорт моего непосредственного начальника, Обрезанова. Так уж заведено. Это не на понт тебя кадровик взял, Горский, а пожалел. Не стал прямо говорить, что первоисточник – бумага от Обрезанова. А не стал потому, что всем в ГУВД известно, кто был наставником Макса Обрезанова, и кому он обязан своими знаниями и нынешним положением. Ай да подлец!.. Давно меня так никто не бил.

Теперь понятна и частота, с которой наседают из ГУВД. Она усилилась сразу после того, как я стал бегать к своему начальнику с докладами. Ну-ка, вспомни, Горский, когда ты впервые узнал о своем переводе?.. Сразу после того, как установил связь Тена на улице Стофато и побывал в квартире Кореневой. Когда Обрезанов сообщил о переводе во второй раз? Сразу же после того, как я вышел на Алтынина и устроил переполох в корейском гнезде. И тут, после разговора с Центом, мне открыто. А сейчас, видимо, ситуация для кого-то стала настолько критическая, что тебе даже не дают времени на раздумья! Извини, Горский, ты зашел слишком далеко!

Ясно одно – я находился на правильном пути. До сих пор я не ошибался, подтверждением чему и служил этот звонок. Значит, приняв решение разыскивать Ольгу, я двигался в верном направлении. Раз так, то девчонка в опасности. Помимо меня, охотников на Кореневу – пруд пруди. Алтынин сказал, что в письме говорилось про его записную книжку. Врет! Теперь совершенно очевидно, что у Кореневой находится нечто, волнующее самых разных людей. Ищут пожарные, ищет милиция…

Ладно, Алтынин, я передумал. Передышка отменяется. Надеюсь, ты вдоволь надышался ароматом камеры и вновь обрел возможность мыслить.

– Ваня, я сейчас позвоню в дежурную часть, и тебе выдадут Цента. Приведи его сюда.

Ваня мгновенно освободил кабинет от своего присутствия, а я, набрав номер, соединился со следователем Мамалыгиным, думая, что работу в административном здании авторынка он уже закончил.

– Слушай, коллега, – обратился я к нему, – а кто среди этих корейцев главный? Кто авторынком-то заправляет?.. Я понимаю, что Тен, но Тена сейчас уже нет… Ага, спасибо!.. Да зачем записывать? Русский человек три буквы всегда запомнит.

Нажав на рычаг, я набрал второй номер.

После пятого гудка раздался пьяный голос:

– Мурзабеков на проводе.

Трезвым этот голос не мог быть в принципе.

– Мурза, это Горский.

– Понял. Типа работа есть? Понимаю. Васильевич, ты знаешь, сегодня друзья с Бишкека должны приехать, а у меня…

– Займу я тебе. Приходи. Значит, так…

Я занимал ему уже восемь лет. И никогда не требовал отдачи. Где взять деньги для возврата бывшему уголовнику, а ныне – моему вечно пьяному доверенному лицу?..

Положив трубку, я потер руки. Прежде чем меня сотрут в порошок, Лешка, я найду негодяя, который бил тебя ножом в шею. Я свои долги привык отдавать.

Когда Иван усадил передо мной Алтынина, тот недовольно выдавил:

– Ну, что еще?

Я равнодушно пожал плечами:

– Ничего. Истекли три часа. Личность твоя установлена, в федеральном розыске ты не числишься, наркотиков и оружия при тебе не обнаружено. Что я могу тебе вменить? Ничего. Поэтому, хоть ты и урод, придется тебя отпустить.

Ваня забеспокоился, а Алтынин, как заяц, пошевелил ушами.

– Что ты смотришь на меня? – Я вынул из канцелярского набора скрепку и бросил ее Алтынину в лоб. – Свободен.

Тот, не веря своему счастью, медленно оторвался от стула и молча направился к двери.

– Что нужно сказать, Алтынин? – строго, как в школе, бросил я вдогонку.

– Спасибо, – машинально ответил он.

Когда он уже взялся за ручку двери, я хлопнул себя по лбу:

– Черт, забыл!.. Игорь Арнольдович, подожди. Я сейчас по телефону с Юнгом разговаривал. Юнг – это кто?

Алтынин молча соображал, как я мог разговаривать с Юнгом по телефону, если на его глазах всех корейцев замели в милицию.

– Садись, Алтынин! – я гостеприимно махнул рукой на стул. – Я сейчас как раз на авторынок еду, так что подброшу.

– Я сам доеду, – мгновенно ответил Цент. – И, вообще, я не туда сейчас.

– Нет, я тебя довезу, – я добавил в голос настойчивые нотки. – Юнг попросил. Он тебя зачем-то видеть хочет. Ты извини, если можешь, но я передал наш последний разговор Юнгу. Он сказал, что человека за тобой пришлет, но я пообещал, что сам привезу. Чтобы люди шли тебе навстречу, нужно с уважением к ним относиться. Если я могу оказать Юнгу услугу, то почему этого не сделать?

Побледневший Алтынин смотрел на то, как я равнодушно ковыряюсь спичкой в зубе. Я его понимал. Одно дело закладывать корейцев, когда тебя намертво упрятали за решетку, и совсем другое, когда тебя после этого неожиданно отпускают. Тут ударами бамбуковой палкой по пяткам не отделаешься.

– Андрей Васильевич, это западло, какого свет не видывал! Ты меня сдал! Я тебе все, как на духу, как хорошему знакомому, а ты меня сдал!..

– Есть вариант отхода. Ты мне отвечаешь на два вопроса, а я увожу тебя на своей машине за город. А там – вали, куда хочешь. Больше я за тебя ответственности не несу.

– И вы еще будете возражать, что мусора – не суки?!

– Чтобы бить врага, нужно знать его оружие. – Я подошел к окну и выбросил в форточку окурок. – Всего два вопроса, Цент. Где сейчас искать Кореневу? И что за документы находятся в ее руках?

Алтынин сидел на стуле и раскачивался, как при медитации:

– Вы понимаете, что после моего ответа всем башки посрезают?! Уже через день!!!

– Если не ответишь, тебе башку отрежут уже через час, – я был неумолим.

– И вы это допустите?! Допустите убийство?!

Ответить я не успел – в дверь постучали.

Дверь приоткрылась, и в кабинет зашел человек.

– Я ищу господина Горского. – Человек слегка, по-восточному, поклонился.

Алтынин, округлив глаза, разглядывал лицо вошедшего.

– Чем могу служить?

– Меня послал господин Юнг. Я должен доставить к нему известного вам человека. Господин Юнг сказал, что вы обещали помочь. Господин Юнг готов дать показания. – Человек опять поклонился.

– Андрей Васильевич, – прошептал Алтынин, – я хочу за город…

Разговор продолжался на самом деле пять минут. Всего две фразы, сказанные Алтыниным, и он снова вернулся в камеру. Кажется, он был почти счастлив. Коренева скрывается в гостинице «Альбатрос», на набережной Кабардинки, а что касается документов, хранящихся в ячейке банка…

Не было никаких ста восьмидесяти тысяч, похищенных у Тена, не было никакого предложения уехать в Германию, как не было и записной книжки Алтынина. Были списки двухсот иномарок, угнанных в Европе и проданных в Кабардинске. Алтынину не было необходимости объяснять мне, что у всех этих машин были перебиты номера на двигателях и изменена информация на кузовах и агрегатах. Паспорта технических средств подготавливались в городской ГИБДД. Кто именно этим занимался? Если бы Цент знал еще и это!

– Наивная Оля решила выкрасть эти списки и шантажировать Тена, – пояснил мне Алтынин. – Дура! Кореец дал ей срок, который действительно два дня назад истекал. За это ее и прессовали в «Бобылево». Она назвала фамилию парня, которому передала ключ.

– Как фамилия парня?

– Жилко. Мы его почти достали в зоне, но он «ушел». И как в воду канул.

Вот теперь, кажется, мне понятно все.

Жилко бежал с зоны не из-за глубокого чувства к возлюбленной, а потому что понял – она его продала. Вытрясти из него информацию и вырвать сердце гораздо проще в колонии строгого режима, чем на воле. Отсюда вывод: он знал о существовании списка угнанных машин. Следовательно, был в курсе и всей схемы их перегона и продажи. У Кореневой не хватило бы ума сделать такую «козу» Тену. Ясно, что это идея Жилко. Интересно, что Коренева требовала от корейца взамен списка? Миллион долларов? Шоп-тур в Анталию? Свободу?

Ты спросил, Максим, кому я в последнее время наступал на хвост? Теперь, кажется, я и на этот вопрос знаю ответ. Остались нюансы, которые необходимо уточнить.

– А что за деньги, о которых ты упоминаешь в письме к Кореневой?

– А! – отмахнулся Цент. – Коза затрапезная! Занял ей денег под какую-то риэлторскую махинацию, а она уже год не отдает.

Последний мой вопрос был о «столе».

– Какой стол?.. – опешил Алтынин.

– Ты в записке пишешь: «положить деньги и документы ко мне на стол». Какой стол, Алтынин?

– Стол?.. Ну, у меня же в конторе стол стоял. – И уточнил: – У корейцев. В здании.

Вот и закончился день. Пора домой.

Выйдя на улицу, я пожал, как обычно, руку Обрезанову. Начальник только что закончил обметать щеткой снег со своей «девятки» и курил, ожидая, пока та прогреется.

– До завтра? – улыбаясь, спросил Макс.

– Ага. Мне из «кадров» звонили. Сказали, увольнять будут.

– А в ОРБ? Не согласился, что ли?

Об увольнении между нами и разговора не было, Максим. А ты даже не удивился. Все правильно… Никакой ошибки. Нет, этому я тебя не учил.

Нам с Иваном было по пути. Уходя от машины Обрезанова, я подумал о том, что теперь это с полным правом звучит как в прямом, так и в переносном смысле. После того как я остался один, без Лешки, после предательства начальника, мне было по пути только со своим стажером. Зайдя за дом перед отделом, я взял Ивана за разодранный рукав куртки и потянул к скамейке, на которой сидел и курил человек Юнга. Когда мы приблизились, я с усмешкой скосил взгляд на Ваньку. Тот смотрел на сидящего округленными от изумления глазами.

– Мурзабеков, что это ты кланялся, как болванчик?

– Горский, ты ничего не понимаешь. Это восточный этикет.

– Востоковед… Ваня, подари этому «корейцу» пятьдесят рублей. К нему кореша из Киргизии приехали. Я с зарплаты отдам.

Тот молча раскрыл пухлое портмоне и достал из него купюру.

Молча мы прошли два квартала.

– Что, в школе милиции такому не учат?

Ваня рассмеялся и покачал головой.

Дороги расходились. Мне на автобусную остановку, Ивану – на трамвай.

– Ваня, а ты видел, как Алтынин писал тебе на листке данные того «Мерседеса»?

– Нет, он внутрь садился, а потом вышел.

Подождав, пока Ваня залезет в полупустой трамвай, я со злостью плюнул на снег и быстро пошел назад, в отдел.

Черт! Лопухнулся как ребенок!.. Устроил цирк с переодеванием! Вот чего мне не хватало – вовремя спросить Ваньку! Он, конечно, догадаться до этого не мог, но я-то…

Кажется, я не уйду сегодня из отдела. Я распахнул дверь камеры:

– Алтынин, на выход!

Коридор. Кабинет. Стол.

– Пиши, – я взял в руку склеенное письмо и стал диктовать: «Сука! Тебе дается еще один день для расчета по долгам»…

Изготовившийся было для письма Цент продолжал сидеть неподвижно. Я ждал. Наконец он бросил ручку на стол и отвернулся в сторону.

– Что же ты не пишешь? Почерк не сойдется? Правильно, я уже успел об этом догадаться. Кто писал на листке, в салоне машины, данные «Мерседеса»? Кто писал письмо Кореневой? Кто он такой, что ты без раздумий подставляешься вместо него?!

– Табанцев. Виталий Алексеевич.

Я сразу встал и отвел Цента в камеру. Он мне уже порядком опостылел.

Теперь точно можно идти домой, отдыхать. Майор милиции Табанцев Виталий Алексеевич является заместителем начальника городской ГИБДД.

Вот только одно остается непонятным после прочтения записки. К какой категории относит Виталий Алексеевич себя, разделив врагов Кореневой на «мусоров» и «деловых людей»?..