Текст книги "Первая дивизия РОА"

Автор книги: Вячеслав Артемьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Лейтенант боязливо оглянулся в сторону своего грузовика, украдкой посмотрел по сторонам. Рядом никого не было. Секунды поколебавшись, он пониженным голосом, быстро, почти скороговоркой, стал говорить: – «Наши подойдут сюда сегодня вечером. Мы должны будем занять эту территорию вплоть до Дуная, ко когда американцы отведут свои войска за Дунай, нам не известно. Кажется, они не хотят этого. В отношении власовцев существует приказ во что бы то ни стало добиться их перехода на нашу сторону и как можно скорее. В крайнем случае, захватить силой. Ни в коем случае не допустить их перехода к американцам… Отпустите меня, товарищ полковник. Я сказал всё, что знаю. Я не могу больше оставаться с вами, мне грозят большие неприятности. Вы меня очень подвели»…

Командир полка отпустил растерянного и напуганного лейтенанта, который почти бегом направился к грузовику. Грузовик тронулся. Толпа расступилась, давая ему проезд. Со всех сторон слышались насмешливые выкрики и пронзительный свист.

Лейтенант поместился не в кабине с шофером, где было его место, а в кузове с солдатами. На ходу, он, энергично жестикулируя, что-то с жаром возмущённо рассказывал.

Власовцы окружили своего командира полка. Они шутили, высмеивая советского пропагандиста, со свойственным русскому человеку юмором, хотя на сердце каждого была тяжесть от сознания создавшегося положения и самых мрачных перспектив.

II

В тот же день разведка Первой дивизии установила, что с востока, в направлении расположения дивизии, двигаются советские танки. Штаб дивизии находился в деревне Хвожднаны. Генерал Буняченко немедленно, по радио вызвал к себе командиров полков, но вскоре советские танки показались вблизи деревни Хводжианы. Штаб дивизии поспешно перешёл из деревни в находящийся поблизости лес. Когда же командиры полков подъезжали к Хводжианы, то там уже находились советские войска. Куда переместился генерал Буняченко со своим штабом, никто не знал.

Спускались сумерки. Командир второго полка в сопровождении своего шофёра и ординарца, на автомобиле подъехал к деревне Хводжианы, в полной уверенности, что там находится штаб дивизии. При въезде в деревню, машина была остановлена автоматчиками сторожевого охранения.

Даже в сумерках не трудно было разглядеть советскую Форму. Положение создалось критическое, и казалось, явно безвыходное. Плен и, конечно, неминуемая гибель… Сопротивляться под направленными стволами автоматов было бесцельным и равносильно самоубийству. Как всегда, даже в самые опасные моменты не покидает надежда на спасение, самые неожиданные планы появляются в голове, которые не придумаешь и при глубоком раздумье. Так и здесь – хитрая уловка, даже самая рискованная, – единственный шанс. Только бы не показать своего страха, не растеряться, не допустить оплошности… Командир полка назвал себя парламентёром от генерала Власова и сказал, что он приехал к старшему начальнику стоящих в этом районе советских войск для переговоров. Его, под конвоем повели в штаб. Сзади, в нескольких шагах следовал автомобиль с двумя власовскими солдатами, окружёнными советскими автоматчиками. Предательство шофера или ординарца, далее неосторожно сказанное слово без всякого злого умысла, могло стоить жизни их командиру. Но они слышали, что он сказал при задержании и, к счастью – не оказались предателями…

Как позднее выяснилось, здесь находилась 162-я танковая бригада, которой командовал полковник Мищенко.

Пока шли под советским конвоем, буквально, за несколько минут до встречи с полковником Мищенко, созрел отчаянный и рискованный план… Подошёл полковник, Мищенко с группой своих офицеров – небольшого роста, коренастый, крепкого сложения человек. Власовский «парламентёр» представился по воинскому этикету и доложил, что прибыл, чтобы договориться о взаимоотношениях между Первой дивизией генерала Власова с советскими войсками. Он сказал, что дивизия расположена неподалёку, имеет в своем составе до двадцати тысяч человек и, что в связи с подходом советских войск могут произойти нежелательные конфликты. Во избежание вооружённых столкновений и ненужного кровопролития, генерал Власов прислал его, чтобы установить образ действия и поведения советских и Власовских войск, стоящих друг перед другом, в полной боевой готовности.

Для полковника Мищенко приезд власовского «парламентёра» был совершенно неожиданным. Он, по-видимому, не знал, как ему поступить. Арестовать власовского офицера, имеющего полномочия переговоров в интересах обоих сторон, он не решался. Двадцатитысячная дивизия, стоящая неподалёку оказалась серьезной угрозой, которая, вероятно, и возымела свое действие на решение полковника Мищенко. Тень былой Первой дивизии спасла жизнь мнимому парламентёру. Мищенко сказал, что его бригада только что подошла сюда, утомлена большими переходами и сейчас располагается на отдых. Он сказал также, что не ориентирован в обстановке и предложил «парламентёру» подождать в штабе или приехать через два часа. К тому времени, он, мол, закончит дела с расположением бригады и получит указания по поводу переговоров.

Командир полка ответил, что его долгое отсутствие может вызвать недоумение и нежелательные последствия и, что будет лучше, если он теперь вернётся к себе, а через два часа приедет опять. Пока же он просил полковника Мищенко принять меры, чтобы не допустить столкновения между советскими и власовскими частями. Полковник Мищенко обещал это сделать и со своей стороны просил такие же меры принять и в Первой дивизии. Назначив своего офицера, чтобы вывести власовского «парламентёра» из расположения своей бригады, полковник Мищенко сказал, что при вторичном приезде достаточно будет назвать имя командира второго полка, чтобы его беспрепятственно пропустили и сопроводили в штаб бригады.

Командира полка вместе с шофёром и ординарцем на машине проводили за кольцо охранения. С облегчённым сердцем они поехали к себе в полк… Благодарение Богу! Чудо-спасение… Ехали молча, не проронив ни слова в вечерней сумеречной полутьме. Молча поглядывали друг на друга, понимая мысли без слов, не веря счастливому исходу… А может быть, здесь кроется какой-нибудь подвох? Нет! Они определённо боятся столкновений. Война кончена. Каждому хочется остаться живым. Так же как и мне самому. Нет, подвоха быть не может! Быстрее в полк! Нервы не выдерживают. Чем меньше сознания опасности, тем больше теряется самообладание…

Поднявшись по тревоге, второй полк двинулся к городу Шлюссельбургу, который был занят американскими войсками. Американцы отказали дивизии в переходе на свою территорию и выставили танковые заслоны. Советские войска на утро должны были занять этот район. Наступавшая ночь давала возможность выиграть время только до утра. Советские части ночевали в 3–5 километрах от линии американских войск, возле которой, на окраине Шлюссельбурга, в сомкнутых колоннах беспомощно стояли полки Первой дивизии.

Генерал Буняченко и штаб дивизии находились здесь же. Связь с генералом Власовым была потеряна. Предполагали, что он уже с американцами и это поддерживало дух. Попытки генерала Буняченко связаться с американским командованием, по-прежнему оставались безрезультатными. На настойчивые просьбы пропустить генерала Буняченко, через танковый заслон, для переговоров в американский штаб, ему сообщили, что переговоры назначены в 10 часов утра следующего дня. По-видимому, и для американцев надо было иметь время, чтобы получить указания свыше как поступить с власовской дивизией. Было совершенно ясно, что американское командование не понимало и не хотело понимать того, что с наступлением рассвета советские войска подойдут к границе американской зоны, и Первая дивизия очутится в их руках…

Наступила ночь. Надежда на пропуск дивизии была сомнительной. Переговоры назначенные на утро могут стать уже не нужными, да и, по всей видимости, вообще они не предвещали ничего хорошего. Сомнения перерастали в отчаяние, растерянность, страх. Необходимо было немедленно, что-то предпринять, чтобы спасти людей. Но, что можно было сделать?…

Около 23 часов к генералу Буняченко приехали два советских офицера – майор и лейтенант. По внешнему виду и по манере держать себя, оба они были типичными политработниками, если не чекистами особых отделов НКВД. Представляясь генералу Буняченко, они особенно подчеркнули, что является строевыми офицерами. Это получилось так неестественно, что только подтверждало обратное. Буняченко принимал их в своем автомобиле т. к. не имел другого, более подходящего места. В это время подъехал командир второго полка. Увидев его, генерал Буняченко вышел из автомобиля и командир полка рассказал ему, как он попал к полковнику Мищенко и всё, что произошло с ним. Генерал Буняченко уже знал об этом, от приехавших советских офицеров, которых полковник Мищенко прислал узнать – куда же девался парламентёр? Из разговоров между Буняченко и советскими офицерами было видно, что советскому командованию не было известно о том, что дивизия разоружена и в каком безвыходном положении она находится. Они были в полной уверенности, что дивизия имеет возможность уйти на американскую территорию.

Советские офицеры, от имени своего командования, заявляли о полной гарантии сохранения жизни всему личному составу Первой дивизии.

Они утверждали, что советским правительством объявлена амнистия всем участникам Освободительного движения, которые добровольно перейдут на советскую сторону. Они предлагали генералу Буняченко немедленно перевести дивизию, обещая сохранить её в том организационном виде, в котором она находилась, до окончания разрешения вопроса о том, как может быть использована дивизия после перехода на советскую сторону. Единственное условие, которое ставилось при этом это то, чтобы дивизия немедленно сдала бы свое вооружение.

Слова советских представителей не внушали никакого доверия. Все их обещания были весьма сомнительными, более того, для знающих советские порядки – просто абсурдными. Была совершенно очевидна уловка, целью которой было добиться перехода дивизии. Несмотря на это, генерал Буняченко поддерживал переговоры в деловом тоне, делая вид, что верит даваемым обещаниям. Это была тактика применения хитрости в условиях беспомощности и отчаяния. Обман должен был быть похожим на правду. Надо было выиграть время, задержать репрессивные действия советских войск против дивизии. Генерал Буняченко давал понять, что согласен на переход, но что он настаивает на соблюдший некоторых формальностей. Он просил письменную гарантию советского командования о сохранении жизни всему личному составу, и объявить ее по радио. Буняченко ещё надеялся на успешные переговоры с американцами, которые были назначены на утро.

Для оформления вопроса о переходе дивизии и для выработки условий перехода, было здесь же решено послать с советскими представителями старшего офицера. Первоначально Буняченко хотел послать начальника штаба дивизии подполковника Николаева, но тот в тот момент где то отсутствовал. Когда же неожиданно появился командир второго полка, Буняченко решил послать его. Он дал ему указания наедине о том, как себя вести и чего добиваться при переговорах. В заключение генерал Буняченко добавил: – «Вам там будет виднее, как лучше поступать. Но помните, что нам нужно выиграть время до двенадцати часов завтрашнего дня. От того, как вы сумеете выполнить эту задачу, будет зависеть спасение дивизии…» Дав эти указания и пожелав успеха. Буняченко крепко обнял своего парламентёра.

Около двенадцати часов ночи парламентёр выехал с советскими офицерами в расположение советских войск. За ними следовал автомобиль командира полка. Через несколько минут они приехали в деревню Хводжианы, в бригаду полковника Мищенко… Конечно, было ненормально, что переговоры о переходе дивизии будет вести командир бригады, а не в высшем штабе. Но не следовало ничем выражать своего недоумения.

В доме, где остановился на ночлег полковник Мищенко, несмотря на поздний час, был накрыт к ужину большой стол на двенадцать персон. Множество разнообразной еды, как видно из трофейных складов и напитков, среди которых преобладала водка, свидетельствовало, что «хозяева» намеревались удивить «гостей» изобилием. Видно было и то, что гость заставил себя долго ждать. Здесь же был и полковник Мищенко со своими офицерами. «Переговоры проходили успешно» для обеих сторон. Было решено, что в 12 часов дня, 12 мая дивизия должна быть подготовлена к переходу на советскую сторону, для чего она должна прибыть в установленное место. Советская бригада полковника Мищенко в развёрнутом строю, с оркестром и знаменем торжественно будет встречать Первую Дивизию. Были выработаны условия перехода, подписать которые должны будут генерал Буняченко и полковник Мищенко перед строем стоящих друг перед другом советских и власовских войск. После этого церемониала дивизия должна будет сдать оружие и поступить в распоряжение полковника Мищенко. Естественно, что Мищенко был очень заинтересован заполучить власовскую дивизию и, может быть, даже с самим генералом Власовым. Ещё раз подтверждалось, что советским войскам не было известно о том, что дивизия была уже разоружена американцами. Иначе полковник Мищенко не стал бы церемониться, разыгрывать роль каких то переговоров и прочее.

Когда официальная часть переговоров была закончена, сели за стол. Разговоры приняли более свободный характер. Говорили о военных годах, о жизни в Советском Союзе, о том, что заставило советских людей встать на стороне Германии для борьбы против коммунистического режима и о целях Освободительного движения возглавленного генералом Власовым. Советские офицеры заученными, шаблонными фразами дешёвой пропаганды с беззастенчивой ложью говорили о том как хорошо и счастливо живет советский народ на своей любимой Родине и, вероятно, сами искренне веря в свои радужные надежды, говорили о том, как прекрасна будет жизнь теперь, после победы над гитлеровской Германией. С привычным лицемерием восхваляли они «гениального вождя, отца и учителя, любимого и мудрого, непревзойдённого Товарища Сталина»…

Возражая власовскому парламентёру на его доводы об убогой жизни и жестоком режиме в советской стране, советские офицеры говорили! – «Это всё правда, что вы сказали, но это было раньше, теперь всего этого больше нет. Вы не можете себе представить, как всё изменилось… Вот вы сами скоро увидите это»…

Опровергая по обязанности ту горькую истину, которая была хорошо известна всем подсоветским людям и, о которой говорил им власовский офицер, советские офицеры всё же не могли отрицать того, что им говорилось…

– Да, все это было раньше, уверяли они, но этого уже нет теперь… Лицемерно лгали они власовскому парламентеру, обречённому ими на смерть, говоря – Вы сами увидите скоро.

В продолжение всего вечера, каждое движение советских офицеров не оставалось вне внимания «парламентера» и хотя, как казалось, разговор проходил в миролюбивом тоне, но, тем не менее, пистолет в кармане успокаивающе действовал на случай нарушения неприкосновенности личности парламентёра. Это была единственная возможность избежать жестокой расправы. Надо было быть всё время на стороже. Даже алкоголь не дурманил голову… Разговор принимал всё более и более откровенный непринужденный характер. В конце концов, нарушая самые элементарные правила официальных переговоров и такта, советские офицеры, возбужденные выпитой водкой бесцеремонно стали поучать своего гостя:

– Что там решат ваши генералы Власов и Буняченко это их дело. Переходите к нам со своим полком теперь же не дожидаясь завтрашнего дня. Если удастся, то повлияйте и на другие полки и ведите их за собой. Обратитесь с воззванием к солдатам и офицерам дивизии, чтобы следовали бы вашему примеру… Мы сейчас дадим вам форму советского полковника, поезжайте, покажитесь своему полку. Вы одним своим видом рассейте все сомнения…

Опять следовали заверения и обещания – «Советское правительство высоко оценит такую услугу, вас восстановят в чине, наградят орденом», – но вместе с тем торопили – «Только скорей, скорей, до рассвета, как можно скорей переводите свой полк!»

В доказательство своей благожелательности говорилось:

– Вот видите, вы приехали к нам, мы принимаем вас по-братски, вместе сидим за столом, пьём в дружеской беседе. Ну, разве мы враги? Мы с вами русские люди. Мы готовы понять вас и простить за то, что было сделано вами. Натворили вы глупости, может быть даже под давлением нацистов, спасая свою жизнь. Вас поймут, простят все ваши ошибки. Но вы должны искупить свою вину и теперь доказать свое раскаяние, преданность Партии и Правительству. Для вас теперь создалась к этому полная возможность. Именно теперь, как никогда! Поверьте – вас ждет прощение, Родина, Семья…

– Война кончилась, нам нужны люди, нужны опытные хорошие офицеры…

Рано утром, перед рассветом, парламентёр благополучно уехал из советского штаба. Приехав в дивизию, он явился к генералу Буняченко и доложил о результатах переговоров. Затем вернулся к своему полку.

Время, как будто бы, было выиграно. Можно было надеяться, что до 12-ти часов дня со стороны советских войск по отношению к дивизии не будет принято никаких враждебных действий… Но зато, когда полковник Мищенко убедится в том, что его провели, следовало ожидать самых решительных и суровых мер. Оставался единственный шанс на спасение – предстоящие утром переговоры с американским командованием.

III

Тем временем полки Первой дивизии продолжали стоять в ожидании и в полном неведении у города Шлюссельбург (Schlusselburg). То, что советские войска подошли к району расположения дивизии и, что американцы отказывают в приёме, было уже всем известно. Стали распространяйся самые нелепые, противоречивые слухи: – «Сталин объявил амнистию всем власовцам, добровольно перешедшим на советскую сторону…», «Американцы насильно выдают власовцев советской армии…» «Генерал Буняченко ведёт переговоры с советским командованием для перехода…», «Американцы принимают дивизию для отправки ее на фронт против японцев…», «Советское правительство предполагает отправить дивизию на фронт против японцев…» и т. д. и т. д.

У людей терялась вера в своих командиров. Безвыходность положения стала почти очевидной. Надежда на возможность благополучного исхода была разрушена… Командиры уже не в состоянии были воздействовать на своих подчинённых. Они сами находились в состоянии полной неизвестности и отчаяния. Каждый думал теперь только о том, как спасти самого себя… Если ещё совсем недавно, всего несколько часов тому назад, все были уверены, что сплочённость дивизии, сохранение её организованности и высокой дисциплины принесут спасение, то теперь, наоборот, многие были убеждены в совершенно обратном. Думали, что дивизия, захваченная советскими войсками силой, будет рассматриваться, как пленная, враждебная. Но существовала надежда, что добровольный переход послужит на возможность снисхождения. А может быть, и слухи имеют под собой какую-то реальную почву?… Спасением казалось даже участие в войне против Японии… Так думали многие… Надо было искать выход, и по мнению многих отчаявшихся, единственным выходом был добровольный переход на советскую сторону. Думалось, что лучше перейти добровольно сейчас, чем через несколько часов оказаться взятым силой или быть выданным американцами. И, многие пошли… Поодиночке, по два, группами отделялись люди в темноте от своих колонн, и взвалив на плечи свои походные мешки, медленно, в полной подавленности и неуверенности направлялись в ту сторону, где находились советские войска. Никто не задерживал их, не уговаривал, не упрекал… Остающиеся смотрели вслед уходящим и, быть может, в ту минуту осуждали их, но через некоторое время сами шли туда же…

Люди устали… Необыкновенное напряжение физических и моральных сил в продолжение последних дней, при всё возрастающей опасности и с той и с другой стороны, наконец сказалось. Наступила страшная реакция. В условиях видимой безнадёжности люди теряли самообладание их одолело состояние полной апатии… Всё равно – рассуждали они – будь то, что будет, лишь бы скорей конец нравственным мучениям. Хоть какая-нибудь, но только определённость… И где-то, в глубине сознания всё же продолжала теплиться надежда на прощение и люди хватались за нее, отгоняя прочь все остальные мысли, сомнения. Так было легче… Верили в то, во что каждый хотел верить…

В ту ночь, может быть три, четыре тысячи, а может быть, и больше ушло на советскую сторону… Рассветало. Поредевшие колонны полков все еще стояли на окраине Шлюссельбурга перед американскими танковыми постами. Когда же рассеялась ночная тьма, стоявшие в головах колонн с удивлением увидели, что американские танки и пешие посты снимаются и уходят. Радостная весть мгновенно разнеслась по колоннам полков. Все ожили, воспряли духом. Настроение поднялось, вновь появилась уверенность в спасении, сила и энергия. Надежда воскресла. Шедшие, было на восток возвращались и становились в строй. Не теряя времени, без всякой команды, полки в полном порядке ринулись вперёд на американскую территорию, прошли Шлюссельбург и остановились западнее его в ожидании дальнейших распоряжений. Не менее десяти тысяч человек выдержавших кульминационный момент опасной неизвестности были уже спасены. Только штаб дивизии, полк снабжения, запасный полк и мелкие штабные части, стоявшие в стороне от дороги, поздно хватились и замешкавшись не смогли использовать благоприятного момента, чтобы проскочить на американскую территорию. Американские посты были вскоре восстановлены.

Генерал Буняченко послал на имя американского командования письменную просьбу о разрешении перейти останкам дивизии на американскую территорию, но ответа не последовало.

Около восьми часов утра генерал Буняченко получил от полковника Мищенко копию письменной гарантии о сохранении жизни личному составу дивизии при переходе на сторону, и о всех прочих взаимных обязательствах. Этот документ должен был быть подписан при церемонии перехода, обеими сторонами.

Ровно в десять часов утра генерал Буняченко с начальником штаба подполковником Николаевым, как было условлено накануне, выехали в американский штаб для переговоров. При въезде в Шлиссельбург, их задержали американские посты. С американского танка связались по радио со штабом и сообщили о приезде генерала Буняченко. Через несколько минут приехал на джипе американский офицер и от имени своего генерала заявил, что – «Генерал очень сочувствует вам и вашей дивизии… Он хорошо понимает создавшуюся для вас тяжёлую обстановку, но, к сожалению, принять дивизию в американскую зону он не имеет права. Он сделал уже всё, что мог, но большего сделать уже невозможно… – По союзному договору все вражеские части должны принадлежать тем армиям, на территории которых они находятся. Дивизия же находится на территории, принадлежащей советской армии»…

При этом американский капитан добавил, что через четыре часа американские войска отходят от города Шлюссельбурга и передают город советским войскам. – «У вас ещё много времени – пояснил он – Вы имеете возможность спасти своих людей, если распустите свои части и все будут пробираться на Запад небольшими неорганизованными группами, без оружия и в разные стороны. Для неорганизованного передвижения через демаркационную линию – запрета нет…» закончил он свой добрый совет, как бы от себя лично.

Тогда Буняченко попросил препроводить его к генералу Власову, который был в замке Льнарж, недалеко от Шлюссельбурга. Американец знал, где Власов и охотно согласился на просьбу Буняченко. Взяв его и подполковника Николаева в свой джип, они поехали к генералу Власову.

Встреча с генералом Власовым продолжалась не более пятнадцати минут. Буняченко доложил ему создавшуюся обстановку и своё решение последовать совету американца и распустить дивизию. Власов одобрил это решение и сказал, что в 12 часов дня ему назначен приём у американского генерала. При этом генерал Власов выразил сомнение, что американцы окажут дивизии какую-либо помощь. «Надежды – бесполезны» – сказал Власов, прощаясь с Буняченко.

Вернувшись, генерал Буняченко, по радио вызвал к себе командиров полков, находившихся с полками на американской территории…

Восточнее Шлюссельбурга, у небольшого озера, где стояли подразделения дивизии, не успевшие перейти на американскую территорию, царило полное смятение. Солдаты и офицеры поспешно срывали с себя погоны, многие переодевались в штатскую одежду, вымененную у чехов за продукты, оружие и другие вещи. Это была большая беспорядочная толпа, среди которой пробивались пешие, конные, мотоциклисты, повозки и автомобили бывшей Первой Дивизии. Люди расходились во все стороны – кто куда. Американцы не препятствовали этому беспорядочному, неорганизованному переходу на свою территорию. Только время от времени, когда проходила уж слишком большая толпа, американцы задерживали её и пропускали небольшими группами, приказывая двигаться по разным дорогам или в разных направлениях без дорог… Шли и на Восток…

Было около 12 часов, когда к Шлиссельбургу на боевых машинах подошла бригада полковника Мищенко. Американцы преградили ей путь, выдвинув танковые заслоны несколько вперёд перед городом. Впереди колонны находился сам полковник Мищенко. Колона остановилась. Советские солдаты и офицеры, выйдя из танков и машин, толпились, с любопытством глядя вслед беспорядочно уходившим на Запад, но уже за линией американских постов, власовцам… Послышались команды – «По машинам!»…

В стороне, на хорошо видимой возвышенности, в одном километре от Шлюссельбурга, стояло пять легковых автомобилей и автомобиль с радио станцией. Возле них находились генерал Буняченко, подполковник Николаев и несколько старших офицеров штаба Первой дивизии. По возвышенности проходила цепь американских танков, которые и задержали колонну генерала Буняченко.

Генерал Буняченко, как и другие бывшие с ним офицеры, были в форменной одежде, но уже без погон. Бледный, взволнованный Буняченко старался держать себя в руках и не терять самообладания. Ему плохо удавалось скрывать свое волнение, растерянность и отчаяние. Это был уже не тот твёрдый, решительный, волевой и смелый командир Первой дивизии генерал Буняченко, каким все привыкли видеть его всегда, даже в моменты самой большой опасности, в которой не раз находилась дивизия…

По мере приезда командиров полков, которых Буняченко вызвал после того, как его колонна была задержана американским заслоном, он поспешно, как-то несвязно и нервно говорил с каждым из них в отдельности. Казалось, что он чувствовал себя очень неловко, даже как бы виноватым перед своими командирами полков. Был короток разговор, короток был и последний приказ генерала Буняченко, который был похож скорее на совет, на просьбу:

– «Американцы в 14.00 часов отводят свои войска от Шлюссельбурга и передают город советским войскам. Распускайте полки, рекомендуйте всем кратчайшими путями идти в Западную Германию. Пусть идут одиночками, мелкими группами, избегая больших дорог и населенных пунктов. Дальнейшая судьба каждого теперь будет зависеть от самого себя… Я буду на юге Германии. Вы сумеете разыскать меня… Наше спасение только в Германии!»

Задавать вопросы было бесполезно. Было ясно, что генерал Буняченко больше ничего не может сказать и сам находится в растерянности перед полной неизвестностью… Сухое пожатие рук. Холодно расставались командиры полков со своим командиром…

В это же время подполковник Николаев на ломанном английско-немецком языке энергично пытался в чём то убедить стоявших на постах американцев, показывая им какую то бумагу. Наконец, американец, сделав повелительный жест рукой, произнес: – «О кэй!»

Бывший генерал Буняченко и сопровождавшие его сели в автомобили и, беспрепятственно миновав, американские посты, взяли направление на запад…

Бригада полковника Мищенко, развернувшись, стояла перед американскими танками в бездействии.