Текст книги "Кропоткин"
Автор книги: Вячеслав Маркин
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
…И как отрадно было почувствовать, что ни годы, ни расстояния не порвали той связи с русской жизнью, которую я со своей стороны всегда с любовью хранил и лелеял в своем сердце…
П. А. Кропоткин, 1912
В начале XX века почти ежегодно собирались конгрессы революционеров то в Париже, то в Лондоне, то в Брюсселе. Петр Алексеевич не очень любил появляться на этих торжественных собраниях, где всегда оказывался в центре внимания. Но на Лондонском международном революционном рабочем конгрессе 1900 года он присутствовал и прочитал там три доклада: «Узаконенная месть, называемая правосудием», «Мелкая промышленность в Англии» и «Коммунизм и анархия». Опять прозвучали три различные темы: разоблачение буржуазного суда, защита принципа разукрупнения промышленности с целью усиления эффективности производства и разъяснение основ коммунистического анархизма. Эта своеобразная сюита в трех частях часто переиздавалась и по отдельности, и вместе. Он помещает свою статью «Наказание смертной казнью» в изданном сначала в Лондоне (1906), а потом перепечатанном в Москве (1907) сборнике «Против смертной казни» под редакцией М. Н. Гернета, в котором принял участие также В. Г. Короленко. Этот сборник сыграл большую роль в формировании общественного мнения по вопросу, актуальному и сегодня.
В эти годы здоровье Петра Алексеевича заметно ухудшилось, и врачи рекомендовали ему не оставаться зимой в Англии, а также работать не более четырех-пяти часов в день. Зиму 1908 года он провел в швейцарском городе Локарно, на берегу озера Лаго-Маджоре – в том самом Локарно, где жил Бакунин, когда Кропоткин впервые приехал в Швейцарию в 1872 году. В поездках в Италию и Швейцарию для лечения и отдыха Кропоткин возвращался к природе и снова чувствовал себя географом. Он ходил в горы и там собирал гербарии, образцы горных пород, рисовал природные ландшафты. Приехав в Локарно, он через несколько дней поселился в горном селении Канаббио.
Лечивший его доктор Таблер из Цюриха вспоминал: «Он находил… виды природы в районе верхнеитальянских озер великолепными, но поднимался до восхищения, лишь когда сравнивал местность с Сибирью. Тогда его восторг становился безграничным. Все мы, натуралисты, говорил он, должны были бы отправляться в Сибирь: там для науки открывается беспредельное поле наблюдений. Вспоминая о своих путешествиях по Байкалу, он восклицал: „О, там такая красота! Такая красота!“ Пыл, с которым он говорил это, делал невозможным сказать хотя бы слово похвалы о живописных местах в других частях земного шара… Бродить по горам – его любимейшее занятие. Это было гораздо ближе его сердцу, чем критика и революция. Он был, конечно, бунтарем, но бунтарство было лишь на втором плане в его характере. Он не испытывал удовольствия в разрушении и бунтовал лишь против препятствий, встававших на пути его сильных личных стремлений…»
Следующие две зимы прошли на итальянском курорте близ Генуи, в Рапалло, поскольку швейцарские газеты вспомнили, что решение о его высылке из страны не отменено. В Рапалло он узнал о смерти Л. Н. Толстого, там же написал статью «Толстой» для газеты «Утро России».
В 1911 году Кропоткин переезжает из Актона, где поселился, вернувшись в Англию, на время покинув Бромли, в приморский город Брайтон, следуя настоятельному совету врачей. Морской воздух должен был благотворно сказаться на его легких. В следующую зиму он не уезжает на юг и остается в Брайтоне, в своем новом доме на Чезам-стрит, который был почти таким же, как и все его прежние английские дома: и обстановка та же, и так же по воскресеньям собирались бесчисленные гости «на чашку чая». Часто пришедших потчевал, как и прежде, сам хозяин. В доме уже не было дочери Александры; она вышла замуж за русского журналиста, корреспондента газеты «Русское слово» в Англии Бориса Лебедева. Он часто навещал семью дочери, когда приезжал в центр Лондона для того, чтобы поработать в библиотеке Британского музея, зайти в Королевское географическое общество или в редакции журналов и газет, публиковавших его статьи.
Сын Александра Кропоткина Николай, неоднократно бывавший у дяди и в Бромли, и в Брайтоне, вспоминал: «Жил он чрезвычайно скромно – в доме было пусто и просто: целые дни он проводил в своем кабинете с самодельной мебелью за книгой и пером… он удивительно чувствовал Россию; понимал хорошо ее быт и нравы самых различных слоев народа, русскую природу он постоянно видел перед собой».
Больше недели в семье Кропоткиных жил исследователь Центральной Азии, сподвижник H. М. Пржевальского Петр Кузьмич Козлов, приезжавший в Лондон для получения Золотой медали Королевского географического общества: «Помню, до упоения мы увлекались беседой о Тибете, Монголии, о тогда только что открытом мною мертвом городе Хара-Хото…» Пржевальский говорил ему о Кропоткине как об «одном из обстоятельнейших научных деятелей, одном из самых осведомленных людей в области географических познаний». Кропоткин лично представил доклад П. К. Козлова британским географам.
В мае 1907 года в церкви Братства на Саузгейт-роуд, в северо-восточной части Лондона, собрались на свой V съезд российские социал-демократы. Петр Алексеевич получил приглашение. Он присутствовал на съезде РСДРП в качестве гостя вместе с А. М. Горьким и М. Ф. Андреевой. Делегат съезда К. Е. Ворошилов вспоминал, что Кропоткин «живо интересовался ходом прений, пытливо присматривался к делегатам». В октябре 1907 года Кропоткин нелегально провел несколько недель в Париже, куда он был приглашен вместе с Верой Фигнер и Германом Лопатиным участвовать в разборе дела агента полиции, провокатора Евно Азефа и разоблачившего его издателя журнала «Былое», поборника политического террора Владимира Бурцева.
А в апреле 1909 года Вера Фигнер была гостьей Петра Алексеевича в его доме в Бромли. Тогда в лондонском зале «Сауз-плейс» был организован митинг в честь легендарной революционерки, узницы Шлиссельбурга. На нем Кропоткин выступил с речью на тему «Настоящее положение в России», где подчеркнул, что в годы правления Николая II «даже то малое, что было достигнуто в России для защиты индивидуума от бюрократии, сметено из жизни, как нечто недостойное, бесполезное, вредное…».
В связи с визитом Николая II в Лондон и его договоренностью с королем Эдуардом в Ревеле о разделе сфер влияния в Азии состоялся большой митинг на Трафальгар-сквер. К приезду русского царя была издана брошюра Кропоткина «Террор в России» и опубликовано его воззвание к британскому народу с призывом не принимать Николая, которого в русском народе прозвали Кровавым, потому что его царствование началось со смертоносной давки на Ходынке и продолжилось Ленским расстрелом, поражением в войне с Японией и расстрелом мирного шествия рабочих в Петербурге в январе 1905 года.
В то время Кропоткин пользовался широкой известностью и уважением среди английских географов. Многие его статьи конца XIX столетия продолжают темы, истоки которых обнаруживаются в работах, относящихся еще к началу деятельности в Русском географическом обществе. Так, ряд заметок и статей посвящен планируемым и завершенным экспедициям в полярные области Земли. В них освещены такие значительные в истории полярных исследований события, как трехлетний дрейф во льдах «Фрама», поход к Северному полюсу и к Земле Франца-Иосифа Фритьофа Нансена и Якоба Юхансена (1893–1896), полет на воздушном шаре «Орел» Соломона Андре (1897), первая зимовка на антарктическом материке Карстена Борхгревинка (1898–1899), экспедиции Руала Амундсена в Арктике и Антарктике.
В статье о результатах экспедиции Нансена и Свердрупа на «Фраме» Кропоткин в 1897 году едва ли не первым из ученых дал оценку ее научным результатам [80]80
Статья П. А. Кропоткина в журнале «Nineteenth Century», посвященная уникальной полярной экспедиции на судне «Фрам», начинается словами: «Угол завесы, которая в течение многих столетий скрывала от человека Северную полярную область, приподнят экспедицией Нансена – Свердрупа… Смелые норвежцы глубоко проникли в ее сердце».
[Закрыть] . Он называл в качестве важнейшей задачи исследований в Антарктиде выяснение общих вопросов «физики земного шара», для чего, как он полагал, покрытый льдом материк подходит лучше всего. Время показало, что он был прав, говоря об этом еще на заре научного проникновения в Антарктиду. В период Международного геофизического года (1957–1959) ученые, работавшие там, внесли огромный вклад в дело познания природы нашей планеты. И по сей день антарктические научные исследования, продолжаемые учеными ряда стран мира, подтверждают предвидение Кропоткина. Не случайно его имя появилось на карте Антарктиды: там есть теперь горы Кропоткина.
Семидесятилетие Петра Алексеевича в 1912 году отмечали во всех слоях общества, в разных странах мира. В Англии был специально создан юбилейный комитет, в состав которого вошли крупнейшие ученые, литераторы, политики. В торжественном адресе «от друзей из Великобритании и Ирландии» говорилось: «Ваши заслуги в области естественных наук, Ваш вклад в географическую науку и в геологию, Ваша поправка к теории Дарвина доставили Вам мировую известность и расширили наше понимание природы, в то же время Ваша критика классической политической экономии помогла нам взглянуть более широко на социальную жизнь людей… Вы научили нас ценить важнейший принцип жизни – принцип добровольного соглашения, который практиковался во все времена лучшими людьми и который Вы в наше время выставляете как важный фактор социального развития…» Среди подписей, которые заняли 70 страниц, – имена Г. К. Честертона, Г. Уэллса, Б. Шоу…
На многолюдном собрании в Лондоне выступил Бернард Шоу. «Много лет назад, – говорил он, – я вместе со своими друзьями вздумал кое-чему поучить Кропоткина, так как мы были не согласны с его теориями. Но прошли годы, и теперь я не уверен, что мы были правы, а Кропоткин ошибался…» Б. Шоу всегда с большим уважением и любовью относился к Петру Алексеевичу. Когда Шоу узнал о его болезни в январе 1902 года, он написал: «Я знаю, что Вы больны… Могу ли я чем-либо Вам помочь? Мне пришло в голову, что Вам, может быть, придется продавать вещи в убыток себе или даже занять деньги на праздник, в этом случае вспомните обо мне как о друге, способном помочь в нужде».
Адреса были направлены также Британской научной ассоциацией, редакцией «Британской энциклопедии» и другими организациями. Трогательный подарок – специально сделанные часы с надписью – пришел от часовщиков Юры. Еще одни часы прислали рабочие из Барселоны, помнившие встречу с ним в 1878 году.
Швейцарским друзьям Кропоткин написал из Брайтона: «Я сделал так мало, да и тем, что я сделал, я обязан Вам и русскому мужику… Прежде всего мне помогло близкое общение с русским крестьянином, а здесь, на Западе жизнь среди Вас и позднее в тесном контакте с английскими рабочими. Я воочию узнал и уразумел, как живут свободные люди, как они могут сорганизоваться… А впоследствии на меня наложил свою печать независимый, дружественный и предприимчивый дух гор. Ваш дух возмущения и борьбы против ужасов и преданий прошлого. Свято храните этот дух, лелейте его…»
Пришел адрес и из России: «Глубокоуважаемый Петр Алексеевич! Мы твердо верим, что русский народ сохранил свое особое место в Вашем сердце… привет из сердца Вашей многострадальной Родины, от жителей родной Вам Москвы, объединенных общим чувством преклонения перед Вами, встретит живой и глубокий отклик в Вашей душе». Под этими словами – 738 подписей, в том числе К. С. Станиславского, Л. В. Собинова, В. Г. Короленко, Андрея Белого, артиста И. Н. Берсенева, актрисы Л. Б. Яворской, композитора Р. М. Глиэра. 92 человека подписали адрес от русских политических эмигрантов, среди них – С. Я. Маршак, учившийся тогда в Лондоне.
В ответе, отправленном в Россию, Кропоткин писал: «Не нахожу слов, чтобы выразить, как глубоко меня тронуло это выражение теплых чувств, донесшееся до меня с родины после долгой с ней разлуки, и как отрадно было почувствовать, что ни годы, ни расстояния не порвали той связи с русской жизнью, которую я со своей стороны всегда с любовью хранил и лелеял в своем сердце» [81]81
ГАРФ. Ф. 1129. Д. 835.
[Закрыть] . В газете «Утро России», напечатавшей за два года до этого статью Кропоткина о Льве Толстом, появилась заметка, в которой предлагалось разрешить Кропоткину приехать в Россию – ведь прошло уже 38 лет после того, как «государственный преступник» совершил свой побег. Петр Алексеевич ответил редакции: «Кроме меня, за границей есть тысячи людей, которые не менее меня любят свою Родину и которым жизнь на чужбине гораздо еще тяжелее, чем мне. А по всей Сибири и в дебрях Крайнего Севера разбросаны десятки тысяч человек, оторванных от действительной жизни и гибнущих в ужасной обстановке. Вернуться в Россию при таких условиях было бы с моей стороны примирением с этими условиями, что для меня немыслимо».
В торжественном адресе британского юбилейного комитета признавались заслуги князя Кропоткина в области естественных наук, а также и его гуманистические идеи. Здесь имелись в виду те идеи, которые развивал Кропоткин на протяжении последних двух десятилетий перед мировой войной, принесшие ему особенно широкую популярность в кругах интеллигенции Запада. Это его теория взаимопомощи как всеобщего закона природы, в особенности характерного для человеческого общества. Около двадцати статей опубликовал он на эту тему в английских журналах, а в 1902 году в Лондоне вышла книга «Взаимная помощь как фактор эволюции», сразу же переведенная на несколько языков.
Но в день 9 декабря 1912 года Петр Алексеевич был нездоров. В письмах Марии Гольдсмит он писал: «Слег так некстати. На рождение пришло свыше 400 писем, телеграмм, адресов. Нужно писать ответы, хоть не всем, а я лежу! Тоска!.. Здоровье незавидное…»
Совсем скоро, в августе 1914-го, возникло новое препятствие – разразилась мировая война. Ее Кропоткин предсказал за несколько лет до начала. Еще в 1902 году, по окончании Англо-бурской войны, он опубликовал в английской печати статью под названием «Одна война закончилась – где следующая?». В феврале 1904 года, когда вспыхнула Русско-японская война, он в письме в редакцию высказал через французскую газету предположение о том, что столкновение на Дальнем Востоке – «лишь прелюдия к гораздо более серьезному конфликту, подготовлявшемуся с давних пор, развязка которого произойдет около Дарданелл или даже на Черном море – таким образом для всей Европы будет подготовлена новая эпоха войны и милитаризма».
С первых дней войны Кропоткин стал ее страстным обличителем, однозначно считая виновником начавшейся бойни германский милитаризм, а кайзеровскую Германию – агрессором, стремящимся подчинить себе соседние страны. Свободолюбивые народы Европы, вставшие на путь демократического развития, должны дать отпор нападению. Кропоткин сразу же определил как единственно возможный и желаемый результат войны – всеобщий и вечный мир, полное прекращение войн в дальнейшем. Об этом он написал в брошюре «Конец войны – начало вечного мира и всеобщего разоружения», изданной в Петрограде в 1914 году в качестве приложения к газете «Народная копейка».
Однако российские радикальные социал-демократы (большевики) во главе с Лениным выступили с интернационалистическим, как они полагали, лозунгом – «поражение своей стране!», рассчитывая использовать ситуацию войны в интересах революции. Тех, кто отстаивал принцип защиты отечества, они называли «траншейниками», «оборонцами», «социал-шовинистами». Достались в статьях Ленина эти прозвища и Кропоткину. А будущий «величайший полководец всех времен и народов», генералиссимус Сталин, а пока просто Иосиф Джугашвили (а по кличке в документах охранки – «Иоська Корявый»), в письме, отправленном из туруханской ссылки В. И. Ленину, обозвал Кропоткина в связи с его отношением к войне «старым дураком, совсем выжившим из ума». (Письмо опубликовано в журнале «Пролетарская революция», № 7, 1936.) Еще раньше, в 1907 году, в статье «Анархизм или социализм» он вынес князю свой приговор: «Учение Кропоткина приносит пролетариату вред». И точка.
Действительно, как только началась война, Кропоткин послал из приморского английского города Брайтона, где он тогда жил, в одну из крупнейших в России газет «Русские ведомости» статью с оценкой положения в Европе в связи с военными действиями, развязанными Германией. Потом он публиковал эти свои письма-размышления регулярно, под общим заголовком «Письма о текущих событиях». Всего было напечатано десять писем Кропоткина из Брайтона. В первых из них он развивал мысль о том, что противостоять германской военной машине может только объединение всех народов Европы перед лицом опасности. Ни в коем случае нельзя позволить Германии победить – результаты будут катастрофичны. В шестом и седьмом письмах, отправленных в феврале 1917 года, когда появились надежды на окончание войны, Кропоткин обращает больше внимания не на военные, а на экономические проблемы: в послевоенное время они, несомненно, выйдут на первый план. Он сравнивает характерные особенности экономического развития Германии, Англии, США, Канады, обращая особое внимание на тенденцию к стремительному росту, наблюдающуюся в эволюции американской экономики.
Это его наблюдение оказалось провидческим. В XX столетии США действительно стали богатейшей страной мира. Но прежде, чем сбылось это предсказание, произошло событие, которое давно ожидали, и тем не менее оно было воспринято как невероятное: в России свершилась революция…
Часть четвертая
ИДЕАЛЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Князь анархистов, древен и суров,
И лыс и бородат, как Саваоф,
Седой зиждитель громоносных сил,
На облаках безвластия парил…
Сергей Марков
Глава первая СНОВА В РОССИИ
Вопрос не в том, как избежать революции, – ее не избегнуть, – а в том, как достичь наибольших результатов с наименьшим числом жертв…
П. А. Кропоткин, 1902
Русская революция… не есть лишь случайное последствие борьбы партий. Она была подготовлена почти столетием коммунистической и социалистической пропаганды, начиная с Оуэна, Сен-Симона и Фурье.
П. А. Кропоткин, 1919
Начиная с 23 февраля 1917 года в Петрограде непрерывно проводились забастовки, по улицам шли манифестации, на заводах – митинги. Все это сопровождалось столкновениями с полицией. 26 февраля председатель Государственной думы М. В. Родзянко телеграфировал царю: «В столице – анархия». А раз снова возникло это слово-жупел, значит, дела у власти действительно плохи: пахнет революцией. Обычное дело: прежде всего надо напугать обывателя анархией.
На следующий день рабочие и солдаты почти полностью овладели городом, захватили правительственные учреждения, Петропавловскую крепость, освободив политических заключенных, и Зимний дворец. 2 (15) марта Николай II подписал на станции Дно близ Новгорода отречение от престола. Было сформировано Временное правительство во главе с председателем Всероссийского земского и городского союза князем Г. Е. Львовым.
Наконец в России свергнута монархия. Впервые за тысячелетие страна осталась без царя. Общественный комитет Государственной Думы опубликовал программу, первый пункт которой гласит: «Полная и немедленная амнистия по всем делам: политическим и религиозным…» Дальше говорится о свободе слова, отмене всех сословных ограничений и о немедленной подготовке к созыву Учредительного собрания, проведении выборов в органы местного самоуправления…
Кропоткин уже не числится в «государственных преступниках». Он может вернуться на родину, которую не видел больше сорока лет. Перед отъездом из Англии Петр Алексеевич направил в лондонские газеты письмо, в котором поблагодарил за гостеприимство, за предоставленную возможность жить и работать, за доброжелательную атмосферу, которая окружала его в этой стране с первых дней, как только он причалил к ее берегам. Был он тогда никому не известным иностранцем с чужим паспортом, а теперь оставлял на берегах Альбиона очень много друзей. «Я вас благодарю за более чем братский прием», – писал он.
С Англией была связана едва ли не половина его жизни. Большая часть его книг и статей написана здесь – в Харроу, Бромли, Брайтоне, в библиотеках Королевского географического общества и Британского музея, которую он особенно любил, в гостиницах Манчестера, Бирмингема, Дарема, Глазго, Эдинбурга, в которых он останавливался во время своих поездок по стране с лекциями и докладами.
В Англии он написал лучшее свое историческое произведение – «Великая Французская революция» – и издал свои «Записки революционера». Здесь завершилась разработка его биосоциологической теории: опубликована большая серия статей о проявлениях взаимопомощи среди животных и людей в различные исторические эпохи и в современном мире, издана в английском варианте книга «Взаимная помощь как фактор эволюции». Здесь он был признан как ученый энциклопедического склада и стал постоянным автором статей в «Британской энциклопедии» и других подобных изданиях. Эта его работа высоко ценилась. И уже через много лет, в издании 1976 года, можно было прочитать в посвященной ему статье в XIII томе «Британники»: «Он был авторитетом в области сельского хозяйства в такой же степени, как и в вопросах географии, и пользовался большой любовью и уважением в Англии». В шотландской энциклопедии Чемберса из года в год в статье о П. А. Кропоткине в томе восьмом, изданном в 1950 году, перепечатывалась такая его оценка: «Кропоткин сочетал широкую образованность с необычайной добротой, обаянием, и в то же время страстностью, когда речь шла о социальном освобождении и справедливости. Его многочисленные книги особенно интересны как продукт русского гуманизма».
В Англии родились его дочь Александра, а потом и внучка Пьера, названная в честь деда. Ее решили пока не везти в Россию, а оставить в семье одного из английских друзей – Христиана Корнелисона. В 1944 году внучке Кропоткина суждено будет погибнуть во время одного из налетов немецкой авиации на Лондон.
Хотя Петр Алексеевич и говорил, что пребывание в Англии он рассматривает как ссылку (пусть добровольную) после французского заточения, но, несомненно, страна эта стала ему очень близка. Он отмечал успехи английской демократии, достигнутые даже при королевской власти и господстве буржуазии. Возвратясь в Россию, он организует там Общество сближения с Англией, призванное налаживать контакты между странами, прежде всего научные и культурные.
Дочь с мужем Борисом Лебедевым и Софья Григорьевна уехали раньше, а Кропоткин возвращался тем же путем, каким 41 год назад прибыл в Англию. Из шотландского порта Абердин пароход доставил его в норвежский порт Берген, откуда на поезде через заснеженные горы он прибыл в Христианию, а дальше – Стокгольм, Финляндия…
В те дни в датском журнале «Tilskueren» («Зеркало») появилась статья уже упомянутого литературоведа Георга Брандеса под названием «Размышления о революции», посвященная возвращающимся в Россию беженцам и политэмигрантам, в основном П. А. Кропоткину. Для Брандеса, как и для многих других на Западе, он был символом этой грядущей в России революции, подобной тем, что уже давно отбушевали не только во Франции, но и во всех европейских странах: от Нидерландов и Англии до Италии и Испании. Их называли буржуазными, но, как говорил Кропоткин, социальные моменты в них были всегда. Такая революция должна была произойти в задержавшейся в своем развитии России. Ее все ждали.
«Среди русских беженцев, чье возвращение в Россию будут всячески приветствовать с русской стороны до тех пор, пока свирепствует подводная война, но которого, когда он приедет, будут встречать не только с почтением, но и с энтузиазмом, есть один. Этот человек – Петр Кропоткин». Так начал свои размышления Брандес. Дальше он продолжал: «Со смерти Толстого в России не было более великого человека, да и при жизни Толстого Россия не имела более благородного человека, чем Кропоткин. Никто не пожертвовал для дела свободы больше, чем он. Никто не имел такого широкого образования, и никто с большей смелостью не выражал своих мыслей, которые многими не разделялись или не разделяются». Брандес вспомнил русских студентов, которым он читал лекции в 1902–1903 годах в Париже: «Мне не кажется, что у него много сторонников среди русской молодежи… Они преклоняются перед Марксом, и Кропоткин едва ли производил на них глубокое впечатление. Но его время еще придет… Мы уже можем обнаружить влияние Кропоткина на русскую революцию в том, что она с усердием выступала за восстановление, а не жаждала мести… (имеется в виду Февральская революция 1917 года. – В. М.).То, что революция вообще произошла, хорошо соответствовало учению Кропоткина. Никто яснее и с большим усердием не боролся против представления о том, что всякий прогресс должен происходить путем небольших, почти незаметных перемен изо дня в день, против теории эволюции, перенесенной из мира растений в человеческую жизнь… Но революция в природе так же закономерна, как и эволюция. Мы все развиваемся постепенно, но духовная жизнь каждого человека имеет свои революционные периоды. Ведь в природе незаметно изменяются климат и биологические виды, но в их изменении происходят внезапные революции. То же самое касается и общества. В природе Кропоткин всегда вновь находит свой анархизм».
Завершается статья Брандеса так: «Едва ли найдется лучший противовес тем учениям, которые восхваляют выравнивание и обращение в пыль, чем это учение, так что было бы желательно не только скорое возвращение Кропоткина в Россию… но и осознание русскими революционерами того, что в нем они имеют мыслителя, который глубже, радикальнее, плодотворнее Маркса, у которого Европа научилась всему, что было можно» [82]82
Перевод с датского по просьбе автора сделала Тулелл Ойя (Бергенский университет).
[Закрыть] .
Либералы Европы и России в начале XX века воспринимали Кропоткина не как экстремиста. Может быть, одним из первых разобрался в кажущихся противоречиях взглядов князя-анархиста один из лидеров партии конституционных демократов (кадетов) Павел Милюков. Он приезжал к Кропоткину в Брайтон 10 февраля 1904 года, когда в Англию пришли телеграммы о нападении Японии на Порт-Артур, с которого началась Русско-японская война, предсказанная Кропоткиным. Милюков тогда понял, что в отличие от социал-демократов, готовых немедленно приступить к осуществлению своих революционных экспериментов, Кропоткин отодвигает свой анархический идеал в такую бесконечную даль, что между ним и его осуществлением образуется громадный промежуток, «в котором оставалось место и для самых смелых исторических конструкций – в будущем, и для житейского компромисса – в настоящем» [83]83
ГАРФ. Ф. 1129. Д. 449.
[Закрыть] .
Статьей Георга Брандеса либеральная интеллигенция Европы, исключительно хорошо относившаяся к этому необычному анархисту, как бы проводила его на родину, так давно им покинутую. Теперь ему предстояла встреча с соотечественниками.
