Текст книги "Пятерка с хвостиком и другие веселые повести"

Автор книги: Всеволод Нестайко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Дениска Черногуз

Дениска Черногуз мальчик холёный, воспитанный. Всегда в чистенькой красивой рубашке, в отутюженном костюмчике. И причёска всегда аккуратненькая бабушка дважды в месяц водит его в парикмахерскую. Драться он не любил, никогда не дрался, со всеми всегда был вежливый, приветливый – и с мальчиками, и с девочками. Никогда не носился воинственно по двору с игрушечным автоматом, отчаянно вопя:

«Тра-та-та-та-та!» И не кричал страшным голосом: «Падай! Ты убитый!» Хороший был, спокойный мальчик.

И потому все в четвёртом «А» очень удивились, когда узнали, что Дениска всерьёз собирается стать десантником. Кадровым военным.

Ведь ещё совсем недавно в первом классе он высказывал совершенно другие желания. В первом классе он хотел быть директором школы. Как Вадим Григорьевич. Хотя нельзя сказать, что это такая уж мирная профессия.

Во втором он хотел стать учёным-лингвистом. Как его отец Вячеслав Иванович. Даже английский язык начал изучать дополнительно. Сверх школьной программы. С учителем-репетитором.

И вдруг…

Об этом в четвёртом «А», кстати, никто не знал.

Вдруг вернулся из армии Денискин сосед, живущий с ним на одной площадке, Валера Соколенко.

Дениска давно, ещё до армии, дружил с ним. Когда Дениска пошёл в первый класс, Валера заканчивал десятый. У Дениски был первый звонок, у Валеры последний.

Валера часто катал его на велосипеде. Сажал на раму, и они ехали на склоны, потом по Петровской аллее мимо Аскольдовой могилы к памятнику Неизвестному солдату. Дениска очень любил эти поездки. Валера привязал к раме специальную подушечку, чтобы Дениске было мягко и удобно. Он держался руками за руль и делал вид, что это он ведёт велосипед.

И в письмах, которые писал Валера из армии родителям, он всегда передавал Дениске приветы.

Однажды он приезжал в отпуск на несколько дней. Это была награда за отличную службу. В лихом берете, в специальной рубашке с отложным воротом, из-под которого виднелась тельняшка с голубыми, более светлыми, чем у моряков, полосками, Валера выглядел так браво, по-молодецки, что Дениска глаз от него не мог отвести.

И когда в один из дней Валера на часок взял его с собой в город, Дениска был счастлив. Валера служил в десантных войсках. Ничего более героического Дениска даже представить себе не мог. То, что рассказывал Валера о службе, казалось захватывающим кинофильмом. Прыжки с парашютом, преодоление водных рубежей, марш-броски на десятки километров, бои с преобладающими силами противника…

– Десантник должен уметь всё, – говорил Валера. – Это воин-универсал. Парашютист, альпинист, моряк, танкист, сапёр… Нет такого военного да и мирного дела, которое бы не умел делать десантник. Если надо – будет командовать торпедным катером, если надо – поведёт самолёт. Один десантник должен уметь обезоружить и обезвредить несколько врагов. И вместе с тем десантник – добрый человек. Всегда поможет, всегда поддержит, никогда не оставит человека в беде.

Дениска слушал и смотрел на Валеру влюблёнными глазами. Но времени было очень мало. Валера тогда смог уделить Дениске только один час.

И вот наконец Валера отслужил и возвратился домой. Жизнь Денискина сразу же изменилась. С первого же дня. В семь часов утра Валера звонил в Денискину квартиру:

– Солдат Дениска! Подъём! На зарядку выходи!

И Дениска с Валерой бежали во двор делать зарядку, а потом – водные процедуры: мылись до пояса холодной водой. Денискин отец в это время всегда ещё спал, потому как по ночам писал докторскую диссертацию.

Затем Дениска завтракал и бежал в школу, а Валера – на работу (он работал шофёром и заодно учился в политехническом).

Однажды в воскресенье они поехали кататься на велосипедах. У Дениски уже был свой «Орлёнок», и он ездил на нём как сумасшедший (так говорила мама).

Провожая Дениску с Валерой, мама повторяла с беспокойством:

– Вы же смотрите осторожно! Такое движение! Дениска! Валера! Валера сделал успокаивающий жест:

– Тётя Галя! Держите себя в руках. Во вверенном мне подразделении всё будет в порядке!

И они поехали. Валера – впереди, Дениска – за ним.

Как и когда-то, они поехали туда, на склоны Днепра, где Петровская аллея.

Было утро, и на аллее ещё безлюдно.

Октябрь на днепровских склонах особенно красив: в какие только оттенки цветов – от багряного до лимонно-жёлтого – не раскрашивает он деревья! А опавшие листья как пахнут!

Они ехали молча, очарованные красотой осени. Неожиданно впереди в кустах возникло какое-то подозрительное движение. Валера затормозил, Дениска тоже.

Трое помятых, с похмелья парней окружили худенького юношу и говорили что-то угрожающее. Юноша пытался вырваться, но они его не пускали.

Валера слез с велосипеда, положил его на землю. Обернулся к Дениске:

– Ты близко не подходи! Слышишь?!

А сам быстро пошёл к кустам. Ещё издали крикнул:

– Эй! В чём дело?

Один из парней, чубатый, заросший щетиной, окрысился на него:

– А ну хиляй отсюда! Ну!

– Что такое? – продолжая приближаться, спросил Валера у юноши.

– Да вот… деньги требуют, – тихо пробормотал юноша. Чубатый, наклонив голову, набычил шею и грозно двинулся навстречу Валере:

– Ну ты! По земле размажу!

– Врежь ему! Чего смотришь! – отозвались сзади те двое.

Чубатый размахнулся – и…

Всё случилось так молниеносно, что Дениска даже не уследил, как именно действовал Валера. Видел только, что Валера перехватил руку чубатого, присел, крутнулся, швырнул его через себя, и чубатый, вскрикнув от боли, полетел в кусты. А Валера уже бросился на тех двоих. И уже второй, сбитый с ног ловким приёмом, покатился по склону. Третий не стал дожидаться своей очереди, сам бросился в кусты и исчез.

Площадная брань и треск в кустах стали быстро удаляться. Юноша сперва ошалело смотрел, потом пробормотал:

– Спасибо! Спасибо! Благодарю! – и бросился бежать в противоположную от кустов сторону.

Уже на бегу обернулся и ещё раз крикнул:

– Благодарю! – и исчез под Чёртовым мостом на шоссе.

Валера поднял с земли велосипед, смущённо взглянул на Дениску:

– Не говори только дома никому, ладно? Женщины таких вещей не понимают. Особенно мамы. Не будем их волновать. Ни твою, ни мою.

Дениска аж захлёбывался от восторга.

Ох, Валера!

Ну Валера!

Вот это Валера!

Так кем, скажите, после этого можно мечтать сделаться?

Лингвистом?

Не смешите меня!

Однако в четвёртом «А» про Валеру Соколенко никто ещё ничего не знал.

Дениска был не из трепачей, не любил распространяться о своих делах.

Потому-то все и удивились, когда узнали, что Дениска хочет стать кадровым военным, десантником.

А узнали, кстати, тоже совсем случайно.

К Галочке Семёновой, которая сидит за одной партой с Дениской, приехали из Ташкента гости. Семья Рахимовых; папа, мама и двое сыновей – Хамид (во втором классе) и Батыр (в четвёртом).

Правду говоря, приехали они не к Галочке, а к её родителям. Родители с семьёй Рахимовых дружили давно, ещё начиная с дедушек. Дедушки Рахимов и Семёнов вместе воевали, вместе лежали в госпитале и День Победы встретили вместе в Берлине, И дети их дружили, Когда Ташкент пострадал от землетрясения, Семёновы, и старший, и младший (тогда ещё студент), ездили восстанавливать столицу Узбекистана. И вот теперь Рахимовы приехали в Киев. Правда, не в полном составе. Дома ещё осталось трое детей. Всего их у Рахимовых было пятеро.

Приехали они не только в гости, а ещё и на консультацию к академику Амосову – у мамы Рахимовой было больное сердце.

Поскольку родители занимались такими важными делами, Хамид и Батыр, оба в одинаковых тюбетейках, чернявые и неразговорчивые, поступили под Галочкину опеку. И она взяла их с собой на продлёнку. Тем более что продлёнка три часа проходила в Ботаническом саду, или, как они его называли, в Ботанике.

Поскольку Хамид и Батыр были, как уже сказано, неразговорчивые, общаться с ними было трудновато. Поэтому где-то через полчасика четвёртый «А» оставил их в покое. И занялся своими обычными делами – игрой в мяч, в классы, скаканием через резинку и тому подобное. И Галочка, на минутку оставив Хамида и Батыра, чтобы сделать «два Буратино» через резинку, неожиданно увлеклась и только через минут двадцать обнаружила, что уже давно не видит братьев.

– Ой! – вскрикнула она. – А где же мои узбекские друзья? Четвёртый «А» растерянно переглянулся. Никто не видел, куда они делись. Бросились туда-сюда по аллеям, по кустам. Узбекских друзей не было нигде. Не было, кстати, и Дениски.

– Ой! Где же они?! – схватилась обеими руками за щёки Галочка.

– Представляете? Представляете? Ужас! – и себе приложила руку к щеке Люська Заречняк.

– Спокойно! – сказал Боцман Вася. – Сейчас организуем поиск. Только Марье Демьяновне – ни звука.

Учитель группы продлённого дня, то есть продлёнки, Марья Демьяновна была очень симпатичная, но чересчур пугливая. Всякие ЧП, даже небольшого, местного, масштаба, вызывали у неё такой перепуг, что приходилось успокаивать её всем классом.

– По-моему, я слышал там, в кустах, «ань-ань», – неуверенно сказал Гришка Гонобобель.

– Так чего же ты молчал?! Вот ефчё! Айда! – махнул рукой Боцман Вася.

И весь четвёртый «А» в полном составе бросился в кусты.

– Мальчишки! Девчонки! Осторожнее бегайте! Не упадите! – крикнула им вслед со скамейки под клёном Марья Демьяновна, на миг оторвавшись от книжки.

…Володька Лобода учился тоже в четвёртом классе, только в другой школе.

Я точно не знаю, кто изобрёл водородную бомбу. А вот водяную бомбу, наверное, изобрёл всё-таки Володька. Это очень простая штука. Берётся соска, обыкновеннейшая резиновая соска для младенцев, надевающаяся на бутылочку с молоком. В данном конкретном случае эта самая соска надевается не на бутылочку, а на водопроводный кран. Потом кран потихоньку откручивается, под напором воды соска растягивается и превращается в вот такенную колбасяку.

Когда вы чувствуете, что она вот-вот лопнет, вы немедленно закручиваете кран, перевязываете соску ниткой и осторожно снимаете. Бомба готова. Если теперь вы бросите её, то от наименьшего соприкосновения с головой врага она разрывается, и вашего неприятеля заливает с головы до ног. Эффект потрясающий! Враг обалдевает и по крайней мере на полчаса выбывает из строя (пока не высушится или не переоденется).

Володька Лобода абсолютно неповторимый и невозможный человек. Он не признаёт никаких игр, кроме войны.

У Володьки широкое, скуластое лицо и приплюснутый, без переносицы нос-как у боксёра или американского гангстера. Узкие Володькины глаза пылают сумасшедшим огнём, когда он носится по Ботанике и картаво орёт «Уггя!», что, конечно же, означает «Ура!». Если надо изобразить выстрел, Володька не кричит обычное «пиф», «паф» или «пу». Наставляя пистолетом указательный палец, он противным голосом дико гундосит: «Ань-ань!» И эти неимоверные звуки сеют во вражеских рядах страшную панику.

В общем, Володька Лобода – типичный поджигатель войны.

Причём войны, которые он поджигает, ни в коем случае нельзя назвать справедливыми, благородными или освободительными. Совсем наоборот. В историю человечества наряду с войнами Александра Македонского, Батыя и Чингисхана войны Володьки Лободы войдут как несправедливые, захватнические и опустошительные.

Он нападал на мирных «продлёнщиков» из других школ, забрасывал их водяными бомбами, конфисковывал мячи, скакалки и прочее игрушечное имущество. И отдавал только через час, после вмешательства руководителей продлёнки. Действовал он наскоками, неожиданно и внезапно, без официального объявления войны. И после короткой боевой операции, не дав противнику опомниться и собраться с силами, отступал со своим войском в глубокий, поросший деревьями и кустами овраг.

Именно в этот овраг и сыпанул сейчас наш четвёртый «А».

На дне оврага была небольшая полянка – пересохшее русло бывшего ручья.

И вот тут…

Под тремя деревьями, как в ковбойском фильме, стояли прижатые спинами к стволам Хамид, Батыр и Дениска. Их держали за руки по двое, а Дениску аж трое воинов Лободы. А сам Володька, мокрый с головы до ног, ходил от одного к другому и расстреливал их из автомата-водомёта системы «Соска», гундося при этом:

– Ань-ань! Ань-ань!… Ань-ань!…

Не желая отнюдь приуменьшить мужское достоинство мальчишеской половины нашего четвёртого «А», я всё-таки должен признаться, что решающую роль в этой конкретной военной операции сыграли именно девочки.

– Ах вы, разбойники!

– Ах вы, хулиганы!

– Ах вы, бандиты!

– Что же это вы делаете?!

– Да как вы смеете?!

– Как вам не стыдно?!

– Пустите сейчас же!

И всё это на такой высокой визгливой ноте, на которой умеют кричать только очень возмущённые девочки.

Я думаю, не только озорники Володьки Лободы, но и настоящее войсковое соединение не выдержало бы, растерялось.

Галочка Семёнова бесстрашно подскочила к Володьке Лободе, вырвала у него из рук автомат-водомёт, швырнула его в кусты и закричала:

– Ах вы, бессовестные! Что же это вы делаете?! Это же наши узбекские друзья! Выходит, они прилетели за пять тысяч километров, чтобы вы вот так обливали их водой? Да мы вас! Да мы вам!

Фельдмаршал Лобода ошарашенно смотрел на неё.

Воины его сразу же отпустили пленников и тоже растерянно хлопали глазами.

Наконец Володька немного пришёл в себя:

– Да ну вас! Раскричались… Уж и поиграть нельзя. Поиграешь с вами в какую-нибудь человеческую игру… Ну, кадры! Айда, хлопцы! Ань-ань!

Впрочем, это «ань-ань» вышло у него хиленькое, дохловатое. И под это дохловатое «ань-ань» войско Лободы скрылось в кустах.

Впервые в истории Лободиных войн победа над ним была одержана без единого выстрела.

Старший из узбекских друзей, мокрый как хлющ Батыр подошёл к такому же мокрому как хлющ Дениске, снял свою тюбетейку и надел Дениске на голову.

– О!… Дениска – настоящий батыр! Не Батыр – батыр, не Хамид – батыр, а Дениска – батыр!

Дениска смущённо пожал плечами, а все удивлённо переглянулись. Вот что выяснилось.

Батыр и Хамид забрели в кусты. Там на них напало Лободиное войско и захватило в плен. Дениска случайно стал свидетелем этого. Он побежал за ними в овраг. И там, когда Володька Лобода поднял над головой «водную бомбу», чтобы кинуть её на Батыра и Хамида, Дениска осуществил десантную операцию. Сзади набросился на Володьку, ударил по «бомбе». «Бомба» разорвалась у Володьки над головой. Но… силы были неравные.

Что было потом – вы знаете.

Вот тогда-то впервые и узнали все о Денискиной мечте стать десантником.

И хотя «десант» победы не принёс, все решили, что поступок Дениски заслуживает самой высокой оценки. И что мир надо защищать.

И что кадровые военные очень для этого нужны. А десантники, может быть, особенно.

* * *

Через два дня на Денискиной парте лежал листок из тетради в линейку, на котором была выведена жирная красивая пятёрка с хвостиком.

Последняя пятёрка с хвостиком

Нет-нет. Речь не о Денискиной, Денискина была не последней, Впрочем, о той последней расскажем чуточку погодя. А теперь самое время познакомиться с Иринархом Ивановичем. Если вы его никогда не видели, вы себе даже представить не можете, что это за человек. Когда он, слегка прихрамывая, заходил в школу, первое впечатление, что это какой-нибудь профессор. Фетровая шляпа с шелковым бантом. Синий костюм-тройка. Ослепительно белая рубашка, галстук. В руках чемоданчик-дипломат. Если к этому добавить благородные черты немолодого лица, солидную, слегка полноватую, но стройную фигуру, то выйдет портрет члена-корреспондента Академии наук или же художественного руководителя столичного театра.

Да ещё имя, которое встречается, наверное, один раз на несколько миллионов (если не больше) – Иринарх. Иринарх Иванович.

Но он не профессор, не член-корреспондент и не художественный руководитель столичного театра. Иринарх Иванович – учитель труда.

В мастерской он снимает шляпу, переодевается в синюю спецовку, вынимает из дипломата инструменты и начинает урок.

Конечно, есть школы, в которых на уроках труда собирают полупроводниковые схемы, работают с компьютерами, но в нашей школе покамест этого нет. Зато такого учителя труда, я думаю, нет ни в одной школе Советского Союза. Есть, может быть, даже лучшие, но такого нет.

Только не думайте, пожалуйста, что он какой-нибудь чудак, оригинал, как говорится, «с приветом».

Никакого чудачества в нём нет. Разве, может, то, что он носит инструменты в дипломате, вместо того чтобы спокойно оставлять их в шкафу мастерской. Но…

– Носит же музыкант свою скрипку или виолончель с собой, – улыбается Иринарх Иванович. – И ничего. А ведь для настоящего рабочего человека инструмент всё равно что для музыканта скрипка. Ну конечно, дорогие товарищечки, сыны и дочки, токарный станок не понесёшь. А вот ножовку, шерхебель, плоскогубцы, молоток, стамеску, рубанок – запросто. Как-то привыкаешь к своему инструменту. И чужой молоток уже не такой удобный для рук, и чужой рубанок не так стружку снимает…

Нет, ничего в Иринархе Ивановиче нету чудаческого.

Но человек он необыкновенный.

Его уроки труда не только уроки труда, но и уроки истории нашего государства.

На своих уроках Иринарх Иванович всё время рассказывает, А рассказать ему есть что.

Иринарху Ивановичу далеко за шестьдесят, а может быть, даже и за семьдесят, но он ещё крепкий как дуб. Начал он свой трудовой путь в двенадцать лет. И кем только в своей жизни не был: и слесарем, и столяром, и трактористом, и бетонщиком, и каменщиком, и штукатуром, и электриком, и монтажником – все, наверное, профессии рабочие освоил.

– Как десантник, – сказал Дениска.

И куда только не бросала Иринарха Ивановича судьба! Он строил Днепрогэс и Комсомольск-на-Амуре, Магнитогорск и Волго-Балт…

Во время войны он тоже и воевал, и строил. Он был в войну сапёром, строил блиндажи, мосты, наводил переправы. А после войны отстраивал тот же Днепрогэс, разрушенный фашистами, поднимал целину, строил посёлки для первоцелинников. Неспокойный был у него характер. Любил Иринарх Иванович новые впечатления. Любил быть, как он говорил, на передовом рубеже эпохи.

– И работу люблю «оперативную», как я её называю, – говорил он. – Чтобы сделал – и сразу видишь, что ты сделал. И что нужно это людям.

Потом он возводил в Киеве новые районы – Русановку, Березняки, Оболонь.

На Оболони с ним случилось несчастье: упала бетонная плита и раздробила ему ногу. И хоть возраст у него и так был пенсионный, а тут ещё и инвалидность, не захотел Иринарх Иванович сидеть дома. Пошёл в школу учителем труда.

– И ничуть не жалею, что жизнь подкинула мне на закуску такую петрушку, как я это называю, – улыбался Иринарх Иванович. – Десять лет уже вожусь с вашим братом калистратом и не скучаю, дорогие мои товарищечки, сыны и дочки. Нравится.

Надо сказать, что и четвёртому «А» (как и всей, правда, школе) очень нравились уроки Иринарха Ивановича. Даже Гришка Гонобобель на уроках труда молчал и только свистел носом, выпиливая какой-нибудь крючок и слушая в то же время рассказы Иринарха Ивановича.

Этот год для их школы знаменательный. Вот-вот должен был открыться школьный пионерлагерь труда и отдыха. В лесу за тридцать километров от Киева по дороге на Обухов.

Помогали строить лагерь шефы школы – экскаваторный завод, на котором работал Николай Иванович Ярёменко, папа Ивасика и Тины.

Да и не только он работал на этом заводе. В школе училось много детей, чьи родители работали на экскаваторном заводе. В их микрорайоне было несколько домов экскаваторного.

И вот, благодаря энергии Вадима Григорьевича (которая, как вы помните, была равна энергии атомной электростанции) и активной поддержке родителей, удалось построить школьный пионерлагерь труда и отдыха.

Вадиму Григорьевичу очень хотелось торжественное открытие лагеря приурочить к концу учебного года и первую смену «запустить» сразу после экзаменов.

Но, как это нередко случается, строители немного не справились, не уложились в сроки. Поэтому было решено устроить родительский воскресник по доведению школьного пионерлагеря до кондиции, как выразился Вадим Григорьевич.

Это стало известно в последний день занятий, перед последним звонком.

– Слушайте! – сказала вдруг Шурочка. – А давайте и мы попросимся! Старшеклассники не могут – у них экзамены. А мы же в пятый перешли, и экзаменов у нас нет.

– Ой! Правильно! Давайте! – подхватили все. – Это же так интересно!

– А фто? Можно! – сказал Боцман Вася.

– Категорически! – кивнул Ромка Лещенко. Даже Гришка Гонобобель, который все благородные идеи сначала под любыми предлогами старался завалить, эту поддержал сразу:

– Годится! Свежий воздух… лес… В казаков-разбойников поиграем. Рио-де-Жанейро!

– Мы не играть едем, а помогать довести лагерь до кондиции, – строго сказала Шурочка.

– Я пошутил. Хи-хи! – хихикнул Гонобобель. Глафире Павловне идея тоже понравилась, но она решила всё-таки для верности посоветоваться с Вадимом Григорьевичем.

Вадим Григорьевич идею четвёртого «А» горячо поддержал:

– Прекрасно! Молодцы! И четвёртый «Б» сагитируем! Третьи, конечно, ещё рановато, а четвёртые, то есть они уже даже пятые, как раз. Всё! Решено! Заказываю автобусы с сопровождением,

И вот в воскресенье утром пять автобусов, два детских (каждому классу по отдельному) и три взрослых, выехали на Обуховское шоссе.

Автобусы ехали, хоть было солнечное утро, с зажжёнными фарами. Возглавляли и замыкали автоколонну жёлтые с синей полосой милицейские машины. Такой теперь порядок: если везут большую группу детей, автобусы зажигают фары, а впереди и сзади колонну сопровождают машины Госавтоинспекции.

Уже одно это настроило оба четвёртых (а точнее, уже пятых, но мы будем называть их по привычке четвёртыми) на праздничный лад.

– Как испанских королей везут, – улыбнулся Валя Тараненко. – Или премьер-министров.

– А ты думал! – гордо сказала Шурочка. – Дети у нас в стране важнее королей. Не говоря о премьер-министрах.

Так всегда говорила пионервожатая Оксана. В их автобусе ехал Иринарх Иванович. Он уже знал, что идея зародилась в четвёртом «А», и очень за это их четвёртый «А» уважал.

– Молодцы! Хвалю! Именно за инициативу – этот детонатор взрыва трудовой активности масс, как я его называю. Чаще проявляйте инициативу, дорогие товарищечки, сыны и дочки, как можно чаще. И жизнь ваша будет интересной, ценной и неповторимой.

Автобусы свернули с шоссе в лес и на ухабистой лесной дороге закачались, как на волнах. По окнам хлестали ветки деревьев.

А вот и лагерь.

Белые корпуса с грязными, заляпанными извёсткой стёклами. Всюду кучи разного строительного мусора – и на аллеях, и на дорожках.

До кондиции ещё было далековато.

Хоть и предупреждали маленьких детей не брать, поскольку это не развлекательная поездка для отдыха, а трудовой воскресник, кое-кто всё-таки не удержался. Приходьки взяли Наталочкину пятилетнюю сестричку Лесю («Она у нас тихая и смирная, как овечка, да и оставить не с кем, хоть плачь»). И Миркотаны Любиного шестилетнего брата Андрюху прихватили («Вы же его знаете, он и в работе сноровистый, больше, чем некоторые ваши четвертаки, сделает»).

Что касается Андрюхи, то в классе его таки прекрасно знали. Хлопец он был интересный, самостоятельный, что называется, с выдумкой. И для своих шести лет весьма сообразительный. Когда ему не было ещё пяти, он пришёл записываться в школу. И, что интересно, уже тогда знал буквы, счёт, умел читать по слогам, считать до двадцати и даже немного писал. Когда ему сказали: «Подожди годик-второй и тогда приходи», он сердито нахмурил брови: «Некогда мне ждать. Мне надо поскорее. Я же буду первым космонавтом детского возраста. Им такие нужны. Чтобы летать на далёкие планеты».

Оказывается, старшая сестричка Оксана когда-то рассказывала при нём Любе фантастическую книжку, в которой на ракете, кроме взрослых, летели и дети, так как только они уже под старость могли долететь до желанной планеты.

И Андрюха решил готовиться в космонавты. Причём проявил немалую настойчивость.

Как вы уже знаете, Миркотаны любили семейный туризм и каждую субботу-воскресенье отправлялись в поход. Так в этих вот походах малый Андрюха не отставал от старших, а Люду и Оксану иногда и мог перещеголять, особенно в собирании грибов, земляники, разных интересных сучков, из которых папа Миркотан вырезал диковинных животных.

Чтобы казаться старше, Андрюха то и дело хмурил брови и надувал губы, отчего лицо его приобретало комично-серьёзное выражение. На все попытки взрослых да и старших детей посмеяться, подтрунить над ним Андрюха никакого внимания не обращал. Ирония в отношениях с ним как-то сама собой постепенно исчезала, и все начинали относиться к нему серьёзно.

Поскольку директору Вадиму Григорьевичу пришлось агитировать четвёртый «Б» на воскресник, то и бригадиром четвёртого «Б» стал он сам.

А бригаду четвёртого «А» возглавил уже Иринарх Иванович. Бригадой родителей руководил Николай Иванович Ярёменко. Бригада родителей доводила до кондиции корпуса лагеря: мыли помещения, красили окна, двери, исправляли разные технические недоделки (подгоняли двери, прибивали шпингалеты, ручки, врезали замки). А также убирали с территории остатки тяжёлого строительного материала.

Ну а бригады «бешников» и «ашников» разделили всю территорию на два одинаковых участка, и каждая бригада должна была убрать со своего участка весь мелкий строительный мусор – разные камешки, щепки, железячки и тому подобное. Территория была довольно большая, поэтому работы хватало.

И ясное дело, само собой возникло соревнование. Ну, просто не могло не возникнуть. Где вы видели, чтобы рядом работали три бригады и каждая не хотела бы сделать свою работу лучше и быстрее?

Откровенно говоря, бригаду родителей можно было бы из нашего соревнования исключить сразу. Хотя родители принимали участие самое активное и тоже каждый час бегали к доске с показателями записывать свои достижения. Но было ясно с самого начала, что бригада родителей проиграет и окажется на третьем призовом месте. Поскольку где это вы видели, чтобы в соревнованиях родителей и детей родители когда-нибудь выигрывали?

По-настоящему соревновались только бригады четвёртого «А» и четвёртого «Б».

От всех трёх бригад были выделены представители в специальную комиссию по подведению итогов соревнования. И эта комиссия ежечасно выводила баллы каждой бригаде, записывая их на специальной доске, висящей на сцене лагерной летней эстрады.

Между прочим, брались во внимание не только голые показатели хода работ. Нет! Голые показатели ещё не свидетельствовали о победе. Не менее важным был ещё целый ряд обстоятельств. Например, дружная весёлая атмосфера во время работы в течение этого часа. Отсутствие споров и, так сказать, сумма смеха. Как пишут в газетах, «смех в зале», так и члены комиссии записывали в своих блокнотах, а потом на доске «смех» и ставили плюс. Количество плюсов обязательно входило в показатели. Беспричинный смех («гоготание», о котором говорят: «Смех без причины – признак дурачины») не засчитывался.

Был ещё один показатель – «трудовая песня», то есть песня, помогающая в работе. Причём опять-таки шумовые эффекты, так называемое «горлодрание», не засчитывались.

Тут, к большому сожалению четвёртого «А», показатели четвёртого «Б» были значительно выше. Солистка «бешников» Таня Верба своим чистым, как родничок, и заливистым, как серебряный звоночек, голосом выводила такие трели, что их подхватывали в кустах аж два соловья. И это было так прекрасно, что все, и дети, и взрослые, вмиг замерли и какую-то минуту молчали, слушая это трио: Таню и двух соловьев.

Благодаря Тане Вербе «бешники» сильно рванули вперёд.

Зато по смеху лучшими были «ашники». Тут показали себя настоящими молодцами Кум Цыбуля и Боцман Вася. Они так весело, так остроумно друг друга шутя «подначивали», что вся бригада аж взрывалась от дружного хохота.

В работе постепенно выяснилось, что вулканическая энергия директора Вадима Григорьевича всё-таки не могла заменить огромного трудового опыта Иринарха Ивановича.

Учитель труда, как полководец, меняя тактику в зависимости от загрязнённости территории, то бросал главные силы бригады на левый фланг, то переносил на правый.

Прихрамывая, он обходил боевые порядки своей армии и повторял:

– Молодцы! Орлы! Горжусь вами, товарищечки, сыны и дочки! Отличники-передовичники, так я таких называю.

Ни одно руководящее указание не могло бы подстегнуть больше, чем это «горжусь вами».

И каждый так старался, так старался, как, наверное, никогда в жизни.

Можете верить, можете не верить, но шестилетний брат Любы Миркотан Андрюха не только не отставал от «четвертаков», а был среди первых. Нахмурив брови и надув губы, он выискивал в траве такие мелкие щепочки и железки, которые не замечали другие.

– Ну характер! – восторженно разводил руками Иринарх Иванович.

И когда после обеда пятилетнюю сестричку Натали Приходько Лесю укладывали на веранде часочек поспать и кто-то из родителей заикнулся: «Так, может быть, и АН…» – Андрюха так сверкнул глазами, что тот не договорил, умолк и спрятался за чью-то спину.

Конечно, и смех и песни – дело нужное, но главным всё-таки в соревновании был труд, то, что бригада сделала.

И сам лучезарный директор Вадим Григорьевич, бригадир бригады «бешников», через два часа после обеда, когда трудовой день ученических бригад завершался (ясное дело, он был короче взрослого), честно признался перед всеми:

– Конечно, нам очень хотелось быть первыми, что и говорить. Или хотя бы сравняться, то есть когда говорят: «Победила дружба…» – но… хотя мой четвёртый «Б» работал отлично и по песням был вне конкуренции… на этот раз первой придётся признать бригаду Иринарха Ивановича. И я лично открыто признаю его руководство бригады непревзойдённым. Если пользоваться военной терминологией, то я только старший сержант, а он – генерал.

Такая директорская скромность на всех произвела очень хорошее впечатление, и даже «бешники» после этого не так уж переживали своё поражение. Раз сам директор не стыдится второго призового места, то чего уж им!

Взрослые ещё продолжали работать, а ученические бригады отдыхали. Таково было распоряжение начальства.

Кто в жмурки играл, кто в горелки, кто в сыщиков-разбойников, кто в классы, кто в волейбол. Это уж как водится. А кто просто себе гулял по лесу. Шурочка Горобенко и Тая Таранюк были как раз из таких. И вот, гуляя, отошли они довольно далеко и вышли на дорогу, по которой приехали в лагерь.

И вдруг увидели Андрюху.

Ползая на коленях и сопя от старательности, он что-то чертил зажатым в кулаке сучком прямо на пыльной дороге. Причём всё время насторожённо оглядывался и торопился. Словно делал что-то непозволительное или секретное. Девочки были далеко, он их ещё не заметил.

Шурочка приложила палец к губам, и они с Таей, свернув в кусты, крадучись, приблизились.