355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Рыбаков » Полдень XXI век, 2012 № 09 » Текст книги (страница 8)
Полдень XXI век, 2012 № 09
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:56

Текст книги "Полдень XXI век, 2012 № 09"


Автор книги: Вячеслав Рыбаков


Соавторы: Николай Романецкий,Виктор Шендерович,Наталья Анискова,Константин Ситников,Жаклин де Гё,Александр Тэмлейн,Кусчуй Непома
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Андрей Дубинский
ДАЛЬНИЙ ПОИСК

За спиной бахнула дверь. Я вздрогнул, уронил ручку и обернулся. Тонька – взъерошенная, с покрасневшим лицом, кривым ртом – влетела в комнату и стала методично пинать тумбу, сопя и покрякивая.

Я посмотрел на Снарка. Тот сидел с открытым ртом, пальцы зависли над клавиатурой, на столе подрагивала ваза с цветами.

Я посмотрел на Леву. Тот, откинувшись в кресле, спокойно наблюдал своими вечно полусонными глазами за избиением мебели. Я посмотрел на Тоню.

– Эй, ты чего?

– Убью, я его убью. Мальчики, я его… я не знаю. Убью!

И разразилась потоком… не ругательств, нет. Каких-то детских, практически безобидных обзывалок. В воздухе витали «какашки больные», «дураки дурацкие» и «пьяные вонючки». Снарк лыбился, Лева все так же бесстрастно взирал, я решил вмешаться. Встал, подошел, схватил этого рыжего берсерка за плечи.

– Тонь, эй, хватит. Что случилось-то?

– Учтогокаша!

– Чего?

Тоня позволила усадить себя в наше «сонное» кресло, скрючила пальцы, совершила ими пару движений «я оторву им головы», топнула ножкой, глубоко вздохнула.

– Я убью этого алкаша.

– Меня? За что? – Снарк картинно поднял вверх руки.

– Да при чем здесь ты. Какой ты алкаш. Да ну тебя, ты не понимаешь.

– Тонечка, – успокаивающе замурчал Лева, – мы все сейчас ничего не понимаем. Особенно тумба.

– Тумба… ой, я об нее туфли поцарапала, – буркнула Тоня.

– Лев, вот что я вчера говорил? – Снарк всхохотнул. – Главным органом женского организма является обувь. Вот тебе доказательство.

– Тоня, туфли – это ужасно, да. Что случилось-то? Расскажешь?

Тоня попросила воды… нет, кофе… нет, лучше все-таки воды. И покурить. И кофе. И, немного успокоившись, рассказала. Только сначала еще воды, Андрюшка, полстакана, пожалуйста, спасибо, вот черт, всего месяц назад туфли купила, ох-мальчики-простите.

Что-то извне упало под Житомиром. Как назло, все служебные машины были на заданиях, «толстяк» так вообще аж под Львовом. А своего «комарика» с воспаленными тормозами Тонька оставила на СТО. Так что добраться до места падения смогла лишь пять дней назад, когда первая бригада освободилась. Целую вечность прорывались сквозь заторы на вечно ремонтируемой Житомирской трассе, сквозь все эти неторопливые строительные чудовища и нервные легковушки. В Житомире встретила бывшего одноклассника… Тут Тонин рассказ, до сих пор подробный, окрасился пунцовым и сделал прыжок, пропустив пару часиков событий.

Я глянул на Снарка. Тот был слишком спокоен, слишком выдержан. Улыбка исчезла. Едва-едва подрагивали губы. Ага. Ревнует. К Тоньке он давно неравнодушен, хотя и прячет все под личиной умного хулигана, которому на человеческие эмоции и привязанности якобы наплевать.

Дальше.

Тонька, выехав из Житомира, продралась с технарями сквозь бешеный ливень. По практически непроходимой дороге, превратившейся в кисель, добралась до места падения – заброшенного карьера под Володар-Волынским. Развороченный грунт, блеск оплавленного песка, повышенная радиация, дождь из всех стволов, молчание местных.

Технари остались копать грунт, Тонька стала «копать» людей. Угрозами, водкой, расспросами, обещаниями, проклиная дождь и противоречащие рассказы, добралась до того, кто был свидетелем падения небесного тела, – местного автомеханика Грыця. Помахав удостоверением, заставила говорить в принципе. Налив водки, заставила рассказать все.

И это «все» оказалось скучно, банально и безысходно.

Когда с неба упал какой-то предмет, Грыць копался в карьере – искал камушки. Топазы, опалы, кварц – все местные, не особо таясь, промышляли этим. Камни потом сдавались знакомому ювелиру в Житомире, а уж что он с ними делал – «та мени байдужэ», с пьяным вызовом ответил Тоне автомеханик.

Когда с неба упало, грохнуло так, что «вуха як свынячи сталы», но без вспышки, дыма, огня. Просто дикий грохот. Грыць, будучи изрядно заправленным водкой и пивом, не испугался. Слышал свист, видел выброс грунта, и первая мысль в хмельной голове – что это и почем его можно продать. Переждал, пока дождь не остудит расплавившийся песок. И стал копать.

Покрытый синей окалиной цилиндр размером с дыню. Тяжеленный. Раскрылся, как цветок, как только Грыць взял его в руки. Внутри – пластина в центре сложной сетки из тонких металлических нитей. Дальше – отвратительно просто. Пластину (оказалась платиновой) – ювелиру, цилиндр – в гараж. Подпирать гниющую машину, вместо кирпичей.

– А ювелир? Ты его нашла? – по Левиному лицу пробежала волна беспокойства и любопытства.

– Нашла, нашла… он с платиной не работает, перепродал ее своему знакомому, а тот уже умудрился ее переплавить. У знакомых работяг на заводе, колец хотел наделать.

– Что? – воскликнули мы с Левой в унисон.

– Переплавил.

Снарк хрустнул пальцами.

– Тонь, а что было на пластине? Там было что-то вообще?

Тонино лицо снова налилось красным.

– Было! Еще как было! Какие-то схемы. Концентрические круги. По всей видимости, карта звездного неба, то есть какой-то ее участок. Последовательности точек – ювелир их зачем-то переписал: первый ряд по количеству точек – числа Фибоначчи, второй ряд – простые числа, по десять первых позиций… И, гад-ство, там были изображения разумных существ. Как пластины «Пионера», только наоборот, понимаете? Кто-то похожий на нас поступил так же, как мы, – отправил в космос послание, вот так вот – отчаянно, наобум, а вдруг повезет! Нас кто-то ищет, оттуда, а мы… на кольца.

– Понимаем, понимаем, только не кричи. Кстати, те изображения… тебе описали, какие они?

– Очень похожи на нас, очень. Более грузные, почти толстые, глаза чуть ближе к вискам, и, судя по всему… ну эти… половые признаки выражены не так явно… Ну все очень маленькое… на рисунке…

– Погоди… А ювелир-то этот разве не мог догадаться, что именно попало к нему в руки?

– Лев, ты знаешь, сколько эта пластина весит? Она же тяжелая. Дорогая. Он даже не пробовал думать, задумываться о чем-то еще, кроме… Ни он, ни Грыць. Им бабло важнее мыслей.

– А этот цилиндр забрали?

– Какой?

– Тот, в котором пластина упала. Подпорка для машины.

– А, да. Забрали. Сейчас Лешка над ним колдует.

– И? – рванулся вперед Снарк.

– Да ничего пока. Если что, Лешка сообщит.

Мы помолчали. Ситуация была одновременно восхитительно фантастической и отвратительно реальной. Что сказать? Мне сказать было нечего.

– Мальчики, такой шанс… один на миллиард. На миллиард миллиардов.

Лева, пожевав нижнюю губу, задумчиво произнес:

– А знаешь, Тонь… Тебе повезло. Нам всем повезло.

– В смысле?

– Теперь ты… мы… Мы точно знаем, что мы не одни. Где-то там… Откуда, кстати, прилетело? Машина уже посчитала?

– Что?

– Ну откуда прилетел цилиндр?

– Созвездие Лебедя, судя по всему.

– Так вот. Где-то там, в том направлении, ну, может, не обязательно в созвездии Лебедя, есть кто-то, похожий на нас. Мы не одиноки. Это же здорово. Нет?

– Ой, Левушка. Раз уж мы такие… Мальчики, дайте еще воды, а?

Снарк молча протянул стакан. Тоня жадно, в три глотка выпила.

– Раз уж мы такие, то лучше нам оставаться одинокими.

Сергей Сергеев
НЕ ЛЕЙПЦИГ, НЕ ВАТЕРЛОО

Что ты ему прочтешь? «В лесу родилась ёлочка»? Ты даже ёлочки не помнишь, блин.

– «Владимирский централ» он споет, под гитару сбацает, нах…

Мы сидим на корточках, загнанные в узкую лощину между двумя почти отвесными горами. Мы – это тринадцать с половиной тысяч человек, взятых эльфийцами в плен после неудачного десанта на Халладжу. Неудачного? Если неудачей можно назвать полный провал. Небо над нами затянуто серой нанопленкой, которая одновременно и маскирует нас, и защищает от жгучего синего солнца. Тех, кто закрепился в космопорту, просто обработали из аннигиляционных дестракторов – теперь там чистое поле. Штабной корабль был сбит на подлете – не повезло. Отловить оставшихся – задача не из самых сложных. То с одной, то с другой стороны тянет папиросным дымом, хотя эльфийцы считают курение признаком варварства и относятся к курящим соответственно. Очень хочется пить.

– Человеческие создания! Эльдары беспощадны к врагам, великодушны к покорившимся, щедры и благородны к тем, кто благороден. Те, кто сможет прочесть стихотворение любого из поэтов Серебряного века, отличающегося среди других поэтических эпох Земли своим изяществом и утонченностью, получит статус пленника-гостя, а впоследствии будет возвращен землянам при первой же возможности. Те, кто сможет прочесть стихотворение любого из классических поэтов, получит освобождение от тяжелых работ.

– Пить дайте, гады! – послышалось в ответ.

Тот же голос произнес – мне показалось, почти без паузы:

– Никогда не стоит просить что-то у тех, кто сильнее вас, – тем более в столь оскорбительной форме.

И вряд ли кто-то из тринадцати с половиной тысяч вспомнил, чьи это слова. Я и сам вспомнил об этом лишь на Земле.

– Слышь, лейтенант, а Есенин – это классический поэт или Серебряного века? Да всё равно не помню. Проскакал весенней ранью на розовом коне.

– На слоне розовом он проскакал, обкурившись дурью.

– Моя старушка. Моя старушка, тебе привет, как же дальше.

Чья-то рука поднялась впереди и слева. Лазеры, простреливавшие пространство над нашими головами, отключились. Боец в сером камуфляже пробирался к выходу – туда, где на каменистой возвышающейся площадке, прокаленной беспощадным светилом, надменно и неподвижно стояли офицеры-провидцы Призрачных Стражей, Темных Жнецов и Ужасных Мстителей.

 
– Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил,
И лучше выдумать не мог.
 

Всё!

– Рядовой Иван Гадюкин!

Эльфийский офицер произнес эти слова так, что в них слышались легкая ирония, неподдельное сожаление и целая гамма других чувств. Уж в чем-чем, а в искусстве играть интонациями и смыслами эльфийцам не было равных – даже если они говорили на чужом языке.

– Рядовой Иван Гадюкин! (У него в шлеме сканер, который читает на расстоянии наши смертные жетоны, догадался я.) В онегинской строфе четырнадцать строк, если я не ошибаюсь. Это неповторимый бриллиант, созданный вашим, человеческим, гением. Неужели вы не сможете воспроизвести хотя бы еще десять строк?

Рядовой Гадюкин молчал. Должно быть, сильно палит солнце там, где он встал.

– Но слово Провидца нерушимо. Вас не будут использовать на тяжелых работах. Не хочет ли кто-то еще показать свое искусство в декламации стихов и получить статус пленника-го-стя или хотя бы освобождение от тяжелых работ?

Я взмахнул рукой. Сделав секундную паузу – чтобы дать воющим баньши отключить лазеры, – встал на ноги, словно распрямив сжатую пружину. Мимо согнутых спин в камуфляже, мимо ног, обутых в берцы, – туда, где бил ослепительный и страшный свет, где стоял эльфийский офицер-провидец в шлеме, скрывавшем лицо.

«Только змеи сбрасывают кожи, // Чтоб душа старела и росла», – начал я сдавленным голосом. «Запрокинь голову вверх, тогда голос пойдет сам собой», – вспомнил я чей-то совет. Кажется, это был преподаватель актерского мастерства. Или учитель риторики.

Я зажмурился и вскинул голову. Мир перестал существовать.

 
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.
 

Тело звенело и пело, и ушли усталость и жажда. Казалось, не пересохшие губы, а вся грудная клетка выдыхала:

 
И тогда повеет ветер странный —
И прольется с неба страшный свет:
Это Млечный Путь расцвел нежданно
Садом ослепительных планет.
 

– Лейтенант, я благодарен вам за то, как вы прочли Гумилева. Это великолепное стихотворение, я и сам его помню и люблю. В лучших своих вещах Гумилев приближается к эльдарским мастерам.

Эльфийцы – те, чьи лица не были скрыты шлемами, – с легкой улыбкой смотрели на меня. Да-да, высокое искусство, как это замечательно, возвышенно и, главное, благородно.

– Конечно, с этой секунды вы пленник-гость. Об ином не может быть и речи. Кто еще готов прочесть стихотворение, чтоб получить статус пленника-гостя или освобождение от тяжелых работ?

Поле, усеянное серыми глыбами в камуфляже, молчало. «Цикады, – подумал я. – Сюда бы цикад. И прохладный ветер. Но нет на Халладже ни того, ни другого».

– Досточтимый Провидец! – звонко и весело произнес я. – Мои товарищи мучимы голодом и жаждой, и у некоторых от шока поражения мог временно помутиться разум. Могу ли я предложить следующее: я буду читать Гумилева и иных поэтов, любезных вашим сердцам и вашим душам, а вы освободите по человеку за каждое стихотворение. Дадите им статус пленников-гостей. (Бух-х! Бох-х! – словно молот, бьется сердце в груди.) Столь благородный поступок должен войти в анналы войн.

Эльфийский офицер-провидец откинул забрало шлема и взглянул на меня. Легкая улыбка пробежала по его губам. Темный Жрец, чьи вертикальные зрачки, казалось, с легкостью не то что заглядывали в душу – а проворачивали ее изнутри.

– Конечно, читайте, лейтенант. Думаю, это будет прекрасно.

И я прочел «Рабочего», прочел «Леопарда», это двое, прочел «Слово», еще один, прочел «Галла», «Наступление» и «Смерть». Каждое стихотворение читал, выбирая из ряда молчаливых эльфийцев кого-то одного. Для мрачного офицера в форме Призрачных Стражей с волосами, собранными в конский хвост, – «Завещание». Потом «Укротителя зверей» – для военврача с четырьмя камнями в ухе, горящими ярко на солнце. Еще один эльфиец из Темных Жнецов снял шлем, встряхнув седой гривой волос. Для него я прочел «Путешествие в Китай». Теперь – «Капитанов», первое из четырех, для стоящего поодаль, у скалы невысокого молодого командира Воющих Баньши, как же – Гумилева и без «Капитанов». Военврач сделала знак – и медсестра поднесла мне воду в стакане, напоминающем удлиненную трубку, и раскрыла надо мной зонт. Десять человек! Надо выбирать что-то покороче! «Молитва» – шесть строк. Затем «Выбор» – для высоченного Ужасного Мстителя, стоящего в центре. Двенадцать человек. Закончить на этом было бы слишком. «Товарищ»? Нет, лучше Анненского:

 
В небе ли гаснет звезда,
Пытка ль земная всё длится,
Я не молюсь никогда,
Я не умею молиться!
 

– почти прокричал я. Конечно, Анненского нужно читать тише, вполголоса. А слабо прочесть еще тринадцать стихотворений?

– Спасибо, лейтенант. Я благодарю вас за то, что вы напомнили нам столь прекрасные стихи в столь неподобающих условиях. И еще прекраснее, что вы это сделали ради облегчения участи своих боевых товарищей. Вы можете отобрать тринадцать человек, которые будут удостоены статуса пленника-гостя, как и вы. Более того, чтобы никто не мог обвинить благородных эльдаров в скупости и недостаточном благородстве, я позволяю вам отобрать еще тринадцать. Это моя награда и мой бонус.

Сколько я там простоял – час или пятнадцать минут? Нетвердо, будто на чужих ногах, я приблизился к сидящим на корточках бойцам:

– Раненых сюда.

Сначала шепотом, и потом все громче и громче понеслось по рядам:

– Раненых, раненых в первый ряд. Лейтенант велит раненых в первый ряд.

Раненых было, в общем-то, немного: в основном обожженные лазерами или плазмой. Антиматерия и протоны – гуманное оружие, убивают наверняка, без страданий и боли. Десять. Двадцать. Двадцать пять. Вот еще.

Офицер-провидец посмотрел на меня, как обычно смотрят эльфы на людей – с легкой иронией и жалостью, как на недоразвитых и убогих, и осведомился у военврача, много ли раненых попало в плен.

– Тридцать девять человек.

– Вот как? С вашим лейтенантом – с нашим лейтенантом – будет сорок, счастливое число. Я думаю, – обратился он ко мне, – что следует избавить вас от моральных мук выбора. Властью, данной мне Верховной Провидицей и Высшим Советом, я объявляю гостями-пленниками всех раненых людей, попавших в плен под Халладжем.

Но не к добру для смертных дары эльфийцев.

Когда было заключено перемирие и стороны договорились об обмене пленными, эльфийцы неожиданно легко согласились с принципом «всех на всех» – всех людей на всех эльдаров. В плену у людей оказалось двадцать восемь эльфийцев – немалое число для этой войны.

– Это все пленники?

– Да, это все пленники. Все, кто достоин называться людьми и был удостоен статуса пленника-гостя.

Удивлению и ярости земной делегации не было предела: эльфийцы вывели для обмена лишь нас, сорок человек, отобранных в тот день, когда я читал стихи.

– Послушайте, ведь на Халладже вы захватили тринадцать с половиной тысяч человек! Тринадцать тысяч с половиной!

– Что вы переживаете, – отвечала землянам Провидица, – остальные – это быдло, бессмысленный скот, неспособный привести ни единой поэтической строчки. Они подвержены низменным страстям, могут лишь удовлетворять свои Эрос и Танатос, убивать и грабить, жечь и насиловать! Вам нужны скотообразные создания, способные только убивать и насиловать? Контра-а-актники-и! – она произнесла это слово врастяжку, словно давая всем присутствующим прочувствовать его грубость и отвратительность, вспомнив и древний вонючий трактор, и грязный тракт, по которому гонят каторжников. – Мы договаривались об обмене всех эльдаров на всех людей – но не на тех, кто недостоин называться людьми!

Они смеялись в лицо побагровевшим дипломатам и генералам – подобная шутка была как раз в эльфийском духе. Возможно, командиру Темных Жнецов она пришла в голову еще тогда, на раскаленной площадке, – а потом он рассказал о своем замысле Провидице. Не правда ли, почти безобидный розыгрыш. Такой легкий интеллектуальный садизм. Одному из земных дипломатов нужно было лишь вздохнуть, набрав больше воздуха, и выдать что-то вроде:

– О благородные вожди и провидцы эльдаров! Мы, безусловно, тронуты тем умением и тщанием, с которым вы отделили лучших от худших, зерна от плевел, элиту от массы. Мы столь же высоко ценим ваше намерение возвратить нам в первую очередь лучших. Но рассудите сами: возвратив нам лучших, кого вы оставите у себя? Вы сами охарактеризовали их, быть может, излишне резко. Зачем вам те, кого вы именуете четвероногими скотами? Не будет ли поступком более разумным, а также отмеченным высшей печатью благородства – вернуть их всех нам, скопом? Ведь высшие, как по человеческим законам, так и по эльдарским, насколько я знаю, должны заботиться о низших, и не будет в наших сердцах покоя, пока в родные пенаты из тягостного плена не возвратится последнее из человеческих созданий.

– Но в соглашении говорится лишь об эльдарах и людях, а не об эльдарах, людях и человеческих созданиях!

– Стоит ли, право, благородным мужам впадать в распрю из-за двух упущенных слов! К тому же более сильной стороне более подобает и щедрость!

И тут какой-нибудь краснорожий генерал захрипел бы:

– Да что ты ползаешь перед ними на брюхе и выкручиваешься, как пидарас какой-нибудь! Врежь им промеж рог по-нашему, по-русски!

И все переговоры пошли бы коту по хвост. Но в действительности они пошли туда еще быстрее. Кто-то из дипломатов назвал происходящее «эльфийской уловкой» или даже «недостойной эльфийской уловкой» – а эльдары считают оскорблением, когда их называют «эльфийцами», а уж обвинить любого из эльдаров публично в недостойном поведении.

– Ваши слова падают, подобно кускам дерьма из нечищенного зада тупой скотины, способной лишь жевать траву, – бесстрастным голосом произнесла Провидица. – Они подобают не дипломатам и воинам, а необразованным уборщикам нечистот.

Это было почти объявление войны. Но Земля снесла оскорбление. Она уже не могла позволить себе продолжать войну. Обмен, конечно, провалился. Эльдары были при этом настолько предупредительны и любезны, что предложили всем пленникам-гостям вылететь на нейтральные планеты, через которые можно было вернуться на Землю. Некоторые согласились, забыв – или наплевав – на то, что не к добру для смертных дары эльдаров. Перед отъездом один из офицеров, охранявших пленников-гостей – вернее сказать, опекавших, – пригласил меня в Башню Мастеров. Очень приблизительно можно бы назвать ее кафе искусств. Красное дыханье, гибкий смех. Соскучились по своей шестипалой неправде? По шершавой песне над острогом и кровавым костям в колесе?

То, что было потом, было предсказуемо, скучно и тяжело, хотя кому-то может показаться захватывающим (особенно если это происходило не с ним самим, а с кем-то другим). По прибытии на Землю меня отдали под военный трибунал. Что он делал? Да он вернулся, когда подавляющее большинство пленных еще удерживаются эльфийцами. Томятся в ужасных условиях! Почему он был освобожден? Он читал эльфийским офицерам сти-хи! Развлекал вражеский комсостав! Был выделен и обласкан врагом, да еще сотрудничал с ним! Ну, это измена родине, в чистом виде, все доказательства налицо и тянет никак не меньше, чем на высшую меру! Но тут подписали мирный договор с эльдарами, отменили военное положение – и смертную казнь заменили двадцатью годами каторги. По мере того как всё разваливалось, меня помиловали (десять лет вместо двадцати), затем амнистировали и реабилитировали. Когда всё рухнуло окончательно (а случилось это достаточно быстро), выдали медальку – «Защитнику свободы» – за спасение в плену тридцати девяти человек, так что я даже обрадовался в первый момент – пока эти медальки не стали раздавать направо и налево всем непричастным и невиновным. Я не понимаю – повезло мне или нет? Везение в руках искусных эльдарских Мастеров Судьбы оборачивается бедой, а беда – неожиданным новым везением, и так без конца. Флэшбэки моей памяти становятся, как и следовало ожидать, с годами слабее. Они возвращают мне не те месяцы, что я пребывал на планете эльдаров, – хрен их знает, что они сделали с моими воспоминаниями, может, просто стерли их, – и не дни военной катастрофы на Халладже (.синие шары антиматерии, беззвучно и быстро плывущие к навигационным башням космопорта и поглощающие их в ослепительной вспышке.). Нет, снова надо мной палящая синева – Бога, в пространствах идущего, лицо сумасшедшее. Снова я выкрикиваю: «Солнце, сожги настоящее во имя грядущего!». Четыре камня в ухе военврача всё горят, горят сатанинскими огнями, как осколки Сильмариллов, похищенных Морготом. Но помилуй прошедшее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю