Текст книги "Первая дивизия РОА"

Автор книги: Вячеслав Артемьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

IV

В полках дивизии, находившихся западнее Шлюссельбурга, уже на американской территории, ещё не было ничего известно. Бойцы отдыхали после бессонной, тревожно проведённой ночи, в ожидании дальнейшего приказа. После перехода в американскую зону, люди ободрились, повеселели, настроение поднялось и вновь вернулась утраченная было надежда на благополучный выход из создавшегося положения.

Люди спокойно и крепко спали, устроившись на зелёной траве на живописном лугу у речки, пригреваемые лучами солнца. Офицеры были на своих местах. Несмотря на все неудачи и на неопределённость положения, колебания и тяжёлые моральные испытания, полки опять стали организованными и дисциплинированными войсковыми частями. Солдаты по-прежнему относились с уважением к своим офицерам и были готовы выполнить любой их приказ. Чувство ответственности и отношение офицеров всех рангов к своим обязанностям не понижалось до последних минут существования дивизии. При всех пережитых испытаниях честное отношение большинства стойких, не потерявших самообладания офицеров к своему долгу было высоко оценено подчинёнными.

По приезде в свои части от генерала Буняченко командиры полков объявили построение. Полки строились с надеждой на добрые вести, которые, может быть, привезли им их командиры. Полкам было сообщено создавшееся положение и передан приказ о роспуске дивизии… – «Спасайтесь сами, идите на Запад!»

Тяжёлым ударом это известие было для всех. Понуря головы, молча, не шевелясь, продолжали стоять в строю солдаты и офицеры. Каждый отдался своим мрачным мыслям о безвозвратно потерянных надеждах. Прошло несколько секунд полной тишины…

– «Прощайте, друзья мои боевые! Благодарю за службу солдатскую! Желаю вам удачи!»

Последняя команда – «Разойтись!» – всколыхнула неподвижно стоявших в строю людей. Этой последней командой было разрушено всё то, что до сих пор объединяло, сколачивало людей, создавало из них мощную дисциплинированную военную организацию. Был разрушен сплочённый в своем единстве боевой коллектив, каким являлась Первая дивизия… Так вдруг разрушилась та сила массы, которая являлась следствием организованности, психологического и морального воздействия. Та сила, которая заставляла людей забывать всё личное и беззаветно идти на самопожертвование; сила, которая направляла мышление людей, заставляла их рассуждать, чувствовать и действовать не иначе, как в интересах воинского долга… Перестали существовать полки, батальоны, роты. Всё было сломлено и мгновенно превратилось в толпу, каждый человек которой был одержим лишь мыслью о своем личном спасении и благополучии… Случилось так, что всё то, что еще так недавно крепко объединяло людей, всё то, ради чего они готовы были идти на смерть, и шли – сделалось вдруг для каждого таким далёким, чуждым и ненужным… Не стало силы, организующей и направляющей людскую массу. Каждый почувствовал себя растерянным, неуверенным, беспомощным перед непривычной необходимостью самостоятельно выбирать решение о своих дальнейших поступках. Люди, привыкшие подчиняться, готовы были и теперь последовать любому приказу, который мог бы ответить им на вопрос – что делать?

Но такого приказа не было, и ожидать его было не от кого…

И людьми овладел страх. Страх перед неизвестностью и отчаяние приводили к самым безрассудным поступкам. Торопились… Люди срывали с себя погоны, снимали мундиры, торопливо собирали свои вещи, из которых выбрасывалось всё то, что было когда то необходимо, а теперь стало совершенно ненужным. Все были нервно возбуждены, настроение было неестественно приподнятым, движения, голоса резкие, отрывистые.

Солдаты и офицеры расставались, обнимали друг друга, как близкие друзья, как родные и, давая друг другу советы, желали благополучия, удачи… Расходились… Повсюду были слышны реплики: – «Лучше бы умереть в бою, чем так расходиться, неизвестно куда и зачем…» «Пропало наше дело – освободили Родину!» Слышались и упрёки по адресу американцев за неоправданные надежды, которые возлагались на них. Слышались возмущённые отзывы о политической близорукости американцев, не понимавших сущности коммунизма, не понимавших и людей, восставших на борьбу с этим злом человечества… Наряду с этим выражались и другие мысли; мысли полного отчаяния: – «Теперь уже всё равно, где погибать – здесь или там…». «Пойдём к советам – всех не перевешают, посидим в Сибири и выйдем на свободу, будем жить на своей родине. А Сибирь ведь тоже русская земля…» Но ни одного слова упрека не было брошено по адресу своих командиров. Ни одного плохого слова не было произнесено против своих офицеров, против генерала Власова.

Солдаты и офицеры подходили к своему командиру полка, наблюдавшему за поспешными сборами своих людей, желая получить от него последний совет. Некоторые робко высказывали свое намерение идти на советскую сторону, с трепетом ожидая ответа на мучивший вопрос. Подходили группами по пятнадцать, двадцать человек, спрашивая: «А вы куда, господин полковник?» И получив ответ – «на Запад!» – тотчас решали: «Ну, тогда и мы на Запад! Пошли, ребята, а кто не хочет, пусть идет к красным, им там шкуры посдирают!» – И решительно шли на Запад, хотя только за несколько минут до этого сообща уже решили было идти к советам. Иногда такие группы разделялись и расходились в противоположные стороны – кто на Запад, кто на Восток. Расходясь на советскую и американскую стороны, люди не проявляли по отношению друг к другу ни малейшей враждебности, не бросали друг другу упреков. Никто никого не принуждал и не удерживал, каждый поступал так, как казалось лучшим…

Солдаты подходили к своему командиру полка, чтобы проститься с ним и, протягивая ему свои заскорузлые, мозолистые руки, обнимались, благодарили и, по русскому обычаю, просили прощения – «Простите, если было что не так, не поминайте лихом»… За что благодарили солдаты своего командира, расставаясь с ним навсегда и, может быть, даже перед смертью?… И люди пошли… Невозможно сказать, сколько при этом ушло на советскую сторону и сколько ушло на Запад. Истомившиеся в борьбе, павшие духом – шли на Восток, навстречу неминуемой жестокой расправе и хотя сознавая это, в глубине души всё же тая надежду на спасение. Те же, которые сохранили волю и способность к преодолению трудностей – шли на Запад, в неизвестность, но готовые к дальнейшей борьбе, с надеждой на лучшее будущее. Но как те, так и другие несли в сердцах своих любовь к Родине, к своему Народу и непримиримую ненависть к коммунистическому режиму…

Полки были распущены… Из Шлюссельбурга стали отходить американские войска, а вслед за ними в город входили советские танки. Шедшие на Запад были уже вне досягаемости советских войск…

Так прекратила свое существование Первая дивизия Русской Освободительной Армии. Ее трагическим концом можно считать тот момент, когда в двенадцать часов дня, двенадцатого мая генерал Буняченко сорвал со своих плеч генеральские погоны.

ЭПИЛОГ

Власовцев, пробиравшихся в Западную Германию, вылавливали чешские партизаны. Теперь они уже открыто и безбоязненно действовали по всей своей стране. Захваченных, под вооружённой охраной, сосредотачивали на сборных пунктах. Затем их партиями отправляли на территорию, занятую советскими войсками. Никакие просьбы и увещевания отпустить пойманных власовцев не действовали на чехов. Они были неумолимы и безжалостны. Люди метались, как затравленные звери, ища укрытий в лесах, где отсиживались в ожидании ночи, чтобы под покровом темноты продвигаться дальше. Все стремились как можно скорее уйти вон из братской Чехословакии, в ненавистную Германию, дававшую убежище и спасение своим врагам. Шли, избегая населённых пунктов. Многочисленные группы вооружённых чехов в штатском с красными звёздочками и красными ленточками на груди, с собаками рыскали по лесам и разыскивали прятавшихся. На дорогах и в населённых пунктах устанавливались круглосуточные пикеты для выслеживания и захвата, ищущих спасения власовцев. Даже детей опасно было встретить на своём пути…

Пусть не поймут меня, что здесь я огульно бросаю упрёк всему чешскому народу. Это было бы с моей стороны несправедливо…

В ожидании советских войск, повсюду вывешивались портреты Сталина и транспаранты с надписями на русском и чешском языках, льстиво восхвалявшие советскую армию – освободительницу. Национальные чешские и красные советские флаги украшали здания. Флаги же западных союзников уже исчезли. В эту часть страны ещё не вошла советская армия, она была ещё занята американцами, но они со дня на день должны были уступить эту территорию советским войскам. Чешские коммунисты готовились к встрече. Москва делала свое дело…

Страшные дела рассказывали власовцы, побывавшие в то время на советской стороне, которым каким-то чудом удалось бежать и пробраться в Западную Германию. Расправа, которая была учинена над многими солдатами и офицерами Первой дивизии была поистине чудовищной.

Все, независимо от того, добровольно ли они перешли или были силой захвачены, разделили одинаковую участь. Вот что рассказывают очевидцы:

– В последнюю ночь, накануне роспуска Первой дивизии, на сторону советских войск перешёл офицер с группой своих солдат. Их водворили вместе со всеми ранее захваченными, кроме офицера, которого оставили в штабе. На другой день рано утром всем власовцам приказали построиться. Их было более тысячи человек. Перешедший накануне офицер был приведён к построившимся, в сопровождении группы советских офицеров. Он был одет в советскую форму с погонами капитана. Лицо его было бледным. Он с трудом сдерживал свое волнение и должен был произнести речь. После некоторого колебания, он громким, надрывным голосом объявил: – «Меня сейчас застрелят! Спасайтесь!» Больше ничего сказать он не успел. Раздались несколько выстрелов. Офицер повалился на землю.

Стоявшие в строю власовцы шарахнулись в разные стороны. Несколько столпившихся групп, боясь пошевельнуться, с ужасом глядели на происходившее. По убегающим был открыт пулемётный огонь из скрыто стоявших вокруг лужайки, в кустах, танков. Несколько очередей было дано и по стоящей без движения обезумевшей толпе. Люди падали на землю, молили о пощаде.

По ним продолжали стрелять…

В тот же день, но уже после того, как дивизия перешла на американскую территорию, и была распущена и разошлась, недалеко от Шлюссельбурга, было собрано несколько тысяч перешедших на советскую сторону и захваченных власовцев. В течение дня поступали всё новые и новые группы, которых привозили чехи с американской территории. Офицеров отделяли от солдат, их выискивали, скрывавшихся в общей массе. Находились предатели, которые выдавали прятавшихся офицеров, в надежде на снисхождение в отношении своей участи. К вечеру всем приказали построиться, открыто окружили танками с направленными на пленных стволами пулемётов. Предупредили о полном спокойствии и повиновении. Привели несколько человек непокорных власовских офицеров, объявили постановление Военного трибунала и тут же расстреляли их, на глазах у всех.

В этом же месте, к вечеру, к власовцам пришли три молодых советских офицера. Все они были сильно пьяны, громко разговаривали между собой, смеялись. Обращаясь к власовцам, один из них спросил: «А-ну, кто из вас здесь сталинградские? Подходи ко мне!» И когда к нему, с какой-то надеждой, робко, робко, заискивающе улыбаясь, подошло несколько человек, он, со словами: – «Земляки, значит, – сталинградские…» – вынул из кобуры пистолет и застрелил находившихся ближе к нему в упор. Остальные «земляки» бросились к толпе своих товарищей. Разъярённый, от водки, злобы и крови офицер продолжал стрелять вслед убегающим, поражая пулями и бежавших и стоящих в толпе. Удерживаемый своими же товарищами, он продолжал стрелять, пока не израсходовал весь магазин. Его друзья отобрали у него пистолет и силой увезли. Он упирался, стараясь вырваться, выкрикивал грязную ругань, истерически рыдал в припадке бешенства…

В течение двух суток власовцы под сильной охраной, содержались недалеко от Шлюссельбурга. Их почти не кормили, отобрали все более или менее ценные вещи, вплоть до нагрудных золотых крестов, часов, бумажников с деньгами, зажигалок. Даже обувь, если она была хорошей, снимали с ног. Люди оставались босыми. Больных и раненых, захваченных в санитарных автомобилях, лишали лечения и выбрасывали прямо на землю, вместе со всеми остальными… Попавшие с дивизионным лазаретом женщины – врачи, медицинские сёстры, обслуживающий персонал, жены офицеров, подвергались оскорблениям и насилованию…

Наконец, большую колонну власовцев пешком, под усиленным конвоем повели в армейский тыл. Навстречу колонны шёл советский грузовик. Пьяный советский офицер, высунувшись из окна кабины, что-то кричал, со смехом выпускал по колонне очереди из автомата…

Власовцы подвергались издевательствам, над ними чинился произвол опьянёнными победой, водкой и пропагандой советскими офицерами и солдатами. Людей, одетых в военную форму, натравляли против, так называемых, изменников Родины. Всеми средствами возбуждались и поощрялись самые резкие проявления ненависти, вплоть до кровавой расправы, оставляя всё это безнаказанным. В советских людях вызывалась непримиримая враждебность к власовцам. Внушалась необходимость жестокой расправы с изменниками, предателями, фашистскими наймитами, военными преступниками и продажными шкурами – как называла советская пропаганда власовцев. Этого было достаточно, чтобы в пьяном угаре безжалостно карать. Карать беспощадно, с наслаждением садиста…

Командир 162-й танковой бригады полковник И.П.Мищенко на деле показал цену своим лицемерным заверениям, призывая Первую дивизию к переходу на советскую сторону – «Вас ждёт Родина-мать и полное прощение»… С присущим ему двуличием и холодным равнодушием попрал он свою гарантию о гуманном отношении и о сохранении жизни солдатам и офицерам Первой дивизии… Помните ли вы все это, полковник Мищенко?…

После победы над Германией, в далёкой Сибири, в диком суровом крае, были созданы изолированные от внешнего мира концентрационные лагери особого назначения. В них были, сосредоточены уцелевшие власовцы. Их содержали в жутких условиях, принуждали к изнуряющим физическим работам. Кормили впроголодь. За малейшую провинность виновных предавали суду Военного трибунала и к ним применялись наивысшие нормы судебных наказаний. Специальные войска государственной безопасности несли охрану этих лагерей. Охране запрещалась разговаривать с особо-опасными преступниками.

Сейчас, когда всё стало ясным, легко судить о чём угодно. Нет ничего проще возвращаться к событиям и давать оценки, когда последствия этих сложно переплетённых событий стали уже известны. Но и нет ничего сложнее, чем разбираться в совокупности вопросов при противоборстве сил, противопоставлении множества мнений в тот или иной исторический момент. Однако, никому не позволено порочить людей, самоотверженно шедших на борьбу, во имя светлой бессмертной идеи – свободы и счастья своего народа.

Вожди Русского Освободительного Движения, во главе с Андреем Андреевичем Власовым, за свою борьбу для освобождения народов России от коммунистического порабощения, отдали свои жизни. Это должно наложить венец на их усилия и деятельность, даже если они и допускали ошибки. Вечная им память и слава!

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение № 1. ЗАХВАТ ГЕНЕРАЛА ВЛАСОВА

Автор книги ПЕРВАЯ ДИВИЗИЯ не был очевидцем того, как генерал Власов был захвачен советскими войсками. Существуют различные повествования об этом обстоятельстве, и нередко противоречащие друг другу. Как то, в 1946 году в немецкой газете, издававшейся в Западной Германии, было сообщено, что генерал Власов, переезжая границу между Чехословакией и Германией был схвачен советскими патрулём с помощью местных жителей – чехов. Рассказывалось и то, что генерал Власов был опознан и задержан ост-рабочими и освобождёнными из лагерей военнопленными, когда он пробирался по Чехословакии к границе Германии. Говорилось, что он перевезён англичанами в Лондон и начал новую акцию по борьбе с коммунистическим режимом. Наконец, усиленно ходили слухи, что Власова выдали американцы по соглашению с советским командованием… Слухи были самые различные. Значительно позже, через много лет после окончания войны в советской прессе стали появляться описания обстоятельств пленения генерала Власова. В этих описаниях фигура генерала Власова выставляется в очень невыгодном для него свете, даже в насмешливом изображении. Воспоминания некоторых маршалов также грешат бессовестными и совершенно сознательными искажениями фактов.

Вероятно, наиболее правдоподобными свидетельствами захвата генерала Власова являются рассказы очевидцев – офицеров РОА, на глазах которых произошел этот роковой эпизод.

Вот как подполковник РОА Тензоров рассказывал об этом:

– Генерал Власов с группой сопровождавших его офицеров РОА 11-го мая был помещён американцами в замок Лыкарж возле города Шлюссельбург. Восточнее, неподалёку, части 1-й дивизии ожидали решения своей судьбы перед заслоном американских танков. Советские войска ещё не подошли сюда, находясь в нерешительном бездействии в нескольких километрах от Шлюссельбурга.

На другой день, 12-го мая, вскоре после 12 часов, в замок Лыкарж прибыли два американских танка и джип с американскими офицерами. Генералу Власову было предложено ехать в американский штаб с теми офицерами, с которыми он пожелает. С Власовым отправились только что приехавший в замок генерал Буняченко и еще несколько старших офицеров. Подполковник Тензоров оставался в замке.

Через тридцать, сорок минут в замок прибежал взволнованный офицер с тревожной вестью, что генерал Власов захвачен советскими войсками. Следом стали прибегать и другие офицеры, которые рассказали следующее:

Впереди и позади колонны автомобилей, в которых ехали генерал Власов и его сопровождающие, следовали два американских танка. В голове колонны шёл джип с американскими офицерами. Недалеко от замка колонку обогнал легковой автомобиль с советскими офицерами. Этот автомобиль задержал колонну, отсеченную им от головного танка. Среди советских офицеров был один в форме РОА без погон, который подошел к машине, в которой находился Власов и указал на него. По требованию советских офицеров генерал Власов вышел из автомобиля, за ним вышел шофёр с пистолетом в руке с явным намерением стрелять. Власов не допустил этого. Произошёл короткий разговор, во время которого американский грузовой автомобиль медленно проезжал мимо образовавшейся группы споривших военных. Шофёр Власова быстрым движением открыл дверцу кабины грузовика и с чьей то помощью буквально втолкнул генерала Власова в кабину. Американец, сидевший за рулём, видимо, понял в чём дело, приостановился и, улыбнувшись, дал газ. Проехав 300–400 метров, американский грузовик остановился. Генерал Власов вышел из него и вернулся к своей колонне. Здесь уже откуда-то появились советские солдаты с автоматами. Все, кто не успел убежать, были схвачены и увезены на советскую сторону. Экипаж находившегося в хвосте колонны американского танка, высунувшись из люков, с интересом наблюдали за тем, что происходит между этими русскими и их союзниками. Может быть, они думали, что русские выручают русских от захвативших их американцев? Но вернее всего то, что в происходящем они ничего не понимали…

Капитан Антонов, адъютант генерала Власова, бывший все время при нем, которому удалось спастись, рассказывал следующее:

– Когда колонна автомобилей генерала Власова тронулась от замка Лынарж в сопровождении американцев, её обогнала советская машина с офицерами. Эта машина с раннего утра дежурила возле замка, а советские офицеры внимательно наблюдали за тем, что делается около него. Приблизительно в трёх километрах от замка навстречу появилась грузовая машина с советскими солдатами. Сзади колонны подошла еще одна. Советские офицеры и солдаты вышли из автомобилей и окружили власовскую колонну. Сказав что-то американскому офицеру, советский офицер в сопровождении офицера в форме власовца стали проходить вдоль колонны автомобилей. Подойдя к автомобилю генерала Власова, советский офицер объявил ему, что он арестован. Шофёр Власова выхватил пистолет, но Власов удержал его за руку. Последовали угрозы, грубые оскорбления. Дело грозило дойти до вооружённого сопротивления. Советский офицер направил на генерала Власова автомат. Власов спокойно ответил: «Ну, что ж, стреляйте»…

Советские солдаты стали хватать власовских офицеров, разоружать и тащить их в свои машины. Некоторым из спутников генерала Власова удалось скрыться незамеченными в происходившей суматохе.