Текст книги "Трое из океана"

Автор книги: Вячеслав Тычинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Саша учит английский

Поездка на ракетодром, впечатления, вызванные ею, зародили у Лиды мысль открыться отцу вопреки советам мужа. Когда кончилась работа, Лида дождалась Сергея Петровича и села в автобус вместе с ним. От остановки отец с дочерью не торопясь пошли к коттеджу Стрельченко. Сергей Петрович поддерживал Лиду под руку, старательно избегая в разговоре всякого упоминания о ее муже.

– Папа, почему ты не любишь Сашу? – прямо спросила Лида.

– А за что я должен его любить? – ответит вопросом Сергей Петрович. – За то, что, едва познакомившись, он воспользовался ветреностью моей дочери и женился на ней? За то, что настраивает ее против меня?

– Против тебя? – пораженная, переспросила Лида. – Почему ты так думаешь? Это неправда! Саша всегда отзывается о тебе и маме очень хорошо.

– Тогда почему же ты стала скрытной, Лидуся? – ласково упрекнул дочь Сергей Петрович, поднимая ее лицо за подбородок. – Это не в твоем характере. Вспомни, как раньше ты делилась со мной каждой мыслью! А теперь? Я ничего не знаю о твоей новой жизни. Почти ничего, хотя ты замужем уже два месяца. Знаю только, что твой муж не пьет, приносит тебе гостинцы, аккуратно ночует дома. И только. А есть ли у вас общие интересы! О чем вы беседуете, спорите между собой? Чем увлекаетесь? Думает ли он учиться, как обещал тебе до женитьбы, или это пустые слова?

Случай сам шел навстречу Лиде!

– Ты несправедлив к Саше, – с жаром начала Лида. – Это я виновата, давно не забегала к вам. А сегодня собралась. И как раз хотела поговорить обо всех наших делах.

Лида уже открыла рот, чтобы рассказать отцу о своих беседах с мужем, но внезапно новая мысль осенила ее. Она хорошо знала щепетильность отца и не сомневалась, что он сочтет своим долгом тотчас же пересказать весь разговор Рампиловскому. «А что дальше? У Саши может случиться неприятность. Чего доброго, еще и на работу к нам не примут! А папа? Совсем рассердится на Сашу. Не лучше ль придержать язык? Саша сам вот-вот будет ездить на ракетодром».

Успокаивая себя этими рассуждениями, Лида молчала.

– Что же ты, девочка моя? – обнял дочь за плечи Сергей Петрович.

В свете электрического фонаря Лида увидела глаза, добрую улыбку отца и на минуту действительно почувствовала себя снова совсем маленькой девочкой.

– Папка, дорогой, я так люблю тебя, – чувствуя подступающие к глазам слезы, страдая от необходимости молчать, вдруг жарко шепнула Лида вне всякой связи с разговором.

– И я, – просто ответил Сергей Петрович, целуя дочь.

Они постояли так, обнявшись, слегка раскачиваясь, как делали когда-то, но Сергей Петрович почувствовал, что прежней душевной близости с дочерью у него больше нет. Что-то мешало ей. Лида рассказывала разные пустяки, не касаясь сокровенного. «Уходит от меня, – с горечью подумал Сергей Петрович. – Стесняется. Или это неизбежное, возрастное?»

Ночью, накануне очередного рейса Горюнова в Обручев, Лида проснулась от жажды, босиком прошлепала на кухню, всласть напилась прямо из крана такой ледяной воды, что заломило зубы. Перед зеркалом постояла немножко, потом полюбовалась на мужа. Ночник-сова с желтыми глазами бросал на постель слабый свет.

Горюнов спал, как всегда, на спине, дыша ровно и беззвучно. Он никогда не храпел, засыпал мгновенно, но не крепко. И на этот раз он пошевелился под взглядом жены, словно собираясь проснуться, но не открыл глаз, а отчетливо и быстро проговорил:

– Хэллоу! Уот лэборэтриз даз дэ колидж пазэс?[1]1
  Здравствуйте! Какие лаборатории имеются в институте?


[Закрыть]

Лида застыла на месте, пораженная внезапными звуками чужого языка. Не сразу сознание выделило из длинной непонятной фразы слово «хэллоу». Еще через секунду всплыло: «лэборэтриз», сходное с русским «лаборатория».

Затаив дыхание, молодая женщина склонилась над кроватью, испуганно всматриваясь в красивое лицо мужа.

– Саша!

Горюнов проснулся, едва Лида коснулась его плеча, сел, свежий, без признаков сна, словно это не он только что спал.

– Ты чего бродишь, Лидусь?

– Саша, ты сейчас что-то сказал во сне по-английски!

У Горюнова тревожно блеснули глаза.

– По-английски? Шутишь, Лида! Просто я забормотал что-нибудь во сне, как индюк! И почему по-английски, а не по-японски? Ты же не знаешь английского языка.

– Не знаю, но в школе-то учила! «Гуд моонинг» – доброе утро, «гуд бай» – до свидания, «плииз» – пожалуйста, «хэллоу» – здравствуйте. А ты совершенно ясно сказал «хэллоу»! И еще что-то вроде «лаборатория».

– Нет, серьезно?

– Клянусь! Не шучу же я с тобой среди ночи.

Горюнов неожиданно расхохотался. Хохотал долго заливисто.

– Ну и умора, Лидусь! Нет, надо же так заучиться!

– Заучиться?

– Конечно. Не понимаешь? Я тебе не говорил, хотел сюрпризом… Я уже месяц, как учу английский язык. Учебник в машине, под сиденьем. Как где встал на погрузку, сейчас его в руки и зубрю: «биг, уайт, блэк…» Я уже до пятидесяти счет знаю. Не веришь? Сяушай: уан, туу… – старательно начал Горюнов.

– Ф-фу-у, как ты меня напугал! Я не знала, что и подумать: лежит мой муж, Сашка, и вдруг бормочет по-английски!

– Нельзя мне, видно, так усердно зубрить, – с раскаянием сказал Горюнов. – Бредить начал во сне. Но, знаешь, мне стыдно перед тобой. Я ведь дал тебе слово учиться! Вот перейду к вам на работу, поступлю в вечернюю школу. А пока хоть язык подучу.

Горюнов ласково потрепал волосы Лиды, поцеловал ее.

Ласка мужа окончательно развеяла тревогу молодой женщины.

Если бы Лида могла читать его мысли!

Целуя жену, Александр Горюнов, он же Николай Иванович, он же Майкл Дрю, с холодным бешенством ругал себя последними словами.

Рейс в Обручев

Грузовик легко бежал по хорошо накатанному снежному пути. Поглядывая на дорогу, Дрю одновременно смотрел на столбы с надписью «Запретная зона» и колючей проволокой между ними. Он знал, что они охватывают огромную территорию, конец которой теряется где-то в болотах за сотню километров, если не больше, к востоку от сопок, прятавших Сосногорск. Так говорили жители города. Внутри этой территории и располагался ракетодром со всеми его службами и институтом. Стартовая площадка заодно с институтом опоясывалась по всему периметру иным, капитальным ограждением. Первая ограда – из густой колючей проволоки на деревянных кольях. За ней широкая полоса девственного снега, не запятнанного ничем, кроме птичьих следов. Вторая высокая ограда из металлической сетки на бетонных столбах. Десятиметровые вышки. На них – бдительные часовые в тулупах до пят. Пытаться прорваться сквозь подобную линию заграждения – чистое безумие.

Подъезжая к Обручеву, Дрю взглянул на часы и прибавил газу.

Вдоволь поколесив по окраинным улочкам города, несколько раз останавливая свой грузовик за углом, чтобы удостовериться, не преследует ли его какая-нибудь машина, Дрю выехал к железнодорожным пакгаузам. Здесь мотор начал чихать, а вскоре и совсем заглох. Чертыхаясь, шофер вылез из кабины, открыл капот.

Две минуты спустя около неисправного грузовика собралась стайка любопытных малышей. Присоединился к ним и чернобородый человек в телогрейке, серых валенках, потертой ушанке, вывернувшийся невесть откуда.

– Что, шофер, искра в баллон ушла?

– Да вот, заглох среди дороги, – отозвался Дрю, мельком взглянув на бородача. – А вы что тут собрались? Марш отсюда, пока я вам ноги не перебил.

Ребятишки прыснули врассыпную от сердитого шофера.

– Давай подсоблю. За ручку крутнуть?

– Крутни полегоньку.

Возясь под капотом и одновременно зорко поглядывая вокруг, Дрю обменивался с чернобородым короткими фразами.

– Живешь у Красавки?

– У нее.

– Как с работой?

– Поступил сцепщиком на станцию.

– Хорошо. А она?

– Табельщицей в паровозное депо.

– Отлично. За сосногорскими составами может проследить?

– Вполне.

– С чем они идут?

– С дибораном.

– При неудаче с пропуском используем третий вариант. Подготовь резак.

– Понятно. Сейчас задание будет?

– Да. Пусть Красавка сегодня же возьмет двухдневный отпуск. По семейным обстоятельствам, к врачу, на свадьбу подруги, куда угодно. В Сосногорске она должна встретиться с известным ей конструктором Павлищевым и любым способом завладеть его пропуском в четвертый отдел. Павлищев должен быть уверен, что потерял пропуск. Не пугать, внушить ему мысль, что самое лучшее пока – сказаться больным, отлежаться дома, заявлять сразу о потере пропуска.

– Ясно. Что еще, шеф?

– Немедленно по возвращении Красавки с пропуском бери его и выезжай с ним в Сосногорск, ко мне.

– Явка?

– Позади гаража спирто-водочного завода у трансформаторного киоска в семь вечера.

– Будет исполнено.

– Рация получена?

– Да. И деньги.

– Связь с центром?

– Установлена. На ходу поезда.

– О Михайле сообщено?

– В первой же передаче.

– Я доволен тобой, Аро!

– Благодарю, шеф. Можно идти?

Аро пошел своей дорогой. Капот с грохотом опустился. Мотор заработал. Грузовик захрустел шинами по снегу, покатился мимо пакгаузов.

Пройдя несколько кварталов, Аро вышел к железнодорожному вокзалу. Скромному сцепщику предстояло вскоре приступать к работе.

А поздно вечером в маленьком уединенном домишке Аро наблюдал за сборами крымской приятельницы Павлищева, срочно выезжавшей в Сосногорск к своему дружку.

Еще учась в десятом классе, Маруся Жохова пошла по стопам матери, опытной московской спекулянтки. Выполняя ее поручения, девочка торговала по воскресеньям на Коптевском рынке из-под полы отрезами дефицитного габардина, тюлем, лакированными туфлями.

В восемнадцать лет, окончив школу, к этой профессии она добавила еще одну, не менее прибыльную. Вызывающе разодетая, ярко накрашенная, Маруся каждый вечер отправлялась фланировать к гостинице «Метрополь». Здесь, разгуливая по Театральному проезду и площади Свердлова, она толкалась в очереди к билетной кассе, у входа в ресторан. Смазливая молодая девушка недолго оставалась в одиночестве. Вечер завершался попойкой в ресторане и поездкой в такси вдвоем со случайным спутником.

Спустя год Мария Жохова усовершенствовала свою практику. Заведя знакомства среди служащих гостиниц «Москва» и «Украина», она начала звонить в номера, занятые одинокими приезжими мужчинами. Чаще ее стыдили по телефону. Но иногда собеседник на другом конце провода охотно поддерживал игривый разговор, пересыпанный двусмысленностями, и заканчивал его приглашением подняться к нему в номер «на чашку чая».

Одна из таких встреч завершилась необычно. «Клиент», тощий, но жилистый мужчина, с неприятным запахом изо рта, говоривший по-русски с едва уловимым иностранным акцентом, уплатил Жоховой вдвое больше того, что она запросила, но не отпустил ее от себя, а повел в ресторан. Там к их столику подсели еще двое молодых мужчин в беретах, замшевых куртках с бесчисленными «молниями». Завязался разговор, оживленный, но тихий, на каком-то гортанном твердом языке. Жохова не понимала ни слова и, скучая, тянула через соломинку коктейль, догадываясь все же по косым быстрым взглядам, что речь идет и о ней.

Из ресторана новый знакомый отвез Жохову домой и велел утром снова явиться к нему в номер. «Понравилась», – сделала вывод обрадованная девица.

Сверх ожиданий, утром иностранец не стал укладывать Жохову в постель, вызвал такси и отправился с нею в Серебряный бор.

– Хочешь зажить широко, по-настоящему, купаться в деньгах? – без обиняков спросил щедрый иностранец. – Тогда делай все, что я тебе скажу.

На пляже Жохова получила приказание завязать знакомство с морским офицером, в одиночестве загоравшим на песке, увлечь его подальше от одежды.

Через два дня задание усложнилось. Жоховой пришлось самой выкрасть документы у военнослужащего, который пустился с нею в любезности на Химкинском пляже.

А еще через месяц Жоховой было прямо объявлено, что она все это время исправно снабжала документами военнослужащих иностранную разведку, оказывала ей ценные услуги и занесена в списки сотрудниц.

Новость не произвела удручающего впечатления на Жохову. Яблочко уже созрело вполне. После короткого колебания Мария Жохова, Марианна, как она переименовала себя, считая, что так будет шикарней, дала подписку работать на американскую разведку.

Летом Жохова получила приказ переехать из Москвы в Обручев, купить там домик. Жаль было оставлять столицу, но Марианна хорошо понимала, что об ослушании не может быть и речи.

Вскоре последовал новый приказ – поехать на месяц в Ялту и там сблизиться с отдыхающим в санатории «Энергия» конструктором Павлищевым. Марианна поняла, что надвигаются большие события.

Теперь, не стесняясь Аро, Марианна меняла белье и слушала наставления своего квартиранта и руководителя:

– Поможешь Павлищеву добраться домой. Утром позвонишь ему, посоветуешь взять бюллетень. Главное – напоить до беспамятства, чтобы не помнил, где потерял, что говорил, с кем. На вот порошок, подсыплешь ему незаметно.

– Это яд? – попятилась Марианна.

– Дура! Он нам живой нужен.

Беспокойная душа

С высоты Яковлев разглядел сквозь слабую утреннюю дымку длинную взлетную полосу аэродрома, ряды серебристых самолетов. Медлительные, словно гусеницы, бензозаправщики тяжело волокли свои длинные тела. В сторонке отдельно стояли белоснежные стреловидные ТУ-104.

К дверцам ИЛ-14 подкатили сходни, и Яковлев первым сбежал вниз. Быстро вышел к стоянке такси, рванул дверцу машины.

– В город!

Рослый полковник с открытым симпатичным лицом, начальник областного управления милиции, куда прямо из аэропорта приехал Яковлев, встретил его радушно. Яковлеву отвели отдельный кабинет, поставили раскладною кровать, и майор с головой погрузился в изучение доставленных ему за последние полтора месяца дел.

Трое суток, едва урывая несколько часов для сна, Яковлев вчитывался, анализировал, звонил, уточняя подробности.

Два убийства, шесть ограблений, одиннадцать краж денег вместе с документами. И ни одной окончательной пропажи паспорта, профсоюзного, военного билетов, удостоверения личности.

Не довольствуясь протоколами дознаний, показаниями свидетелей, Яковлев сам побывал у родственников всех погибших и ограбленных, чтобы удостовериться, не пропал ли хоть какой-нибудь документ. Напрасно!

Правда, в трех случаях документы остались неразысканными. Но в одном случае это был паспорт женщины, в другом – глубокого старика, в третьем – инвалида Отечественной войны с лицом, обезображенным пожаром в танке. Никто, хоть отдаленно, не напоминал внешним обликом Аро или Николая Ивановича.

Однако майор не сдавался.

Из управления милиции Яковлев перенес свой розыск в городские отделения. Упорно, методично он листал журналы, расспрашивал дежурных. Наконец ему попала в руки любопытная запись. Шофер таксомоторного парка Иван Загоруйко сообщал пятому отделению милиции о своих подозрениях.

Ночью с его такси, не доезжая Ольгино, сошли в селе Шуй двое. Один пьяный, другой трезвый, за всю дорогу не проронивший ни слова. Из бессвязной болтовни пьяного шофер сделал вывод, что он только нынешним вечером познакомился в ресторане со своим молчаливым попутчиком. Нет ли тут какого умысла? Чего проще: напоить человека да и ограбить ночью на пустынной дороге. Чудно и то, что рядились ехать до Ольгино, а слезли на полпути, в селе Шуй.

– Расследование по этому делу произвели? – спросил Яковлев начальника отделения милиции.

– Помилуйте, товарищ майор, какое же тут расследование? Мало ли кому что чудится! Заявления об ограблении не поступало. Наверняка ехали два приятеля, надумали сойти, где им заблагорассудилось, а шоферу бог знает что померещилось. Он ведь на этом не успокоился, еще раз к нам приходил, доказывал. Тоже мне – Шерлок Холмс из автобазы! – презрительно закончил начальник отделения, ища в глазах Яковлева одобрения.

– А как выглядел тот, второй, который сопровождай пьяного. В записи об этом ничего нет.

– Не могу знать, товарищ майор. Дело было в ноябре. Может, шофер и толковал что, да я запамятовал. Вызвать его?

– Не надо.

Вскоре Яковлев уже шел по двору таксомоторного парка. От диспетчера он узнал, что «победа» шофер., Загоруйко стоит на профилактике, в рейс не вышла.

Загоруйко понравился майору сразу. Маленький, немного потешный в своей куцей замасленной телогрейке, но проворный в движениях, с умным взглядом зеленых глаз, шофер с полуслова понял, чего от него хотят.

– Насилу нашелся человек с понятием! А то в милиции только насмешки строят: «Ты, говорят, нам психологию тут не разводи. Подавай факты». А где я им факты возьму? Это уж ихнее дело пошарить вокруг.

– Иван Михайлович, расскажите об этом рейсе все, что вы знаете, – попросил Яковлев, усаживаясь с шофером в дальнем углу профилактория в полуразобранную «победу». – Только не фантазируйте! Важно знать каждую мелочь, но не вымышленную. Иначе вы нам не поможете, а только запутаете.

– Серьезное дело нащупывается? – сочувственно спросил Загоруйко.

– Там видно будет, – уклончиво ответил Яковлев. Итак, прежде всего: как выглядел трезвый пассажир.

– Значит, так: черненький, смуглый. Под вид грузина или армянина. Тонкогубый. Росту среднего. Из себя худощавый. Воротник и шапка цигейковые. Я его хорошо под фарами разглядел. А запомнилось потому, что сразу подозрение в голову ударило. И вообще мне тот день па мятный: два баллона спустило, горючка на трассе кончилась, пришлось позычить у ребят.

У Яковлева заблестели глаза, глухо забилось сердце. Да это же портрет Аро! И даты совпадают.

– А как выглядел пьяный? Сколько ему примерно лет? Куда он ехал? О чем рассказывал попутчику? Не называл ли свою фамилию, место жительства, профессию? Были ли у него вещи?

Загоруйко едва успевал отвечать на градом сыпавшиеся вопросы, досадуя на себя, что память сохранила очень немногое.

Из таксомоторного парка Яковлев уехал охваченный нетерпением. На этот раз он, кажется, ухватился за кончик паутинки! Только бы распутать ее всю, не оборвать снова.

Ночью, шагая по тесному кабинету, Яковлев сопоставлял все добытые за день факты. Облик пьяного пассажира, за исключением цвета волос (но что могло быть легче их перекрашивания!), примерно совпадал с описаниями внешности Николая Ивановича. Сходился и возраст. Видимо, Аро добывал документы главарю группы. «Умница ты, Загоруйко! – с горячей благодарностью подумал Яковлев. – Умница, беспокойная душа». Но следом нахлынули сомнения.

«Сигнал есть. Но не ошибаюсь ли я? Не простые ли это совпадения? Составил схему и сам увлекся ею, – размышлял Яковлев. – Завтра я приеду в Шуй, и все разъяснится самым обыденным образом. Разъяснится ли? Разве не находка для шпиона одиночка, без родни, в дороге? Милиция ждет заявления об ограблении. Но кто же сообщит об исчезновении бедняги? Нет, тут все рассчитано наверняка. Никто его не ждет, не разыскивает. Скверно, что неизвестны ни фамилия, ни местожительство. Трудно придется. На целину собрался… Нет, видно, не суждено тебе было побывать на целинных землях, скрестилась твоя дорога со шпионской тропкой!»

На дне

– Вот здесь я, значит, развернул машину. А они пошли туда, – показал на крайние избы селу Шуй иван Загоруйко.

Видно было, что участие в расследовании, собственная важная роль в нем нравятся шоферу до чрезвычайности. Он так и сиял.

Яковлев осмотрелся. Снег на полях. Черные избы с редко струящимся дымком из печных труб. Громадная старая ветла у тракта. Вековой сосновый бор на крутом холме над селом.

Опросить два десятка домохозяек не составило большого труда. Выяснилось, что никакие приезжие в ту ноябрьскую ночь не ночевали в Шуе, но колхозница Овдина допоздна укладывала сено во дворе и заметила две темные фигуры на тропе, ведущей к реке.

– Поезжайте обратно в город, – приказал Яковлев шоферу милицейской машины, – и привезите сюда водолаза с полным снаряжением. Вот вам записка к полковнику. – Майор вырвал листок из блокнота, набросал несколько фраз, придерживая блокнот на колене. – Вы, товарищ Загоруйко, пока тоже возвращайтесь домой. Но я вас еще побеспокою.

– Какой может быть разговор! – крайне польщенный, сказал шофер. – Всегда готов, как пионер.

«Победа» с Загоруйко умчалась, а Яковлев тронулся по тропинке к реке. Впереди размашисто, по-мужски шагала Овдина, указывая тропу.

Берег в этом месте был невысок, но обрывист. Могучая река дымилась, не желая сдаваться сибирскому морозу. Лишь кое-где по воде плыла шуга, предвещая близкий ледостав.

Майор отпустил колхозницу и занялся обследованием прибрежной полосы. Шаг за шагом он продвигался вверх по течению, всматриваясь в каждый кустик, ощупывая взглядом каждую бороздку на обрыве, пучок прошлогодней сухой травы. Пройдя с четверть километра, Яковлев вернулся к исходной точке и возобновил изучение берега у самой воды, но на этот раз вниз по течению.

Сто метров… Двести… Триста…

С каждым новым шагом тревога Яковлева усиливалась. Неужели он стал жертвой собственного внушения? Или время сгладило все следы? А может быть, это сделал сам Аро? Второпях, ночью? Невероятно.

Пошла четвертая сотня метров, когда внимание Яковлева привлекла черная шерстинка на корнях багульника. А вот и вторая. Не двигаясь с места, майор фиксировал взглядом каждый квадратный сантиметр поверхности глинистого обрыва. Вот вырванный с корнем пучок травы. Глубокая вмятина, видимо, от носка сапога или ботинка.

Через полчаса майор неоспоримо установил: в этом месте кто-то сползал на животе либо кого-то спускали вниз с обрыва. Место для спуска настолько неудобное, что ни один житель села пользоваться им не стал бы. Это исключалось. Значит?..

Все так же торопливо всплескивая, река быстро несла свои воды. Пар клубами поднимался над волнами. Казалось, в реке течет кипяток. Яковлев присел, окунул руку и сейчас же выдернул ее. Вода была нестерпимо холодна.

Стоя у обрывистого берега, Яковлев мысленно воссоздал драму, разыгравшуюся здесь. Выйдя к реке, Аро повел свою жертву сюда, подальше от изб. Именно повел. Маловероятно, чтобы он тащил уже труп. Убийство совершено тут, ножом, кастетом. Завладев документами, Аро столкнул труп с обрыва. Затем сам спустился, придерживаясь за корни багульника, вгоняя носок сапога в глину.

Дальше предстояло утопить труп. Просто бросить тело в воду рискованно. Оно вскоре всплывет. Нужен груз. Он всюду под рукой – крупные обкатанные рекой валуны. Конечно, далеко не просто закрепить груз на теле, но Аро мог предусмотреть это, захватить с собой веревку, наконец, снять пояс с убитого.

Словно пытаясь вырвать у реки ее тайну, Яковлев пристально всматривался в черную глубину.

Греясь в крайней избе, майор не отрывался от окна. Едва вдали показалась зеленая «победа», он выскочил на тракт.

Водолаз, здоровенный сибиряк с неправдоподобно широкими плечами и выпуклой грудью, здороваясь, так сжал руку Яковлева, что тот едва не вскрикнул.

– Не обидела вас природа силенкой! – покачал головой майор, дуя на склеенные пальцы.

– Есть маленько, – согласился водолаз. – Откуда будем начинать, товарищ начальник?

На берегу Яковлев и шофер помогли водолазу влезть в скафандр, подвязать башмаки с полупудовыми подошвами, надеть тяжелую манишку, завинтить гайки медного шлема. Удостоверясь, что дышится легко, все прилажено надежно, водолаз смело шагнул в парившую воду и вскоре же ушел в нее с головой.

Нет ничего томительнее вынужденного безделья. Полчаса, проведенные водолазом на дне, показались Яковлеву бесконечными. Несколько раз он обманывался: усталые глаза принимали игру света в воде за отражение от шлема. Когда же водолаз и в самом деле вышел из воды, он оказался намного ниже по течению.

Почти бегом Яковлев устремился к водолазу.

– Ну?..

Водолаз отрицательно замотал головой в шлеме, начавшем обмерзать.

Зимний день короток. Все же водолаз успел еще два раза спуститься в реку, обследовал дно на добрых полкилометра вниз по течению, но без успеха.

– Дюже несет, – рассказывал в избе водолаз, растирая перед огнем покрасневшие от холода руки. – Такая река паровоз утащит. Надо полагать, этот утоплый теперь где-нибудь к Ледовитому океану плывет. Не иначе.

Наступление сумерек оборвало поиски.

– Шабаш! – решительно сказал водолаз.

– А если я еще минут хоть на десяток спущусь? – предложил Яковлев. – Раза два мне лазить приходилось.

– Что вы, товарищ начальник! Непривычный человек – и под воду? Ни в коем разе. Да и бесполезно. Ни фига мы тут не разыщем.

Яковлев и сам понимал, что лезть в бешеную ледяную реку без тренировки равносильно самоубийству. Уж если такой богатырь, опытный водолаз не сумел разыскать тело, значит, его тут нет. Унесло. Или… его тут и не было.

В город возвращались в мрачном молчании. Шофер гнал машину со скоростью восемьдесят километров, лихо закладывая виражи. Водолаз шумно вздыхал. Ему казалось, что он тоже виноват в неудаче. Яковлев сидел с закрытыми глазами. «Что же теперь предпринять?»