Текст книги "Удивительные звери (Повесть, рассказы, очерки)"
Автор книги: Всеволод Сысоев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Теперь Жучок ходил в летнем наряде, в котором он казался худым и долговязым, а его хвост и уши вроде бы стали длиннее.
Как-то, обследуя туалетный столик хозяйки, куда его всегда манил запах духов, Жучок увидел Свое изображение в зеркале. Приняв его за другого соболя, Жучок, зашипел, выгнул спину с поднявшимся дыбом волосом и бросился на незнакомца, но, убедившись, что на столе кроме него никого нет, успокоился.
Не был Жучок равнодушен к радиоприемнику: ему нравилась мелодичная музыка, напоминавшая звуки родного леса. Вот только с Муркой он так и не примирился: кошка почти не появлялась в доме. Видя, что пленник тоскует по свободе и всеми силами стремится ее обрести, директор принимал меры по предотвращению побега. В окна была вставлена сетка, двери плотно закрывались. И все же Жучку удалось однажды выбраться из квартиры на волю. Как обрадовался и преобразился он! Нет, нельзя променять свободу на сытую, безопасную жизнь, мягкую, теплую постель. Зов леса оказался сильнее привязанности к человеку.
Обнаружив исчезновение соболя, директор вызвал двух охотников с сетью-обметом, и они втроем направились на поиски беглеца. Неизвестно, нашелся ли бы Жучок, если бы не Буран. Умная собака, взяв знакомый след у самого дома, догнала соболя. Загнав Жучка на дерево, она громким лаем известила охотников о своей находке. Расставив сеть вокруг дерева, один из охотников полез за Жучком. При виде незнакомого человека соболь спрыгнул с дерева, но убежать не смог: запутался в обмете.
В наказание Жучка посадили в клетку, но хозяйка снова впустила его в комнату.
Проживи Жучок несколько лет среди людей, возможно, он и стал бы ручным, но обстоятельства складывались иначе. Ухаживать хозяевам за ним было некогда. С наступлением зимы на базу начали поступать живые соболи. Срочно комплектовалась первая партия зверьков, предназначенная к выпуску на Охотском побережье. В эту партию и был включен Жучок.
Перегнали его в фанерную транспортную клетку, вместе с другими соболями отвезли на железнодорожную станцию и погрузили в багажный вагон пассажирского поезда. Холод и стук колес не давали спать соболям. Зверьки согревались движением, непрестанно снуя в тесных клетках. В Хабаровске их разместили в теплом здании карантина, а утром отвезли в аэропорт и погрузили в чрево большого самолета. Воздушный полет Жучок перенес легко.
После передышки и кормления в порту прибытия соболей погрузили в сани и повезли на лошадях к ближайшему совхозу; там предстояло перегрузить их на оленьи нарты и везти к месту выпуска. На километр растянулся караван оленьих упряжек, и на каждой нарте размещалось по нескольку транспортных клеток со зверьками. Пока соболей возили на машинах да на самолетах, сидели они в клетках притихшие, теперь же, чувствуя запах лесов, они пришли в крайнее возбуждение, грызли клетки, высовывали носы, урчали, гремели поилками.
Прибыв к месту выпуска, охотники снимали клетки с соболями с нарт, ставили на снег и широко распахивали дверцы: пожалуйста, мол, выходите на волю!
Дошла очередь и до Жучка. Но Жучок не торопился. Выставив голову наружу, он сперва осмотрелся, не подкарауливает ли кто его за клеткой. Затем принюхался к воздуху и вдруг помчался вскачь к зарослям леса. Еще издали приметив елку погуще, он мигом заскочил на нее и затаился в черно-зеленой мохнатой кроне.
Люди оставили соболям для подкормки мороженое мясо и возвратились в поселок. Для новоселов наступила самостоятельная жизнь.
В течение нескольких ночей Жучок довольствовался запасами пищи, оставленной ему человеком, затем ушел в сопки. В первый же день он изловил беспечную белку, а выйдя на ключ, обнаружил следы соболюшки, прибывшей с ним в одной партии.
Начиналась мартовская оттепель. Весело бежал Жучок лесом навстречу новой жизни, а кругом простирались просторы заснеженной тайги. На этом месте предстояло теперь жить четвероногим переселенцам с далеких буреинских гор.
СОГЖОЙ
Проводник экспедиции эвенк Поротов – профессиональный охотник. Уверенно ведет он вереницу вьючных оленей, привязанных друг к другу кожаным поводом, лавируя в лесной чащобе. Ни один олень не зацепится за дерево, если его обошел передовой. Жаркий летний день клонился к вечеру. Подойдя к лесному ключу, Поротов останавливает тяжело дышащих оленей.
– Однако здесь табор делать будем, – говорит он, привязывая передового к березе. Вместе с охотоведом они быстро развьючивают оленей. Охотовед разбивает палатку, проводник отводит оленей на обширную поляну и привязывает к шее каждого по тонкому деревянному обрубку – с такой помехой далеко от табора не уйдешь. На дойную оленуху он подвешивает самодельный колокольчик – ботало (жестяная банка, внутри которой прикреплен болтающийся винтик).
Вскоре около палатки запылал костер, закипел неизменный спутник таежника – чайник. Взяв эмалированную миску, Поротов направился разыскивать оленуху. Возвратился он с чудесным густым, душистым молоком, едва заполнявшим половину маленькой чашки, но чай получился на славу, будто в него влили добрую порцию отменных коровьих сливок. Вряд ли у какого копытного животного бывает столь жирное, вкусное молоко! Путники наслаждались чаем не торопясь. Потом они приступили к ужину, состоявшему из вареных рябчиков и румяных пресных лепешек, смазанных густым оленьим молоком.
Коротка летняя ночь. Едва солнце поднялось над лесом, как дойная оленуха подошла к палатке и разбудила звоном ботала путников. Вот к палатке прибежал олененок – тугутка. Охотоведу показалось, что к табору подошла домашняя свинья – так ясно он услышал ее хрюканье. Но, выглянув наружу, увидел только оленей. Поротов, догадавшись о причине недоумения охотоведа, пояснил: «Это тугутка мать зовет». Охотовед вышел из палатки и попытался погладить рукой оленуху, но она брезгливо отряхнулась от его прикосновения, отошла прочь и уставилась на него своими большими навыкате глазами, как бы ожидая чего-то лакомого. Этим лакомством была для нее соль, запах которой ее тонкое обоняние улавливало на расстоянии. Разжав ладонь, охотовед протянул руку навстречу оленухе, и она доверчиво подошла к нему и начала с жадностью слизывать соль, потряхивая головой, украшенной маленькими ветвистыми рожками.
Среди многочисленного рода оленей только самки северного оленя носят рога, у всех других – это половой признак самцов.
Прежде чем приступить к завтраку, Поротов отошел от палатки и разложил дымокур. Вскоре возле него собрались все олени. Желая избавиться от назойливых слепней и оводов, они лезли к самому костру, не боясь огня и дыма. Вряд ли какое еще животное на земле столь сильно стремится к костру!
Теперь не представляло труда переловить животных, и караван, состоящий из семи оленей, снова тронулся в путь. Много километров прошла экспедиция.
Наступила грибная пора – осень. Теперь проводнику приходилось подолгу разыскивать оленей. В поисках лакомой еды – грибов они далеко разбредались в разные стороны, и требовалось большое умение, чтобы разыскать их по следам – едва заметным примятостям травы.
Однажды к пасшимся невдалеке от привала важенкам пришел дикий олень – Согжой. Это был красивый сторожкий бык. Симметрично ветвистые огромные рога подтверждали его силу и говорили о хорошем здоровье. Плотная лоснящаяся шерсть длинными белыми космами свисала с шеи. Одним ударом рогов он обратил в бегство передового и овладел важенками. Согжой понимал, что домашние олени связаны с человеком, и поэтому стремился увести их подальше от бивака экспедиции. Сперва важенки охотно следовали за своим повелителем, но потом две из них – те, которые имели телят, стали отставать и повернули обратно. Напрасно Согжой пытался силой остановить их и заставить идти за собой. Оленухи уклонились в сторону, а затем вернулись к табору.
Наступило утро. Поротов не сразу понял, куда ушли четыре важенки. Он полагал, что они направились в сопки на поиски грибов. Проискав оленух целый день, проводник наконец убедился, кто виновник их угона. Вернувшись на табор, он рассказал обо всем этом охотоведу. Посовещавшись, они решили: Поротову надо верхом попытаться догнать оленей, убить Согжоя, переловить арканом важенок и скорее возвращаться на табор.
Чуть свет оседлав оленя, Поротов поехал на поиски, прихватив аркан и винтовку. Ему посчастливилось найти свежие следы беглянок. На обильно смоченной росой траве отчетливо виднелись пять оленьих следов. Теперь все было понятно, но поднявшееся в небе солнце высушило траву, следы стали едва приметными, а вскоре и совсем исчезли на сухой гриве, густо поросшей рододендроном. Пришлось возвращаться ни с чем.
Оставшиеся три оленя не могли увезти всего оборудования экспедиции, поэтому охотовед решил выстроить лабаз, сложить на него часть имущества, с тем чтобы потом Поротов смог вернуться сюда налегке. Постройка лабаза не требовала ни гвоздей, ни пилы. Срубив топором четыре рогульки, Поротов положил на них две жерди и, прислонив их к трем росшим поблизости лиственницам, настелил из жердняка помост. Накрыв имущество еловой корой, экспедиция тронулась в дальнейший путь. Время от времени Поротов останавливался и делал на деревьях двусторонние затесы.
А счастливый Согжой наслаждался брачной жизнью. Он ревностно оберегал важенок от возможных опасностей, а они были внимательны к его желаниям. Согжой знал на склонах Ям-Алиня богатые ягельники и уверенно уводил туда своих подруг.
Однообразны и унылы лиственничники зимой! Редко стоящие деревья с голыми сучьями кажутся усохшими. Снежная пелена прикрыла кочковатую замшевелую почву, оттаивающую летом всего на две четверти. По такому лесу можно проехать на оленях день, не встретив звериного следа. Но вот на берегу лесного ключа появились поеди зайца-беляка, за которым кралась рысь, в стороне пробрел лось, а на моховом болотце виднелась уже целая толчея следов. Это паслись северные олени. И опять тянутся леса, лишенные зверей и птиц.
Если летом олени еще как-то могли восполнять недостаток ягеля грибами и сочной молодой травкой, то с выпадением снега любимой и основной их пищей становился ягель. Этот северный лишайник, напоминающий мелкие веточки белого коралла, сродни грибам и водорослям. Растет он на болотистой и каменистой почве не повсеместно. Есть ягель – могут быть олени, нет ягеля – нет и оленей.
Согжой обладал необычайно тонким обонянием. Проходя лесом, он за несколько метров мог почуять даже под глубоким снегом кустик лишайника, казалось бы, лишенного какого-либо запаха. Безошибочно направляясь к нему, он приступал раскапывать снег энергичными ударами широких копыт передних ног. Очистив от снега почву, он скусывал верхушки обнажившегося ягеля. Согжою не хватало короткого зимнего дня, чтобы насытиться, и бык продолжал пастись до глубокой ночи. Ведь корм он разыскивал без помощи зрения, полагаясь исключительно на свое отменное чутье. Важенки всюду следовали за своим повелителем, и он уступал им лучшие кормовые поляны. Там, где кормились олени, снег был испещрен следами и порытками, словно здесь паслось стадо свиней. Насытившись, Согжой ложился с важенками на снегу. Их чуткая дремота не прерывалась крепкими морозами, ибо не было ни у одного зверя тайги столь теплой «шубы», как у этих животных. Самый крепкий мороз не мог пробраться сквозь плотный и пористый олений волос, созданный самой природой для борьбы с морозом.
В этих безлюдных местах у Согжоя не было врагов: медведи залегли в спячку, а волки из-за глубоких снегов спустились в долины рек. Казалось, что для робких оленей нет лучшего места для зимовки, но глубокий снег и горные ветры, вытеснившие волков, были несносны и для оленей. Слабые важенки с трудом докапывались до ягеля и нередко, видя, что Согжой вырыл в снегу глубокую яму, бежали к нему и под самым его носом съедали с таким трудом добытый лишайник. Пришлось и оленям покидать горные пастбища и спускаться в долины на обширные мари, богатые ягелем. В одну из морозных ночей, когда олени продолжали пастись на открытом болоте, Согжой услышал легкий шелест лап бегущих волков. Вскинув голову, он подал знак опасности. Важенки сгрудились около своего вожака. Рассмотрев приближающуюся волчью стаю, Согжой вскинул голову вверх так высоко, что концы рогов легли на его холку, и, выбрасывая вперед копыта, понесся к заснеженному лесу, где снег был более рыхлым и волки проваливались в нем глубже. Важенки ринулись за ним, поднимая вокруг себя клубы снежной пыли.
Продолжительна и изнурительна была эта гонка. Много километров пронеслись звери, прежде чем волки убедились, что слабых и больных оленей в этом табуне нет и им не удастся поживиться оленятиной. Волки отстали, а олени еще долго уходили от преследователя. Но вот они остановились и, поводя боками, стали хватать морозный воздух широко раскрытыми ртами. Выйдя на обширную, слабооблесенную равнину, Согжой задержался здесь надолго.
Случилось так, что в конце зимы в этих местах снова появился Поротов. Приехав за оставшимся имуществом, он захотел разыскать ушедших важенок и, найдя следы четырех ланок и одного быка, начал преследовать их верхом на олене. В один из ярких солнечных дней он обнаружил в редколесье мирно пасущихся зверей. Спешившись и скрываясь за верховым оленем, Поротов стал осторожно приближаться, подходя к ним с подветренной стороны. Но, как ни бесшумно подкрадывался старый охотник, Согжой заметил его еще издали и, вскинув голову, рассматривал, широко раздувая ноздри. Дальше идти было нельзя. Поравнявшись с толстой лиственницей, Поротов отпустил оленя пастись, а сам спрятался за дерево.
Согжой хорошо видел подходившего к нему хора[4]4
Хор – по-эвенкийски домашний олень-бык.
[Закрыть], причуивал запах человека. В возбуждении он кружил вокруг важенок, стараясь передать им свою тревогу, настойчиво побуждая их к бегству. Но оленухи медлили. Привычный запах человека не вызывал страха, а приближавшийся к ним сородич возбуждал любопытство. Подняв уши, важенки в недоумении таращили глаза на пришельца и медленно подвигались к нему навстречу. Возможно, они даже узнали хора, за которым некогда ходили в экспедиционных караванах. Страх все больше и больше овладевал сердцем Согжоя. Предчувствуя что-то недоброе, он сделал последнюю попытку увлечь за собой важенок, затем угрожающе пригнул голову к земле, направив рога навстречу подходившему оленю, готовясь броситься на него, но в это время легкий ветерок принес к нему резкий запах человека. Согжой вздрогнул, выгнул спину и размашистой рысью начал уходить от важенок. Перебежав болото, он остановился в последний раз, как бы прощаясь с глупыми важенками, и в то же мгновение рухнул на бок. Падая на снег, Согжой услышал звук выстрела, но в затуманенном сознании его теперь не было страха. Опустив винтовку, Поротов закинул ее за плечо, расправил маут и пошел к важенкам. Отвыкнув от человека, они не подпускали к себе бывшего хозяина. Тогда Поротов набросил аркан на рога верхового и, оседлав его, без труда приблизился к одной из оленух. В воздухе просвистел кожаный жгут, и петля аркана затянулась на ее рогах.
Потеряв своего вожака, ланки топтались на месте, и вскоре Поротов переловил их всех. Радостный возвратился охотник в свою бригаду. Рассказал, как нашел беглянок, угостил друзей мясом Согжоя. Долго еще потом он возил с собой теплую шкуру красавца быка, подстилая ее себе под бок. И если случалось ему ночевать на снегу, не боялся простудиться. Шкуру эту он называл своей постелью.
А в конце апреля у беглянок оленух появились премилые темно-бурые тугутки. Росли они крепышами, были стройны и не в меру пугливы – ведь в их жилах текла кровь дикого Согжоя.
СОХАТЫЙ
Над низким заболоченным лесом неслись протяжные глухие звуки. Словно жалуясь на неприветливую холодную осень, стонал зверь, и никто не отзывался ему. Это выражал свою любовную тоску огромный черный лось, стоявший на опушке редкого березняка. Его светлые, под цвет березовой коры, ноги утопали в зеленом мху, широкие разлапистые рога белели концами острых отростков. Он шел несколько дней долиной Омала, разыскивая самку. В сентябрьском голубом небе проносились на юг косяки запоздалых гусей, и их тревожные крики пробуждали у Сохатого желание идти вслед за ними. Но можно ли угнаться за небесными странниками!
Сохатый давно ничего не ел. Его широкие ноздри жадно втягивали влажный лесной воздух, насыщенный легким винным запахом увядших ивовых листьев, обнюхивали тропу, всякий встреченный след. Вечером, когда стихли дневные звуки, чуткое ухо Сохатого уловило едва внятный голос лосихи. Забыв об осторожности, ринулся тяжелый зверь навстречу этому желанному звуку, с треском ломая гниловатый валежник, звонко ударяясь рогами о тонкие стволы молодых березок. Выбежав на лесную поляну, он увидел высокую светлоногую красавицу.
Насторожив длинные подвижные уши в его сторону, спокойно всматривалась она большими черными глазами в пришельца. Наконец любопытство пересилило страх, и она сделала первый шаг навстречу Сохатому.
Как скупы и порой едва уловимы те жесты, которыми обмениваются животные, как умеют понимать они выражения глаз, интонации голоса друг у друга!
Подойдя к быку, лосиха обнюхала его и, брезгливо фыркнув, не торопясь направилась прочь. Словно черная тень, следовал неслышно за ней Сохатый. Он чувствовал нерасположение к себе лосихи, но надеялся, что со временем настроение ее изменится. Войдя в густые тальники, между которыми протекала извилистая речушка с топкими и вязкими берегами, звери остановились и начали жадно обкусывать концы ивовых побегов с молодыми листьями. Затем они долго лежали, наслаждаясь отсутствием гнуса и нежась под скупыми лучами осеннего солнца. С наступлением сумерек снова принялись за еду. Казалось, ничто в этом болотистом непроходимом краю не может угрожать их счастью. Как бы сознавая свою силу, лоси держались уверенно и спокойно. Пробродив всю ночь, они улеглись в тальниках лишь поздним утром, подставив ноздри легкому ветерку. Сохатый положил свою тяжелую рогатую голову на плечо и погрузился в чуткую дремоту. Глаза его закрылись, но уши улавливали малейшие шорохи.
Вдруг резкий треск ломаемого кустарника и громкий рев медведя раздался вблизи. В одно мгновение вскочив на ноги, Сохатый с храпом втянул в себя воздух, с тревогой озираясь по сторонам. А лосиха уже билась в смертельных медвежьих объятиях. Нападение медведя было внезапным. Пока лоси отдыхали, он неслышно подкрался с подветренной стороны и обрушился на спящую лосиху.
Низко опустив голову, Сохатый бросился на помощь подруге. Со всего размаха ударил он рогами медведя в спину и отшвырнул его в сторону. Освобожденная лосиха вскочила на ноги и, слегка прихрамывая, убежала в тальники. Быстро оправившись, медведь кинулся на Сохатого, но не так-то легко было повалить полного сил, заматерелого в битвах быка. Делая огромные прыжки, косолапый пытался зайти к лосю сзади, но Сохатый успевал вовремя разворачиваться и подставлять навстречу ему острые рога. Медведь норовил схватить быка за рога, но когти соскальзывали с их гладкой поверхности, острые отростки втыкались ему в бока. Тогда он вздумал оседлать Сохатого, но тот всякий раз сбрасывал его на землю и топтал копытами. Иногда быку удавалось ловко поддеть медведя рогами и отбросить его на кусты, но всякий раз медведь быстро оправлялся и сам стремился загнать Сохатого в залом.
Проваливаясь в илистой почве, лось терял быстроту движений. Две глубокие раны зияли на его плече. Из них текла кровь. Напрягая последние силы, Сохатый выбрался из залома, достиг сухого бугра и быстро обернулся, дожидаясь врага. Теперь у него под ногами была твердая почва, позволявшая упираться во время натиска. Рассвирепевший медведь предвкушал скорую победу. Ведь в схватках с лосями он неизменно выходил победителем. Поднявшись на задние лапы, он обхватил шею лося и потянул ее к земле. Упади бык на землю – и победа медведю обеспечена, но Сохатый устоял. Пошатываясь от напряжения, он ринулся с косматой тушей на шее к часто стоящим деревьям. Ударившись головой о ствол лиственницы, медведь свалился наземь и не успел еще подняться, как в его грудь глубоко вошел, ломая ребра, острый рог лося.
Не давая раненому врагу уползти в кусты, Сохатый высоко поднимал передние ноги и со всего размаха разил его копытами. Страшны были удары лосиных копыт, они прорывали медвежьи кожу и мускулы, ломали его кости. Медведь уже не проявлял признаков жизни, а ярость Сохатого не унималась. Лишь убедившись, что поверженный враг недвижим, бык отошел в сторону и отдышался, а затем медленно побрел вслед убежавшей лосихе, часто останавливаясь и прислушиваясь, не гонится ли за ним медведь.
С чувством радостной благодарности встретила лосиха своего спасителя. Прижимаясь друг к другу, отправились они к кислому ключу, чтобы принять целительные ванны. Быстро заживают раны на звере. Поправились лоси.
Наступила зима, надолго засыпав землю мелким рыхлым снегом. Лоси вышли из заболоченных лесов на широкие поймы рек, где в изобилии росли молодые ивы и осины. Ветвями этих деревьев животным предстояло питаться всю зиму. Вскоре у Сохатого отпал один, а затем и другой рог. Он стал комолым, похожим на лосиху.
На пойме паслось еще несколько лосей. Иногда они сходились вместе, образуя небольшие табуны. Утрата рогов отнюдь не обезоружила Сохатого, и когда на него однажды напали волки, он отбился от них копытами.
Безмятежно протекала жизнь лосей среди белого безмолвия. Но вот появились охотники. Завидя мирно пасущихся лосей, они издали открыли огонь из винтовок и вели его до тех пор, пока один из великанов не падал, сраженный пулей. Лоси слышали звуки далеких выстрелов, но полагали, что это лопаются деревья от мороза. На другой день под пулями погиб весь табун. Затем к этому месту подошел вездеход, и люди увезли мясо в поселок.
Весной лосиха ушла от Сохатого. В густых зарослях молодого лиственничника у нее появилось двое телят. Вначале лосята отлеживались, чувствуя себя неуверенно на длинных гнущихся ногах, но через несколько дней они окрепли и легко следовали за матерью. Не каждая собака могла бы теперь догнать их.
Лето приносило Сохатому изобилие кормов, но его мучительно донимал гнус. Полчища комаров звенели над ним по ночам, покрывая спину серым как пепел налетом. Утром с восходом солнца комар утихал, но вместо него назойливо липла едва видимая мошка. Она забиралась в уши и ноздри, разъедала оголенную в пахах кожу. К полудню мошка спадала, и на измученного Сохатого пикировала армада крупных кровососов – слепней. С низким гудением вились они вокруг зверя, больно кусая его. И тогда, сорвавшись с места ночной стоянки, Сохатый опрометью бежал к ближайшему озеру. С каким блаженством погружал он изъеденное тело в прохладную воду и подолгу нежился на мелководье! Отдохнув от назойливого гнуса, Сохатый принимался за сочные водяные растения. Особенно он любил мясистые толстые корневища кувшинки и нежные пряди стрелолиста. Насытившись и вдоволь накупавшись, он уходил в лесную чащобу до следующего дня.
Вряд ли какой другой зверь смог бы пройти по этим вязким болотистым местам, но широкие копыта Сохатого удерживали на поверхности его грузное тело, и он почти не проваливался.
Как ни донимал гнус, а к концу лета тело быка налилось жиром, темно-бурая длинная шерсть залоснилась. С отросших за лето пудовых рогов слезала омертвевшая кожа. Сохатый, чтобы избавиться от зуда, бодал кусты и молодые деревца, обламывая ветки и обдирая кору.
Когда наступила осень, он снова стал оглашать лес тяжелыми вздохами и стонущим мычанием. Разве могло выдержать сердце лосихи, услышавшей столь жалобные призывы? Нет, нельзя было отказать этому страстному зову! И она пришла. Снова бродили они вместе, и Сохатый оберегал ее от опасностей.
Случилось, что ранним утром Сохатый с лосихой вышли на лесное озерцо, чтобы полакомиться сочными травами, и набрели на табор геологов. Люди обрадовались, что звери сами пришли к ним в руки, и открыли стрельбу. Первая же пуля смертельно ранила Сохатого. Как будто понимая, откуда грозит опасность, бык заслонил своим огромным телом лосиху и, повернув великолепную гордую голову, увенчанную огромной короной рогов, к подходящим людям, смотрел на них затуманившимся взором. А охотники все посылали и посылали в него пули. Когда опустели магазины их винтовок и наступила зловещая тишина, лосиха ринулась в сторону, густые кусты заслонили ее. А Сохатый по-прежнему стоял на том же месте, и тонкие струйки крови из глубоких смертельных ран стекали по его груди.
