Текст книги "Большая Земля (Фантастический роман)"

Автор книги: Всеволод Валюсинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

9
«Много места…»

– Стой, не греби!

Иван Петрович поспешно схватил ружье и с остервенением, торопясь, вытащил из патронташа застрявшие патроны. Петька «затабанил» веслами и неподвижно застыл, втянув голову в плечи.

Доктор едва успел зарядить ружье, как пара кряковых низко, почти над самой водой поравнялась с лодкой.

Взметнулся дым. Серый, плотный… Сумасшедшим хохотом отозвались мохнатые лесные горы. Прогремел тысячами голосов далекий берег. И долго еще глухим стоном жаловались неясные, туманные дали…

– Промазал! – Петька был доволен. Улыбаясь исподлобья, он снова взялся за весла. – Не едят таких уток.

– Почему не едят?

– Скоро больно летают. Не попасть, хы-хы…

– Ну, погоди, зубоскал. Скоро узнаешь, каких едят. Из лодки направо стрелять неловко.

– Так, так…

– Ладно. Садись на корму, я буду грести. Тебе после раны нельзя.

– Ничего, скорее зарастет.

Доктор настоял на своем и сел на весла.

Охотники въехали в глубокий залив с узким проходом в озеро.

Это была заманчивая «букля», в которой встречались пудовые щуки. Лес мрачной стеной подходил к самому берегу, образуя нечто вроде амфитеатра, метров триста в поперечнике. Вода, затененная теснинами берегов, казалась почти черной и была гладка, как зеркало. Выехали на середину.

– Здесь, что ли? – спросил доктор, вынимая весла из воды.

– Тут. – Петька взялся за кошель. – Вот как сделаем: ты замахнись веслами, а когда скажу «готово» – греби изо всей силы. Залить волной может, снаряд сильный. Мы весной раз рвали; ка-а-к садануло! Чуть из лодки не выпали.

– Ладно. Только, смотри, осторожнее.

Петька достал из кошеля небольшой предмет, похожий на банку с печеньем. Из тряпочки появились кусок бикфордова шнура, буровая шашка, трубочка гремучей ртути. Доктор взял в руки фугас. Этикетка на английском языке гласила: «Тринитротолуол № 12».

– Ты знаешь, – сказал Иван Петрович, – что у тебя за дьявол?!

– Знаю. В лодке взорвать – не найдут нас с тобой… хы… Приготовься… – Петька держал в руках приготовленный снаряд.

К обнаженному кончику шнура была уже приставлена головкой спичка.

– Готово!

Лодка понеслась стрелой. Петька приложил к спичке горящую цигарку. Головка вспыхнула, и конец шнура задымился тонкой, сильно бьющей изнутри струйкой.

– Бросай! Бросай, черт тебя возьми!

Глухо шлепнул за кормой тяжелый предмет. Только пузыри продолжали указывать место падения снаряда. Лодка умчалась уже шагов на сто, когда Петька велел доктору остановиться.

– А не погаснет шнур в воде?

– Не. Не погаснет. Все рав…

Казалось, какой-то титан тяжким ударом молота расколол горы. Залив задрожал. Сначала поползли мелкие вибрирующие волны. Вслед за ними на поверхности показался колоссальный, рваный бахромчатый гриб, сбитый из грязи, песка, камней… Он был величиной с небольшой домик. «Какая страшная сила! – успел подумать доктор. – Взрыв на глубине полусотни метров…»

Гриб опустился, от него пошли громадные кольцевые волны.

Лодка бешено закачалась, но Петька поставил ее навстречу носом, и рыболовы отделались только испугом.

Вернулись на место взрыва. Никакой рыбы не было видно.

Вода была мутная. Огромные облака желтой мути взметнулись со дна и теперь медленно опускались. Доктор напрасно всматривался в глубину, стараясь рассмотреть хоть одну рыбину. Ничего не было видно. Петька с улыбкой следил за разочарованным выражением его лица.

Наконец, спустя несколько минут, далеко в глубине появились белые, раскиданные как попало, полоски и пятна. Рыба поднималась вверх брюхом. Еще через минуту вся поверхность букли представляла собой нечто вроде кипящей ухи. В ближайшей зоне взрыва поднялась мертвая рыба, а окружающее пространство покрыто было рябью и всплесками, хвостами, брызгами, пеной…

Это вышла оглушенная рыба.

Доктор и Петька схватили сачки. Грести не хотелось никому.

Каждый сам хотел доставать рыбу. Они торопились, мешали друг другу, гребли сачками, наполненными до отказа, – некогда было их опоражнивать.

Достали мало. Пуда два. Оглушенная рыба скоро оправилась и снова уходила в глубину.

– Эх, кабы на двух лодках! Вот тогда…

– Что «тогда»? А ты почему весла бросил? Кабы греб – всю бы взяли.

– Вот хорошо! Ты будешь таскать, а я – грести! Жох какой…

Усталые рыболовы сели наконец спокойно и закурили.

– Что же мы будем делать со всей этой рыбой? – спросил доктор, любовно оглядывая наваленных в лодку и шевелящихся еще громадных щук, окуней, сигов.

– Что делать? Закоптим. Вот выедем к мельнице, я там коптилку устрою. Выкоптим в вересковом дыму. Славно! Долго не испортится.

Поехали на мельницу. Вся вода букли была покрыта мертвой мелкой рыбешкой. Погибло целое поколение будущей добычи.

Доктору стало совестно.

– Зря мы все-таки…

– Чего там! Хватает здесь рыбы. Гляди какая ширь!

Действительно, когда доктор окинул взглядом необъятную ширь озера и представил себе его бесчисленные заливы, букли, протоки, – ему уже перестало казаться, что они с Петькой совершили преступление. «Здесь страна озер, – думал он, – сорок озер на двадцатикилометровом радиусе вокруг города. А дальше…

Нет им числа, этим слезам древних ледников. Одни живы и ясны, как Хайн-озеро, другие с берегов затягиваются мхом. Есть и такие, что совсем заросли, только посередине долго еще остается маленькая отдушина, вроде колодца. И до самого последнего дня в них живет рыба! В этих лесных колодцах ловят окуней.

Они мелки и черны, как уголь. Их зовут „тараканами“. Через несколько десятков лет закроются и эти отдушины когда-то живых и населенных озер. Отмершие корешки мха наполнят все водное пространство, и маленькие, черные „тараканы“ оставят в толще торфа свои хрупкие скелеты. На новую почву вступит лес…»

Здесь часто встречаются такие заросшие озера. Доктору много раз приходилось выходить на подобные места. Ровная поверхность покрыта прямым и редким лесом, кругом только сосны. На таких заросших мшаринах любят токовать глухари.

Они устраиваются на берегах погибшего озера, на самом склоне.

Если выйти в весенние сумерки на такое место, кажется, что вошел в заброшенный старый собор. Сплошная колоннада стволов образует непроницаемую для взора стену. Наверху ветви крон сливаются в низкий сплошной потолок. Перед рассветом здесь бывает тихо. Совсем тихо…

Иван Петрович оглянулся вокруг и с новым чувством остановил взгляд на ясной поверхности озера. Он даже перестал грести.

«Пройдет время… и это озеро умрет. Его погубит безжалостный мох… На месте этого простора заляжет тяжелое, однообразное моховое болото. И кто знает, не будет ли здесь, где мы едем, дымить с пыхтеньем и лязганьем ряд торфорезных машин?»

Охотники до самых сумерек разъезжали по озеру. Доктор удачным дублетом сшиб пару чирков и тем отомстил Петьке за зубоскальство. Тот тоже не зевал. Он ухитрился убить из ружья крупную щуку, выплывшую к самому берегу. Щука утонула.

Пришлось с большим трудом доставать ее при помощи якорька.

Вода в Хайн-озере прозрачна до неправдоподобности. На глубине восемнадцати-двадцати метров виден каждый камень, каждый сучок! Но и глубины там так велики, что редко где видно дно. Рыболовы ездят потому больше вдоль берега. У непривычных даже кружится голова, – кажется, будто лодка висит в воздухе. Но зато и удить здесь интересно. Видно, как рыба подходит к червяку, как берет. Рыболов ложится грудью на край лодки, с затененной стороны, и держит лесу без удилища, прямо в руках. Поплавок тоже не нужен. Ловец волнуется, подводит червяка к самому носу большой и капризной рыбы, крепко по временам ругается.

Из-за этой воды и не могут забыть Хайн-озера те, кто хоть раз там побывал.

Усталые и измученные, приехали охотники к мельничным «исадам», – так здесь называются места причала лодок, лужайки на берегу. В полукилометре от озера, на ручье, мельница, около исад его бурный исток. Озеро горное, и ручей, на своем пути до моря порожистый и упрямый, все бежит вниз. На мельнице летом никого нет. Работа начинается там в начале зимы, когда замерзает озеро.

Доктор решил ночевать на исадах. Да и не все ли равно где!

Красными отблесками озарились стены темного леса. Костер весело запылал. С тонким свистом устремились вверх искры.

Все вокруг потемнело, не хотелось отрывать взора от блестящего пламени.

Петька ходил где-то невдалеке и в темноте потюкивал топориком. Он готовил «фересу» – можжевельник для коптилки.

На обязанности доктора лежала чистка рыбы. Это большое дело.

Надо было каждую рыбешку выпотрошить, насадить на особые палочки с сучком для упора. Иван Петрович целый час провел, сидя на камешке у воды. Когда кончил, почувствовал, как болела спина и онемели руки.

Вскоре импровизированный коптильный завод заработал вовсю. Сырой можжевельник шипел на огне, как жаркое, и густой молочно-белый дым скрывал подвешенную на сырых осиновых «кавах» рыбу.

Варилась уха. Петька сидел у самого огня, прямо на земле, охватив колени руками. Его смуглое лицо, озаренное отблесками красного пламени, казалось, отражало в себе всю сущность окружающей суровой природы, этих невеселых, старых, на многие сотни километров раскинувшихся лесов. Старые древние леса…

Пробредет в них одинокий охотник в погоне за куницей или сохатым лосем, оставляя зимой на девственном снегу бесконечный след своих «калженых», подбитых мехом лыж. Приедет самоед на летнее становище. Тайком проберется на далекие, полумифические Казанские озера бродяга – искатель жемчуга…

Редко, редко с партией изъеденных мошкой и комарами «роботчих» пройдет заросшей просекой упрямый землемер или таксатор, неся за собой спесивую астролябию на желтых ногах. Те немногие, что живут в этих лесах, называют все остальное «мир».

Самоед говорит: «Я в миру давно не бывал», «Надо в мир за хлебом пойти», «Что в мире слышно?»

Эти леса – огромный скит. И живут там почти схимники. Это остатки старины.

Самоеды не сами придумали слово «мир». Живали там беглые раскольники, спасавшиеся от преследований Никона. До сих пор находят развалины вымерших, брошенных скитов на берегах дальних, безымянных озер. Провалившиеся срубы курных церквушек поросли густыми малинниками, и только груды обгорелых камней указывают места былых очагов. Беглые люди – «казалеты» – тоже спасались в этих лесах. Они будто бы позакапывали где-то в далях много кладов и поумирали. Но лес крепко держит такие тайны. Искатели ничего не могут найти, кроме тяжелых староверских крестов да почерневших блях с переплетов божественных книг.

Когда доктор и Петька уже наелись ухи и приготовлялись пить чай, послышались всплески весел. К берегу пристала лодка.

– Мир рабам божиим, вечернюю трапезу совершающим! – послышался бас Алексея Иваныча. Вслед за тем его темная фигура вынырнула на освещенное костром пространство.

– Ты как сюда попал?

– Как? Очень просто. Лодку у меня на той еще неделе утопили. Поехал искать, да отемнел, заплутался в островах. Не шутка… Да… Вижу – кто-то огня вздул. «Наверно, – думаю, – доктор Туманов Иван Петрович со своим доезжачим залогуют, на ночлег ошабашили…» А это у вас што? – Иванов уставился на странное сооружение коптильни.

– Рыбу коптим. Щуки да окуни.

– Ры-ы-бу? А где столько взяли?

– Доктор нырял, да руками имал, – тихо засмеялся Петька.

– Так… Доктор нырял, а ты, видно, из пушки палил. Что? Слыхал я, как грохнуло у вас. Гром, думаю сначала. Ох, грехи, грехи…

Алексей Иваныч решил заночевать у огня и принял приглашение доктора занять место на еловых лапках. Он устроил себе сиденье и примостился так близко от костра, что ветхая одежда его почти начинала дымиться.

– Хорошо, господа, здесь, – заметил старик, прихлебывая горячий чай. – Привык я в лесу жить и не могу оставаться в местах населенных. Суета!..

– А ты, Алексей Иваныч, давно живешь на озере? – спросил доктор.

– Нет, не больно давно. Лет тридцать живу. Да-а… Раньше я по разным местам живал, и пути мне открывались широкие. Но по гордости своей отказался от соблазна. Спастись хотел. В монастырь думал уйти навсегда, подвигом сломить гордыню, иже паче смирения одолела. В Соловецком послушником года два прожил. Не мог. Сбежал в Архангельск. Давно это было. Потом в Питере был, в Москве… С отцом Иоанном Кронштадтским не поладили, ушел я от него на Волгу к братцам (были такие, Бог с ними совсем). Потом на Кавказ к молоканам попал. Всего было… В Питере меня во дворцовый хор главным басом приглашали. Не пошел…

– Почему же?

– И все-то врет, – спокойно заметил Петька, вставая от костра. Он взял топор и ушел в темноту, из которой вскоре раздались звонкие потюкивания.

– Ну и что же?

Алексей Иваныч обиделся. Несколько раз он оглядывался в сторону Петьки и сердито прихлебывал чай.

– Шпана такая! Недорезанный… Я тебе не пролетарий из попов, уважать должен, коли ко мне на озеро пожаловать соизволил.

Алексей Иваныч умолк и некоторое время подозрительно всматривался доктору в глаза.

– Скоро полночь, – сказал Петька, вернувшись. – Давай спать ложиться. Ты, папаша, врать-то, поди, тоже устал?

Доктор сделал Петьке знак глазами, чтобы тот замолчал. Ему было жаль старика.

Иванов ничего не ответил Петьке и, тяжело вздыхая, стал укладываться. Охотники тоже дремали, но им надо было поддержать огонь коптилки и подбрасывать новые порции фересы.

Ночь тянулась томительно долго.

Чуть свет все были уже на ногах. Алексей Иваныч тотчас заторопился домой на остров. Он беспокоился за свое нищенское достояние: «Обкрадут, неровен час!»

Охотники решили остаться еще в этом конце озера, тем более, что освободились от рыбы, которую навалили в лодку Алексею Иванычу. Уезжать отсюда не хотелось, да и лень было. Оба плохо выспались. Холод пронизывал тело изнутри, и согреться можно было только движением. Костер не спасал.

– Пойдем на ручей кумжу ловить, – предложил Петька, щурясь на бледное восходящее солнце.

– Что за «кумжа» еще?

– А есть тут такая рыба в ручье. Не очень большая, да скорая больно. Плавает – глазом не усмотришь. В пятнышках вся.

– Да это форель, наверно! Разве она здесь есть?

– Как же! Я каждое лето ловлю. Не знаю только, как осенью.

Доктор, не колеблясь, решил идти. Он никогда еще не ловил форели и давно мечтал об этом.

Охотники, сложив в кошельки свои пожитки, отправились на ловлю. Тропинка поднималась от берега круто в гору. Взобравшись наверх, доктор остановился и оглянулся в сторону озера.

Солнце вставало. Необъятная ширь покрытой островами водной глади открывалась пораженному взору. Отсюда видно было, как безбрежной, волнующейся поверхностью уходили в бесконечную даль седые леса. Синим туманом задернуты были унылые северные равнины. На горизонте голубела цепь холмов…

– Смотри, – сказал доктор, обводя рукой горизонт, – смотри, сколько места. Как скудно еще человек населил эту землю! Какая безбрежная ширь!

Петька смотрел серьезно и молча. Его брови сошлись.

– Да, много места, – произнес он наконец глухо и, повернувшись спиной к солнцу, звериной своей походкой зашагал дальше – туда, где тропа уходила в тень старого елового леса.

10
Перчатка

Дэвис принимал свою лабораторию. В его новое обиталище на Манор-стрит доставили в тщательно закупоренных ящиках все, что находилось в любимой комнате на Маркет.

Томсона не было. Люди, приставленные к Дэвису и помогавшие ему при разборке привезенного, были молчаливы. Они говорили только: «Да, сэр. Нет, сэр». Очевидно, им было запрещено вступать в разговоры со странным пленником.

Прежде всего Дэвис снял брезенты, покрывавшие клетку с животными. Дэзи! Он не видел ее несколько дней. Она стала много, много меньше. Минима-гормон еще действовал. До каких же пор? Теперь Дэзи имела около пятнадцати сантиметров в длину, сохраняя пропорции тела взрослого животного. Это выглядело настолько необычайно, что один из служителей, помогавший Дэвису вскрывать клетку, выронил из рук молоток и застыл с широко раскрытыми глазами. Дэвис недовольно взглянул на него.

– Что с вами?

– Нет… ничего, сэр. Я только…

– Пожалуйста, продолжайте вашу работу. Вот тот ящик. Крайний.

Из комнаты выносились лишние вещи. Их место занимали различные приборы. В углу поставили клетку, отделив Дэзи от двух больших кошек. Вдоль стен выстроились термостаты. Большой шкаф наполнился книгами и рукописями Дэвиса. Место у окна на большом столе было расчищено для странного аппарата.

С особыми предосторожностями, с помощью слуг, Дэвис вынул его из ящика. Когда разборка кончилась, явился монтер и включил ток в привезенные реостаты и маленький трансформатор.

…Дэвис был снова один за своим столом. Предметы были расположены почти в том же порядке, как всегда, и, когда он сел перед аппаратом, ему показалось, что ничего не произошло. Как будто он у себя дома, на Маркет-стрит. Ему просто приснился скверный сон… Сейчас он позвонит, и Джон принесет ему простой коктейль на виски.

Дэвис позвонил. Явился один из его новых слуг. Эти люди теперь относились к нему с почтением и страхом. Покосившись на корзину, в которой спала маленькая Дэзи, служитель остановился посреди комнаты.

– Изволили звать, сэр?

– Да. Принесите бутылку виски, сырое яйцо, лимон и сахар. Захватите еще бутылку содовой. Поставьте на столик и не являйтесь, пока не позову.

Спустя несколько минут, приготовив смесь, Дэвис с жадностью выпил небольшой стаканчик. Теперь он мог работать. Никогда еще он не был в таком настроении! Тысячная секунды?

Хоть миллионная! Она не уйдет от него. Его мозг пылает, его мысли, как сверла из вольфрамовой стали, сверлят, нащупывают, ввинчиваются… «Вы, черт возьми, получите минима-гормон! На подносе, с поклоном… Общество! Панургово стадо, запертое в Авгиевы конюшни! Открыть ворота для здоровой силы, дать свет и воздух… Душно! Ха-ха-ха…»

Дэвис взял себя в руки и внимательно осмотрел больших кошек. Они были здоровы. Выбрав наудачу одну из них, он привязал ее к станку и при помощи небольшой кашоли выпустил в пробирку немного крови. Это – сырец его фабрики.

Усадив кошку обратно в клетку, Дэвис долго мешал кровь стеклянной палочкой и сливал лишенную фибрина желтоватую плазму в круглый стеклянный сосуд. Железы? Ему не нужны железы. Все продукты желез находятся в крови. Довольно ничтожных количеств. Дэвис хорошо теперь знает это. Ведь Дэзи…

На столе появились пузырьки и банки с различными реактивами. Дэвис внимательно взвешивал, отмеривал, фильтровал.

Через полчаса в маленькой колбе тускло поблескивал невинный на вид бледно-розовый раствор.

Выпив еще стакан коктейля, Дэвис сел за аппарат. Ток был включен. Золотая стрелка колебалась. Тяжелый хронометр совместился с незримым течением времени. Огни в глазах Дэвиса погасли. Он забыл, где он находится. Пропало понятие времени и пространства. Темные расширенные зрачки остановились на светлом кружке гальванометра.

Прошло часа три. Внезапно от пластинок иридиевых электродов взметнулись бурые облака желанного осадка. Дэвис выключил ток, вскрикнул, попытался встать. Но нервы не выдержали возраставшего напряжения. Скользнув рукой по столу, ученый в глубоком обмороке снова упал в кресло.

Без стука открылась дверь, и в комнату вошел человек. Это был Томсон. Он только что приехал с заседания межсоюзной конференции. Углекопы совместно с железнодорожниками обсуждали вопросы завтрашнего дня. Забастовка! Только ли забастовка?.. Железные дороги отказались перевозить уголь, прибывающий с континента. Остановились металлургические заводы в трех графствах. Ходили слухи, пока, правда, не подтвержденные официально, о крупных столкновениях морской пехоты с рабочими в портах нижней Темзы.

Подойдя к Дэвису, Томсон бесцеремонно потряс его за плечо.

– Мистер Дэвис, проснитесь! Мистер Дэвис!

Голова ученого безжизненно моталась из стороны в сторону.

Томсон пристально всмотрелся ему в лицо и поспешно вышел.

Вернулся он в сопровождении нескольких человек. Здесь был и врач, на всякий случай непрерывно дежуривший в соседней комнате. Несколькими простыми приемами Дэвиса привели в чувство. Он не сразу сообразил, что произошло. Лишь бросив взгляд на аппарат и увидев колбу с коричневой жидкостью, он окончательно пришел в себя.

– Убирайтесь отсюда! – заявил он. – Не мешайте мне работать! Вы нарушили мой сон, когда я только что подошел к решению важной задачи. Что? Да, это почти транс. Оставьте меня!

Присутствовавшие в смущении удалились. Томсон не мог скрыть своей злобы. Вероятно, на его лице слишком открыто отразилось это чувство, потому что Дэвис внезапно вспыхнул и сделал шаг вперед.

– Вы еще здесь?

– Я сейчас удалюсь. Но должен вам передать просьбу, да – покорнейшую просьбу, чтобы вы поторапливались, мистер Дэвис. Обстоятельства требуют…

– Вон отсюда!

Пожав плечами, Томсон вышел.

Дэвис долго не мог успокоиться и быстрыми шагами расхаживал из угла в угол по своей необычайной тюремной камере.

Остановившись у столика, дрожащими руками налил чистого виски. Выпил.

Он не был пьян, но нервное напряжение не покидало его.

Почему он так резко обошелся с этими людьми? Они, право, не заслуживали такого приема. Разве знали они… Ну, все равно.

Пусть принимают его за сумасшедшего. Так лучше.

Дэвис вынул из аппарата колбу с коричневой жидкостью.

Профильтровав и выбросив бурый осадок, он слил оставшуюся прозрачную слизистую массу в пробирку и подошел к окну.

– Вот минима-гормон! Десять граммов…

Всю ночь Дэвис не спал. Для проверки он сделал прививку минима-гормона морской свинке, специально доставленной одним из слуг. Это был самый важный и решительный опыт. Если гормон, приготовленный из крови кошки, будет действовать на такое далекое зоологически животное, как морская свинка, то можно быть вполне уверенным, что он универсален. Он пригоден и для… «Ах, какие глупцы, – думал Дэвис, – я сам еще ничего не знаю, иду ощупью, а они… Трест рабочей деминимации! Ха-ха!»

Отделив часть гормона в маленькую трубочку, Дэвис выбросил остатки вон. Покончив с этим делом, он принялся за разработку своих записок. Все, что могло дать какие-либо указания на способы получения минима-гормона, он сложил в большую стеклянную банку. Туда попало большинство его тетрадей. Они не были больше нужны ему. Он все помнил. Каждую формулу, каждый шаг работы.

Здесь не было камина, чтобы сжечь все это, и Дэвис вылил в банку весь свой запас серной и азотной кислоты. Бумага расползлась, превратилась в слизь. Дэвис пустой бутылкой толок и месил это тесто.

Опять пришел Томсон. Несмотря на ранний час, этот несносный человек не хотел оставить Дэвиса в покое. За ним вошли еще двое: лорд Блэкборн и Джон Деферринг. Дэвис их узнал тотчас.

Свидание носило чисто официальный характер. Они пришли справиться о ходе работы. Есть надежда? Это очень хорошо.

Надо торопиться. Положение обостряется с каждым днем. Не нужен ли ему человек для производства опытов? Да? Прекрасно, прекрасно. Завтра он будет прислан. Да, да – средних лет мужчина. А как он думает насчет помощника? Что? Ему не надо?

Очень, очень жаль. Профессор Флери, как ассистент, мог бы оказаться весьма полезным. Хорошо, они еще подумают… Через несколько дней назначено собрание, большое собрание в этом доме. Будут обсуждаться важные вопросы. Очень важные. Тогда же надо будет заслушать доклад Дэвиса о проделанной работе.

Он надеется к этому времени закончить? Великолепно! А человека они пришлют завтра. Это будет первый клиент Треста рабочей деминимации! Пусть мистер Дэвис подготовит его к операции.

Очень, очень хорошо!

Осмотрев аппараты, посетители направились к клеткам с животными. Дэвис не произнес ни слова. Томсон во время этого посещения выступал чем-то вроде импресарио. Он много говорил, показывал, вообще держал себя довольно развязно. Он, видимо, хотел отомстить Дэвису.

Мистер Деферринг рассеянно посматривал вокруг и, казалось, мало был заинтересован работой Дэвиса, по крайней мере наружно оставался безучастным. Лишь когда посетители стали уходить, он взял лорда за борт сюртука и, пристально глядя в глаза, хрипло сказал:

– Это все прекрасно. Допустим… Но я вас спрашиваю, милорд – кому должна принадлежать русская нефть? Я, Джон Деферринг, остаюсь в стороне. С одной стороны – «Стандарт-Ойль», с другой – русская нефть… А я? Они наводняют Индию русской нефтью! Положение «Рояль Шелл Детч»! О! «Рояль Шелл Детч». …Мы все-таки не поклонимся Нью-Йорку. Да! Но я вас спрашиваю, милорд: что даст для нас ваша Рабочая деминимация? Какое она имеет отношение к советской нефти и к «Стандарт-Ойль»?

Лорд Блэкборн настойчиво-вежливо старался освободить борт сюртука от цепкой руки.

– Вы недальновидны, мистер Деферринг. Ваша нефть вернется к вам, будьте уверены.

Гости ушли.

Дэвис тяжело опустился на диван. Ему стало скучно. Чем все это кончится? Где Эллен? Он сказал ей: «Прими меры». Конечно, она не сидит спокойно. Но какие меры она сможет принять? Его стерегут, как зеницу ока. Уйти трудно, очень трудно.

Три дня Дэвис ничего не делал. Он сидел за аппаратом и притворялся, что работает. Но мысли его были далеко отсюда.

«Томсон… Блэкборн, Деферринг, надоевший со своей нефтью…

Это все пустяки, временное затруднение, камень на пути. Не в них дело.

А дальше? Широкий путь. Маленькая Земля! Небольшая планетка солнечной системы. Она станет огромной, необъятной!»

Дэвис провел рукой по волосам. У него кружилась голова.

Большая Земля! Она даст приют бесчисленному культурному человечеству. Задачи материальной культуры упростятся до крайности. Тогда наступит эра высшего развития личности.

Ночью Дэвис запаял стеклом трубочку с минима-гормоном.

Прикрепив ее липким пластырем и бинтами у себя на груди, он почувствовал себя готовым к борьбе.

Первая часть задачи была решена. Он – обладатель минима-гормона!

Утром снова пришла Эллен. Томсон, как всегда, присутствовал при свидании и не отходил ни на шаг. Дэвис с трудом сдерживал свое бешенство, но и на этот раз недурно разыграл роль. Он заметил, как Эллен сделала ему знак глазами, и понял – что-то готовится.

Как и в прошлый раз, Эллен провела здесь всего несколько минут. Она мало говорила. Готовится к экзаменам. Это так трудно! Масса предметов, притом она много пропустила. Театр?

Нет, она бывает редко в театре. Мистер Хойс? Он уехал в Эдинбург.

Эллен ничего не расспрашивала о работе Дэвиса. Это ее как бы не интересовало.

Человек, предназначенный Дэвису для опытов, наконец, прибыл. Томсон привел его лично и, с обычной назойливостью, не отходил ни на шаг.

– Вот вам новый пациент. У него сильнейший порок сердца, но я думаю, что ваше искусство не окажется бессильным и в этом случае. Как вас зовут, милейший?

– Том, – тихо проговорил пациент. Это был мужчина лет сорока, плохо одетый, с темной щетиной на давно небритом лице. – Меня зовут Том Диксон.

– Вы работали на металлургических заводах сэра Исаака Люсмора? Прекрасно. Лечились безрезультатно… Так, так… Ну, теперь профессор поставит вас на ноги. Он открыл радикальное средство. Вы снова получите возможность работать.

– Помолчите минуту, – Дэвис холодно посмотрел в сторону Томсона, – вы несколько поспешили. Моя прививка еще не готова. Придется подождать несколько дней. А пока я ничем не могу быть вам полезен, – он с сожалением посмотрел на больного.

– Хорошо, хорошо, – Томсон засуетился, – он пока поживет здесь, в этом доме. Когда понадобится, вы его вызовете.

Дни тянулись долго. Дэвис назначил десять дней, но он не надеялся, что в первый же день работы добьется успеха. С трепетом по несколько раз в день он взвешивал морскую свинку.

Несомненно, она подверглась действию минима-гормона. Почти перестала принимать пищу, вес пошел на убыль. Четыреста граммов, триста девяносто пять, триста девяносто… Минима-гормон так же, как некоторые яды, действовал на всякое животное. Дэвис чувствовал себя победителем. Беспокоил его лишь один непроверенный пункт: как долго будет продолжаться это уменьшение? Дэзи как будто остановилась на размере в двенадцать сантиметров длины. Но, кто знает… Дэвис хорошо понимал, что нужны еще многие и многие проверочные опыты.

Наступил, наконец, десятый день. Роковой день. Дэвис встал очень рано и, как всегда, уселся за свой аппарат, налив в колбу простой воды. «Проработав» так до полудня, он услышал в соседних помещениях шум, звуки многочисленных шагов, голоса.

Передвигали мебель, кто-то приходил, уходил. Под окном стучали подъезжающие автомобили.

«Неужели на сегодня назначено собрание, о котором говорил Блэкборн? Ведь сегодня и Эллен…» – с беспокойством думал Дэвис, поднимаясь от аппарата.

Случилось неожиданное совпадение. В тот самый день, когда Эллен собиралась со своими друзьями нанести последний роковой визит на Манор-стрит, там же Томсон устроил чрезвычайное заседание своих патронов. Одиннадцать самых богатых людей Англии и множество приглашенных съехались на своих автомобилях к тому же дому. У подъезда поминутно останавливались машины, высаживали седоков и плавно откатывались в сторону.

Соблюдалась, очевидно, некоторая конспирация. Последним прибыл сверкающий «паккард» лорда Блэкборна.

Томсон несколько раз влетал в комнату Дэвиса. Он, казалось, совершенно забыл о своей обиде и болтал без умолку.

– Мы вас долго не займем. Будут обсуждаться вопросы общего характера и чрезвычайной важности. Ваш доклад должен уложиться в какие-нибудь полчаса. Да, да… Конечно, и Дэзи. Ее почти никто не видел. А наши обстоятельства до крайности обостряются. Экономический кризис…

– Чьи это «ваши» обстоятельства?

Томсон, очевидно, увлекся и забыл, что представляет интересы рабочих-горняков, что он – видное лицо в союзе углекопов Ньюкэстльского района.

Он слегка смутился.

– Я говорю – наши, то есть английской промышленности вообще. Представьте себе такое положение: свой пятилетний план русские выполнили в четыре года. А известно ли вам, что теперь же опубликован план строительства на вторую пятилетку? Известно ли вам, что по выполнении и этого плана – нашей промышленности будет окончательно закрыт доступ на русский рынок? Известно ли вам…

– Почему закроется доступ?

– Да потому, что вплоть до сложнейших машин и химикалий – они решительно все будут производить сами. Понятно? Известно ли, говорю, вам, что вторую пятилетку они берутся выполнить уже не в четыре, а в три года? И – черт меня возьми, если так не случится! Да что! – уже сейчас они завоевывают наши рынки своими товарами. Притом – что очень странно – эти импортные товары пользуются у нас большим спросом. Нефть, уголь и черные металлы проникают с Востока на наш рынок. Только подумайте! – их тресты стоят вне наших синдикатов и концернов. В результате – мы не можем конкурировать. Войны нет, но они душат нас экономически.

– Очевидно, мистер Томсон, социалистический метод в промышленности приводит к результатам и достижениям, недоступным для капиталистического производства, – иронически процедил Дэвис.