Текст книги "Тень креста (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Паутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Он появился внезапно, как будто шагнул из темноты в круг, освещённый луной и звездами.

В сторону жертвы пахнуло густым запахом ненависти, превосходства палача над жертвой и смертельной опасностью, исходящей от надвигающейся темноты. И запах этот мешался со стойким запахом полыни. Страшными были и глаза чёрной тени. Взгляд, прежде скрываемый куколем глухого чёрного плаща, сейчас перестал таиться. Серые и безжизненные глаза тени блеснули льдинками холода, а широкие зрачки теперь пристально смотрели в глаза жертвы, открывая ей путь в бездну. Лицо палача выглядело исхудавшим, ото лба к макушке шли большие залысины, нос смотрелся крючковатым, как у хищной птицы. Свет полной луны выхватил из темноты и детали фигуры палача. Левая ладонь судорожно сжала большой нагрудный крест из серебра, цепь которого играла в лучах лунного света мертвенным блеском – блеском неминуемой смерти. Палач что-то гортанно крикнул на незнакомом языке, и правая рука убийцы взметнулась для рокового удара…

Но фигура женщины внезапно сместилась в сторону, уходя от удара меча, а в лицо палача полетел большой ком мокрой земли. Он ударил прямо в лоб нападавшего, потомразлетевшись на кусочки, ослепил убийцу. Тот левой рукой попытался освободить глаза, а правая, так и замерла в воздухе. И вдруг стало светло, как весенним утром. Десять факелов вспыхнуло в ночи. Десять городских стражников, опустив длинные копья, шагнули в круг света, окружившего убийцу.

Быстрее всех к волку-оборотню приблизился Гамли Лейвссон, сверкая сталью длинного меча. Увидев лицо Убийцы Матерей, бывалый воин опешил – он не мог поверить своим глазам.

– Квиг Чернобородый, ты ли это? – вопросил градоначальник, сбитый с толку увиденным. – Почему?

– Я не Квиг, а Бувиён! Тибо Бувиён – капитан валансского ополчения, которое было вырезано вами – норманнами, – по-датски бросил палач, нанося рубящий удар по шее Гамли. – Ваш Квиг, то же, что и наш Бувиё – молодой бык с большими амбициями и большими возможностями. Потому и моё преображение долго оставалось тайной для всех. Моей тайной, позволяющей мстить люто, не попадаясь самому.

Ярл Гамли умело увернулся – лезвие меча Квига прошло мимо его шеи. Кольцо городских стражников сомкнулось вокруг волка-оборотня – копья воинов смотрели тому в грудь, бока и спину: короткая команда и они поразят плоть изверга.

– Не убивать! – приказ градоначальника пронзил осеннюю тьму своей, не требующей споров или противления, сутью. – Он – мой по законам возмездия наших предков! Он – ваш, если я паду от его руки.

Огге Сванссон, так умело изображавший женщину с ребёнком, и тем самым заманивший зверя в ловушку, крикнул больше не таясь:

– Ярл Гамли, опасайся ударов оборотня – он подл, как и его гнилая душа! У него вовсе нет души – он убивает лишь слабых и беззащитных, да и то исподтишка. Зверь безумен в вере и действиях своих. Теперь он – не человек, а порождение зла. Хочешь, я броском ножа оборву его никчёмную жизнь волка-одиночки?

– Нет, Огге! Оставь свой нож при себе… – ответил Лейвссон, нанося короткий рубящий удар по ногам врага. – Это моя боль и моя битва. Это возмездие зверю за всех его жертв! Дай мне довести его до конца.

Оборотень мгновенно убрал, выставленную вперёд, левую ногу, и снизу нанёс колющий удар в живот градоначальника. Стражники возбуждённо выдохнули, ожидая поражения своего начальника, они были готовы тот час же привести в действие свои копья. Но Гамли вовремя подставил клинок своего меча и отбил-отвёл удар врага в сторону.

– Где моя жена? – бросил Гамли Лейвссон, выполняя ответный выпад по руке оборотня, держащей меч. – Ответь, выродок!

Оборотень, отступив на шаг назад и, тем миновав очень опасный удар противника, вновь нацелившись на шею Гамли, ответил:

– Под твоими ногами, варвар! Ты сейчас топчешь её прах… Проклятие на род твой, и рода всех норманнов… Проклятие всем вам, северяне!

Градоначальник мгновенно сместился в сторону, и клинок оборотня просвистел у его уха.

– Почему? За что? – вновь вопросил Лейвссон. А шрам на его лице побелел настолько, что, даже при скудном факельном освещении, стал виден всем окружающим. Но воин, как мог, старался гасить огонь своей мстительной ярости, мешающей сейчас вести праведный поединок с трезвой и холодной головой. А клинок Гамли в этот раз устремился в голову противника. Молниеносно, точно и неотвратимо, но наткнулся на вовремя выставленную защиту – соскользнул с меча оборотня у самого его лица. Два ветерана вознамерились, во что бы то ни стало, убить – уничтожить друг друга. Оборотню пришлось отступить на шаг, но он успел бросить в лицо градоначальнику:

– Гляди, норманн! Я – свет моего креста. Свет, разящий торгашество и продажность ваших женщин. Ту, самую варварку, ради своего недоноска, продавшую меня – не способного сопротивляться, как мешок сена, как бездушную вещь, таким же, подобным тебе, горластым варварам-норманнам… Да будь вы теперь трижды под рукой Господа, унижения я вам не прощу… Никогда!

Удар меча оборотня был полон демонического неистовства – франк вложил в него всю свою силу и злость, копимую годами – с разворотом и стремительным шагом вперёд он полоснул своим клинком по груди Гамли Лейвссона. И тот осел на колени, левой рукой зажимая рану. Оборотень шагнул вплотную к поверженному врагу, чтобы нанести последний удар – сверху-вниз разрубить Гамли Лейвссона пополам.

Добрый и надёжный английский доспех сослужил градоначальнику хорошую службу – лезвие меча волка-оборотня лишь прорубило на нём длинную серую полосу, змейкой скользнув по телу Гамли – малая кровь выступила наружу, обманув ожидания врага: рана совсем не была смертельной. И в этот миг руки Лейвссона, крепко сжимавшие рукоять меча, ринулись вверх, выплеснув всё, что до этого переполняло душу Гамли – ненависть, ярость, месть за себя и жену, возмездие волку-оборотню за все его жертвы, за истинный свет креста, которому градоначальник оставался по-прежнему верен. Сдавленным голосом Гамли бросил врагу, заранее ощутившему вкус победы:

– Нет, франк, ты – лишь тень священного креста, которой нигде и никогда не будет места. Тень, которую будут презирать все христиане! Всегда и везде! Обрети же покой, заблудшая душа, утерявшая свет веры и реальности… Изыди, порождение Сатаны!

Длинный клинок Гамли пронзил противника насквозь – вошёл в подложечку, а вышел у затылка оборотня, хвалёная датская кольчуга не спасла безумного убийцу от праведного удара – смерть, наконец, нашла свой вход и выход. Зверь в образе человека несколько раз дёрнулся всем телом и уже бездыханным собрался опуститься на землю, но десять копий своими наконечниками подхватили его, а потом вздыбили в предрассветную тьму.

***

Предательство и подлая суть ближайшего слуги королевы Тиры стали причиной очередного раздора между венценосными супругами.

– Как можно было не заметить врага и безумного убийцу подле себя? – в запале возмущения выговаривал Олав жене. – Как такое могло случиться при том количестве датчан, охраняющих тебя, Тира? Или мнимый Квиг не был твоим врагом? Так кем же он был для тебя?

Глаза Датчанки загорелись нехорошим огнём, а губу вознамерились дать Трюггвасону злую отповедь, но Тира промолчала, она с большим трудом скрыла свои истинные чувства и мысли. В молчании Датчанка опустила лицо, чтобы Олав не смог прочитать по глазам, всё то, что королева могла бы ему ответить. Тира лишь развернулась и вышла из покоев короля Олава. А тот в бессильной ярости сжал кулаки и прикусил губу.

С тех пор Гамли Лейвссон очень часто стал посещать дуб Одина: приносил полевые цветы, подолгу разговаривал с прахом супруги, рассказывал ей о сыне и его успехах – мальчик рос крепким, здоровым и жизнерадостным. Епископ Альбан много раз предлагал градоначальнику освятить место могилы его жены, а потом перезахоронить её прах на церковном кладбище. Но Гамли не соглашался, каждый раз отвечая одно и то же:

– Она так и не стала христианкой, ваше преосвященство. Пусть её тело покоится здесь, а чистая душа имеет свою свободу. Гудрун была бы против перезахоронения – со старыми богами ей будет покойнее. А Господь определил ей место под древним дубом, противиться же его решению – грех.

Когда Турстейну исполнилось три года, Гамли впервые привёл сына к могиле матери и сказал так:

– Накрепко запомни это место, сын. Здесь лежит та, кто дала тебе жизнь. Сыновья должны знать места пребывания своих матерей на этой земле, даже, когда их нет и не будет рядом. Молись о ней чаще, Турстейн!

Эта встреча отца и сына оказалась последней. С тех пор Турстейн не видел отца никогда, но знал и помнил о нём, как и о безвременно утраченной матери.

В ясный, безоблачный день крест над нидаросским храмом Христа продолжал бросать свою тень на дома и улицы столицы, но живущие в ней норвежцы и их потомки не могли бы назвать её чёрной или зловещей. Всё на свете имеет свою обратную сторону – тень, и в том дар Господень, как два глаза, две руки, две ноги и семь цветов радуги.

__________________________

1.Domine Iesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent (лат.) – О, милосердный Иисус! Прости нам наши прегрешения, избавь нас от огня адского, и приведи на небо все души, особенно те, кто больше всего нуждаются в Твоём милосердии.

2.Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace (лат.) – Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Да почивают (они) в мире.

3.In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen (лат.) – Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь

Глава 15

15.Из прошлого в настоящее, ради будущего.

Сегодня зима впервые показала Нидаросу свой холодный нос. Лился ледяной дождь, оставляя хрупкий покров на уже остывшей земле. Мокрые горожане скользили по улицам, как лыжники по снегу – упасть не считалось бедой или напастью. Кто-то из упавших смеялся, а кто-то – поминал Бога всуе.

Не смотря на все перипетии погоды, Эйра Толковательница Рун дожидалась выхода Огге из дверей церкви на улице. После утренней молитвы у послушника выдалось свободное время, и он решил прогуляться по округе. Волк-оборотень найден и наказан, но на душе у Огге не становилось спокойнее – смутные предчувствия и сомнения продолжали терзать послушника, как будто он, не желая и не понимая сам, ждал какой-то трагедии или внезапной драмы. Какой? С кем? Когда?

При ближайшем рассмотрении Эйра не выглядела такой старой, как могло бы показаться с первого взгляда. Серое и прокопченное тряпьё лишь скрывало всю сохранившуюся привлекательность женской фигуры. Походка прорицательницы всё ещё оставалась грациозной. Даже, слегка прищуренные, голубые глаза Эйры не утратили внутреннего задора и проницательности. Огге показалось, что Эйре так проще жить и заниматься своими прорицательскими делами, когда окружающие считают её изрядно пожившей, и, следовательно, умудрённой всяческим опытом. Эйра всегда и у любого способна была вызывать ощущение доверительности и надёжности. Холод не смог заставить Эйру согнуться, как и судьба, не сделавшая её своей рабой.

Толковательница Рун жила одиноко – никто не видел и не знал её родни, а семьи у Эйры никогда не было. Она вся казалась окутанной великой тайной, потому многие нидаросцы считали Эйру колдуньей или ведьмой, и никто не осмеливался ей перечить. Но все знали Толковательницу Рун, как верную служительницу старых богов. Руны давали ей эту возможность и власть. Когда Огге, наконец, появился на церковной площади, Эйра неспешно приблизилась и высказала послушнику свою просьбу, чему Огге крайне удивился – его просила сама Эйра Толковательница Рун, которая никогда и ничего не просит:

– Огге, внучек, мне нужно поговорить с тобой. Прошу, не отказывайся… Это важно и для тебя, и для меня одинаково. Иди за мной и будь моим гостем.

Огге не стал противиться и последовал за Эйрой. Хижина Толковательницы Рун находилась на самом краю нидаросского застенья – у самой воды. Изнутри хижина Эйры отличалась аскетизмом одиночества. Одинокий очаг, одинокий стол, единственное узкое окошко. По стенам развешены пучки пахучих трав, в углу кадь с водой, но табуретов было два. Эйра, не суетясь и не делая лишних движений, усадила послушника за стол и подвинула к нему кружку горячего травяного отвара, приправленного мёдом. И в полутёмном помещении сразу стало тепло и уютно: горел очаг, потрескивая сухим хворостом, придающим дыму приятный запах, питьё оказалось вкусным и бодрящим. Щёки Огге, бледные от уличной непогоды, порозовели, в ожидании предстоящего разговора. И Эйра, убедившись в том, что непритязательному Огге хорошо и привольно, начала его сама.

– Скажи, отважный Огге, откуда у тебя на ладони руна Турисаз, которую я называю Турс, – спросила Эйра, расположившись напротив послушника. – Знаешь ли ты, что она значит и для кого является путеводной звездой?

– Почему отважный, матушка Эйра, – спросил Огге голосом, полным удивления. – А знак этот есть у всех мужчин нашего рода. Дед мой тоже имел такой.

– Почему отважный, спрашиваешь ты, Огге сын Свана и внук Гуннара Бесстрашного? – стала пояснять Толковательница Рун. – Потому что только самые отважные и умелые воины Гаулара, как и всего Согне-фьорда, издревле метят себя этим знаком. Почему отважный? Твоя ряса и крест не собьют меня с толку, ты – воин, а не монах. Ты – защитник, а не святоша у ног Распятого Бога. Меня-то не обманешь, внучек…

– Так что же значит эта метка на руке? – спросил Огге, смущённый проницательностью Эйры. – Ты знаешь больше меня, матушка Эйра. Расскажи!

– Руна эта – знак избранных воинов, что посвятили себя богу Одину, – доверительно произнесла Эйра, а потом продолжила. – Знак веры в древних богов и верности власти конунгов. Первым его обладателем стал гауларский ярл Атли Тощий, ярый поборник великого конунга Хальвдана Чёрного, а сын этого господина, ставший норвежский королём под именем Харальд Прекрасноволосый, утвердил Атли наместником всего Согне-фьорда. Фригг подарила Тощему трёх сыновей, коих он назвал Стейнами – Халльстейном, Хольмстейном и Херстейном. Дети ярла обратились корнем крепкого и свободолюбивого рода Атлиссонов – приверженцев единой власти и единых богов, а руна Турс стала его родовым знаком. Руна Турс означает непокорный шип, который голыми руками не взять – таким и был сам ярл Атли Тощий, ещё она означает глубину и неприступность колодцев Согне-фьорда, его тайны и скрытые угрозы.

– Почему ты, матушка Эйра, только теперь говоришь об этом? – спросил Огге, называть Эйру бабкой или старицей у него не поворачивался язык. Толковательница Рун не была в его глазах ни той, ни другой. – Разве об этом мне не стоило знать раньше? Дед и отец никогда не вспоминали о знаке воина. Когда мне исполнилось шесть лет, дед Гуннар отвёл меня на кузню и прижог левую ладонь со словами:" Воин всегда обязан терпеть боль ран. Пусть это станет твоим первым уроком. А теперь терпи... В жизни ещё много раз прийдётся терпеть такую боль". Мой дед молился древним богам, а отец стал христианином, но Турс имеется и на его ладони. Я сам последователь Христа, хотя древний символ ношу с известного тебе срока.

– Важно не то, во что следует верить. Во сто крат важнее, как и ради чего это нужно делать. Без веры человёк уже при рождении мёртв. Но кроме веры и верности избранным богам, есть ещё и время... Прошлое иногда упорно стучится в настоящее, чтобы изменить будущее. Турс хранит и защищает лишь того, кто верит в Одина, Тора и Фрею. А для тебя это знак неразрывной связи с отважностью и стойкостью твоих предков. Однако, ты, Огге – воин настоящего. Но и тебе суждено послужить своей земле, как это делали далёкие прадеды. В войне прошлого и будущего. Теперь не вера определяет исход этой битвы, а единодушие в рядах сражающихся.

В знак понимания, сказанного Эйрой, Огге кивнул, а потом снова обратился к Толковательнице Рун. – Скажи, матушка Эйра, для чего ты вспомнила род Атлиссонов?

– Потому что борьба за власть и землю, начатая ярлом Атли, продолжается, – ответила Эйра. – И война эта пока не закончена. Роды Атли и хладирца Хакона сына Грьотгарда не могут примириться. Сражения за обладание Согне-фьордом следовало одно за другим. В их пламени сгорел сам ярл Атли и его сыновья – Халльстейн и Хольмстейн, а Херстейн был вынужден отправиться в Исландию. Теперь сыновья Хакона – Свейн, Эйрик, Сигурд и Хемминг, оставаясь лишь на словах верными Одину и Тору, призвали себе на помощь иноземцев, наших врагов – датчан и шведов. А Всеотец, будучи милостивым и справедливым богом, предательства всё же не приемлет и не прощает. И ещё, вот, что тебе нужно знать, Огге... Предком твоего деда был сам Хольмстейн Атлиссон. Да-да, тот самый сын Атли Тощего. И в тебе живёт и говорит его кровь.

Услышав эту новость, Огге в недоумении широко раскрыл глаза и онемел.

– Да-да... – своими словами Эйра продолжала ошеломлять Огге. – И ещё, я бы могла стать твоей бабкой, внучек Огге. Твой дед Гуннар собирался меня сватать. Уже готовил мунд, но его отец запретил этот брак – не след брать в жёны жрицу Фреи, колдунью-ведьму... Не след! И Гуннар взял за себя Тару, которая и стала твоей бабкой. Об этом я жалею до сей поры – мне жаль и самого Гуннара, но никто не может мне запретить относится к тебе, как к родному внуку. В моей жизни больше не было мужчин. Другие и в сравнение не шли с моим Гуннаром. Твоим дедом.

– Спасибо, матушка Эйра, – смущенно ответил Огге. – А, что ещё ты мне поведаешь, ведь не только для своих признаний и тайны моего прошлого ты позвала меня к себе. Так не сомневайся, даже если это будет просьба, то я исполню всё, что не попросишь. Больше и дальше чувствую, что уже никогда не смогу тебе отказать. Бабушка Эйра, посланная мне самим Господом.

– Да, внучек, это будет просьба и, если выдержит твоё терпение, то не одна, – ответила Эйра, и на её лице впервые появились признаки внутреннего волнения и напряжения. И тут Толковательница Рун решилась:

– Я знаю твоё прошлое и настоящее, которые теперь и для тебя не тайна. Но я хочу посмотреть сама и показать тебе… Твоё будущее, Огге. Чтобы предупредить и ,тем самым, спасти тебя от беды или скорой гибели, внучек. Позволь мне раскинуть руны! Позволь, родимый!

И столько мольбы виделось в глазах этой хрупкой, но стойкой и самоотверженной женщины, что Огге был вынужден согласиться. Да, он прекрасно понимал, что наблюдать или участвовать в этом языческом-еретическом действе – грех для любого христианина, но, вспомнив слова Эйры о вере и времени, согласился.

***

И тогда Эйра переменилась в одно мгновение – она выпрямилась во весь рост и начала обеими руками скользить по полкам, развешанным по стенам хижины. Её движения не были угловатыми или порывистыми: напротив – они стали плавными, последовательными и точными. Лицо Толковательницы Рун неузнаваемо преобразилось и теперь воспринималось совершенно другим, чем несколько мгновений назад: морщины возраста исчезли, щёки расправились, глаза засияли лучистым блеском прошой молодости, брови зачернели неистово, а губы заалели девичьим цветом. Но это преображение не было демоническим или колдовским: Эйра выглядела моложе и целеустремлённее, добрее и привлекательнее – ни в чём не ощущалось скрытой злобности или желания власти над предметом гадания, даже скрытого превосходства в ней не виделось. Таким образом, она выступала не сторонним толкователем чужой воли, а проводником между прошлым, настоящим и будущим. Их суть Эйре отрывала высшая сила и наивысшая мудрость, которую теперь мало, кто знал.

На столе, будто сам собой, разложился белый платок, красными нитями шитый на девять квадратов-домов: три линии вдоль и три – поперёк. Здесь без всякой загадки угадывался центр, средина и край-окраина полотна. А в правой руке Эйры вдруг оказался объёмистый мешочек из красной материи. Тут же губы Толковательницы Рун произнесли обращение-просьбу, которую и Огге услышал отчётливо:

– Великий Один-Рунатир, хозяин и повелитель рун! Я Эйра Торирсдоттир, родом из Согне-фьорда – дева Фреи и избранница Фригг, верной Асам прозывающаяся. Молю о милости и милосердии! Приди же, о Всеотец Мидгарда, и благослови руку слуги твоей! Дай мне свет воли твоей – зерна высшей истины, скажи мне слово правды твоей! Скажи и покажи решение твоё, ради воина Огге, сына Свана и внука Гуннара из рода благословенных Атлиссонов, кто рождены в твоём Гауларе!

Звуки голоса Эйры ещё не отзвучали в тишине полутёмной хижины, а пальцы её левой руки уже дёрнули за шнурок у горла красного мешочка. И руны – плашки цвета жёлтого дерева с вырезанными на них знаками, окрашенными сажей, сверху вниз упали на белый платок – полотно судьбы Огге Сванссона. Их поток, подобно волнам дождя, разделился на те, что упали в центре и те, что расположились за ним и те, что оказались на самой окраине гадательного платка. Так выглядело будущее, настоящее и прошлое Огге.

Слева от центра лежали три руны – Тиваз, Хагал и Фе. Эйра взяла их все в ладонь и сжала до белизны суставов, а потом произнесла, напрочь утаив и глубоко спрятав, свои переживания – лицо скрыло их, а вот руки – нет, они дрогнули, отражая внутренний надлом Толковательницы рун:

– Три эти руны – три события, три знамения предрекают они тебе, Огге. Вот, что говорят носители тайны будущего:" Завтра ты – защитник великого (Тиваз), через стены верности (Хагал) получающий покой и славу (Фе). Время пройдёт, и ты уже – сам себе господин (Тиваз), через корабль свой (Хагал), ставший богатым героем (Фе). Две зимы минет долгих, и, тогда ты – воин отважный (Тиваз), через ясеней битву (Хагал) получающий право на вечную память потомков (Фе).

Отложив названные руны в сторону, Эйра замолчала. Однако, тень смятения надолго задержалась в её глазах: среди выпавших рун не было знаков будущего счастья, удачи и привольной жизни. И донося до Огге тайну рунных предсказаний, Эйра заменила слово "Вальхалла" на слова "вечная память потомков", но себе-то солгать не смогла. Огге замер, в ожидании, потому Толковательница Рун была вынуждена продолжить предсказание, озвучивая неслышный голос древних знаков, хотя уже знала к чему они приведут. Справа от центра – жёлто-чёрным крестом расположились руны: Ансуз, Вуньё, Альгиз и Одал. Прикрыв ладонью этих вестников будущего, Эйра продолжила:

– Руны битв, крови, побед и поражений, бед и лишений, несчастья и боевой радости, знаки ведущие к нашим воинственным богам и бессмертию Вальхаллы, – Эйра говорила медленно, как будто что-то настойчиво объясняла или или в чём-то убеждала Огге. – С Ансуз дух воина и борца за родной край неистребим, сей муж пренебрегает смертью, потешаясь над ней. Этот воин не знает слёз и слабостей, он не ведает пощады к врагу своему. Вуньё – символ и стяг войны за правду, несущий его, предназначен быть первым в рядах истинных вершителей власти и судеб: знак веры и верных, тех, кто повсюду идут за своим вожаком. Руна Одал, последняя в ряду божественных знаков, должна же по праву быть первой, потому что она отождествляет в себе родину, дом, род, ближний круг... Народ, традиции и саму веру. А сражаться тебе, Огге, придётся за всё это сразу. Не проповедовать, не убеждать или переубеждать, не переманивать, а именно биться, проливая свою и чужую кровь. Враг уже стоит у наших ворот, и он – беспощаден.

Тут Эйра взяла в руку руну Альгиз, намеренно оставив её предсказание последним, а потом всей силой духа заставила себя говорить:

– Руна Альгиз... Она лишь для людей, живущих под нашим небом... Для смертных. Альгиз делит мир надвое, только на чёрное и белое, а мироздание – на живое и мёртвое. Двуличие этого знака выражается в двоякости нашего существования: жизнь-смерть и смерть-бессмертие. Для воина – это отсутсвие выбора жить или умереть, потому что он обязан выбрать последнее... Для того, чтобы разом шагнуть в бессмертие. Тебе, Огге, тоже предстоит сделать выбор. Но ты, внучек, сдаётся мне, его уже сделал.

Эйра снова замолчала, внутри жгучим огнём разгорался пожар сожеления, а голова полнилась думами от неразрешимых вопросов: "Зачем, о светлые боги, я напрсилась на это гадание? Зачем узнала судьбу этого статного парня, давно ставшего мудрым и сильным мужем. Нет, он не должен дрогнуть от вороха моих предсказаний, не смеет повернуть назад. В раскладе, выпавшем Огге, руна Альгиз имеет лишь одно толкование – смерть в бою. А жизнь Огге, сжальтесь великие и милосердные боги, оказажется славной, но недолгой. И сделать уже ничего нельзя, ведь самого Огге не перекроить – не переделать. Он – тот, кто уже есть, и другим никогда не будет. Нет, амулет с охранным ставом – косичкуами божественной защиты, он ни за что не возьмём, даже и уговаривать не стоит, потому как для него это – грех. Да и не станет христианин верить во все мои россказни – даже говорить со мной для него – грех... Оторви Тор мой язык и руки

По няпряжению губ Эйры, Огге понял, что с Толковательницей Рун что-то происходит. Всегда невозмутимая, сейчас она потупила взор, а на лбу Эйры появились две тонкие морщинки.

– А что же дальше, матушка Эйра? – этими словами Огге попытался вывести Эйру из внезапной задумчивости. – Ты нечего не сказала о центральном квадрате, а там я виже две плашки со знаками.

– Да, внучек, там ты видишь руны Турс и Бьярнан, – уверенным голосом произнесла Эйра. – Они – две дощечки мостика, соединающего обе части будущего – правую и левую. Они суть смысл, ради которого эти части соединяются. Божественнный и житеский смысл твоего будущего существования... Бьярнан, вот как о ней говорил Один – хозяин всех рун: "Это цвет жизни земли и прекрасная роща и род сильный"... Все пройдёт – разрушится и отстроится вновь, но земля людей, со всей её природой и стихиями, останется, и будут благоденствовать как люди-народы, так и все их рода... Пока не грянет Рагнарёк. Но до этого род Атлиссонов превозможет всё и победит, став свободным, властным и могучим. Твои потомки победят тьму предубеждений и слабость светской власти. Тогда Норвегия станет землёй счастливых людей. А руна Турс, мы уже упоминали её, здесь означает предупреждение, без следования которому ничего хорошего не осуществится. Помни род свой и имя свое, помни откуда и для чего, ты, пришёл в этот мир! Для родни и друзей оставайся неуязвимой защитой, а для врагов – колючим и смертоносным шипом!

Впечатлённый словами Эйры, Огге глянул на свою ладонь и повторил:

– Колючим и смертоносным шипом...

Эйра ещё раз оглядела расположение выпавших Огге рун: рунические символы удачи и счастья – Соулу – свет солнца, тепло домашнего очага и благоденствие семьи; Дагаз – благая весть, сбывающаяся надежда и польза бытия, свет будущего, ведущий вперёд; Лагуз – чувства, любовь, создание пары людей для продолжения рода – дары Фреи и Фригг, лежали узким прерывистым кольцом вокруг квадратов будущего, но вдалеке от краёв платка, где располагалось прошлое, убедительно утверждая, что всё хорошее для Огге – в настоящем или уже прошло. Но об этом Эйра благоразумно промолчала.

Тогда Огге задал свой главный вопрос, тот, что не давал ему покоя с самого начала разговора с Толковательницей Рун:

– По твоим словам, матушка Эйра, и тем впечатлениям, что я получил от знакомства с рунами, выходит, что воины веры – приверженцы Одина и Тора теперь, по сравнению с прошлым, ослабели и проигрывают битву мечей и умов с последователями моего Христа. Почему всё чаще и чаще терпят поражения одержимые, неуязвимые и бессмертные защитники старых богов? Древние боги больше не с ними? Почему так выходит?

Задумавшись на короткое время, Эйра ответила так:

– Не в битве рождается истина, а в результате противостояния старого и нового, одного уклада – другому, одного мироздания и мироощущения – противоположному или отличному от предыдущего. Лишь древние боги остаются прежними, но сам Мидгард способен меняться и переходить из одного состояния в другое. Потому меняются и сами люди. Распятый Бог может утвердиться по всей Скандии, без единой капли крови, потеснив, но не вытеснив полностью древних Асов – и люди, молясь Распятому, будут помнить про Одина, Тора и Фрею, а принимать их не врагами, а древней традицией своей земли, своего народа. Помнить и почитать, как это делает молодость в отношении старости, а опыт – для мудрости. Потому существовала и будет существовать руна Наутиз: изменение в людях после преодоления преград судьбы – время и трудности меняет людей, их вкусы и желания. Наутиз не отделима от руны Эваз – необходимости и законности жизненных перемен: всё течёт, как вода, и уходит, как время.

Близился вечер, и Огге засобирался, нужно было уходить – скоро вечерняя молитва и ему нужно присутствовать в церкви. Эйра застала послешника у самых дверей, и, положив руку на его плечо, высказала последнюю просьбу:

– Я понимаю, что тебя, милый Огге, уже не остановить. Будешь делать то, что делаешь – и будь, что будет. Только всегда надевай под рясу какую-нибудь защиту – кольчугу или панцирь, носи с собой оружие – боевой нож или меч. Будь на чеку! Руны твоего будущего уже вошли в полную силу и начали своё действие – теперь они перед тобой, за тобой и над тобой... Завтра ты сам поймёшь их власть. До встречи, Огге Сванссон. До встречи, мой несостоявшийся внучек!

– Ещё увидимся, матушка Эйра, – ответил Огге, ему жаль было покидать это тепло и этот, так похожий на семейный, уют, ему тяжело было расставаться с Эйрой Толковательницей Рун – посредницей между прошлым и будущим.

***

Глава 16

16. Маски сброшены – тайн больше нет.

Вечер ещё не набрал полную силу: странным образом осенние сумерки задержались, а ночная тьма не спешила с приходом. Но промозглый холод настойчиво гулял по улицам и пробирался во все доступные места. В трапезной зале постоялого двора Орма Ульфссона было многолюднее обычного – посетители заходили толпой, а выходили лишь единицы. Компании садились по шесть человек за один стол, чтобы к ним уже не могли подсесть. А хозяин замечал всех вошедших и одарял тех кружками хорошенько подогретого пива. Но рослые мужчины, кажущиеся праздными гуляками, не спешили опорожнять посуду. Медленно цедя игристый напиток, они предавались негромким разговорам.

Троица посетителей: простоватый мореход с медным крестом на груди, монах-миссионер в дорожном плаще с чётками в руках и человек в чёрном воинском плаще с серебряным крестом на груди, устроилась ближе к входу в пиршественный покой постоялого двора. Здесь постоянно сновали люди, а пространство пиршественной залы с этого места просматривалось хорошо – все люди на виду. Кухня с Ормом Ульфссоном находилась далеко в стороне – оттуда нельзя было видеть трёх мужчин, делающих вид, что едят и пьют.