Текст книги "Керченская катастрофа 1942"

Автор книги: Всеволод Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Горошко. В снабжении водой я был новый человек и мне трудно было…(Далее текст оборван.)

В комментариях этот документ особо не нуждается. Все упоминаемые лица известны, за исключением Лазорина. Этот участник до сих пор не раскрыт, а он, похоже, был в этот момент начальником продовольствия, ибо Пирогов А. И. с этой должности был снят за нераспорядительность. Интересно выступление Желтовского В. И., который ориентировал коллектив на добычу "подножного питания". По сообщению Ильясова С. Ф., в последней группе аджимушкайцев велись разговоры, что Желтовский в каменоломнях в конце обороны организовал даже централизованное заготовление крысиного мяса. Это говорилось с некоторым юмором.

С автором нижеследующих воспоминаний Николаем Дмитриевичем Немцовым из пос. Гольма города Горловки Донецкой области на Украине я познакомился в конце мая 1967 г. во время проведения военно-исторической конференции в Керчи. Но от этой короткой встречи у меня о нем не осталось никаких особых впечатлений. Позже, когда мы с ним начали регулярно переписываться, я понял, что Николай Дмитриевич не только активный участник подземной обороны, но и человек, прекрасно владеющий пером, грамотно и даже художественно излагающий свои воспоминания и мысли. Тогда я попросил его "для истории" написать свои воспоминания, что он и сделал, отпечатав свой текст на машинке в нескольких экземплярах.

Немцов Н. Д. после окончания средней школы в августе 1940 г. был направлен учиться в Краснодарскую авиационную школу на штурмана-бомбардировщика. Здесь он учился до мая 1941 г. После этого его эскадрилью перевели в г. Ярославль в военную авиационную школу стрелков-бомбардиров, куда они: выехали 6 мая. В Ярославле курсанты занимались до сентября 1941 г., после чего их учебный аэродром заняло боевое авиационное соединение, а школу перевели на станцию Чердаклы Ульяновской области. Здесь учились до марта 1942 г. и сдали экзамен по специальности. По приказам того времени, курсанты летных школ выпускались сержантами-летчиками для боевых полетов на бомбардировщиках. Приказ о присвоении званий был направлен в Приволжский военный округ, но он был, видимо, не подписан из-за недостатка в нашей армии бомбардировщиков. Всех бывших курсантов направили в г. Грозный для переподготовки на новой материальной части, куда они прибыли в начале апреля. Но и здесь курсанты оказалась лишними. В середине апреля их отправили в военные лагеря г. Прохладное, где они начали подготовку для стрелковых подразделений. Убедившись в хорошей военной подготовке (бывшие курсанты прекрасно знали стрелковое оружие), их срочно стали готовить на Крымский фронт для формирования пулеметных и минометных подразделений. Через Анапу, Тамань в самом конце апреля бывшие курсанты прибыли в Керчь.

Немцов Н. Д. хорошо помнил своих товарищей по Ярославской школе и позже по борьбе в каменоломнях. Это обстоятельство заставило меня искать других курсантов. Но это можно было сделать успешно, опираясь на архивные документы. К сожалению, в Центральном архиве Министерства обороны документальный фонд Ярославской военной авиационной школы стрелков-бомбардиров отсутствовал. Но все же каким-то чудом сохранились денежные ведомости курсантов за январь 1942 г., где отражены звания, фамилии к инициалы. (Оп. 890089, д. 1). Опираясь на воспоминания Немцова Н. Д. и на некоторых других оставшихся в живых его товарищей из курсантов, мне удалось установить фамилии около 700 курсантов-ярославцев. Конечно, далеко не все они попали в каменоломни, но денежные ведомости дали возможность поставить поиск этих людей на вполне научную основу. Они помогли и оставшимся в живых курсантам восстановить свою службу в армии.

Воспоминания Немцова Н. Д.

Часть I

От переправы через Керченский пролив у нас осталась яркая картина: абсолютно тихий, безветренный вечер, очень много света от воды и от голубого неба и. словно купаясь в лучах заходящего солнца, мирно урча в синеве, барражировал над проливом истребитель. На фоне этого, по-мирному сочного красками вечера, на фоне бирюзы пролива и по-детски игрушечного И-16, на горизонте мрачно вырисовывался крымский берег, над которым висела, именно висела, а не двигалась, зловещая черная туча, словно хищная птица распростертым крылом накрывала свою жертву.

В этот момент мы не могли предполагать, что эта черная туча одним крылом зацепит нас, ввернув в пучину кровопролитных сражений, в пучину страшных лишений и жестоких, нечеловеческих испытаний.

Переправа прошла без каких-либо происшествий, и в кромешной темноте наш транспорт пришвартовался у причала завода им. Войкова, как информировал нас замполит, а сейчас, мол, пойдем в Керченские каменоломни. По прошествии 30–40 минут после высадки, через довольно-таки широкий проход мы вошли в ярко освещенное подземелье. Когда нас завели поглубже, перед нашими изумленными взорами предстали: комнаты, комнатищи и целые залы, разгороженные между собой дощатыми перегородками, вдоль которых, копаясь в своих немудреных солдатских пожитках, люди готовились ко сну. Нам отвели пустующее место и приказали располагаться на ночлег. Пища будет завтра утром.

Так состоялось наше первое знакомство с Центральными Аджимушкайскими каменоломнями, ставшими для нас вскорости и родным домом, и нашей крепостью. В этих каменоломнях все для нас было необычным: и их боевая слава прежних сражений, и очень давние, а порой и загадочные, надписи на стенах, выведенные коптящим пламенем, и их необычные размеры – нам рассказывали старожилы каменоломен, что они занимают площадь 4 кв. км, имеют подземные сообщения с дальними поселками и даже с Феодосией. [271]271
  Это, конечно сильное преувеличение, но на Керченском полуострове, как и вообще в Крыму, каменоломен действительно много, они разбросаны на небольшой глубине под поверхностью и не связаны друг с другом.


[Закрыть]Только для этого где-то за Керчью надо выйти на поверхность, пройти с километр, а затем снова спуститься под землю. Потом уже, будучи солдатами подземного гарнизона, в свободное от вахт и занятий время, мы настойчиво искали этот проход, чтобы в одно прекрасное время увести гарнизон в старокрымские леса.

Так мы, половина 1-й эскадрильи, попали в резерв главного командования Крымского фронта, а вторая половина, на два дня позже прибывшая в Керчь, была направлена на передовую, но по пути, ночью, в районе села Марфовка, напоролась на немецкий десант и была уничтожена, так как никто не имел оружия. Об этом нам рассказал позже наш курсант Володя Волошенюк, чудом вырвавшийся из того котла и прибывший 15 мая в каменоломню грязный и оборванный, но вооружившийся по пути до зубов: автомат наш, автомат немецкий, в кармане "Вальтер", за поясом гранаты и в противогазной сумке гранаты. [272]272
  Речь идет о группе курсантов-ярославцев, брошенных в бой на Турецком валу около Марфовки. В то время было широко распространено мнение, что это был десант немцев с воздуха, хотя, как я уже писал, это были передовые немецкие части. Бывшие курсанты были вооружены стрелковым оружием и, как я уже писал, прекрасно себя показали в бою. Правда, отходили они неорганизованно. Имя Волошенюка И. Д. Немцов называет неправильно, что он позже и признал: «В действительности его звали Анатолием».


[Закрыть]

Судьба наша, в лице командования резервом фронта, не решаясь нас, авиаспециалистов, использовать по другому назначению, даровала нам недели две абсолютно праздной жизни, которую мы употребили в основном на детальное исследование каменоломен, с перерывами на принятие пищи, просмотр кинокартин и сон. Так что к моменту боевых действий в Аджимушкае мы уже довольно сносно ориентировались в подземелье.

Вечным безделье не могло быть. После прорыва немцами на Керченском перешейке линии фронта наши соединения начали отход к Керчи. Через Аджимушкай к переправам Керченского пролива двигались бойцы, грязные, измученные проливными дождями, непрерывными ожесточенными боями и еще безнаказанным хозяйничанием в небе немецкой авиации.

К 9 мая 1942 г. штаб Крымского фронта перебазировался в Центральные Аджимушкайские каменоломни, располагаясь на центральной галерее со стороны Царева Кургана, недалеко от трактора, который крутил генератор, освещавший каменоломню.

Из нас, бывших курсантов авиаучилища, сделали два взвода: минометный и пулеметный – и влили в состав батальона охраны штаба Крымского фронта, в котором мы и пробыли до 13 мая. Еще находясь в наряде днем 13 мая, мы видели, как штабные работники, спеша, освобождали сейфы от бумаг: часть их сжигали, а часть укладывали в чемоданы и большие портфели. 13 мая вечером мы сменились и, так как сутки не спали, то быстро уснули. Среди ночи были подняты по тревоге и получили приказ двигаться к переправе, а к какой, никто толком не знал. Штаб к тому времени с дежурной ротой переправился на Кубань. Так к утру 14 мая мы были у поселка Опасное, где увидели неприглядную картину: все побережье пролива было забито солдатами, техникой и вывезенным, брошенным военным имуществом. Как авиаторы, чувствуя, чем все это с восходом солнца станет для немецкой авиации, мы отошли назад в место, где во время налета можно будет укрыться. Что здесь началось через полчаса… Под бомбами немецкой авиации горели автомашины, горели люди. Вой пикирующих самолетов, разрывы бомб, крики раненых, изувеченных и горящих заживо людей, ружейная стрельба по самолетам каким-то кошмаром висела над проливом. Предвидя это и своевременно предприняв необходимые меры, мы со стороны наблюдали это массовое избиение людей. Когда первая волна бомбардировщиков отошла, какой-то майор начал организовывать людей хоть для какой-то обороны. Но люди, обуянные животным страхом, в панике бежали к проливу, пытаясь плыть на противоположный берег. Посоветовавшись между собой, мы решили, что наше место не здесь, а в Аджимушкае. Кто-то сказал, что, когда еще сражается Севастополь, уходить нам из Крыма стыдно, а если кто из нас кретин, то пусть лезет в воду пролива, и он из своего миномета поможет ему уйти к своим праотцам. Без лишних разговоров решили возвращаться в Аджимушкай, где и были часов в 11 дня. При подходе к Аджимушкаю попали под бомбежку, но отделались дешево, без потерь.

В каменоломнях, пока часть наших ребят вела торг с работниками военторга о продуктах, нам рассказали, что утром под Аджимушкаем, на аэроклубном аэродроме, был Маршал Буденный С. М., передавший приказ Сталина: "Ни шагу назад из Керчи!" Оборона каменоломен уже готовилась, и мы сходу влились в нее, так как имели и своих командиров, и при себе оружие: станковые пулеметы и ротные минометы. В два часа пополудни со стороны Камыш-Буруна, с горы Митридат в Керчь вошли первые цепи немцев. Наша линия обороны располагалась по окраине села Аджимушкай со стороны Керчи, потому что враг должен был подойти именно с той стороны. В наступивших сумерках вечера под 15 мая 1942 г. на околице Аджимушкая мы вошли в соприкосновение с немецкими автоматчиками. С этого времени начинается период активной наружной обороны каменоломен, а точнее – подступов к переправам Керченского пролива. Начался период борьбы за солнце, за воду, за маленький клочок родной земли.

Начиная с 15 мая и до 24 мая, село по несколько раз в день переходило из рук в руки: то под огнем вражеских танков мы откатывались под землю, то после отхода танков общей атакой из каменоломен снова забирали село, выбивая автоматчиков с чердаков. Но ночью хозяевами в селе всегда были мы. В первые дни обороны мы слышали артиллерийскую канонаду со стороны пролива, и особенно ожесточенные бои шли на заводе им. Войкова и в прилегающем к нему поселку. В первые дни немцы на нашем участке обороны применяли артиллерию, одиночные танки, крупнокалиберные пулеметы и ротные минометы. А после артиллерия перестала по нам бить, по зато во много раз плотнее стал минометный огонь. Бои были настолько непрерывные и ожесточенные, что подумать о еде и отдыхе просто было некогда. Да и кушать, собственно, было нечего: хлеба совсем не было, а была вначале в изобилии керченская сельдь, и копченая и соленая, но очень мало было воды, а после и она кончилась.

Как я сказал выше, в оборону каменоломен мы влились сразу же. Когда после обеда 14 мая мы получили приказ занять линию обороны над каменоломнями и заняли ее, то поняли, что организацией и подготовкой линии обороны руководит какое-то одно лицо, а не стихийно собравшиеся люди. К нашему приходу были уже отрыты окопчики для станковых пулеметов и их расчетов, одиночные окопы для бойцов и целые траншеи. Вначале линия обороны проходила впереди села Аджимушкай и по его сторонам, справа и слева (если смотреть на Керчь с Аджимушкая). Пулеметные огневые точки находились на Царевом Кургане, на церкви [273]273
  Речь идет о Царском Кургане, который находится в 200–250 м от каменоломен. Церковь в Аджимушкае находилась у старого кладбища, недалеко от каменоломен, рядом с памятником партизанам 1919 г. После войны ее развалины были ликвидированы, и на этом месте был летний кинотеатр.


[Закрыть]и несколько по возвышенностям, недалеко от линии входов в каменоломни. Меня с пулеметом расположили недалеко от центрального выхода из каменоломен, недалеко от лаза, ведущего к трактору, дающему электроосвещение каменоломням. Вторым номером мне определили нашего курсанта Ивана Скибина, высокого веснушчатого и какого-то неуклюжего парня, родом, где-то, из-под Харциска Донецкой области. Потом его почему-то не стало, а были Леша Чернышев и Шевченко (не помню, откуда он родом), [274]274
  Скибин Иван М. числится в курсантском подразделении, где был Н. Д. Немцов. Здесь же есть и Чернышов Алексей Николаевич, 1922 г. рождения, из Астрахани. Он был другом Немцова, страстный любитель петь и бороться. В пос. Трусово г. Астрахани удалось найти его мать Таисию Яковлевну и брата Василия. Во время боев у колодца 19–20 мая был ранен, умер после августа 1942 г. в каменоломне. О курсанте Шевченко данных нет.


[Закрыть]были помощники и из других подразделений. Будучи первым номером станкового пулемета, естественно, чаще всего моя огневая точка находилась несколько сзади передних цепей защитников и несколько выше их, чтобы было видно и удобно бить по огневым точкам противника и по его очагам сопротивления. В первый день битвы у Аджимушкая, т. е. 15 мая, я не мог сориентироваться в обстановке боя, резко провести черту между нашими и вражескими позициями. На первый взгляд получался какой-то хаос, неразбериха, наконец, как будто отсутствие единого руководства боем. Но после присмотрелся и прекрасно понял – было и единое руководство, была и единая линия обороны. В первые два дня обороны всеми силами немцы стремились ликвидировать наши огневые точки и очаги сопротивления на Царевом Кургане, на церкви и в их окрестностях. Так что в первые два дня я был в привилегированном положении против других: за это время я ни разу не сменил свою огневую точку. Только и разворачивался то на Царев Курган, то на церковь. Необходимо было автоматчиков отсекать от танков, не давать им возможности просачиваться близко к нашим позициям. А после падения Царева Кургана и церкви немцы начали сжимать кольцо окружения, и к 20 мая каменоломни сражались в окружении, но проволочных заграждений немцы не делали до конца месяца, до времени, когда нас окончательно загнали под землю и 24 мая пустили газ.

Первые два-три дня летчиков, как нас здесь называли, судьба хранила – потерь среди нас не было. Пули как бы щадили нас. Первым мы потеряли Колю Корнейчука, родом из-под Бердичева, белоголового, лобастого, удивительно спокойного, душевного и всеми любимого хлопца. Его снял вражеский снайпер. За Колей погиб наш певун и гитарист Всеволод Фомин из Перми или Кирова. Как он пел романсы под аккомпанемент гитары!.. Затем во время очередного отхода под землю у самого входа в каменоломню у "Сладкого" колодца осколок мины настиг Яшу Абрамова, родом из Астрахани. Ночью было относительное затишье, и мы его использовали для поиска своих товарищей. Под утро в одном из подземных госпиталей на носилках нашли Яшу, раненого в надбровье – над глазом был вырван кусок кости. Мы его утащили в расположение своей роты, где он умер числа 22 мая утром. Остальных ребят не нашли. Затем контузило меня, за мною в обе ноги был ранен Миша Серкин, родом со станции Михайловка Сталинградской области. [275]275
  Корнейчук Николай Калистратович был убит в бою, когда Бурмин с завода Войкова прорывался в каменоломни. По словам Немцова, это «был наш Лобачевский с большим прямым лбом». Всеволод Александрович Фомин, по рассказу в письме Немцова, был убит в бою прямо в голову, когда он поднялся из окопа с целью его немного поправить, углубить. В каменоломню его унесли чужие, и позже курсанты его труп не смогли найти. На мою публикацию в журнале «Вокруг Света» о курсантах-ярославцах откликнулись школьные товарищи Всеволода Фомина – Лучников А. В. и Обухов И. Ф. Они сообщили, что в 1939 г. после окончания средней школы на станции Просница Кирово-Чепецкого района Кировской области он поступил в сельскохозяйственный институт на ветеринарное отделение, однако его призвали в армию, в школе был отличным футболистом. Его мать, Фомина Елена Ивановна, была заведующей детским садом, умерла где-то на юге в 1943 г. Была у Всеволода и невеста Казаковцева Валентина Васильевна, работала в. школе затем секретарем райкома комсомола, затем уехала в Молдавию. Яков Дмитриевич Абрамов, 1923 г. рождения, был ранен у входа в каменоломню около колодца 18 или 19 мая. В госпитальных документах говорится, что он умер 1.06.1942 г. Серкин Михаил Петрович был ранен в обе ноги автоматной очередью, лежал в госпитале. Последняя дата 15.08.1942 г. На станции Михайловка найдены его родственники.


[Закрыть]

После первых нескольких дней обороны, в основном с потерей церкви, в рядах защитников каменоломен незаметно появился внутренний, но очень опасный враг – у защитников иссякли запасы воды, а ее источники находились под постоянным огнем противника. В то время в каменоломнях было более 10 тыс. бойцов и командиров, три больших госпиталя из тех, что не успели эвакуироваться, да прибавились наши раненые и плюс все гражданское население Аджимушкая – женщины, дети и старики с домашним скарбом и скотом. Вся эта масса людей просила пить и только пить. К тому времени установились на редкость очень жаркие дни, и нехватка воды становилась с каждым днем ощутимей и опасней. До этого воду мы брали из двух колодцев, расположенных в районе церкви, метрах в 20-и от входов в подземелье, но после 29 мая кольцо окружения сжималось все туже. Церковь мы не могли отбить у немцев, и они на колокольне посадили пулеметчика и снайпера, державших колодцы под постоянным обстрелом, и воду теперь приходилось добывать иногда ценой собственной жизни. Вода добывалась следующим образом: для вытаскивания воды из колодца приспособили длинную веревку, на обоих концах которой было привязано по ведру, а на колодцах в то время были блочки. И вот из каменоломен вырывается боец с ведром на конце веревки, подбегает к колодцу, набрасывает на блочок веревку с ведром и бежит зигзагообразно назад в подземелье. Другой боец, находящийся в каменоломне, распускает веревку, набирает ведро воды в колодце и по блочку подтягивает его к срубу. Следующий боец выскакивает из каменоломни с другим пустым ведром на другом конце веревки, подскакивает к колодцу, выхватывает из колодца ведро с водой, а пустое набрасывает на блочок и с водой бежит в каменоломню. И все начинается сначала. Не у всех счастливо кончалось – много их оставалось лежать у колодца, так и не получив глотка живительной влаги. Когда начинали брать воду из колодцев, немцы открывали бешеный огонь по церкви. Явно, что водой, добытой такой ценой, напоить всех не могли, и бойцы по собственной инициативе обследовали глубинные участки каменоломен в поисках воды. И такой источник внутри каменоломен был найден – это было стоячее озеро воды, просачивающей через толщу потолков и собирающейся в одном месте. Это было в глубине каменоломни между вторым и третьим батальонами. Дня через два эта вода была выпита и выбрана вместе с илом.

Пусть читающие эти строки простят меня, что, не рассказав еще толком о других событиях тех дней обороны Аджимушкая, я сразу приступил к описанию добывания воды. Да! Это так! Отсутствие воды, жажда – это был наш враг № 1, который иссушал, испепелял защитников больше, чем непрерывные бои. Жажда настолько мучила человека, изнуряла его, что он как-то глох, голос становился писклявым и скрипучим, язык разбухал и становился словно войлочный. Но мы все же были ходячие. А что испытывали раненые?! Когда возникла особо острая ситуация с нехваткой воды, когда выяснилось, что централизованно напоить всех невозможно, то раненых распределили между здоровыми и ходячими ранеными. Каждый здоровый обязан был своему раненому товарищу в сутки достать флягу воды. Моим подопечным был Миша Серкин. Теперь в перерывах между атаками, а в основном это ночью, необходимо было позаботиться не только о себе, но и о своем раненом товарище, т. е. надо было добыть почти две фляги воды. Точно не помню, то ли 22, то ли 23 мая, при поддержке танков, немцы загнали нас под землю и забросали колодцы камнями и трупами. Горстка автоматчиков, оставленная наверху, в основном вдоль выходов из каменоломен, не могла, конечно, помешать черному делу врага. Так мы остались без основных источников воды. Но в каменоломнях, в основном в районе второго батальона (это где находился подземный колодец), было много мест, где с потолков капала вода. Вначале бойцы, выделенные по 2–3 человека из подразделений, собирали ее в баночки из-под консервов. Но когда можно было дождаться такой воды?.. Тогда этих собирателей разогнали, и воду со стен начали сосать. Для этого в ракушечнике делалось маленькое отверстие, на рот накладывался кусочек марли, и начиналось сосание, маленькие капли воды попадали в рот. За одним приемом глотаешь воду, за другим – выливаешь во флягу. Но чем дальше, тем ограниченность во времени и страшная жажда заставила отказаться от марли, отчего почти у всех бойцов подбородок, губы, нос и лоб были порезаны об ракушечник. Позже эти порезы мы шутя называли подземными пропусками, по порезам мы безошибочно определяли своих. Между прочим, уже после газовых атак два провокатора и были в основном разоблачены своими чистыми губами. Под конец наружной обороны каменоломен этот способ вододобывания кто-то усовершенствовал: отверстие шомполом делали глубиной сантиметров 5–6, вставляли в это отверстие резиновый шлангчик из телефонного или электрокабеля, обмазывали глиной или грязью, а другой конец опускали во флягу или бутылку. Горлышко фляги со шлангом зажималось большим и указательным пальцем левой руки. Потом, прикладываясь губами, из фляги отсасывался воздух, а в нее короткой струйкой бежала вода или капала – это зависело от силы легких хозяина. Таким способом не более как за 15 минут насасывалась фляга воды, а потом можно было съесть рыбину и пососать воды себе. Таким способом добывание воды просуществовало до того времени, пока под один из колодцев была пробита штольня и воду начали качать пожарным насосом.

Но беда одна не ходит, прибавилась еще – кончились медикаменты. Раненых было нечем перевязывать. На перевязки шли простыни, нательное белье и другие материалы. Наши ребята, рыскавшие вокруг каменоломен, обнаружили в одном карьерчике (большая лощина) брошенную санитарную машину с большим запасом медикаментов. Решено было незаметно подкатить ее к центральному входу, а потом под прикрытием пулеметного и ружейного огня втащить ее в подземелье. Это было с успехом проделано. Раненых поступало так много, да плюс оставшиеся неэвакуированные, что встал серьезный вопрос об их кормежке. На первых порах для раненых было все, кроме хлеба – его не было где испечь. В тот же день бойцы соседнего подразделения в карьере, совсем недалеко от центрального входа, обнаружили брошенную походную пекарскую печь на резиновом ходу. Было приказано любой ценой втащить ее в подземелье. Ко мне подполз парень и вкратце рассказал в чем дело: когда эту злополучную печь с лощины выкатят на бугор перед центральным входом, сразу же необходимо мне сильным огнем накрыть немецкий крупнокалиберный пулемет, расположенный за каменной оградой Царева Кургана, иначе он наделает много беды. Но беда пришла с другой стороны: когда платформу с печью вкатили на бугор, а потом с гиком и свистом спустили ее прямо к центральному входу, поняли, что печка наша не лезет в подземелье по ширине – мешали боковые пристройки для пекарского инструмента. Что же делать? Печь закрыла центральный вход, а немцы в это время взбесились: с чего только могли обрушили огонь на маленький клочок земли. Казалось, еще мгновение – перекаленная земля вспыхнет. Сзади меня, со стороны церкви, подходил немецкий танк и уже прицеливался к моему бугорку. Пока я еще на своем месте мог держаться и огрызаться, кривые подкрылки печи начали чем попало рубить, бить и минут через 20 печь со скрежетом железа о боковые стенки каменоломни втащили в подземелье и торжественно установили в боковой галерее, правее центрального прохода, метрах в 15-и от выхода. На другой день раненые получили по небольшой порции свежего хлеба, испеченного наподобие высоких лепешек. Этот день в шутку называли хозяйственным днем. Перебирая в памяти те 9 или 10 дней боев за село Аджимушкай, я не могу вспомнить в памяти ни одного дня светлым или солнечным, хотя солнце пекло немилосердно, а с левой стороны за Царевым Курганом так соблазнительно выступала синева Керченского залива. Земля, поднятая взрывами мин и снарядов, и тучи газов тротила плотно закрывали небо, создавая впечатление сумерек, как в день затмения солнца. Казалось, что можно разобрать в этом хаосе из пыли, взрывов и криков?.. В общей сумятице и грохоте боя явственно различаю усиливающуюся автоматную трескотню у одного из домов. Вскорости там начали квакать и взрывы мин. Ох, уж эти мины – сколько их было выпущено на нас?.. Оказалось, группа бойцов подползла к крайним домам с целью убрать с чердаков автоматчиков, но были немцами преждевременно обнаружены и кинжальным огнем прижаты к земле у палисадника. Казалось, уже конец, и вырваться из этого огневого смерча нет никакой возможности. Автоматически поворачиваю пулемет, подправляю прицел и начинаю короткими очередями бить по окнам чердаков двух ближних домов. А в это время замечаю, как, прячась в неровностях местности, буквально вжимаясь в землю, к одному из злополучных домов подползает какой-то боец. Он то быстро переползал, то мгновенно затихал на месте. Первое время его никто не видел, а потом обнаружили и немцы, и наши. Противник стрелял по смельчаку со всего, с чего в данный момент мог стрелять, а наши подняли крик о бесполезности его затеи. Я вначале стрелял короткими очередями, а когда заметил фонтанчики пыли от своих очередей, пересекающие чердачные окна, в дикой ярости и злорадстве, крича что-то страшное и дикое, начал бить сплошной очередью. Что значит все сжимающееся и сжимающееся кольцо разрывов мин вокруг по сравнению с азартом дуэли, с общим захватом боя. Стреляла уже и вся каменоломня, и какое-то сплошное "А-а-а-а-а!" сопровождало смельчака, несмотря на сильный огонь быстро приближающего к дому. Еще бросок, и он скрылся в переулке. Миг абсолютной тишины, а потом взрыв на крыше дома и бросок зажатой в кольце огня группы бойцов, которые тоже скрылись в переулке. Оказывается, тот смельчак видел больше, чем видели другие: он видел, с какого чердака больше всего достается окруженцам, и решил их выручить. А дальше выжимание вражеских автоматчиков пошло довольно просто и легко, так как операция осуществлялась с тыла домов. Камрады сами спешат убраться с чердаков, пока Иван не помог.

Под прикрытием нескольких танков вражеские автоматчики очень близко подошли к каменоломне со стороны церкви, и человек 10 проникли в церковь. Сразу же за немцами в церковь вскочило несколько наших бойцов – там завязалась драка. Чтобы не дать немцам возможности помочь своим в церкви, мы всеми силами, огневыми средствами отсекаем их от танков и прижимаем к земле. Минуты через две, не желая лежать, они поднимаются и, дико оглядываясь назад, убегают в ближайший переулочек, а на их месте, как ни в чем не бывало, из-за церкви, хохоча на бегу, вырываются два лохматых черных чудища. Пока немцы опомнились, они скрылись в ближайшем от церкви лазе каменоломни, таща какую-то кастрюлю. Оказывается, эти два чудища, так испугавшие немцев, в пылу боя нечаянно зашли на противоположную окраину села и в одном из дворов нарвались на хозяйственное подразделение немцев, где стояла кухня. Увидевший их повар хотел крикнуть, но от ужаса не успел этого сделать и с открытым ртом был застрелен. На выстрел из соседнего двора выскочило несколько солдат, но также были убиты. Быстро осмотрев двор и ничего не найдя, кроме кастрюли с топленым сливочным маслом, они решили прихватить ее с собой и, давясь от смеха из-за выражения лица незадачливого повара, появились из-за церкви.

Земляной пыли было так много, такой густой пеленой висела она в воздухе, что, казалось, проникала не только в нос, в рот и скрипела не только на зубах, а проникала через кожу и сушила суставы. Облегчение наступало с приходом темноты. Хотя света и не прибавлялось от осветительных ракет, но минометный огонь значительно уменьшался, а следовательно, и воздух делался чище и, конечно, прохладней. В это время можно сбегать в каменоломню, подзапастись водичкой, узнать новости с других участков, узнать, кто ранен, кто убит, и перед утром, повиснув на краю окопчика всем чертям назло, с полчасика подремать.

Только на заводе Войкова и прилегающем к нему поселке бой не утихал ни днем, ни ночью. Мы знаем, что оборону там держат танкисты и остатки каких-то десантных частей. В течение всех суток по заводу немцы бьют из шестиствольных минометов, снаряды которых летят через наши головы где-то из-под села Баксы. Там был настоящий кромешный ад, казалось, что там уже не может быть ничего живого. Немцы пытались с помощью танков сломить сопротивление защитников, но каждый раз они подрывались на гранатах, которыми их забрасывали из подвалов домов. В ту ночь с 18 под 19 мая и на заводе Войкова как будто наступило затишье, в крайнем случае, огонь сократился. Но перед самым рассветом на окраине поселка агрофабрики, а потом и в нашем секторе с другой стороны карьера, что отделял каменоломни от Царева Кургана, внезапно вспыхнула сильная перестрелка. Мне хорошо было видно, куда фрицы били из крупнокалиберного пулемета от Царева Кургана. Обычно ночью мы мало стреляли – не было в том никакого проку, а тут все обрушили свой огонь на Царев Курган и по огневым точкам левее и сзади нас. Через какое-то время через карьер и по его окраине к нам начали вначале одиночно, а потом группами просачиваться бойцы неизвестного подразделения. А когда бой кончился, мы узнали, что перед утром, прорвав свое и наше кольцо окружения, к нам в каменоломни пришли остатки, человек 300, защитников завода Войкова.

Привел их подполковник-танкист. Фамилию его вскорости забыл, а его много раз видел: невысокого роста, плотный, с продолговатым лицом, черный, с покатыми плечами. Одет был в темно-синие брюки-галифе и в серую гимнастерку танкиста. Потом, после гибели нашего полковника, руководство подземным гарнизоном этот подполковник-танкист взял на себя.

После 20 мая положение гражданского населения в каменоломнях очень осложнилось. Большая скученность людей, нехватка, а потом полное отсутствие воды – этот вопрос для командования подземным гарнизоном встал на первый план. И было решено разрешить всем желающим из числа женщин, детей и стариков покинуть каменоломни. К исходу дня 22 мая в каменоломнях осталось только 15 семей – старых партизан, которые остались, видимо, по специальному заданию. В дальнейшем они дали нам много полезных советов: первый колодец начали рыть прямо в газоубежище 1-го батальона, но они отговорили и указали другое место. Да и такой важный вопрос в первые дни, после газовых атак, как вентиляция каменоломни, решали, видимо, также гражданские.

После того как гражданские покинули каменоломню, я еще находился с пулеметом и Лешей Чернышевым в секрете по охране заброшенного лаза в каменоломню со стороны церкви. Задача была: блокировать проникновение в подземелье немецких солдат и всякой нашей мерзости: провокаторов, шпионов и другой сволочи. После напряженных дневных боев ночью лежать за пулеметом, обложенным камнями, и смотреть в провал лаза – очень утомительно. Зажигать свет и курить категорически запрещено. Много раз я лбом бился о ручки "Максима", но голова все равно падала. И вот Леше показалось, что кто-то пробегал перед лазом и, крикнув "Немцы!", он бросил гранату. Но она ударилась о край потолка лаза и разорвалась впереди нас. Меня спас щиток пулемета, а Лешу осколок гранаты зацепил за роговицу левого глаза. Так больше Леша левым глазом уже не видел. К концу дня с этого поста нас сняли и перебросили к центральному проходу. Вместо Леши вторым номером дали Шевченко (ни имени, ни домашнего адреса его не помню). Пулемет я расположил у выемки против центрального входа. Сектор обстрела уже был невелик: Царев Курган и часть поселка впереди справа от меня. Рано утром сзади подошел танк и прямой наводкой посшибал нас и загнал под землю. К обеду общим рывком из-под земли мы снова заняли полосу на поверхности вдоль выходов. Снова подошел танк, стал против центрального входа и начал его методически обстреливать. Между танком и центральным входом был бугорок. Если танк орудие опускал чуть ниже, то попадал в вершину бугорка, поднимал чуть ниже – попадал в пачку ракушечника над самым входом. Прямого попадания в проход у него никак не получалось. При старом положении ходов, когда по центральному ходу зайдешь под землю, то сразу же метра через два центральная галерея заворачивает вправо и так с небольшим уклоном идет вниз. Этот поворот у нас много сил забрал, когда тащили пекарню… Так вот за этим поворотом собралось много начальников, больших и малых, и начали судить и рядить, пойдут ли немцы под землю или нет и как уничтожить немецкий танк. Позиция у танка, между прочим, была очень удобная – хороший круговой обзор и хорошее прикрытие со стороны автоматчиков. Подползти незамеченным нельзя было, надо было бить его только с расстояния. В это время подходит какой-то лейтенант в каске, плащ-палатке, с вещмешком за спиной под плащ-палаткой, с ПТР в руках и говорит, что он попробует подбить танк – есть один патрон. Сняв плащ-палатку, после очередного выстрела танка, он выскочил и быстро пополз на вершину бугорка, и только он его достиг, в это время – удар снаряда: одна нога лейтенанта высоко, высоко подлетела вверх, а лейтенант остался лежать ничком на бугорке. И долго еще на его спине дымился вещмешок.