355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Всеволод Соловьев » Наваждение » Текст книги (страница 8)
Наваждение
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 00:11

Текст книги "Наваждение"


Автор книги: Всеволод Соловьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

XIII

Покуда она съ мужемъ остановилась въ гостиницѣ, гдѣ они заняли нѣсколько комнатъ.

Уже подходя къ ихъ дверямъ, я понялъ, что мнѣ предстоитъ снова встрѣча со всею компаніей. Я не ошибся. Первое лицо, которое я увидѣлъ, былъ Рамзаевъ, а за нимъ стоялъ Коко и во весь ротъ мнѣ улыбался; въ эти три года мы почти не видались съ нимъ. Только Александры Александровны съ Мими еще не было, но навѣрное и они скоро явятся.

Генералъ встрѣтилъ меня очень радушно, но я невольно отъ него отшатнулся, такъ меня поразила перемѣна, происшедшая съ нимъ.

Я оставилъ его постоянно удачно молодящимся человѣкомъ, а теперь предо мной былъ дряхлый старикъ, совсѣмъ больной, съ трудомъ передвигавшій ноги. Изъ-за его нездоровья они и пріѣхали въ Петербургъ.

«Онъ очень боленъ, онъ вѣрно скоро умретъ», – подумалъ я, но изъ этой мысли не сдѣлалъ тогда никакого вывода, да и не сообразилъ, какой тутъ можетъ быть для меня выводъ. Вообще, я долженъ замѣтить, что ни тогда, ни долго потомъ этотъ старикъ не представлялся мнѣ препятствіемъ, я о немъ какъ-то совсѣмъ не думалъ.

Я весь вечеръ провелъ у нихъ. Генералъ скоро ушелъ къ себѣ въ спальню. Ужасная скука была въ этотъ вечеръ. Мы всѣ перекидывались рѣдкими фразами, больше молчали и посматривали другъ на друга. Меньше всѣхъ говорила Зина.

По нѣкоторымъ ея минамъ и движеніямъ я замѣтилъ, какъ ей хочется, чтобы поскорѣй всѣ ушли, чтобы намъ можно было поговорить на свободѣ. Я понималъ, что и Рамзаевъ съ Коко отлично это замѣтили, и ни за что теперь не уйдутъ. Мы стали пересиживать другъ друга, но мнѣ не удалось ихъ пересидѣть. Было ужъ два часа ночи, когда мы, наконецъ, встали и вышли вмѣстѣ.

– Да, вотъ какія дѣла, – сказалъ Рамзаевъ, когда мы спускались съ лѣстницы:– старикъ-то плохъ, того и жди помретъ, а барыня наша вдовушкой останется.

– Предъ испанкой благородной трое рыцарей стоятъ! – въ отвѣтъ на это замѣчаніе пропѣлъ Коко.

– Pariez pour vous! – къ чему-то произнесъ Рамзаевъ, протягивая на прощанье руку Коко.

Я, конечно, не сказалъ ничего, я только тутъ понялъ, что Коко, несмотря на всю свою глупость, вѣрно выразилъ положеніе дѣла. «Предъ испанкой благородной» дѣйствительно теперь стоятъ три рыцаря, и я одинъ изъ этихъ трехъ рыцарей. Какая мучительная, какая жалкая роль выпадаетъ на мою долю! Но я ужъ не думалъ объ этой роли, я думалъ только о Зинѣ и съ истерическимъ внутреннимъ хохотомъ называлъ ее въ своихъ мысляхъ «благородной испанкой».

* * *

Опять для меня потянулись лихорадочные дни. Начиналось лѣто. Я давно долженъ былъ ѣхать въ деревню, но не ѣхалъ. Проводилъ почти все время у Зины, а когда показывался на улицѣ, то меня охватывалъ страхъ, какъ-бы не встрѣтились гдѣ-нибудь Горицкія.

Не знаю, что-бы случилось со мною, еслибъ я ихъ увидѣлъ. Я старался забыть мою встрѣчу съ Лизой. Мнѣ и некогда было обо всемъ этомъ думать теперь, но все-же, когда вспоминалось, мнѣ становилось ужасно неловко; я сознавалъ себя такимъ приниженнымъ, я готовъ былъ самъ презирать себя.

Теперь болѣе чѣмъ когда-либо въ жизни чувствовалъ я, что ничего съ собою не подѣлаю и махнулъ на себя рукою. Будь что будетъ, судьба стоитъ надо мною, судьба меня захватила, и я не самъ дѣйствую. Ахъ, только-бы все это кончилось такъ или иначе, кончилось-бы скорѣе!

И что-же давали мнѣ эти дни, къ чему они приводили? Ровно ни къ чему! Я почти не имѣлъ возможности говорить наединѣ съ Зиной, а когда являлась эта возможность, мнѣ становилось страшно, и я избѣгалъ всякаго разговора.

Зина затормошила всю компанію и меня въ томъ числѣ: нужно было найти удобную квартиру, такъ какъ генералъ, несмотря на совѣты докторовъ и даже ихъ настоятельныя требованія, вдругъ заупрямился, ни за что не хотѣлъ ѣхать за границу, а положилъ остаться въ Петербургѣ. Это былъ какой-то капризъ больного дряхлаго старика: «Не хочу за границу, не хочу на дачу, хочу здѣсь!».

Ему говорили, что нельзя лѣтомъ жить въ Петербургѣ, особенно въ его положеніи, что здѣсь и здоровый заболѣваетъ; но онъ ничего не хотѣлъ и слышать.

Наконецъ квартира была найдена, совсѣмъ готовая, прекрасно меблированная. Генералъ отправился, осмотрѣлъ, остался очень доволенъ, и на слѣдующій день они переѣхали. Снова все пошло по старому, какъ было три года назадъ, передъ свадьбой Зины. Разница была только въ генералѣ: тогда онъ былъ раздушеннымъ любезнымъ хозяиномъ, теперь – капризнымъ старикомъ, котораго компанія должна была развлекать.

Первыя двѣ-три недѣли послѣ переѣзда на квартиру онъ чувствовалъ себя бодрѣе, онъ даже снялъ мѣховой халатъ. Опять его порѣдѣвшіе сѣдые волосы были хитро зачесаны, и отъ усовъ пахло англійскими духами. Опять Александра Александровна и Мими чуть-ли не каждый день пріѣзжали изъ Петергофа съ дачи, чтобъ играть съ нимъ въ карты. Рамзаевъ, Коко и я состояли при Зинѣ.

И вотъ тутъ-то шла потайная жизнь, велась интрига. Теперь мнѣ все представляется яснымъ, какъ оно тогда было. Въ первое время Коко и Рамзаевъ оказались въ ссорѣ, но затѣмъ, и внезапно, между ними произошло полное примиреніе. Вѣроятно было какое-нибудь таинственное совѣщаніе, на которомъ они рѣшили дѣйствовать заодно противъ меня.

Рамзаевъ растолковалъ Коко, что относительно Зины я одинъ только опасенъ, а затѣмъ, если они успѣютъ меня уничтожить, то вдвоемъ будетъ уже свободнѣе: предъ испанкой благородной будутъ стоять только два рыцаря. Можетъ быть, Рамзаевъ дошелъ и до того, что предложилъ Коко даже подѣлить благородную испанку, и, конечно, Коко ничего не имѣлъ противъ этого раздѣла. Его чувства къ Зинѣ и притязанія были такого сорта, что допускали возможность всякаго соглашенія съ человѣкомъ, подобнымъ Рамзаеву. Про меня-же онъ зналъ, что со мной невозможны ужъ никакія соглашенія, и что это дѣло совсѣмъ другое.

Но уничтожить меня имъ, однако, не удалось, и весь этотъ союзъ на первое время кончился погибелью Коко. Ему очевидно было поручено всячески чернить меня въ глазахъ Зины. Онъ это и началъ исполнять съ необыкновенною добросовѣстностью. Въ теченіе одной недѣли Зина пять разъ передавала мнѣ самыя невѣроятныя и грязныя исторіи на мой счетъ, разсказанныя ей балбесомъ Коко. Наконецъ это вывело меня изъ терпѣнія.

– Если хочешь и можешь его слушать, – сказалъ, я ей:– такъ слушай, даже вѣрь пожалуй; но мнѣ, сдѣлай милость, не передавай ничего.

– Конечно, я ему не вѣрю и дѣйствительно пора прекратить это, – отвѣтила Зина. – Я скажу ему, чтобъ онъ не смѣлъ больше о тебѣ заикаться.

Она вѣрно такъ и сдѣлала, потому что Коко съ этого дня сталъ какъ-то особенно коситься, встрѣчаясь со мною. Тогда Рамзаевъ придумалъ новую мѣру. Видя что со стороны Зины ничего не подѣлаешь, онъ задумалъ попробовать генерала. Онъ расчитывалъ на мое самолюбіе, онъ разсчитывалъ, что если генералъ сдѣлаетъ мнѣ сцену, то я, пожалуй, несмотря даже на Зину уѣду въ деревню, а Зину въ это время онъ успѣетъ забрать въ руки. Но все-же и тутъ ему нужно было дѣйствовать такъ, чтобы самому остаться въ сторонѣ,– нужно было опять выставить на первый планъ Коко. На это онъ и рѣшился; только обстоятельства нѣсколько замедлили исполненіе его плана.

XIV

Генералу вдругъ стало хуже, и такъ стало ему худо, что былъ созванъ консиліумъ чуть-ли не изо всѣхъ бывшихъ тогда на лицо въ Петербургѣ болѣе или менѣе извѣстныхъ докторовъ. Доктора рѣшили, что дѣло весьма плохо, что непремѣнно нужно уѣзжать изъ Петербурга, но во всякомъ случаѣ не теперь, такъ какъ въ такомъ состояніи больного перевозить невозможно. «Если поправится – сейчасъ уѣзжайте, но врядъ-ли поправится». Таково было послѣднее рѣшеніе консиліума.

И вся компанія на время оставила свои планы и съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ ждала что будетъ. Это ожиданіе длилось почти три недѣли. Жара стояла страшная, а генералъ лежалъ въ мѣховомъ халатѣ, сверхъ него еще покрытый толстымъ стеганымъ одѣяломъ, и стоналъ.

Надъ домомъ ужъ носилась та атмосфера, которая обыкновенно является въ квартирѣ умирающаго: по всѣмъ комнатамъ царствовалъ безпорядокъ; прислугѣ было приказано снять сапоги и ходить въ туфляхъ. Звонки посѣтителей раздавались едва слышно. Никто не говорилъ громко, всѣ таинственно шептались.

Уже появились нѣкоторыя фигуры, присутствіе которыхъ почему-то неизбѣжно въ такихъ обстоятельствахъ: явилась сидѣлка, съ совершенно идіотскимъ и въ то-же время какимъ-то таинственнымъ лицомъ, которая, очевидно захлебываясь отъ блаженства, священнодѣйствовала. Явился фельдшеръ, тоже придавшій себѣ необыкновенное значеніе, громко кашлявшій и мычавшій, тогда какъ всѣ остальные шептались. И каждый разъ, кашляя и мыча, онъ обводилъ присутствующихъ такимъ взглядомъ, въ которомъ ясно читалось: «вотъ вы всѣ шепчетесь, а я кашляю и мычу. А почему я кашляю и мычу? Потому что я знаю, когда можно кашлять и мычать, а вы не знаете. И попробуйте вы замычать, такъ я сейчасъ вамъ запрещу это, потому что имѣю на то право».

Явился, наконецъ, и мужъ Александры Александровны, пріѣхавшій изъ деревни. Онъ почему-то оказался необходимымъ въ домѣ и даже совсѣмъ сюда переселился. Этотъ господинъ ужъ положительно блаженствовалъ, даже больше сидѣлки и фельдшера. Онъ направилъ свою дѣятельность на кухню и столовую. Подъ предлогомъ, что Зинѣ теперь вмѣшиваться въ хозяйство невозможно, онъ заказывалъ обѣды и ежедневно объѣдался. Если кому-нибудь нужда была до него, нельзя было его искать ни въ комнатѣ больнаго, ни въ гостинной. Нужно было идти прямо въ буфетную, тамъ онъ пребывалъ неизмѣнно. Глядя на него, я только удивляйся, какимъ это образомъ человѣкъ можетъ постоянно ѣсть или пить безо всякаго перерыва и оставаться такимъ здоровымъ и глядѣть на всѣхъ такъ лучезарно.

Александра Александровна съ Мими исчезли на это время. Они показывались только изрѣдка и то все на минуту. Они вѣрно нашли себѣ лучшее времяпровожденіе и къ тому-же вовсе не желали встрѣчаться съ «мужемъ», къ которому оба чувствовали отвращеніе.

Рамзаевъ искусно разыгралъ роль преданнаго друга и необходимаго человѣка. Отъ него теперь такъ и дышало «теплымъ участіемъ». Онъ пріѣзжалъ прямо со службы, таинственно и тихо освѣдомлялся о здоровьѣ больного, и если ему говорили, что немного полегче, онъ на цыпочкахъ входилъ въ спальню, подходилъ къ постели генерала, неслышно присаживался возлѣ него и не успокоивался до тѣхъ поръ, пока тотъ не обратитъ на него вниманія и не протянетъ ему руку. Тогда онъ вставалъ и объявлялъ генералу, что радъ-бы посидѣть съ нимъ, но нужно спѣшить исполнить кой-какія порученія Зины. И дѣйствительно спѣшилъ исполнять ихъ. Каждымъ своимъ движеніемъ, каждымъ взглядомъ онъ говорилъ Зинѣ: «ну вотъ и судите между нами, кто изъ насъ полезнѣе, и кто больше вамъ преданъ! Посмотрите кругомъ, что дѣлаютъ всѣ эти ваши друзья? Ничего, только торчатъ. А я себя забываю, забываю удовольствіе быть съ вами, забочусь только о томъ какъ-бы услужить вамъ, какъ бы принести вамъ ощутительную и осязательную пользу».

Зина благосклонно пользовалась его «теплымъ участіемъ» и ежедневно давала ему столько порученій, что воображаю, какъ онъ бѣсился, исполняя ихъ.

Коко тоже былъ на своемъ посту. Онъ неотлучно, шагъ за шагомъ, шпіонилъ за мною.

А Зина? Я всѣми силами наблюдалъ за нею и не могъ не замѣтить въ ней большую перемѣну. Она видимо оживилась и очень волновалась. Она почти цѣлый день нигдѣ не находила себѣ мѣста: то зачѣмъ-то запрется у себя въ комнатѣ, просидитъ запершись съ часъ, выйдетъ растерянная, съ горящими глазами, спѣшитъ въ комнату мужа, подойдетъ къ его постели, что-то говоритъ ему, спрашиваетъ, очевидно, не даетъ себѣ отчета что говоритъ и что спрашиваетъ, слушаетъ его разсѣянно, глядитъ на него какъ-то пытливо, странно, соображаетъ что-то.

Иногда-же цѣлый день не заглянетъ въ комнату больного, уходитъ подальше, чтобы не слышать его стоновъ. То вдругъ засядетъ у постели и сидитъ по цѣлымъ часамъ, отстраняетъ сидѣлку, сама подаетъ лѣкарство, поправляетъ подушки, одѣяло, всячески ухаживаетъ, и въ то-же время глаза ея такъ безжизненно, такъ страшно на него смотрятъ.

Со мной она почти не говорила, а, между тѣмъ, настоятельно требовала моего присутствія. Я присутствовалъ, я машинально каждый день отправлялся къ нимъ, машинально ходилъ на цыпочкахъ, шептался.

Такъ проходили дни; генералу не было не лучше, не хуже.

– Господи! Когда-же все это кончится! – нѣсколько разъ шепнула мнѣ Зина.

* * *

Наконецъ, это кончилось. Еще наканунѣ я оставилъ генерала въ очень плохомъ состояніи: онъ стоналъ и метался на постели. Возвратился я къ нимъ на другой день и сразу, въ самой передней, меня поразила перемѣна. Трудно даже сказать, въ чемъ она заключалась. Все, казалось, совершается точно такъ-же какъ прежде: лакеи точно такъ-же ходятъ на цыпочкахъ. Мужъ Александры Александровны такъ-же торчитъ въ буфетной, хлопаетъ рюмку за рюмкой и заѣдаетъ икрой и сардинками. Сидѣлка такъ-же вылетаетъ, какъ помѣшанная, изъ комнаты больного и что-то хлопочетъ, что-то приказываетъ горничной, растолковываетъ ей… А между тѣмъ во всемъ этомъ уже что-то совсѣмъ другое.

– Ну, что, какъ? – спросилъ я сидѣлку.

– Лучше, гораздо лучше, – отвѣтила она. – И ужъ такъ это неожиданно, что и сказать нельзя. Еще вчера, сами изволили видѣть, совсѣмъ плохо было, и докторъ вотъ тоже качалъ головою – не надѣялся, значитъ. А сегодня заснула я часамъ къ пяти утра, такъ только, вздремнула немножко… Очнулась и слышу, говоритъ это онъ мнѣ: «Дайте, пожалуйста, стаканъ съ лимонадомъ». Такъ меня всю и передернуло, слышу, ушамъ своимъ не вѣрю: ну совсѣмъ какъ есть не тотъ голосъ, здоровый человѣкъ это сказалъ мнѣ, да и баста!.. Смотрю – сидитъ это онъ на постели бодро такъ, и лицо у него другое. У меня и руки опустились… Вотъ, батюшка, чѣмъ кончилось!

– А что-жъ, вамъ-бы хотѣлось, чтобъ онъ умеръ сегодня? – невольно улыбаясь на ея отчаянную безнадежную мину, замѣтилъ я.

– Ахъ, что вы, батюшка, Господь съ вами, какъ вамъ не грѣхъ! Слава Богу, говорю, слава Богу, только неожиданно-то больно…

И она откатилась отъ меня въ другую комнату.

Я невольно посмотрѣлъ ей вслѣдъ и даже на минуту заинтересовался ею. Она не на шутку была въ отчаяніи, что больной ея поправился и что все это кончилось совсѣмъ не такъ, какъ она ожидала.

Я очнулся только услышавъ голосъ Зины. Она стояла передо мною блѣдная и растерянная.

– Слышалъ, – шептала она, поднимая на меня свои безжизненные глаза:– ему лучше! Онъ видимо поправляется… Доктора объявили что совершился неожиданный кризисъ, рѣдкій примѣръ, и что теперь онъ можетъ очень быстро поправиться и жить еще долго.

– Ну, такъ что-жъ? Это очень хорошо! – проговорилъ я совершенно искренно.

Зина вздрогнула и какъ-то отшатнулась отъ меня.

– André, что-жъ это? Притворяешься ты что-ли? Неужели ты не понимаешь, что это невозможно? Неужели ты не понимаешь, что онъ не долженъ жить?.. Тутъ кто-нибудь: или онъ, или я! Я ужъ изъ силъ выбилась и не могу больше!..

Она проговорила все это задыхаясь. Въ лицѣ ея выражалось и отчаяніе, и ненависть.

Мнѣ стало вдругъ невыносимо душно. Я взглянулъ на нее еще разъ и не нашелъ въ ней ровно ничего, что всегда такъ влекло меня къ ней и что отдавало меня въ ея руки.

Я увидѣлъ въ ней существо холодное, загрязненное, отъ меня далекое, не имѣющее ничего общаго съ тѣмъ, что въ ней должно было быть и чего такъ безумно, такъ отчаянно искалъ я.

Вся мучительная любовь моя мгновенно исчезла. Я смотрѣлъ на нее какъ на чужую, незнакомую мнѣ женщину и, не сказавъ ей ни слова, ушелъ отъ нея. Долго, весь этотъ день и весь этотъ вечеръ, я не хотѣлъ къ ней возвращаться.

XV

О, еслибъ я воспользовался этими минутами и уѣхалъ въ деревню! Только нѣтъ, зачѣмъ? Все равно не привело-бы ни къ чему. Все равно вернулся-бы я съ дороги… Еслибъ даже и совсѣмъ уѣхалъ, не спасъ-бы ни ее, ни себя.

На другой день я опять былъ у нихъ и опять ничто меня въ ней не возмущало.

Генералъ сталъ замѣтно поправляться. Чрезъ три дня онъ уже вышелъ изъ спальни, опять снялъ свой мѣховой халатъ и надушилъ усы.

Онъ не только не стоналъ, но съ радостною улыбкой объявлялъ чуть не каждую минуту, что ему несравненно лучше, что невыносимыхъ прежнихъ болей и въ поминѣ нѣтъ, какъ будто никогда ихъ и не бывало. Онъ, заранѣе облизываясь, толковалъ о томъ, что вотъ сегодня докторъ разрѣшилъ ему съѣсть кусокъ кроваваго бифштекса и пару яицъ въ смятку.

Рамзаевъ, и въ особенности Коко, вертѣлись вокругъ него и, очевидно, что-то замышляли.

Скоро случай помогъ мнѣ узнать, что именно они замышляли. Какъ-то я довольно рано вышелъ отъ Зины. У меня сильно разболѣлась голова, я сдѣлалъ большую прогулку, проголодался и зашелъ поужинать къ Палкину.

Народу было мало. Я прошелъ въ дальнюю, совсѣмъ пустую комнату; спросилъ ужинъ и усѣлся въ уголкѣ на диванѣ. Я ужъ кончилъ мою котлету, когда замѣтилъ, что въ комнату кто-то входитъ, оглянулся – вижу Рамзаевъ и Коко.

Они мнѣ до такой степени надоѣли, мнѣ такъ было тошно снова толковать съ ними. Къ тому-же пришла внезапная мысль послушать, о чемъ они говорить будутъ, если меня не замѣтятъ.

Я не шевельнусь, а когда услышу, что они про меня говорятъ, а они непремѣнно будутъ говорить, я встану и хоть немного сконфужу ихъ: все-же какое-нибудь развлеченіе.

Я такъ и сдѣлалъ.

Я сидѣлъ къ нимъ спиной въ углу, а тутъ еще и нарочно скрылся за высокою спинкою дивана.

Они усѣлись въ двухъ шагахъ отъ меня и не замѣтили моего присутствія.

Разговоръ обо мнѣ начался слишкомъ скоро, то-есть съ первыхъ-же словъ.

– Ты не знаешь, – спросилъ Рамзаевъ:– куда это сегодня нашъ гусь скрылся?

– Чортъ его знаетъ, не знаю! – пробурчалъ Коко, наливая себѣ рюмку водки и принимаясь за закуску. – Я объ немъ и думать-то теперь не хочу, такъ онъ мнѣ опротивѣлъ. Ужъ я не знаю, что онъ такое говоритъ Зинаидѣ, только чуть не отворачиваться отъ меня стала послѣднее время.

– Да, этому надо положить предѣлъ! – замѣтилъ Рамзаевъ. – Жалѣя ее, нужно положить предѣлъ, потому что такъ добромъ не кончится. Теперь старикъ пришелъ въ себя, умирать еще не хочетъ, теперь можно его настроить и нужно не терять времени. Вѣдь, Богъ ихъ тамъ знаетъ, можетъ у нихъ и рѣшено все… Ты замѣтилъ, какъ она странно возбуждена все это время? Вотъ того и жду, что исчезнетъ съ нимъ куда-нибудь. Ну, не надолго! Перегрызутся чрезъ недѣлю, другую. Да дѣло-то ужъ будетъ испорчено! Непремѣнно старика нужно предупредить, ее спасти надо. Она фантазерка, безумная, она вотъ убѣжитъ, а старикъ возьметъ да и измѣнитъ свою духовную! Вотъ тогда не причемъ она и останется! Нѣтъ, этого допустить невозможно! Нужно ему открыть глаза… но только понимаешь какъ? Ее не замѣшивать, она пусть въ сторонѣ. Это онъ все ее смущаетъ и развращаетъ.

– А вотъ я возьму да завтра и переговорю съ генераломъ! – рѣшительно крикнулъ Коко, стукнувъ ножомъ объ тарелку.

– Что-жъ ты ему скажешь?

– Ну, ужъ это мое дѣло, знаю, что скажу.

– Да нѣтъ, не «знаю что скажу», а ты говори обстоятельно. Ты разскажи, какой человѣкъ этотъ идеальный André! Разскажи, что это самый что ни на есть отпѣтый развратникъ, какіе только у насъ въ Петербургѣ бываютъ. Разскажи, понимаешь, будто онъ ждетъ не дождется, какъ-бы забрать Зинаиду въ руки, и ее, и состоянье все! Скажи, что она смотритъ на него какъ на друга, родственника, что она вотъ по неопытности только къ нему на квартиру ѣздитъ, а онъ и радъ… Что онъ хвастается этимъ, портитъ ея репутацію, надъ старикомъ издѣвается. Понимаешь – говори: ужъ по городу сплетни скандальныя холитъ… вотъ въ какомъ тонѣ ты все разскажи!

Я всталъ съ дивана и тихо подошелъ къ этимъ двумъ друзьямъ моимъ.

Они взглянули на меня, вздрогнули и какъ-то съежились.

– Ну что-жъ, продолжайте, – сказалъ я:– только нѣтъ, покончите! Еслибъ этотъ вашъ разговоръ былъ для меня неожиданность, я, можетъ быть, вышелъ-бы изъ себя, но вы видите – я спокоенъ, и спокоенъ именно потому, что заранѣе зналъ все, что вы можете говорить и что скажете…

Коко все сидѣлъ смущенный, но Рамзаевъ ужъ оправился и нахальнѣйшимъ образомъ взглянулъ на меня.

– А! подслушивать! Это тоже къ твоему идеальному благородству относится! – прошипѣлъ онъ.

Я едва удержался, чтобы не плюнуть ему въ лицо.

– Да ужъ одно то, что я услышалъ, доказываетъ, что я имѣлъ право васъ подслушивать. Васъ, господинъ Коко, я буду просить не приводить въ исполненіе вашего плана ради васъ-же самихъ, потому что все это можетъ очень плохо для васъ кончиться. А что касается тебя, другъ моего дѣтства, то тебѣ и совѣта никакого подать не могу…

Я взглянулъ на него, я увидѣлъ этотъ его бравирующій, вызывающій взглядъ, я мгновенно вспомнилъ все, всѣ наши отношенія, все наше дѣтство. Кровь ударила мнѣ въ голову. Я вспомнилъ мою мать, все, чѣмъ онъ былъ ей обязанъ, но въ то-же время я не могъ вспомнить того, о чемъ она меня просила. Мнѣ безумно захотѣлось смять эту нахальную физіономію.

Я задыхался.

– Тебѣ я скажу только одно: не смѣй нигдѣ подходить ко мнѣ, не смѣй сталкиваться со мною, потому что иначе при всѣхъ я назову тебя подлецомъ и воромъі И докажу неопровержимо, что ты подлецъ и воръ!

Онъ задрожалъ, и вдругъ глаза его опустились.

Но я ужъ былъ внѣ себя, я ужъ не помнилъ что дѣлаю.

– Воръ! Воръ! – повторялъ я подъ натискомъ старыхъ воспоминаній. – Ну, отвѣчай-же мнѣ какъ подобаетъ отвѣчать, если въ глаза тебя называютъ воромъ, а ты не укралъ ничего! Отвѣчай!..

Онъ ничего не отвѣтилъ. Онъ опустился на стулъ, онъ ждалъ, что я ударю его. Я, наконецъ, пришелъ въ себя и быстро вышелъ изъ комнаты.

* * *

Эта безобразная сцена меня сильно разстроила, и я долго находился подъ ея впечатлѣніемъ.

Я давно уже зналъ и понималъ съ какими людьми приходится мнѣ постоянно сталкиваться, какъ только въ жизнь мою начинаетъ входить Зина, какіе люди ее окружаютъ. Но есть-же всему предѣлъ!..

Я сознавалъ, что нужно, наконецъ, порвать это, что я не имѣю никакого права до такой степени унижаться. Да и сама она, разслышалъ я внутри себя разсуждающій голосъ, что она такое? Что вышло изъ того, что я согласился простить ее? Отъ чего я ее спасаю? Зачѣмъ я ей? Во все это время, какъ и прежде, вѣдь, ничего не выяснилось. Какъ и прежде, я увидѣлъ въ ней просвѣтъ только въ минуту свиданія, а затѣмъ она была все тою-же, неизмѣнною!

И вотъ теперь, теперь въ ней видно одно только отчаяніе и негодованіе, оттого что мужъ ея выздоровѣлъ. И она даже ничѣмъ не объясняетъ мнѣ этого отчаянія и негодованія. Изъ-за меня что-ли она отчаявается? Она ни разу не поговорила по душѣ со мною. Она снова что-то тянетъ. Нужно покончить, нужно непремѣнно! Но въ то-же время я отлично зналъ, что ничего не покончу.

Мнѣ только невыносимы были эти минуты отрезвленія. Я съ мученіемъ вслушивался въ разсуждающій голосъ, потому что въ эти минуты сознавалъ все свое позорное безсиліе.

Во всякомъ случаѣ, по крайней мѣрѣ этихъ отвратительныхъ людишекъ нужно удалить оттуда… или пусть они сдѣлаютъ тамъ свое дѣло!

Я даже сталъ чувствовать, что буду радъ, если они успѣютъ оклеветать меня, если генералъ прямо объявитъ мнѣ, что не желаетъ моего присутствія. Вѣдь, только этими внѣшними препятствіями и можно меня заставить не ходить къ нимъ. О, какая слабость!

Во весь слѣдующій день я, однако, туда не пошелъ. Я именно ждалъ, я давалъ возможность Рамзаеву и Коко исполнить ихъ замыселъ.

И еще день прошелъ, а я все не трогался. Вечеромъ я получилъ записку отъ Зины. Она зоветъ, пишетъ, что ей необходимо меня видѣть. Я пошелъ.

Она встрѣтила меня одна, и первыя ея слова были:

– Что такое случилось между тобою и Коко?

– Ты не такъ спросила, – отвѣтилъ я. – Ты должна была спросить, что случилось между мною и Рамзаевымъ.

Я подробно разсказалъ ей всю безобразную сцену у Палкина.

– Ну да, я такъ все это и знала! Зачѣмъ-же ты сейчасъ не пріѣхалъ, я-бы предупредила…

– А, такъ значитъ было что предупреждать. Оттого-то я и не пріѣхалъ. Я далъ имъ полную волю. Ну, что-же вышло? Говори. Мужъ твой намѣренъ отказать мнѣ отъ дома?

– Да! – Она улыбнулась. – Я желала-бы посмотрѣть, какъ это онъ будетъ отказывать моимъ друзьямъ! Нѣтъ, совсѣмъ не то! Коко дѣйствительно явился, говорилъ съ мужемъ и на тебя наговаривалъ. Но мужъ поступилъ весьма благоразумно и даже такъ, что я отъ него этого и не ожидала. Онъ призвалъ меня и заставилъ Коко при мнѣ повторить все. Тотъ смутился, сталъ краснѣть, заикаться, но все-же повторилъ. Ну, а когда онъ повторилъ, я, конечно, попросила его избавить меня навсегда отъ своего присутствія. Слѣдовательно, ты можешь быть покоенъ: его никогда ужъ у насъ не увидишь.

– Да, это хорошо, – сказалъ я. – Но дѣло не въ немъ, онъ просто дуракъ и безсмысленное орудіе въ рукахъ другаго. А о другомъ ты пока еще не сказала ничего.

Она не сразу мнѣ отвѣтила. Она какъ-то странно опустила глаза.

– Съ Рамзаевымъ, – наконецъ, проговорила она:– мы еще не видѣлись, и тутъ, я думаю, будетъ очень трудно поладить съ мужемъ: онъ слишкомъ высокаго о немъ мнѣнія.

Въ это время въ комнату вошелъ генералъ.

Онъ прямо подошелъ ко мнѣ съ протянутыми руками, обнялъ меня и приложилъ къ моей щекѣ свои колючіе, надушеннные усы.

– Очень радъ васъ видѣть, голубчикъ, – заговорилъ онъ медленно, все еще слабымъ голосомъ. – Я нарочно просилъ Зиночку послать за вами. Она навѣрно ужъ вамъ все разсказала. Да, не думалъ я, что у васъ есть враги такіе! Но только они безсильны, успокойтесь. Мы васъ знаемъ и, повѣрьте, я очень цѣню вашу дружбу къ моей женѣ. Это старая дружба, съ дѣтства, этакая дружба не измѣняетъ! Да и характеръ вашъ я хорошо понялъ, такъ ужъ такой скверный мальчишка не можетъ измѣнить моего мнѣнія о васъ. Будьте покойны: во мнѣ вы имѣете друга. Я вамъ вѣрю.

Онъ крѣпко сжалъ мою руку. Мнѣ вдругъ сдѣлалось тяжело и неловко.

Еще такъ не давно, еще сейчасъ, да и всегда этотъ старикъ представлялся мнѣ какъ-бы не существующимъ, я никогда не обращалъ на него никакого вниманія. Но тутъ я понялъ, что онъ существуетъ, этого мало, что онъ очень много значитъ. Мнѣ захотѣлось, чтобъ онъ говорилъ мнѣ теперь совсѣмъ другое. Мнѣ захотѣлось, чтобъ онъ вѣрилъ всему, чтобы вѣрилъ всѣмъ росказнямъ Коко и компаніи, считалъ-бы меня своимъ врагомъ, человѣкомъ, жаждущимъ похитить его семейное счастіе.

Мнѣ захотѣлось даже, чтобъ онъ сейчасъ указалъ мнѣ на двери! Тогда-бы я могъ прямо взглянуть ему въ глаза, тогда-бы свалилась съ плечъ моихъ та тяжесть, которая, очевидно, давно ужъ лежитъ на нихъ, но которую я только что сейчасъ замѣтилъ. Но онъ все повторялъ: «Будьте спокойны, я вамъ вѣрю!»

– Да, – продолжалъ онъ, усаживаясь въ кресло:– право, въ деревнѣ жилось лучше. Я ужъ не говорю о своей болѣзни, а о томъ, что тамъ, гдѣ нѣтъ людей, всегда лучше, право такъ! Тутъ-же… вотъ, думаешь, окруженъ друзьями преданными, со всѣми ласковъ, ко всѣмъ расположеніе показываешь, а вонъ и найдется такой вертопрахъ, придетъ, – и такъ ужъ тебѣ плохо, чуть не умираешь, – а онъ придетъ да и старается всячески разбередить тебя. Хорошо, что другаго болвана не видно, Мими. Это, право, кончится тѣмъ, что не велю никого пускать. И безъ нихъ проживемъ en petit comité съ вами, да вотъ съ Рамзаевымъ…

– Такъ вы Рамзаева считаете своимъ другомъ, Алексѣй Петровичъ? – проговорилъ я.

– Да, хорошій онъ человѣкъ, хорошій! – не замѣтивъ тона моего вопроса, отвѣтилъ генералъ. – Въ его расположеніе я вѣрю, да и вамъ онъ другъ старый.

– Я не стану разубѣждать васъ, хоть, можетъ быть, и слѣдовало-бы, – только объ одномъ прошу: не считайте его моимъ старымъ другомъ: это самый старый врагъ мой!

Генералъ изумленно поднялъ на меня глаза и покачалъ головой.

– Нѣтъ, нѣтъ, Андрей Николаевичъ, я не знаю, что такое произошло между вами; можетъ быть, тотъ-же скверный мальчишка и васъ хотѣлъ поссорить; видно у него нѣтъ другого занятія въ жизни, какъ строить каверзы; только, вѣдь, и вамъ тоже не слѣдъ всему вѣрить и поддаваться такимъ глупымъ людямъ… Нѣтъ! Рамзаева не обижайте. Я за него въ такомъ случаѣ заступникъ. Нѣтъ, это хорошій человѣкъ, дай Богъ побольше такихъ! Я ужъ его знаю. Отъ него никогда дурного слова не слышалъ, а ужъ въ это-то все время, въ болѣзнь мою, какой намъ былъ всѣмъ помощникъ! Нѣтъ, это золотой человѣкъ!

Конечно, я могъ кое-что сдѣлать, я могъ разсказать все серьезно, съ самаго начала и, можетъ быть, моимъ разсказомъ заставилъ-бы генерала измѣнить мнѣніе о его другѣ. Но мнѣ вдругъ стало все это необыкновенно противно. «Да Богъ съ ними, пускай дѣлаютъ что хотятъ!» А тутъ еще и Зина заговорила, и я съ изумленіемъ слушалъ ее. Она нашла нужнымъ стать на сторону мужа и заступаться за Рамзаева.

– Да, это правда, онъ одинъ изъ самыхъ любезныхъ людей, какихъ только я знаю, и, дѣйствительно, онъ оказалъ намъ большія услуги во все время болѣзни Алексѣя Петровича. Еслибы не было его, я просто не знала-бы, что мнѣ и дѣлать. Не будь къ нему строгъ, André, даже если и есть какія-нибудь недоразумѣнія между вами, все можно покончить мирно. Къ тому-же я, вѣдь, тебя знаю, ты все черезчуръ принимаешь къ сердцу. Нужно быть хладнокровнѣе.

– Да, да, нужно быть хладнокровнѣе! – совсѣмъ какъ будто машинально повторялъ генералъ и, медленно поднявшись съ кресла, вышелъ изъ комнаты.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю