355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Рыбаков » Полдень XXI век, 2012 № 09 » Текст книги (страница 6)
Полдень XXI век, 2012 № 09
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:56

Текст книги "Полдень XXI век, 2012 № 09"


Автор книги: Вячеслав Рыбаков


Соавторы: Николай Романецкий,Виктор Шендерович,Наталья Анискова,Константин Ситников,Жаклин де Гё,Александр Тэмлейн,Кусчуй Непома
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Юрка затряс кистью, словно стараясь стряхнуть с мизинца впившегося в него мальца. Отпил еще вина. И поставил перед собой вторую банку консервов. Точно такая же. Судя по этикетке. И по просроченной дате.

Консервный нож вскрыл вторую банку с килькой.

Юрка затушил сигарету под струей воды. И только потом осторожно отогнул крышку.

Машинально достал новую сигарету, щелкнул зажигалкой. Когда дым от первой затяжки рассеялся, Юрка произнес:

– М-да, charmant.

В банке рядком лежали не кильки. И даже не маленькие мальчики. А маленькие девочки. В темных платьях, в белых фартучках и гольфах, с белыми бантами. С закрытыми глазами. Залитые, так же как и мальчики, томатным соусом.

Юрка сдвинул обе банки. Развернул, чтобы содержимое обеих имело одинаковое направление. Произошедшее уже казалось логичным. Раз были мальчики, то должны быть где-то и девочки.

(Мука)

Инге в самом деле не спалось. Она долго ворочалась. Ей неожиданно захотелось, чтобы Юрка сел на пол возле дивана и взял ее за руку. И ей даже показалось, что так оно и случилось и Юрка держит ее руку, а сидят они в большом зале кинотеатра, а по проходу идет известный актер Гробченко, еще более длинный, чем он есть на самом деле, и играет на маленькой, величиной с коробку из-под ботинок, гитаре. И поет что-то из песен Цоя, заметно не попадая в ноты. Вдруг он останавливается и смотрит на Ингу. И тут же перестает петь, как будто смутившись. И Инга увидела, что в смущении он мнет, словно тряпку, гитарку. И тут Инга поняла: на актере черные с лямками шортики, белая рубашка, белые гольфы и белая панамка. Гробченко покраснел, развернулся и побежал. Но споткнулся и с грохотом упал в проходе. Инга проснулась.

Она несколько минут прислушивалась, потом встала, набросила халат и вышла на кухню.

Юрка сидел, уткнувшись лбом в сгиб локтя. Лицо его было бледное, словно присыпанное мукой. Рядом стояла пустая бутылка. Но самое ужасное – Инга увидела две пустые банки из-под кильки.

(Сахар)

– Кэп, послушай, ну чего ты здесь будешь делать? Чего тебе терять? Вот эту конуру? Ты же здесь зачахнешь и засохнешь. Чего тебе здесь светит? Очередное звание и цирроз печени? Сам подумай.

У кэпа – капитана полиции Владимира Елецкого – было правило: выпил – не верь ушам своим, не верь глазам своим, а верь своей больной на следующее утро голове. Поэтому уговаривать его сейчас подумать было совершенно бессмысленно.

Но малец не унимался:

– Перед тобой же откроются такие перспективы! Только представь: ты же локомотивом будешь, в авангарде понесешься, а мы с тобой. Жить будешь за рублевой стеной. Деньги для тебя умрут.

День сегодня выдался суетной. Два жмурика. И оба пришли своими ногами. В смысле, сначала стали жмуриками, а потом пришли… Так получалось из показаний свидетелей. Одного нашли у центрального офиса банка «ГосИнвест», куда капитан Елецкий подумывал в случае чего устроиться в охрану. Знакомец имеется. Пособит, если что.

Случаи в жизни бывают разные. В самом деле, здесь, в отделе, майором без цирроза хрен станешь. Там майором вообще не станешь, с циррозом или без, однако не станешь совсем за другие деньги.

Пить одному – дрянь перспектива. Но что тут будешь делать? Опера все свалили. Шухера у них сегодня было… Вся жопа в мыле. Два жмурика, а выпить не с кем. Даже этот сержант, забыл его рыбью фамилию, куда-то свалил, не уважает, скотина… Не с этими же из дежурки…

Общего у жмуриков была сущая мелочь. Или, как говорил опер Васька Иваськин, сучья мелочь. Дырка в затылке. Что у того, которого нашли у банка. Что у другого, из почтового отделения.

Первый сидел на урне, облокотившись о стену. Прямо у дверей в банк. Охренеть. Как он там оказался? Сам, что ли, пришел? И почему его никто не заметил? Вот служба у будущих коллег! Где тот крендель, что должен был пастись у дверей? Поссать, что ли, за угол зашел. Против ветра, как пить дать, поссал – вот и получай сюрприз на урне.

– Ну что, согласен? – малец все не унимался. – Перспективы – широкие. Планы – громадные. Возможности – необозримые.

(Уксусная кислота)

Инга очнулась. Или ей показалось, что очнулась. Медленно открыла глаза и не сразу поняла, где она. Лежать было неудобно. А она именно лежала. Затекла шея. Изображение постепенно обрело резкость. Она на полу в коридорчике, ведущем в кухню. Голова затылком упирается в стену. Неудобно. Потому шея и затекла. Захотелось оторвать голову от стены. Не получилось. Не получилось и пошевелиться. Так бывает, когда затекают мышцы.

Что-то шумело. Телевизор. Да, работающий телевизор. Что-то в нем вздыхало и охало.

Вдали, то есть в кухне, Инга разглядела Юрку. Он сидел, уткнувшись в сложенные на столе руки. Что-то в его профиле было неправильным.

Инга вспомнила, что пришла ночью на кухню, увидела заснувшего Юрку… А дальше она не помнила. Раз лежит – значит, упала. А упала, наверно, потому, что потеряла сознание.

Инга перевела взгляд на себя и поняла, что лежит голая. Она видела съехавшие на бок груди, мягкий жирок живота… На животе что-то копошилось. Или кто-то. Инга сощурилась, пытаясь навести резкость. Сбросить эту мерзость – чем бы она ни была. Не получилось. Руки не поднять. В конце концов она сумела разглядеть задранные вверх маленькие ножки в белых гольфах. Между ними – чьи-то маленькие, игрушечные ягодицы. Стало не по себе. Облегчение пришло с осознанием – она не проснулась! Конечно, не проснулась. Отчего-то вспомнился красавец Гробченко с маленькой гитаркой в руках, с надрывом декламирующий: «Перемен, мы ждем перемен».

Нужно ущипнуть себя за щеку! И проснуться. Ущипнуть и проснуться.

Что-то резко кольнуло ее в переносицу. Она скосила взгляд наверх и увидела маленького мальчика в ракурсе, которому позавидовал бы даже Родченко. В белой рубашке, в черных шортиках с лямками крест-накрест, в белой панаме. Мальчишка, держась одной рукой за прядь Ингиных волос, еще раз ткнул в переносицу кулинарной пластмассовой шпажкой.

– Она проснулась! – услышала Инга тоненький детский голосочек.

– Чойт! – другой маленький мальчик натянул на бледные ягодицы шортики и повернулся лицом к Инге. Точнее, к лицу Инги.

– Ничего не пойючается! – крикнул он сердито и оглянулся назад, где маленькая девочка уже оправляла на себе белый фартучек. – Этот ящик – тейевизой – все вйот!

Тот, на лбу, еще раз ткнул шпажкой в переносицу. Потом дернул за бровь. Не больно, но неприятно.

Инге захотелось сбросить этих человечков с себя. Однако она не могла найти ни своих рук, ни своих ног.

Инга снова перевела взгляд в сторону кухни. Теперь она четко разглядела то, что было неправильным в профиле Юрки. Из затылка в самом основании черепа торчал, вкрученный на половину винта, штопор. На деревянной ручке штопора делал стойку на руках маленький мальчик. Одетый точно так же в черные шор-тики, белую рубашку, белые гольфы и панаму. Панамка, словно прибитая, держалась на его голове. Стойка у мальчика получалась здорово. Такое Инга видела в спортивных репортажах по спортивной гимнастике. Но тут: на штопоре, вкрученном в затылок человека!

Вдруг в комнате прибавили звук телевизора. Инга услышала вздохи и крики и по этим звукам поняла, что там смотрят какой-то эротический канал. Кто смотрит? В квартире были только она и Юрка. Еще прибавили громкость.

Нижний мальчик вместе с девочкой повернулись на звук.

– Они все вйют! – крикнул мальчик.

– Может, мы что-то не так делаем? – ответила ему девочка.

Верхний бросил нижнему шпажку, нижний ловко поймал ее, закрутил, выписывая немыслимые пируэты, так что у Инги закружилась голова и она уже было снова погрузилась в небытие, как мальчик закончил экзерсисы со шпажкой и ткнул ею в сосок левой Ингиной груди. Это было больно. Инга вскрикнула и выдохнула. Верхний свалился со лба, скатился по щеке, но успел зацепиться за губу и теперь оттягивал ее краешек в сторону и вниз, заставляя Ингу криво улыбаться. Второй же радостно крикнул и, воспользовавшись шпажкой словно шестом, запрыгнул на Ингино лицо, вцепился в другой край рта и тоже повис на руках. Маленькая девочка на животе засмеялась, и оба мальчика тоже в ответ заржали. Рот Инги буквально разрывался, потому что на ногах обоих мальчиков висели другие мальчики и девочки, и все они весело смеялись и перекрикивались.

Последнее, что увидела Инга, уже в совсем ином, фантасма-горичном мире – взрыв, превращающий все вокруг в винегрет, разбивающий все то, что можно было чувствовать, видеть, слышать или помнить, на тысячи маленьких мальчиков и девочек, одних – в белых рубашках, в шортиках на лямках, белых гольфах и панамках, других же – в черных платьицах, белых фартучках и гольфах, с белыми бантами на голове.

(Углеводы)

Иван Терентьич медленно сжимал правой рукой эспандер. Левой он приобнимал Аллу Леонидовну за плечи. Экран телевизора светился президентом.

–  Килька объявляется одновременно священным животным и главным национальным достоянием. Всякий наверняка обращал внимание (а если не обращал, то мы настоятельно рекомендуем обратить), что форма нашей страны на карте напоминает изогнутую в банке кильку. Есть некоторые неточности в образе, но мы обещаем поработать в этом направлении.

Улов этой ценной промысловой рыбы в будущем году, несомненно, будет снижен. Однако это произойдет не по причине нехватки рыболовецких мощностей, а по причине окончательного переноса центра тяжести в рыбном хозяйстве на плановое разведение кильки.

Уже сегодня оптовая продажа кильки – одно из главных направлений внешней торговли нашей страны. Более того, мы единственные в мире занимаемся разведением кильки в промышленных объемах и оптовой продажей на территории всего земного шара.

В результате слаженной работы мы смогли выйти на производство кильки в максимально больших количествах. А главное – мы можем разводить ее круглогодично, хотя до сих пор везде утверждается, что размножается этот вид только весной и осенью. Кроме того, мы предложили нашим оптовым покупателям самые приемлемые цены. И, разумеется, мы неизменно даем гарантию того, что наша килька абсолютно здорова, соответствует всем стандартам и послужит источником незабываемого удовольствия.

Сегодня независимо от времени года у нас всегда есть килька разных цветов и размеров. И мы знаем, как быстро доставить ее в любую точку планеты. И даже дальше.

Оптовая продажа кильки подразумевает гибкую систему скидок в зависимости от объемов заказов…

(Лавровый лист)

«Нет, они там все упились. Весь мир упился. И я вместе с ним», – думал капитан Елецкий.

Второй жмурик образовался на почте, что была по соседству с 28-м отделом. По словам девки-операторши, которая принимает в окошке заказные письма, труп (а трупом была девушка) сам пришел. Личность уже установили: Инга Быстрихина, работает в доме ветеранов циркового искусства. Точнее, работала. Почтальоншу еле откачали. Такого нарассказала…

И с этим, на урне, тоже фокус. Охранник, что первый его увидел, говорит: винная пробка у него была в затылке. Видать, и там заливают нехило. Везде пузыри с акцизами мерещатся.

Уборщица, которая коридоры в банковском офисе драит, причитала, что, мол, человечки побежали. Вот прямо так: побежали-побежали-побежали… Из дырки прыснули. Вот дура. Упилась до чертиков.


Опер Васька Иваськин, рассказав все это, ткнул капитану Елецкому в затылок, сдвинув на лоб фуражку: вот здесь дырки. И не от пули. Аккуратные такие дырки, с винное горлышко. С таким дырками в голове не ходят.

Капитан Елецкий налил ему водки – залей, дружище.

– Ты бы, Володька, завязывал водку жрать, а то…

Иваськин махнул рукой и вышел.

С какого бодуна Васька вдруг про это? Тоже мне трезвенник гусь-хрустальной чистоты. Ну, не хочет, я не виноват.

Капитан Елецкий достал банку кильки в томате – денег перестало хватать на нормальную закусь.

По трезвом размышлении капитан полиции Елецкий никогда бы не догадался, откуда взялись маленькие мальчики в черных шортиках, белых рубашках и белых панамах. По пьяному же состоянию души все было кристально ясно: они, маленькие мальчики, вылезли из банки с килькой. В глазах зарябило от суеты. В ушах – вой, вопли, за Родину, за Сталина. Верткие, склизкие, с пятнами соуса. Брызнули врассыпную. Первый раз в жизни капитан Елецкий видел, как разбегается закуска. Одного из мелких он загасил, заляпав рукав соусом. Реакция все-таки отменная, боксерская. Бокс, правда, давно закончился, а водка осталась. И в жизни, и на столе.

И вот теперь на краю открытой банки сидел малец. Одной рукой он держался за вспоротый консервным ножом жестяной край. Ножки едва доставали до поверхности стола. Если бы не покинувшая глаза резкость, капитан Елецкий разглядел бы суровое выражение лица маленького мальчика.

– Пьешь? – услышал капитан.

– Нет. Употребляю.

Весь мир сошел с ума. Нет, весь мир просто упился до чертиков. И он, капитан Елецкий, в том числе.

– А ты кто?

(Гвоздика)

Юрку обнаружил охранник Виктор Лавров возле входа в банк. Юрка, а точнее, его тело, сидел на урне, привалившись спиной к стене. Весьма elegamment.

Охранник Лавров потом убеждал своего напарника Григория Красина, что будто бы видел в затылке у трупа винную пробку. Будто бы она торчала в нем, в затылке, словно в бутылке. «Затылок-бутылок», – срифмовал он тогда, но под серьезным взглядом Красина осекся, понимая, что сморозил глупость.

Вызвали, конечно, полицию. Чего вызывать – рукой махни: 28-й отдел полиции, где имел честь служить и выпивать капитан Елецкий, находился прямо напротив через дорогу.

В конце концов тело увезли. Если бы Надежда Петровна, уборщица, драившая ежедневно коридоры банка, знала, что выброшенная ею пробка может послужить вещественным доказательством, она, несомненно, сохранила бы ее. А так – пробка и пробка. Лежит между дверьми в офис – непорядок. Здесь все-таки банк, заведение солидное. Да и спроси ее, что за пробка, она вряд ли бы ответила, зато взахлеб рассказывала, что из-под тумбочки выскочили два маленьких мальчика и одна девочка. Росточком – ну со средний палец, и вместо волос у них чешуя, а у девочки рыбий хвост на голове, а мальчики одной рукой подтягивали сползающие с голой задницы штанцы, а другой – придерживали белые панамки на головах. Они перепрыгнули через швабру, один из них растянулся на тряпке, подскочил, издевательски хлопнул себя по заду и побежал догонять остальных. А орали-то они, как орали, визгливыми голосами, и противно, мерзко хихикали, а у самих глаза будто рыбные, она-то их разглядела, потому что даром что они маленькие…

Оператор почтового отделения Елена Ставридина, когда пришла в себя, утверждала, что видела маленьких мальчиков в белых панамках, в черных шортиках и белых рубашках, которые с кулинарными шпажками наголо выскочили из порванного рта клиентки. Девушка с самого начала показалась ей странной. Хотя бы тем, что в петличке у нее торчала гвоздичка. Ну кто теперь в петличках носит гвоздики! Нет уже ни первомаев, ни седьмых ноябрёв. Девушка подошла, покачиваясь, словно была не в себе, к окошку приема ценных и заказных писем и буквально рухнула на стекло. Голова ее едва не втиснулась в окошко. Нижняя челюсть отвалилась (тут-то Елена Ставридина и увидела, что рот безобразным образом порван), и оттуда выскочили эти человечки и, размахивая шпажками, бросились в окошко. Дальше Елена не помнила ничего. Сознание помутилось, она рухнула со стула.

Ей, конечно, не поверили, потому что поверить в такое было невозможно. Все списали на усталость, на отсутствие нормального полноценного отпуска. Вскоре и сама Елена Ставридина согласилась с тем, что все ей это привиделось, потому что неделя выдалась тяжелой, да еще неприятности дома с больной кошкой Мусей, которой нужно было всю ночь через каждые два часа делать уколы.

(Лук)

– Мы особая, секретная разработка НКВД, – говорил малец. – Первоначально задумывались с целью естественного экспорта революционных идей…

– Чего? – капитан Елецкий пьяно икнул. Налил себе водки. С сожалением посмотрел в пустую консервную банку. Покачал головой.

– Ты говори, говори, – сказал он. – Продолжай. Твои слова вместо закуски будут.

И выпил, резко запрокинув голову назад, чтобы водка самотеком попала в глотку. Пробило. До слез. Как будто срез луковицы под нос сунули. И вдруг капитан обнаружил себя сидящим на краю консервной банки, а прямо напротив увидел огромное лицо мальчика и испачканную томатным соусом панамку.

Капитан Елецкий не испугался такой метаморфозы. Потому что для него было в порядке вещей после четвертой рюмки становиться маленьким, словно его втягивало в себя то счастливое детство, когда деревья были большими, а мир необъятным. В такие минуты капитан обретал какую-то особую, нечеловеческую трезвость, звонкую, словно горный хрусталь. И в этой трезвости его мозг мог воспринимать самые удивительные формы, оперировать самыми замысловатыми смыслами и образами:

– …Пионеры, достойнейшие из достойных, были подвергнуты специальной обработке в секретной камере, – губы мальца двигались близко-близко. – Эту камеру разработала группа ученых-биологов, расстрелянных…

Закусывать надо! И не килькой. И водку покупать только в проверенных местах. Ну бред же, бред!

– Их расстреляли особыми пулями, – продолжал вещать мальчик, – отлитыми из металла, найденного на месте падения Тунгусского метеорита. А потом привлекли к работе. Именно так: сначала расстреляли, а потом привлекли…

– Свистишь… – хоть и бред, но капитан не удержался. – Свистишь как…

– Сам не свисти, – отрезал мальчик. – Носопыру всю просвистишь.

Капитан выдул мощно воздух через ноздри.

– Вся суть в камере. Ну вот что ты думаешь, глядя на меня?

– Про закусь я думаю.

– Дурак ты, капитан. Про мальчика-с-пальчик слышал?

– Про пальчика-с-мальчика? Гы-гы-гы…

– В самом деле дурак. Нас готовили к эксперименту. В камере нас сжали до размеров мальчика-с-пальчик. А потом погрузили в состояние, близкое к анабиозу. Далее нас, то есть пионеров, законсервировали и отправили на склад…

(Жир)

–  Основной приоритет в общественной жизни страны – борьба с коррупцией. В связи с этим мы изымаем из обращения дательный падеж. Рекомендуем чаще использовать винительный и творительный падежи. Употребление предложного падежа следует сократить вдвое.

Русский алфавит будет сокращен. Тридцать три буквы слишком много для него. Поэтому из употребления изымается буква «р» и соответствующий ей звук, поскольку именно этот звук будит агрессию и провоцирует проявление межнациональной розни. Но чтобы сохранить политкорректность в отношении тех, кто отдает предпочтение в произношении звуку «л», мы изымаем из обращения также и эту букву и звук. Их место займут буква и звук «и краткое»…

Президент закашлялся, прикрыл ладонью рот, сплюнул что-то в руку, а потом бросил это на стол.

–  Убейите эту ейунду. Хватит над собой издеваться, – буднично пробурчал он, не смущаясь того, что это пойдет в эфир.

Чей-то огромный палец смахнул со стола предмет, похожий на боксерскую капу. Президент растянул губы в улыбке и продолжил:

–  Напйимей, сйова «Йоссия» и «демокйатия» будут писаться и звучать именно так.

Именно таким обйазом мы йешим гйавную йогопедическую пйобйему, мешающую пйоцветанию нашего гйажданского общества, и добьемся пйетвойения высоких пйинципов тойейантно-сти и тейпимости.

Мы запйещаем употйебйение уменьшитейно-йаскатейных суффиксов, как обидное, не пойиткойектное, оскойбйающее честь и достоинство, а также чувства наших гйаждан…

(Соль)

Вдруг на столе зазвонил телефон. Звонок резкий, чтобы любой, даже мертвецки пьяный, услышав его, стал человеком. Капитан стал. Снял трубку и приложил к уху.

– Трубку положь! – скомандовал малец. И капитан положил. Потому что разговаривать он сейчас ни с кем не желал. Его сейчас на службе нет.

– Идиот! – заверещал малец. – На стол надо было класть. Это, быть может, меня!

И капитан Елецкий снова оказался трезвее трезвого на краю консервной банки перед огромным лицом маленького мальчика.

– К сожалению, все закончилось на стадии крупнолабораторного синтеза. Грянула война. Эвакуация секретной лаборатории, бомбежка, документы сгорели, колбы разбились. Оставшихся в живых ученых расстреляли повторно, уже серебряными пулями. Причем стреляли попы. Настоящие, в рясах и с кадилами. Пригодилась божья братия.

– Свистишь! Откуда ты знаешь? – искренне не верил капитан. Потому что откуда мог знать малец, что случилось с тайной лабораторией, ведь он сам всего лишь продукт этой лаборатории.

– Склад готовой продукции никто не нашел. Сгинули эти консервы. А кто знал про них, те тоже сгинули. Война ведь.

– Свистишь, как Троцкий, – сказал капитан Елецкий.

– Кстати Троцкого тоже мы…

– Вы? Ледорубом?

– Ледорубом-ледорубом. И Петлюру тоже мы. И Рейсса Игнатия Станиславовича тоже мы. Федьку Раскольникова. И Люшкова не Такэока-сан застрелил. Ну и так еще по мелочи.

Удивительно, но все эти имена не показались капитану Елецкому незнакомыми. Будто он самолично дарил именной маузер Петлюре и пил водку с Федькой Раскольниковым. И с Такэокой-сан на одном татами чаевничал.

Капитан на мгновение снова вернулся в состояние алкогольного опьянения. Но лишь на мгновение, которого хватило, чтобы налить-выпить и осознать, что черти – они не только в сказках. И снова на насест – на край консервной банки.

– А Литвиненко тоже вы? – спросил.

– Литвиненко? Кто это?

– Один красный кхм… Стоп, неувязочка. Если склад сгинул, то как вы…

Снова затрезвонил телефон. Трезвый капитан Елецкий опять перенесся на другую сторону стола, став пьяным капитаном Елецким. Поднял трубку, но тут же положил ее на стол. Малец спрыгнул с края банки и подбежал к трубке.

– У аппарата! – прокричал он в микрофон, потом засеменил к другому концу трубки.

– Ну как у вас дейа? – как показалось, услышал капитан Елецкий. – Пойиция с нами?

– Полиция в процессе погружения в суть, – малец уже орал в микрофон. Потом снова метнулся к динамику.

– Банк и почта уже наши, – где-то на заднем плане послышался звонкий девчоночий смех. – Нужно потойопиться, товайищ!

– Не доверяют. Интересуются, откуда мы знаем про то, что склад сгинул…

– Скажи ему, один дуйик нашёй. Взяй и банку подкинуй каким-то айкашам. Те по пьяни сожйали, ничего не заметив. Йю-доеды, мать их за ногу. Ну тогда тот дуйик накйеий на банки свежие этикетки и в пйодажу пустий. Так и скажи. Поняй?!

– Понял! А Литвиненко тоже мы?

– Товайищ Йитвиненко погиб от йуки Пойония. Он «Гамйе-та» читай?

– Ты «Гамлета» читал? – переспросил мальчик.

– В шкойе читай… Тьфу ты… В школе читал, – поправился капитан Елецкий.

– Читал, – сказал мальчик в трубку.

– Значит, можем добиться йазумного подчинения, товайищ. Действуйте. Быть или не быть! Кийка ийи смейть!

– Свистишь! Консервы столько не хранятся, – сказал капитан Елецкий после того, как положил трубку и, налив-выпив, вернулся на краешек консервной банки.

– С годами мы только выдержанней становимся, сильнее, крепче нервами, мышцами и мыслями.

Едва капитан снова попытался уйти в спасительное для разума пьяное и бездумное состояние души, как что-то выдрало его обратно. И трезвая мысль в его измученной службой голове становилась кристально ясной: нужно сгонять в универсам и взять еще, иначе…

– Чего взять на закусь? – спросил он.

– Кильки, – услышал он в ответ.

(Кориандр)

Тело капитана Елецкого обнаружили в народном универсаме. До прибытия наряда полиции он успел распугать всех покупателей и сотрудников магазина, сумел вывести из строя двух охранников. Приехавший наряд застал капитана в отделе консервов. Он лежал, уткнувшись лицом в груду вскрытых банок.

Весь отдел в рыбьих ошметках, а сам он – в пятнах томатного соуса.

– Двенадцать стульев, не иначе, – произнес опер Васька Иваськин. – Жемчуга, что ли, он там искал. Говорил же, допьешься до ручки.

Лариса Сапыгина, консультант отдела детских товаров, рассказала полицейским, что наблюдала за сумасшедшим капитаном из отдела мягких игрушек и видела, как он консервным ножом вскрывал банки, одну за другой. Вскрывал и отбрасывал в сторону. Рыскал по стеллажу, вытаскивал новые банки…

В рапорте с места происшествия было указано точное количество вскрытых банок – сорок четыре. Все банки были консервами килька в томате: адрес производителя, телефон, ГОСТ, масса нетто – 230 г.

Потом Лариса Сапыгина видела, как капитан повалился на пол, угодив лицом в самую груду вскрытых консервов. И ей даже показалось, что из его тела бросились врассыпную, словно тараканы, маленькие человечки. Но таких в ее отделе не продавалось. В этом она была уверена, потому что о своем товаре знала все – ведь недаром в прошлом месяце она стала лучшим продавцом. Впрочем, Лариса Сапыгина была так напугана происходящим, что не уверена вовсе, что что-то видела.

Отмеченный в полицейском рапорте факт: дырка величиной с бутылочное горлышко в затылке у капитана Елецкого.

(Масса нетто)

Президент, закончив речь, достал из-под стола белую панамку и напялил ее на голову. Выглядело это весьма элегантно, но еще элегантнее это стало выглядеть после того, как он заломил панамку немного на затылок и набок. Позади президента развевалось полотнище флага, в центре которого изогнутая, словно сабля, плавала килька.

Видимо, в телестудии не успели выключить камеру или нажать на пульте кнопку переключения, и зрители увидели, как в одно мгновение чьи-то огромные руки сняли стоящий перед президентом стол, президент спрыгнул с золоченого стульчика на поверхность другого стола, приземлился возле большой, в его рост, кружки, на боковине которой красовался логотип телевизионного канала: килька, закольцованная уроборосом.

(ГОСТ)

–  А все-таки президент-то у нас лапочка, – с нежностью в голосе сказала воздушная гимнастка Алла Леонидовна Цапкай – Ну просто рыбонька, – добавила она и положила голову на плечо гиревику Ивану Терентьичу Фокину.

Иван Терентьич согнул в локте руку и, сжав кулак, слегка потряс им. Потом погладил по плечу Аллу Леонидовну.

–  Жаль, что на мне не платье из рыбьей чешуи, – сказал Алла Леонидовна.

–  Ну ты же знаешь, у меня на рыбу аллергия.

–  Вот я и говорю: жаль. В наше время аллергия на рыбу совсем уж моветон.

Она перевела взгляд в свободный угол комнаты, где возле пудовой гири стояла стопка консервных банок.

–  А ты зря не ешь, – кивнув на стопку, сказала Алла Леонидовна, – сил не будет.

–  Будет, – по-стариковски заупрямился Иван Терентьич. – Уменя-то не будет…

Он встал, взялся за пудовую гирю. И дернул ее на плечо. Глянул на Аллу Леонидовну: смотри, родная, у меня-то не будет! А потом попытался выжать гирю от плеча. Но пуд металла к земле тянула неземная сила тяжести. Рука старика выпустила ее, и гиря грохнулась на пол, расплющив всмятку пару банок с килькой.

Алла Леонидовна покачала головой: мальчишка, как есть мальчишка. Она встала, тяжело вздохнула и подобрала с пола изуродованные банки. Посмотрела на Ивана Терентьича – тот, морщась от боли, растирал запястье. Потом посмотрела на покрытую вышитой салфеточкой полочку, где стояла иконка с образом кильки, перекрестилась и выбросила банки в пакет с мусором.

–  А все-таки президент у нас рыбонька, – громко сказала

она.

–  Не рыбонька, а йыбонька! – поправил ее Иван Терентьич.

–  Йапочка!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю