Текст книги "Кропоткин"

Автор книги: Вячеслав Маркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Общество против государства

…Они проповедовают единение власти, сосредоточение власти, усиление власти в руках всесильного государства, тогда как жизнь все громче требует полной свободы личности…

П. А. Кропоткин, 1895

Изучая пути противостояния всемогущему государству, Кропоткин обратил пристальное внимание на общество. В его представлении оно начинается с семьи, где совместно проживают взрослые люди и дети. Уже имеющие жизненный опыт родители выводят в жизнь своих детей, обучают их тому, чему они самостоятельно не могут научиться. Ведь, родившись, они еще не способны ни ходить, ни говорить на языке своих родителей, ни овладевать многими простейшими навыками жизни. В семье формируется человек, личность. Это естественно. Но затем взрослые люди, сформировавшиеся, обретшие опыт, каким-то путем приходят к представлениям о необходимости и общество взрослых людей строить по образцу семьи. Скорее всего сами обстоятельства жизни понуждали к тому, чтобы кто-то один выполнял роль предводителя на охоте, а другой занимался распределением добычи. Это было естественно. Неестественность появилась, когда с этими ролями в жизни первобытной общины стали связываться определенные преимущества, привилегии, когда появилось неравенство прав, имущественное неравенство. Для охраны особых прав и частной собственности нужна была власть, система управления, которая и стала именоваться государством. Легче всего ее было построить по аналогии с родительской властью в семье. Это неплохо объяснил Энгельс, который, как и Маркс, полагал, что с исчезновением частной собственности институт государства должен отмереть, но только после того, как утвердится сильное государство – диктатура пролетариата. У Кропоткина был иной взгляд.

В 1888–1891 годах Кропоткин опубликовал несколько статей, подводящих научный фундамент под анархистскую теорию. В 1892 году вышла важная для того периода книга «Завоевание хлеба», а в 1896 году – «Государство, его роль в истории». Она начинается с внесения ясности в терминологию: «Условимся прежде всего в том, что мы разумеем под словом „государство“. Известно, что в Германии существует целая школа писателей, которые постоянно смешивают государство с обществом. Такое смешение встречается даже у серьезных немецких мыслителей, а также и у тех французских писателей, которые не могут представить себе общества без государственного периода подавления личной и местной свободы. Отсюда и возникает обычное обвинение анархистов в том, что они хотят „разрушить общество“ и проповедуют возвращение к вечной войне каждого со всеми».

Кропоткин выступает против соединения этих двух совершенно разных понятий. Люди жили обществами многие тысячи лет, прежде чем создались государства, и среди современных европейских народностей государство есть явление самого недавнего происхождения, развивавшееся, по его мнению, лишь с XVI столетия. Он обращает внимание на то, что блестящими эпохами в жизни человечества были как раз такие периоды, когда не существовало жесткой централизации власти, когда люди жили либо в сельских общинах, либо в вольных самоуправляющихся городах.

Нередко понятие государства подменяют понятием правительства и последнее обвиняют во всех грехах, думая, что стоит заменить правительство, как все пойдет нормально. На самом же деле государственная система подчиняет себе правительство, сосредоточивает практически всё управление местной жизнью в одном центре и все рычаги управления общественной жизнью в руках немногих, которые подчиняют себе остальных, берутся за «наведение порядка», именно такого, какой им, власть имущим, выгоден. Но представляется это как абсолютная необходимость держать людей «в узде», не разрешать им слишком много свободы, что представляет угрозу большинству людей. Кропоткин же считал, что порядок может быть обеспечен и без всеобщего исполнения установленных правил (системы подчинения): «Человек далеко не такой кровожадный зверь, каким его обыкновенно представляют, чтобы доказать необходимость господства над ним».

Именно вопрос о государстве становится, по мнению Кропоткина, центральным при свершении социальной революции. Она всегда направлена против государства по существу, но завершается лишь какими-то внешними изменениями. Возникает представление о вечности государства, его неистребимости. Между тем будущее общество «довольства для всех», как его называл Кропоткин, не должно строиться на государственных началах. Не может быть свободным общество, которым управляют из центра, в котором люди связаны вертикально – по принципу господства и подчинения, а не горизонтальными невидимыми нитями заинтересованности, взаимодействия, принимающего в процессе самоорганизации форму взаимопомощи.

Различий между социалистами множество, говорил он, и они определяются разницей в темпераментах, в привычках мышления, а также и степенью доверия к надвигающейся революции. Но все эти различия группируются лишь по двум главным направлениям. На одной стороне стоят все те, кто надеется осуществить социальную революцию через государство, сохраняя его, даже укрепляя, усиливая в целях поддержки завоеваний революции. А на другой стороне – те, кто видит в государстве нечто исключающее само понятие революции и даже наиболее серьезное препятствие для какого бы то ни было развития общества на началах равенства и свободы. По убеждению Кропоткина, государство со своим бюрократическим аппаратом не может поддерживать революцию, которая всегда угрожает его существованию, всегда направлена против него, потому что ее цель – освобождение человека, а цель государства обратная – так привязать к себе человека, чтобы легче было управлять им. И одним из наиболее действенных средств для этого, как это ни удивительно, испокон века считается война. Государство вроде бы существует для защиты своих граждан от внешних врагов, и ничто так не укрепляет его, как «маленькая победоносная война». Именно она, потому что поражение в большой войне может всё разрушить. Хотя восстановление разрушенного – тоже способ укрепления государственной власти.

Различия интересов государства и общества могут быть существенными. Им соответствуют два основных течения, которые противоборствуют повсюду – и в философии, и в литературе, и в общественной деятельности. Суть этой борьбы все та же: власти и насилию противостоят безвластие и взаимопомощь. И Кропоткин занялся исследованием причин возникновения в человеческом обществе государственной формы жизни, той роли, которую оно играло в истории человечества на разных ее этапах, и принципов безгосударственного устройства жизни.

В конце XIX – начале XX века было опубликовано несколько статей Кропоткина, подводящих научный фундамент под анархистскую теорию. В очерке «Нравственные начала анархизма» он писал: «История человеческой мысли напоминает собою качание маятника. Только каждое из этих качаний продолжается целые века. Мысль то дремлет и застывает, то снова пробуждается после долгого сна. Тогда она сбрасывает с себя цепи, которыми опутывали ее все, заинтересованные в этом, – правители, законники, духовенство. Она рвет свои путы… Она открывает исследованию новые пути… В нас говорит эволюция всего животного мира… Принцип, в силу которого следует обращаться с другими так же, как мы желаем, чтоб обращались с нами, представляет собой не что иное, как начало Равенства, т. е. основное начало анархизма…

Мы не желаем, чтобы нами управляли. Но этим самым не объявляем ли мы, что мы в свою очередь не желаем управлять другими? Мы не желаем, чтоб нас обманывали, мы хотим, чтобы нам всегда говорили правду, но тем самым не объявляем ли мы, что мы никого не хотим обманывать, что мы обязываемся всегда говорить правду, только правду, всю правду?.. Принцип равенства… содержит еще нечто большее. И это нечто есть уважение к личности. Провозглашая наш анархический нравственный принцип равенства, мы тем самым отказываемся присваивать себе право… ломать человеческую природу во имя какого бы то ни было нравственного идеала. Мы ни за кем не признаем этого права, мы не хотим его и для себя. Мы признаем полнейшую свободу личности. Мы хотим полноты и цельности ее существования, свободы развития всех ее способностей».

А вот фрагмент из книги «Завоевание хлеба»: «…Всякий понимает, что без прямоты, без самоуважения, без взаимной симпатии и поддержки род человеческий должен погибнуть… Синтез двух целей, преследуемых человечеством в течение веков: экономической свободы и свободы политической… Вся история, весь опыт человечества, а равно и психология общества, свидетельствуют, что наиболее справедливый способ – это предоставить дело самим заинтересованным. Они одни могут к тому же принять все соображения и привести в порядок множество частностей, которые неизбежным образом ускользают от всякого бюрократического распределения…

Мы, приученные, благодаря унаследованным предрассудкам и совершенно ложному воспитанию, к такому же образованию, видеть везде только правительство, законодательство и администрацию, – приходим теперь к заключению, что люди растерзают друг друга на части, как дикие звери, если только перестанет смотреть за ними полицейский, что будет хаос, когда власть рухнет в каком-нибудь катаклизме. И мы, того не замечая, проходим мимо многих тысяч человеческих соединений, свободно образовавшихся, без какого бы то ни было участия закона и достигающих осуществления гораздо более серьезных результатов, чем те, которые получаются под опекой правительства…

Соглашение между сотнями компаний, которым принадлежат европейские железные дороги, установилось непосредственно, без вмешательства центрального правительства… Это новый принцип, отличающийся во всех отношениях от принципа правительства, монархического или республиканского, самодержавного или представительного. Это нововведение, проявляющееся еще робко в европейских нравах, но которое имеет за собой будущее…»

«Государство – нечто гораздо большее, чем организация администрации в целях водворения „гармонии“ в обществе… – писал Кропоткин. – …Это – организация, выработанная и усовершенствованная медленным путем на протяжении трех столетий, чтобы поддерживать права, приобретенные известными классами, чтобы расширить эти права и создать новые… группы лиц, осыпанных милостями правительственной иерархии». Государство – «олицетворение несправедливости, угнетения и монополии».

Такая система управления людьми, всей их жизнью создавала особые отношения людей друг к другу, особую социальную атмосферу, противоречащую естественным началам жизни: «Из всех перечисленных мною зол едва ли не самое худшее – это воспитание, которое нам дает государство как в школе, так и в последующей жизни. Государственное воспитание так извращает наш мозг, что само понятие о свободе в нас исчезает и заменяется понятиями рабскими… В молодых умах всегда искусно развивали и до сих пор развивают дух добровольного рабства с целью упрочить навеки подчинение подданного государству».

Государство, по мысли Кропоткина, в течение всей истории человеческих обществ служило для того, чтобы мешать всякому союзу людей между собой, чтобы препятствовать развитию местного почина, душить уже существующие вольности и мешать возникновению новых.

Пафос кропоткинского антиэтатизма направлен против тех социалистов, которые считали, что при построении нового общества нельзя обойтись без государственной власти, что надо использовать эту уже готовую и эффективную, как они полагали, форму управления. Да, она вредна, по их мнению, когда находится в руках эксплуататоров, а как только попадет в руки народа, станет служить его благу. Кропоткин эту «эффективность» государства отрицал. Чтобы дать простор широкому росту социализма, нужно полнее перестроить все общество, изменить характер всех отношений между людьми: «И эту гигантскую работу, требующую свободной самодеятельности народа, невозможно втиснуть в рамки государства…»

Вывод Кропоткина весьма категоричен: «Одно из двух. Или государство должно быть разрушено, и в таком случае новая жизнь возникнет в тысяче центров, на почве… личной и групповой инициативы, на почве вольного соглашения. Или же государство раздавит личность и местную жизнь, завладев всеми областями человеческой деятельности, принесет с собою войны и внутреннюю борьбу из-за обладания властью…»

Сергей Степняк-Кравчинский, который часто выступал на митингах вместе с Кропоткиным, так писал о нем: «Одаренный от природы пылкой убедительной речью, он весь превращается в страсть, лишь только всходит на трибуну. Он возбуждается при виде слушающей его толпы. Тут он совершенно преображается. Он весь дрожит от волнения; голос его звучит тоном глубокого, искреннего убеждения человека, который вкладывает всю свою душу в то, что говорит. Речи его производят громадное впечатление благодаря именно силе его воодушевления, которое сообщается другим и электризует слушателей».

В таких митингах участвовал и Николай Чайковский. Все трое они встречались в Лондоне, сохранив друг с другом истинно братские отношения. В их взглядах были расхождения: Кравчинский сблизился с марксистами, Чайковский же, потерпев неудачу на пути «богочеловеческих» исканий, стал сторонником либерального реформизма. Уважая различие мнений, но не отказываясь от горячих порой споров, они оставались близкими друзьями.

Внезапная трагическая гибель Сергея 23 декабря 1895 года глубоко потрясла всю колонию русских эмигрантов в Лондоне. Кропоткин писал своему другу, датскому литературоведу и публицисту Георгу Брандесу: «Смерть нашего друга Степняка повергла нас в глубокое горе. Я знал его очень близко… и очень полюбил. Не помню, встречал ли я когда-либо человека более справедливого. Эта черта была у него поразительная». Оставаясь убежденным революционером, Сергей умел слушать других и умел соглашаться. Ему присущи были уважение независимости каждого и полнейшее отсутствие личного властолюбия, а также чувства «партийного владычества».

На похороны Степняка-Кравчинского пришли тысячи людей различных политических взглядов и общественного положения. Газеты сообщили, что на митинге, посвященном памяти Степняка и состоявшемся на площади перед вокзалом Ватерлоо, среди прочих «от всех русских» выступил князь Кропоткин, который сказал о своем друге: «Рабский дух был ему одинаково противен во всех проявлениях. Притеснение человеческой личности он ненавидел везде, где бы оно ни встречалось, – в народной жизни, в семье, в партии… Он глубоко сознавал, что великое дело никогда не делается одною партиею, что для великого общественного переворота нужны усилия разных партий…»

Уже тогда Кропоткин думал о том, что, если революцию возглавит одна-единственная партия, возникнет серьезная опасность возрождения деспотического государства, анализу которого он посвятит свою книгу «Государство, его роль в истории», которая выйдет в свет в 1896 году.

Совсем другие отношения установились с бывшим «чайковцем» Львом Тихомировым, которого в кружке звали «Тигричем». Он изменил идеалу, сформулированному Кропоткиным и одобренному всеми «чайковцами» в 1876 году. Отдав несколько лет организации «Народная воля», где он был главным редактором всех народовольческих печатных материалов, Тихомиров вынужден был, спасаясь от ареста, эмигрировать. За границей он оказался с женой и ребенком в очень тяжелых условиях. Не выдержав полуголодного существования, он написал покаянное письмо Александру III и одновременно издал брошюру под названием «Почему я перестал быть революционером?». В ней он начал с воспоминаний о том, как в юности воспринимал идеи революционных демократов, относясь к ним как к популярным, модным веяниям, не поддерживать которые было вроде бы как-то даже неприлично. Он сетует на «ненормально раздутое чтение», на «книжные знания». Но сами по себе они не захватили его так глубоко, как Кропоткина, его брата, большую часть «чайковцев». Он честно делал свое дело: писал прокламации, сочинял вместе с Кропоткиным пропагандистские книжки для народа, а потом также по-деловому, но без огня в душе, редактировал «Народную волю».

Он перестал быть революционером так же легко, как и стал им – под давлением обстоятельств. А в душе он им и не был, по крайней мере, таким, как Кропоткин, которого он в своих «Воспоминаниях» характеризует как «революционера до мозга костей». Тихомиров сделался ярым монархистом, убежденным сторонником самодержавия. Он издал несколько книг, в которых доказывал, что эта форма государственности в особенности подходит для русского народа, что государственная власть, опираясь на религию, регулирует отношения между людьми в обществе, поддерживает в нем порядок. И эта власть должна быть, в соответствии с традициями, сосредоточена в руках одного человека – императора. Встреча двух бывших «чайковцев» в Лондоне показала полную несовместимость их позиций. Тихомиров вспоминал потом, как его раздражала приверженность Кропоткина анархической идее.

В то время Петр Алексеевич уже обдумывал свою биосоциологическую концепцию, центральное место в которой занимало представление о том, что взаимная помощь и солидарность как в животном мире, так и в человеческом обществе значительно больше значат в эволюции видов, чем борьба за существование.

Взаимная помощь, а не борьба

В нас говорит эволюция всего животного мира. А она очень длинна… Наше нравственное чувство – природная способность, совершенно так же, как чувство осязания или обоняния.

П. А. Кропоткин, 1890

Словосочетание «mutial aid», означающее в переводе с английского «взаимная помощь», впервые употреблено Кропоткиным в 1890 году, в его статье, опубликованной в двадцать восьмом томе журнала «Nineteenth Century». Следом за ней появилась целая серия статей на эту тему, а затем, в 1902 году, в Лондоне выходит английское издание книги под названием «Mutial aid, a factor of evolution» («Взаимная помощь – фактор эволюции»). Через два года в Санкт-Петербурге издатель М. Д. Орехов напечатал русский текст книги в сокращенном переводе А. А. Николаева – «Взаимная помощь среди животных и людей». Следующий перевод В. Батуринского был уже отредактирован автором; он вышел в основанном М. Горьким петербургском издательстве «Знание» в 1907 году как шестой том задуманного, но не состоявшегося из-за наступившей после революционных событий реакции, семитомного собрания сочинений Кропоткина.

Книга начинается словами: «Две отличительные черты в животной жизни Восточной Сибири и Северной Маньчжурии поразили меня во время путешествий, совершенных мною в молодости… С одной стороны, необыкновенная суровость борьбы за существование, которую… приходится вести против безжалостной природы… Другой особенностью было то, что… я не находил, хотя и тщетно искал ее следов, той ожесточенной борьбы за существование, которую большинство дарвинистов (хотя не всегда сам Дарвин) рассматривали как преобладающую характерную черту борьбы за жизнь и как главный фактор эволюции».

Дарвиновская формула «борьбы за существование», предполагавшая выживание наиболее сильных и приспособленных, была поднята, как знамя, в конце 1880-х годов так называемыми социал-дарвинистами. Она же вызвала решительные возражения, причем главным образом в России. Не принял ее и молодой Кропоткин, прочитавший «Происхождение видов путем естественного отбора» сразу по выходе русского издания книги, хотя лишь спустя 20 лет он пришел к тому пониманию процесса биологической эволюции, которое назовут кропоткинской «поправкой к Дарвину».

Именно потому, что не борьба, а сотрудничество (кооперация), солидарность, взаимопомощь являются фактором эволюции, считал Кропоткин, – гармония в обществе немыслима при сохранении пирамидальной системы власти, утверждаемой государством. Она зиждется на тесных переплетениях взаимосвязей, подобных тем, что существуют в природе. Ученый опирался при этом не только на многочисленные факты науки, но и на весь опыт человеческой мысли, привлекая даже основные принципы двух крупнейших религий – христианства и буддизма.

В камере французской тюрьмы Клерво Кропоткин прочитал лекцию Карла Федоровича Кесслера, крупнейшего русского зоолога, профессора Петербургского университета, который высказал мысль о том, что, подчиняясь закону борьбы за существование, животные в отношениях между собой используют поддержку и взаимную помощь, благодаря чему способны выживать в самых неблагоприятных условиях. Эта мысль Кесслера отвечала собственным представлениям Кропоткина о совмещении борьбы и взаимопомощи, о взаимодействии, разделении и объединении, всеобщей кооперации во Вселенной. Чтобы решить эти проблемы в отношении человеческого общества, необходимо разобраться, как обстоит дело на более низком уровне – в мире животных.

Работу над темой, которая необычайно увлекла Кропоткина, пришлось прервать после выхода из тюрьмы. Но он продолжал над ней думать. В 1888 году профессор-дарвинист Томас Хаксли выступил в Оксфордском университете с лекцией, в которой утверждал, что человеческое общество живет так же, как и животный мир – лишь по закону борьбы за существование. Наиболее приспособленные к конкурентной борьбе люди, иначе говоря, хитрые и ловкие, самоуверенные и не обремененные муками совести, не выбирающие средств для достижения цели, естественно, завоевывают в обществе господствующее положение. Они обладают правом повелевать, подчиняя себе ближних, которые должны принимать этот как неизбежность.

Хаксли напечатал эту лекцию в журнале «The Nineteenth Century» под названием «Борьба за существование: программа». Кропоткин увидел в такой концепции прямое обоснование борьбы господствующих классов с революционным движением. В то же время в ней найдут оправдание и революционеры типа Нечаева, разрешающие себе любые приемы борьбы, лишь бы они приводили к победе. Очень многие тогда выступили против Хаксли, сомневаясь в правомерности перенесения закона борьбы за существование в животном мире на мир человека. Кропоткин же пошел дальше. Он давно уже был убежден, что человека нельзя противопоставлять природе, ибо он порожден ею, является ее частью и связан с ней нитями взаимозависимостей. А если так, то не только закон борьбы за существование, но и закон взаимной помощи у животных должен иметь продолжение в человеческом обществе, где его действие осуществляется через такие формы человеческого общения, как солидарность, альтруизм, милосердие.

Еще в сибирских путешествиях Кропоткин внимательно приглядывался к жизни животных в местах, где еще не поселился человек. В Сибири он наблюдал, как жизнь сообществами помогает животным противостоять невзгодам, как общение с себе подобными позволяет выжить в тяжелой борьбе с суровой природой – с глубокими снегами и метелями, с сильнейшими ливнями циклонов, налетающих с Тихого океана, с грандиозными наводнениями на Нижнем Амуре, с морозами, при которых ртуть замерзает в термометрах, и метелями в июле, нередкими на севере Забайкалья. Он понял, какую борьбу с суровой природой приходится выдерживать животным, и большая часть их выживает в этих условиях только потому, что держится сообществами. Те же самые животные становятся беспомощными и погибают, если отрываются по какой-то причине от сообщества и лишаются помощи сородичей в тяжелой борьбе с неблагоприятными природными явлениями.

Ведь если бы в животном мире существовала одна лишь жестокая борьба за существование каждого индивидуума со всеми остальными как с соперниками, наверное, у них не хватило бы сил для борьбы с враждебными собственной жизни условиями окружающей среды. Во время сибирских путешествий Кропоткин начал сомневаться, так ли уж господствует повсюду борьба и она ли определяет прогресс жизни. Его поражали картины больших перемещений: оленей на Крайнем Севере, перелетных птиц с юга Уссурийского края на север и обратно. О переселении косуль на Амуре, которое ему пришлось наблюдать, возвращаясь поздней осенью с Уссури вверх по Амуру, он любил рассказывать в своих выступлениях на заседании Географического общества. Осенью, когда уже выпал снег, тысячи и тысячи косуль сбегались к Амуру именно в том месте, где русло могучей реки сужено перед прорывом через хребет. И хотя по реке уже густо шел лед, поднявшийся со дна, косули отчаянно бросались в реку, чтобы переплыть на другой берег. Каждый день новые и новые их стада подходили точно к этому месту и пускались вплавь: они уходили от глубоких снегов на южный берег Амура, на более теплую китайскую сторону.

Удивительно, что к этому узкому месту животные собирались с громадного пространства, из десятков долин, объединяясь для совместного преодоления водной преграды. Закон о взаимопомощи подтверждало множество других случаев совместных действий животных, которые Петру Алексеевичу пришлось наблюдать и которые были направлены на спасение не каждого в отдельности, а всего сообщества в целом. Существует, конечно, и соперничество: съел тот, кто сумел и успел опередить других, кто лучше приспособлен. Но из этого предложенного природой испытания вид выходит с потерей общей энергии, так что о том, что прогрессивная его эволюция может быть основана на острой конкуренции, речи быть не может. Соперничество, конечно, имеет место и полезно, если только дело не доходит до взаимного уничтожения. Чрезмерно обостренное соперничество ведет к угасанию вида.

Кесслер впервые затронул эту тему. Но, говоря о происхождении закона взаимной помощи, он, по мнению Кропоткина, ошибочно видел его истоки лишь в «родительских чувствах», в инстинкте заботы животных о потомстве. Но есть ведь общительность, не всегда связанная только с этой заботой. Кропоткину кажется, что дело тут сложнее и на вопрос об истоках едва ли можно ответить сразу. Надо будет поискать ответ на ранних стадиях эволюции животного мира. Но это потом. Сейчас главное – показать, что взаимная помощь является фактором эволюции, возможно, даже более важным.

Кропоткин обратился к литературе и обнаружил, что еще Гёте думал над этой проблемой. Знаменитый в пору юности Кропоткина Леопольд Бюхнер, автор книги «Сила и материя», источником общительности животных видел взаимную симпатию. Симпатия, конечно, присутствует, как и забота о потомстве, но взаимная помощь не может базироваться на двух этих началах. Разве симпатия или любовь заставляют стадо бизонов при нападении волков становиться в круг, надежно защищаясь таким образом от нападения хищников? Разве любовь соединяет одиночных косуль во множество стад с огромной территории для того, чтобы всем вместе переплыть реку в самом узком ее месте? Главное, думал Кропоткин, заключается в том, что существует чувство несравненно более широкое, чем забота о потомстве или симпатия. Это – инстинкт общительности, который медленно развивался на протяжении миллионов лет жизненной эволюции на Земле и явился важным фактором этой эволюции.

В жизни таких насекомых, как муравьи, пчелы, термиты, роль взаимной помощи необычайно велика. Это хорошо известно, но даже у таких животных, которые вроде бы не склонны к коллективизму – у крабов-отшельников, – можно наблюдать удивительное поведение: некоторые земноводные крабы Вест-Индии и Северной Америки соединяются огромными полчищами, когда идут к морю метать икру. В аквариуме в Брайтоне Петру Алексеевичу довелось самому наблюдать, как ведут себя эти крабы. Если один из них случайно переворачивается на спину, остальные крабы обязательно помогают ему вернуться в обычную позу, что дается им отнюдь не легко. Поражали их настойчивость и упорство, хотя иногда на это уходил не один час.

Биологи, изучавшие поведение грифов, крупных птиц высокогорий, подчеркивают исключительную их общительность. О них, как о людях, можно сказать, что они живут в большой дружбе. Гнездятся грифы поблизости друг от друга, а о находках падали, которой они питаются, сообщают друг другу и собираются вокруг трупа огромными стаями. А орлы-белохвосты русских степей, про которых рассказывал еще в Петербурге на заседании Географического общества Николай Северцов? Раз он увидел орла, поднимавшегося кругами вверх все выше и выше, осматривая местность. И вдруг раздался его пронзительный клекот. На него ответил крик другого орла, третьего, четвертого… Их собралось десять, потом еще десять, и они полетели все в одном направлении. Позже Северцов увидел этих орлов у лошадиного трупа, где вершился коллективный пир. Один орел позвал других, и они соединились в группу для совместной трапезы.

Животные, предпочитающие одиночество, – это всегда хищники, их немного, но и у хищных млекопитающих все-таки обнаруживается привычка к общественной жизни. Даже львы соединяются для охоты в группы, не говоря уже о волках, гиенах, диких собаках. У журавлей стая кормится всегда под охраной часовых, а если бывает нужно, высылается несколько разведчиков, выясняющих, сохранилась ли опасность там, где она была недавно. Коллективная осторожность журавлей спасает каждого от врагов. Малюсеньким луговым трясогузкам благодаря соединению в стаю не страшен грозный ястреб. А что и говорить о весеннем гнездовании птиц! Лишь только хищники приближаются, о их появлении возвещают добровольные часовые, в небо поднимаются сотни чаек или ласточек и смело летят навстречу коршуну. Он бросается на живую массу птиц, но, атакованный со всех сторон, отступает. Подобные наблюдения делали многие натуралисты – Альфред Брем, Николай Северцов, Иван Поляков, его друг по сибирским походам, написавший прекрасную статью о семейных обычаях водоплавающих птиц. Да и сам Кропоткин не раз видел подобные картины в Сибири и на Дальнем Востоке. Жаль, что он так и не побывал в Арктике, но все же он видел «птичьи базары» в норвежском фиорде неподалеку от Бергена и на островах Стокгольмского архипелага. Эти птичьи «города» – ярчайший пример взаимной помощи и бесконечного разнообразия видов и форм поведения, обусловленного общественным характером жизни птиц.

Широко проявляется взаимопомощь у птиц в период их перелетов. Это великое явление природы, не вполне еще объясненное, но, несомненно, удивительное. Весной или осенью птицы, жившие до того маленькими стаями, разбросанными по обширному пространству, вдруг начинают собираться в определенном месте в многотысячные объединенные «эскадры». Прежде чем отправиться в далекий путь, они как будто даже совещаются, обсуждая подробности грядущего путешествия. Во всяком случае, оглушительный разноголосый гам этого сборища наводит именно на такие предположения. Это не только «разговоры»: птицы поджидают запоздавших, упражняются в подготовительных полетах. А потом улетают все вместе. Самые сильные особи обычно летят во главе стаи. Нередко к стае сильных птиц присоединяются более слабые, рассчитывая на их поддержку. Они остаются вместе, когда всю колонну захватывает буря: беда объединяет птиц различных видов.