Текст книги "Пятерка с хвостиком и другие веселые повести"

Автор книги: Всеволод Нестайко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Глава XI
Настоящий пират

С трепетным сердцем подплывал я к острову. И чем ближе подплывал, тем сильнее билось моё сердце: живой или неживой, живой или неживой…

И вдруг – ого-го-го-го-го!… Я увидел Кукурузо. Живой и невредимый стоял он на берегу, высунув из кустов голову, и радостно улыбался мне. Только нос у него был облупившийся, и правую щёку наискось пересекала свежая царапина. Но что такое царапина на щеке такого геройского хлопца, как Кукурузо? Ничто!

Когда я пристал к берегу, мне хотелось броситься и обнять его на радостях, но я сдержался. Я лишь толкнул его в плечо и спросил:

– Ну как? Как ты тут?

– Ничего, – шлёпнул он меня по животу и сразу добавил, взявшись рукой за щеку и покачивая головой: – Тут такое было-о-о…

– Что?! – спросил я как ни в чём не бывало, словно и не подозревал ничего.

– Да всё равно ты не поверишь, подумаешь, что я вру…

– Ну?

– Пираты на меня напали ночью. Вот тебе и ну! Дрался я. Так дрался, как никогда в жизни! Думал, что погибну. Вот видишь… – Он ткнул пальцем в царапину на щеке, потом задрал рубаху и показал синяк на рёбрах.

– Ну? Ну? – с нетерпением спросил я. – Как же оно было?

– Погоди. Я всё по порядку… – И Кукурузо стал рассказывать мне то, что вы уже знаете.

Когда же он дошёл наконец до трагического описания драки с незнакомцем – как тот лягнул Кукурузо ногами, как затем упал на него и начал царапаться, – у меня в животе вдруг что-то засмеялось, прощекотало в горле и вырвалось изо рта коротким хихиком.

Кукурузо обиженно хмыкнул:

– Ты что – дурной? Тебе, конечно, смешочки. Попробовал бы ты.

– А ну повтори ещё, как оно там было – эта драка, – попросил я.

Кукурузо повторил. Я покачал головой, вздохнул и сказал:

– Это был я.

Кукурузо уставился на меня, как баран на новые ворота, потом молча окрутил кукиш и поднёс к моему носу:

– На!

Я отвёл его кукиш своим кукишем и повторил:

– Это точно был я… Смотри. – Я отвернул штанину и показал на ноге под коленом здоровенную ссадину. – Твоя работа.

И я рассказал ему всё, что случилось со мной этой ночью. Кукурузо только глазами хлопал.

– Так выходит, что это… что это… мы с тобой дрались?… А мне же показалось, что был кто-то здоровенный такой…

– А мне, думаешь, нет. Прямо великан!

Мы глянули друг на друга и вдруг захохотали.

– Вот здорово!…

– Вот так так!…

– И как я мог не узнать тебя?

– А я?

– Хоть бы слово сказал.

– А ты ж чего – как воды в рот набрал?

– С перепугу.

– С перепугу!

– А незнакомец, значит, и не вылезал из лодки?

– Не вылезал.

– А куда же он делся потом?

– Исчез куда-то. Уехал. Я на дерево со страху махнул – всю ночь, как обезьяна, на ветке просидел, до рассвета. И глаз не сомкнул. Только как рассвело, вниз спустился да подремал немного.

– А чего он приезжал, как ты думаешь?

– А я знаю? Уж не в гости ко мне, во всяком случае.

– А ты слыхал, как в воду бултыхнулось что-то?

– Слыхал, конечно. У меня в животе даже тенькнуло.

– Может, это убийца какой-то жертву свою утопил. Или вор клад прятал… А?

– Кто его знает. Пошли глянем, что там делается.

– А ты разве не смотрел ещё?

– Не успел. Только собрался – как ты приехал. Да и с берега плохо – там камыши густые очень. На лодке надо.

Мы сели в лодку и начали огибать остров, приближаясь к тому месту, где ночью был незнакомец. И хоть было утро и светило солнце, сердца наши бились тревожно – мы не знали, что нас ждёт там, за камышами. А что, если в самом деле что-то ужасное… Я грёб, а Кукурузо сидел на носу, всматриваясь вперёд. Лодка медленно огибала прибрежные камыши. Мне из-за камышей ещё ничего не было видно, когда Кукурузо вдруг воскликнул:

– О!… Всё ясно!

Я нажал на весло и через секунду увидал сам: на тёмной воде гигантским пунктиром белели поплавки большой рыбачьей сети.

– Так вот оно что! Вот что шлёпнулось в воду! Ты прав, Кукурузо. Это был пират. Всамделишный пират. Браконьер.

О, мы знали, мы хорошо знали, что это такое – браконьер! Браконьер – это не охотник, это не рыбак, это злодей, убийца. Я помню, как однажды зимой дед Варава привёз домой на санях смертельно раненного лосёнка. Какой-то браконьер подстрелил его, но заметил охотников и сбежал. Лосёнок лежал неподвижно, и лишь губы у него вздрагивали, будто он хотел что-то сказать, и глаза глядели со смертельной тоской, казалось, вот-вот заплачут. Я и сейчас вижу эти глаза. Как ни старался дед Варава – спасти лосёнка было уже невозможно…

Мы ненавидели браконьеров. Ловить рыбу большой сетью было браконьерством. Это не была спортивная ловля. Это было хищническое, разбойничье истребление рыбы. Мы хорошо знали это.

– Ну что? Что ты скажешь? – спросил Кукурузо. – Кто это мог быть?

– Не знаю. Неужели кто-то из нашего села?

– Во всяком случае, браконьер. Мерзавец. Это факт. Что же будем делать?

– Не знаю. Ехать в село сообщить? Не успеем. Он вот-вот приедет выбирать. Раз ночью ставил и на рассвете ещё не выбрал, значит, с минуты на минуту приедет. Это точно. Может, он уже плывёт где-то тут, за камышами.

– И мы допустим, чтобы он на наших глазах это делал?

– А что же ты ему сделаешь? Не позволишь? Да он нас тут утопит, как котят. Никто и знать не будет. И не услышит и не увидит…

– Заяц ты пугливый!

– Ты очень храбрый! Всю ночь на ветке просидел, как курица на насесте.

– Конечно, если ты будешь тары-бары разводить, так он приедет, и мы ничего не успеем.

– А что ты хочешь успеть?

– «Что-что»!… Давай хоть рыбу выберем и выпустим, чтоб ему не досталась…

– А если он нагрянет?

– Ну ты как Карафолька! «Если, если»! Если только языком болтать, так, конечно, нагрянет и… А ну тебя! – Кукурузо перевесился через борт, схватил конец сети и потянул в лодку. И сразу забился, засверкал на солнце большой, круглый, как тарелка, карась. – Ну же, помогай!

Я бросился помогать… Сроду не видал я столько рыбы, и такой крупной. Мы выбирали её и отбрасывали в воду подальше от лодки, чтобы она снова не попала в сети. Мы спешили, всё время озирались, боясь, что вот-вот появится хозяин сетей. Мы до крови искололи себе руки об острые плавники ершей, порезали пальцы о жабры щук. Но некогда было обращать на это внимание. А одна щука… Ох же щучище! Мы еле перетянули её через борт. Ну как телёнок прямо! Больше метра длиною. Целую минуту мы не могли оторвать от неё восторженных глаз. Всё-таки мы были рыбаки. Сроду нам не приходилось держать в руках такой щуки. И, может, и не придётся никогда. Мы разом вздохнули и, кряхтя от натуги, бултыхнули её в воду. На прощание она так ударила хвостом, что едва не перевернулась лодка.

Выпутывать рыбу из сетей становилось всё труднее – мы устали. А выбрали только половину.

– Знаешь что, – сказал я, решительно шмыгнув носом, – режь сеть ножом! Чтоб она пропала, эта браконьерская сеть! Чего её жалеть?

– Правда! – сказал Кукурузо, вытащил из кармана мой бывший острый, как бритва, нож, и дело пошло веселей…

Наконец последняя рыбина была выпущена на волю. Мы бросили сети обратно в воду, и Кукурузо сказал:

– Ну всё, теперь айда!…

Нам здорово повезло, просто здорово. Только мы вытащили на берег лодку, только замаскировали её в кустах, как за камышами, там, где мы только что были, раздались голоса. Сперва мы не слышали, о чём говорят. Различали только, что один голос мужской, второй женский. Потом мы осторожно подобрались к самому камышу, даже в воду залезли, – прислушались.

– Что за чёрт… нет ничего, – бубнил мужской голос.

– Потому что ты, наверное, ставил так! Растяпа! – раздражённо скрипел женский.

– Да так же, как всегда ставил! И в том же месте. Всегда столько рыбы было, а тут…

– О, смотри, и сеть порванная!

– Ох ты! В самом деле! И тут… и тут… Что же это такое?

– А то такое, что ты порвал её, негодяй! Сколько раз я тебе говорила, чтоб ты осторожненько! Такие деньги отдали за эту сеть! А теперь! Плакали мои денежки. Ой, горе ж моё, горе с таким мужем! Ну смотри, ну смотри, что стало с сетью! О господи!

– Да не виноватый я, ей-богу, не виноватый. Не рвал я сети. Целёхонькие вчера были. Чтоб я бога не видел!…

Мы притихли, замерли за камышами.

– Кныши! – еле слышно шепчет Кукурузо.

Я молча киваю головой. Я давно уже узнал голоса, а это: «Чтоб я бога не видел!» – развеяло последние сомнения.

Глава XII
Неожиданные гости. Игорь, Валька и остальные

Я не знаю точно, что ощущают пограничники, когда лежат в засаде и слышат разговор шпионов, но мне кажется, что мы чувствовали что-то очень похожее. Мы забыли обо всём на свете. Мы думали только, чтобы не пропустить ни слова и чтобы не выдать себя.

Кнышиха говорила раздражённо и сердито:

– Ну! Ну что я теперь людям скажу?! Завтра же вечером приедут. Близкий тебе свет – из Киева мотоцикл гонять. Да и деньги пропадут… Всю ночь сегодня будешь сидеть, пока сети не починишь. Чтоб завтра мне вечером поставил! А я уж их как-то уговорю переночевать. Придётся за поллитрой сбегать… Ох, горе мое! Ну, подожди! Я тебе этой поллитры не прощу! Это слёз моих пол-литра! Дорого тебе обойдётся эта поллитра, изувер!

Кныш только вздохнул.

– Ну давай, давай поехали уже. Ковыряешься, как неживой!

Это были последние слова, которые мы слыхали. Из-за камышей нам не было видно Кнышей, и потому мы ещё несколько минут напряжённо прислушивались, пока не убедились, что их уже нет.

– Так! Теперь всё ясно, – сказал наконец Кукурузо.

– А ты думал – шпион.

– А что? Может, и шпион по совместительству. Шкодник же. Суслик, а не человек. Долгоносик.

– Да, теперь понятно – и та торговля в парке, и те верзилы на мотоцикле, и всё остальное. Вот гадюка! Так он всю рыбу уничтожит.

– Что же будем делать? Завтра он снова поставит сети и если…

Кукурузо не договорил. Вдруг с плёса донеслась звонкая песня:

Пусть всегда будет солнце,

Пусть всегда будет небо.

Пусть всегда будет мама,

Пусть всегда буду я!

Голоса были мальчишечьи и девчоночьи – бодрые пионерские голоса. Казалось, что прямо по воде и болоту шагает сквозь камыши весёлый пионерский отряд. Мы удивлённо переглянулись. Что такое? Потом схватились и побежали на берег – туда, откуда виден был плёс. Но ничего не увидели – мешали камыши.

– А ну айда на дерево! – крикнул Кукурузо.

Мы быстро вскарабкались на старую иву, под которой стоял шалаш, – это было самое высокое дерево на острове. И тогда увидали: из стружки на плёс выплывали, будто лебеди, белые шлюпки. В шлюпках сидели пионеры в белых майках, в белых панамках, с красными галстуками. В первой шлюпке стоял во весь рост стройный высокий парень в белых брюках, без майки, но тоже с пионерским галстуком. Это был, наверное, вожатый. Под бронзовой кожей его выделялись могучие мускулы. Казалось, этот парень сошёл прямо с физкультурного плаката: «Готовься к сдаче на значок ГТО!»

Но вот песня кончилась, и вожатый громко сказал:

– Друзья, предлагаю на этом острове сделать остановку. Как вы считаете, товарищ штурман? – склонился он к маленькому скуластому хлопцу с нахмуренными бровями, который сидел на корме.

– Только так! – очень серьёзно ответил хлопец.

Все почему-то засмеялись.

– Тогда держите курс на остров, штурман! – в тон ему сказал вожатый.

– Только так! – повторил хлопец.

И снова все засмеялись. Но на хлопца это не произвело никакого впечатления. Он даже бровью своей нахмуренной не повёл.

Одна за другой шлюпки пристали к берегу. И остров вмиг превратился в пионерский лагерь: смех, крики, беготня. Кто-то играл в мяч, кто-то уже плескался в воде, кто-то ловил сачком бабочек.

Мы сидели на дереве, не зная, что нам делать – показываться или нет. Впрочем, долго колебаться нам не пришлось. Какая-то высокая голенастая девочка наткнулась на шалаш и воскликнула:

– О! Смотрите! Здесь кто-то живёт!

Все сбежались к ней. Подошёл и вожатый… Смуглый ловкий мальчишка с фотоаппаратом через плечо юркнул в шалаш и сразу же выскочил, держа в руках электрический фонарик, который я привёз Кукурузо из Киева.

– Фонарик, – пояснил он, – механический. С магнето. Даёт ток только тогда, когда нажимаешь на эту ручку.

И начал жикать, показывая. Кукурузо беспокойно заёрзал на ветке.

Голенастая девчонка тоже юркнула в шалаш и вытащила оттуда ружьё:

– Смотрите, настоящее, охотничье…

– Ой, осторожно: может, оно заряжено. Ещё выстрелит случайно! – взвизгнул кто-то из девочек.

Кукурузо не выдержал:

– А ну не троньте!

Все сразу подняли голову. Прятаться больше не было смысла. Мы слезли с дерева. И сразу нас обступили пионеры.

– Кто вы?

– Что вы тут делаете?

– Это ваш шалаш?

– И ружьё ваше?

– Вы охотники?

– Вы тут живёте?

Я растерянно посмотрел на Кукурузо. Он нахмурился и молчал.

– Да, они, наверно, просто рыбачат тут…

– Или из дому сбежали.

– Или в индейцев играют. Как «Маленькие дикари» Сетона-Томпсона. Помните?

– Или в Робинзонов… Правда ж?

Я совсем беспомощно взглянул на Кукурузо. Мой друг густо-густо покраснел. И вдруг сказал:

– Ни во что мы не играем… У нас ответственное задание. Мы браконьера ловим.

– Ну-у?!

– Вот это здорово!

– А кто же вам поручил?

– Почему это нам кто-то должен поручать? – пренебрежительно хмыкнул Кукурузо. – Мы его сами выследили и сами ловим.

Заметив, с каким серьёзным интересом смотрят на него пионеры, Кукурузо совсем осмелел:

– А ну положь ружьё. И фонарик отдай.

Фонарик и ружьё немедленно были положены на место.

– А всё-таки, как вы выследили браконьера? И как вы его будете ловить? – спросил смуглый хлопец с фотоаппаратом.

– И ружьё у вас тоже для этого? Чтоб ловить? – спросила голенастая девчонка.

Я решил, что надо перевести разговор на что-то другое.

– А у вас что – поход? – поспешно спросил я. – Или просто так – прогулка? И вы вообще откуда прибыли?

– Мы из Киева. Юные следопыты. У нас поход по местам партизанских боёв, – охотно объяснил хлопец с фотоаппаратом.

– Только так! – подтвердил штурман.

– Мы уже домой возвращаемся. Три недели в походе, – прибавила голенастая девчонка.

– Не преувеличивай. Валька! Не три недели, а девятнадцать дней. Сегодня двадцатый, – вмешалась в разговор остроносенькая девочка в очках.

– А вы не боитесь заблудиться в наших плавнях? Они ж знаете какие!

– Да у нас же и карта и компас. Чего же бояться!

– Послушай, Игорь! – обратился к хлопцу с фотоаппаратом вожатый. – Надо вот что выяснить. Если ребята в самом деле ловят браконьера, может, мы им тут помешаем. Нас много, мы шумные – ещё спугнём его. Вы не стесняйтесь, скажите – если так, мы можем переехать в другое место. Нам же всё равно.

Мы с Кукурузо переглянулись.

– Да чего там, оставайтесь, – сказал Кукурузо. – Он приедет только ночью, да и то не сегодня, а завтра. Так что до завтрашнего вечера вы нам не помешаете.

– Ну смотрите, – сказал вожатый и обратился к пионерам: – Раз так, вынимайте продукты, разжигайте костёр – будем завтрак готовить.

– Только так! – авторитетно подтвердил маленький скуластый штурман.

Пионеры сразу опять загалдели и побежали к шлюпкам.

– Ты, Игорь, займись костром, – сказал вожатый. – Ты у нас мастер.

– Пойдём, я покажу, где хворост, – по-хозяйски предложил Кукурузо.

И мы втроём пошли в глубь острова. Шли и, как всегда бывает в начале знакомства, смущённо молчали – не знали, о чём говорить.

И вдруг Игорь, не раскрывая рта (мы это хорошо видели), громко не то рявкнул, не то гавкнул. И сразу где-то в середине у него заиграла музыка. Настоящая музыка. Джаз. Такое, знаете: бз-вз, дудль-будль, бум-бем, бу-га-га… И потом что-то запело женским голосом по-ненашему… Мы стали и вытаращились на Игоря: что за чертовщина!

Он засмеялся и передвинул из-за спины вперёд то, что мы всё время считали фотоаппаратом.

– Приёмник. Портативный. На транзисторах… на полупроводниках. Это я только в футляре от фотоаппарата его собрал. Потому что другого корпуса не было. Да и удобно. Через плечо носить можно.

Вот оно что! Так это переносной маленький радиоприёмник. Как мы сразу не догадались! О том, что такие есть на свете, мы знали. Я в Киеве видел, да и у нас в сельмаге продавались когда-то, «Турист» называется.

– Хорошая штука, – опомнившись, снисходительно сказал Кукурузо. – Сколько дал?

– Что – дал?

– Ну заплатил сколько?

– Нисколько. Сам сделал.

– Что-что? – Кукурузо скривился и приставил ладонь к уху, будто недослышал.

Я хихикнул.

– Сам, говорю, сделал, – серьёзно повторил Игорь.

Я ещё раз хихикнул.

– Ага, – криво усмехнулся Кукурузо. – Ну да. Я же и спрашиваю: сколько дал? У нас в сельмаге «Турист» продавался. Тридцать пять рублей. Красивый, под перламутр. Ну, а этот сколько?

– Вот чудак, не верит… Ну, как хочешь…

Из кустов вышел вожатый:

– О чём это вы, ребята, спорите?

– Да ничего, просто так… – махнул было рукой Кукурузо, но потом, глянув снизу на вожатого, неожиданно ехидно спросил: – Дядя, а у вас все пионеры такие во… или только этот?

– А что такое?

– Да ничего… Просто он говорит, что этот приёмничек сам сделал… Может, вон та тощенькая девочка настоящий автомобиль сама сделала, а тот штурман – «только так» в космос летал?

– Насчёт космоса и автомобиля не скажу, а вот приёмник он действительно сам сделал. Это точно. Он у нас молодец! В радиокружке уже третий год. Академиком будет.

Вожатый говорил серьёзно, без всяких шуток. Не верить ему было невозможно. Кукурузо сразу скис, увял и сморщился, как футбольный мяч, из которого выпустили воздух. Насмешливые огоньки в глазах погасли, концы губ опустились. Я тоже был удивлён. Мне почему-то всегда казалось, что все эти умненькие образцово-показательные ученички, которые мастерят действующие модели кораблей и самолётов, выпиливают из фанеры лобзиком разные кружевные полочки и сотворяют прочие выставочные штуки, от которых ахают учителя и родители, – все эти «гении» обязательно должны быть хилые, длинноносые и в очках. И обязательно чудаковатые. Так я был уверен. А тут перед нами стоял нормальный курносый хлопец – мускулистый, загорелый, по всему видать, физкультурник. Как-то больше представлялся он на спортплощадке, среди шумной ватаги спортсменов, чем в тихой лаборатории, углублённый в перепутанные внутренности какого-нибудь радиоприёмника.

Мы молчали растерянные и сбитые с толку.

Вожатый внимательно посмотрел на нас и деланно сердито сказал:

– Что же вы, братцы, разболтались тут, а хворосту не несёте. Люди же голодные. А ну давайте быстрее!

Это сразу вывело нас из оцепенения. Мы бросились поспешно (даже слишком уж поспешно) собирать сухие ветки. И через минуту уже тащили на поляну большие охапки хвороста. Особенно старался Кукурузо. Он тащил такую огромную охапищу, что я боялся, как бы он себе пуп не надорвал.

Голенастая девочка Валька, увидев это, восторженно вскрикнула:

– Ого-го!

И я не знаю, отчего больше был такой красный Кукурузо: то ли от напряжения, то ли от этого «ого-го». Он вообще почему-то часто посматривал на ту Вальку. Нашёл на что смотреть!

Страшило какое-то! Тощее, пучеглазое, длинноногое! Тю! Хуже Гребенючки в сто раз!

Все стояли на поляне и смотрели, как ловко Игорь разжигал костёр. Ты смотри, городской, а умеет…

Вскоре посреди поляны уже лизал небо огненными языками большой костёр.

– Ну, а чья очередь сегодня кашеварить? – спросил вожатый.

– Сашкина! – воскликнула Валька.

– Сашкина, Сашкина! Правильно! – закричали отовсюду, и все посмотрели на штурмана.

– Твоя? – спросил вожатый.

– Только так! – сказал тот.

– Значит, нам сегодня везёт, – улыбнулся вожатый.

– Везёт! Везёт! Уху! Сашенька, обязательно уху!

– Ушицу! – слились в одно десятки голосов.

– Только так, – впервые за всё время улыбнувшись, закивал головой Сашко.

Теперь, когда все стояли вместе около костра, было особенно заметно, что Сашко очень маленького роста, ниже всех. Может быть, потому он и держался так серьёзно и нахмуренно, чтоб казаться солиднее. А ещё было видно, что все его любят и если и подтрунивают над этим его «только так», то совсем не обидно, а скорее ласково.

Сашко принялся готовить завтрак. Девочки, в том числе и Валька, помогали ему, чистили картошку и рыбу, которую достали из сетки, что была привязана к корме одной из шлюпок и опущена в воду. Остальные пионеры разбрелись по острову кто куда. Как-то так само собой вышло, что мы очутились рядом с Игорем. Игорь сидел на пеньке и строгал ножом палочку, – видно, что-то собрался мастерить. Мы с Кукурузо сидели возле пенька на корточках, уткнувшись подбородками в колени, и задумчиво ковырялись в земле. Потом Кукурузо кашлянул и, насупившись (чтоб скрыть смущение), сказал хрипло:

– Дай посмотреть… приёмник… Можно?

Игорь сразу отложил ножик и палочку:

– А чего же… Конечно. Пожалуйста.

Он открыл футляр:

– Вот настройка, это диапазоны, это громкость, – показал, где что крутить.

Кукурузо склонился над приёмником. Я тоже пригнул голову. Кукурузо оттолкнул меня локтем:

– Не сопи туда прямо. Запотеет и испортится.

Игорь улыбнулся:

– Да ничего. От этого не испортится.

Кукурузо долго крутил в руках приёмник, и мы молча, затаив дыхание слушали голоса далёких стран.

– Да-а… Ценная штука, – сказал наконец Кукурузо и добавил: – Ну, по физике у тебя, конечно, пятёрка?

– Пятёрка, – просто и без хвастовства ответил Игорь.

– А двойки ты хватал когда-нибудь? – с надеждой спросил Кукурузо. – Хотя бы по поведению, по пению, по рисованию, что ли? Или круглый отличник?

– Отличник, – словно извиняясь, сказал Игорь. – Все участники нашего похода – отличники. Такое было условие.

Кукурузо тихо вздохнул.

В это время из кустов выглянула Валька. Должно быть, девочки уже закончили свою работу. Я видел Вальку, а Игорь, который сидел к ней спиной, нет. Валька тихонько подкралась к нему, и я не успел даже открыть рот, как она одним движением столкнула его с пенька. Игорь ничего не подозревал и, конечно, вверх тормашками полетел в траву.

– Даме всегда надо уступать место, – сказала Валька, садясь на пенёк.

Игорь поднялся и только улыбнулся в ответ.

Мы с Кукурузо удивлённо переглянулись.

Хорошее дело! Толкового хлопца – физкультурника, который сам смастерил приёмничек, какое-то длинноногое страшило швыряет на землю, будто это не хлопец, а мешок с картошкой. И он только улыбается…

Попробовала бы мне сделать такое даже Гребенючка, я б ей так дал, так дал, что она десять раз перевернулась бы!

Постойте, а что это с Кукурузо?

– А ну дай мне! – нахально говорит Валька и протягивает руку к приёмнику.

И Кукурузо, телёнок, преспокойно отдаёт приёмник. Вот дурень. Что это – её приёмник, что ли? Чего это она распоряжается.

Впрочем, все эти бодрые возгласы звучат, конечно, только в моей душе. Я молчу. Это же не мой приёмник и не у меня его отбирают.

Валька начала настраивать приёмник, по-птичьи склонив голову к плечу и глядя в небо. Поймала какую-то тягучую мелодию и вдруг воскликнула:

– О! О!

Мы удивлённо посмотрели на неё – чего это она вопит?

Мечтательно глядя на плёс и слушая музыку, она тихо сказала:

– «Лебединое озеро»… Адажио…

Я скривился. Вот задавака! Говорит такое, что ничего понять нельзя.

А Кукурузо напустил на себя серьёзность и, нахмурив брови, говорит:

– Нет, – говорит, – это озеро, скорее, не лебединое, а утиное. Лебеди у нас не водятся. Зато уток – тьма-тьмущая!

Валька вдруг как захохочет:

– Ой, держите меня! Ой, не могу! Вот чудак! Я же не про это озеро, а про музыку «Лебединое озеро». Балет композитора Чайковского. Как раз сейчас вот это передают.

Кукурузо – будто кто лицо кипятком ошпарил. Вся кровь, какая только была у него в организме, бросилась ему в лицо.

– Можно подумать, что я не знаю, – сердито буркнул он. – Прекрасно знаю этот знаменитый балет. А про наше озеро я просто так сказал. Для интереса… Для смеха.

Я отвернулся. Не могу я смотреть в глаза человеку, который нагло врёт. Ничего он, Кукурузо, не знал никакого «Лебединого озера». Потому что слух у него был препоганый. Петь он мог только со мной. Подтягивать. А у самого у него все песни получались на один мотив. Мне было досадно на Вальку, что она заставила моего друга так бессовестно врать. И вообще, чего она прилезла к нам?…

И вдруг, словно подслушав мои мысли, Валька резким движением выключила приёмник и сказала:

– Вы на меня сердитесь, ребята, да? За то что я пришла к вам и пристаю, да? Так я пойду… Вы не сердитесь. Просто мне хотелось познакомиться с вами…

И так она это просто сказала, что мне стало неудобно. И ни я, ни Кукурузо не нашлись что ответить.

Валька встала, сунула Кукурузо в руки приёмник и побежала к костру.

– Чудачка какая-то… правда? – пожав плечами, смущённо сказал Кукурузо.

– Она хороший хлопец, – неожиданно покраснев, сказал Игорь. – У нас с ней все дружат… А чего ты не включаешь приёмник? Ты включай, не стесняйся. Я недавно поменял батарейку.

Я внимательно посмотрел на него и понял, что он умышленно меняет тему разговора, что больше о Вальке говорить не стоит. Я его хорошо понимал. Мне тоже было бы неприятно, если бы кто-нибудь говорил о Гребенючке…

Я не знаю, сколько мы ещё просидели на берегу возле пенька, но вот послышался голос вожатого:

– Игорь, ребята, идите скорее! Уха готова!

– Пошли! – сказал Игорь.

Я как выпил тогда с утра стакан молока, так после этого маковой росинки во рту не имел. Был голодный, как арестант, и предложение Игоря мне, конечно, очень понравилось. Думаю, что и Кукурузо хотел есть не меньше.

Но неожиданно он сказал Игорю:

– Ты иди, а мы тут посидим. Мы как раз перед вашим приездом хорошенько позавтракали.

Я заморгал глазами и разинул рот, но, конечно, промолчал.

– Да не выдумывайте, ребята, пойдёмте! Такой ухи вы сроду не ели, ручаюсь! – уговаривал Игорь.

Кукурузо упрямо отказывался. Я, глотая голодные слюни, поддерживал его.

Наконец Игорь махнул рукой.

– Да ну вас! Подождите, я сейчас вожатого на вас напущу! – и побежал к костру.

Однако через минуту вместо вожатого прибежала длинноногая Валька. И сразу набросилась на нас:

– Это ещё что такое?! А ну марш есть уху! Если бы вы меня пригласили, что, я разве отказалась бы?! Я бы отказалась разве, если бы вы меня пригласили?! А ну быстрее!

И, к моей величайшей радости, Кукурузо, который так упрямо отказывался перед Игорем, тут вдруг моментально уступил и покорно поплёлся за девчонкой. И снова мне почему-то вспомнилась Гребенючка…

Я не знаю: то ли я был просто очень голоден, то ли в самом деле уха была какая-то особенно вкусная, но мне показалось, что я действительно сроду не ел ничего подобного. А я же разбирался в ухе. У нас, в нашем «рыбачьем» селе, умели её варить, и сам я варил не раз. Но эта просто дух забивала – такая вкусная. Все причмокивали от удовольствия и хвалили Сашка-штурмана. А он сидел возле котла с половником в руках и, как всегда нахмуренный, внимательно следил, кому дать добавки.

Теперь мне было понятно, почему все так обрадовались, что сегодня Сашкина очередь готовить завтрак. Он был у них признанным кашеваром.

Вскоре все наелись и разлеглись на траве вокруг костра – отдохнуть. Кто-то первый тихо затянул песню, кто-то поддержал, и песня выросла, окрепла и взлетела над плёсом – даже пригнулись камыши…

Реве-е та сто-огне Днi-iпр широкий.

Сердитий вi-iтер за-авива-а…

Как хорошо было вот так лежать на траве, смотреть в голубую бездну неба и хором петь песню. Казалось, вся земля, весь мир слышит её.

Вожатый тихонько встал, пошёл к лодкам и вернулся с аккордеоном. Песня зазвучала ещё сильнее, ещё слаженней…

Когда кончили «Реве та стогне…», вожатый сказал:

– А теперь нашу, пионерскую: «Взвейтесь кострами». Затягивай, Сашко.

– Только так, – откликнулся Сашко, прокашлялся, подождал, пока аккордеон проиграет вступление.

Я никогда бы не подумал, что у него такой чистый, звонкий и высокий голос. «Вот тебе и чудаковатый штурман Сашко – «только так»! Мало того, что знаменитый кашевар, ещё и певец такой!»

Взвейтесь кострами,

Синие ночи.

Мы пионеры -

Дети рабочих…

Близится эра

Светлых годов.

Клич пионера:

«Всегда будь готов!» -

рвалась в небо песня.

Пели мы часа полтора, а то и больше. Какие только песни мы не пели – и украинские народные, и революционные, и старые комсомольские, и современные, и песни из кинофильмов.

Потом Игорь сказал:

– А теперь, может, пусть Валька станцует…

«Сейчас начнёт кривляться, отнекиваться, а её будут уговаривать», – подумал я. Но она сказала без всякого:

– Пожалуйста. Могу станцевать.

Тут я заметил, что Кукурузо почему-то покраснел и беспокойно заёрзал на месте. Кстати, я ещё и раньше, когда пели, заметил, что мой друг всё время смотрел на Вальку, а когда она случайно встречалась с ним глазами, он сразу отводил взгляд.

– Украинский танец козачок! – объявил вожатый и заиграл на аккордеоне.

Валька начала танцевать. Над моим ухом часто-часто, словно запыхавшись, точно это он сам танцует, дышал Кукурузо. А когда Валька кончила танец и все захлопали, он не стал хлопать, а почему-то нахмурился и отвернулся.

Потом девочка в очках читала стихи Маяковского. Хорошо читала, только очень кричала – наверное, даже в селе было слышно.

В общем, получился неожиданный концерт художественной самодеятельности. А потом стали купаться. Игорь плавал кролем, Сашко-штурман – брассом, да и Валька ничего плавала (правда, по-девчачьему – задрав голову и отфыркиваясь, как кошка). Но прыгать в воду с вербы никто не умел. И вот тут-то мой друг Кукурузо показал, что такое васюковские хлопцы. Вскарабкался на самую верхушку, раскачался, как обезьяна, на ветке и ка-ак прыгнет – почти минуту летел и почти на середину плёса залетел. Все только ахнули. А вожатый сказал:

– Молодец! Из тебя может выйти хороший спортсмен. Тебе надо в секцию по прыжкам в воду. Молодец!

Меня разобрало, и я хотел доказать, что я тоже геройский парень. Я поплевал на руки и полез на вербу. Но меня постигла неудача. Ужасная неудача. Я зацепился за сучок и разодрал трусы – да как разодрал! – сверху по бедру до самого низа (даже резинка лопнула). Чуть не плача от стыда и горя, я бесславно спустился вниз. Однако никто не стал смеяться надо мной. Наоборот, все меня успокаивали:

– Ничего, бывает. С каждым может случиться!

Девочки наперебой предлагали зашить трусы. Я категорически отказался. Вы себе представляете – вы сидите без трусов, а девочки их в это время зашивают! Лучше утопиться! Я взял иголку и нитку и полез в шалаш. Там, в полутьме, я долго и неумело орудовал иглой, накалывая себе пальцы и глотая слёзы. Неожиданно взгляд мой упал на книжку, что лежала в углу шалаша, прикрытая листьями. Я заинтересовался, потянул её. То была – грамматика. Я сперва удивился, но потом вспомнил, что Кукурузо же взял её, чтоб отвести глаза деду.

В грамматику была заложена тетрадь. Я раскрыл тетрадь. (Да простит мой дружище моё любопытство!) На первой странице начинался «Дневник Робинзона Кукурузо». Что в нём, вы уже знаете: «приключения» и «неприятности» первого дня. «А что дальше?» – поинтересовался я. Перевернул страницу и… вытаращил глаза. Дальше шли упражнения. Почти полтетради было исписано упражнениями по грамматике – и на глагол, и на существительное, и на прилагательное, и даже на суффиксы (на тех дьявольских «детей за сажей», которые так подвели нас когда-то).