Текст книги "Удивительные звери (Повесть, рассказы, очерки)"
Автор книги: Всеволод Сысоев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Прошло лето, наступила суровая бескормная зима. Откочевала косуля. Легли глубокие снега. Даже падаль было трудно найти. Как-то морозной ночью, рыская со своей подругой невдалеке от пасеки, Серый нашел в тальниках замерзшего зайца. Очень голоден был Серый. Не заметил, что рядом с зайцем вилась охотничья лыжня. Одним зайцем ему не утолить голод, но когда подбежала волчица, он дал ей отведать половину своей добычи. Не знал Серый, что в зайце были заложены две стрихниновые капсулы, поделился смертью с верной подругой. Недолго бежали они рядом. Видя, что волчица отстала, Серый остановился, поджидая ее. Но волчица уже не могла бежать. Пошатываясь, хватала она снег, пена забивала ей пасть, и, сунувшись головой в сугроб, навсегда затихла спутница жизни Серого.
Много смертей видел на своем веку Серый, казалось, ничто не могло смутить сердце старого разбойника, но при виде гибели волчицы он заметался словно под выстрелами охотников, затем вскинул к небу свою лобастую голову, и понеслись над лесом тоскующие вопли одинокого волка.
ОЛЕНЬ ЗОЛОТЫЕ РОГА
Лето в анюйских лесах теплое и душное. Кучевые облака, проносясь над темно-зелеными сопками, почти ежедневно сливаются в тяжелые тучи и извергают из своих недр шумные ливни. Зной в эти часы спадает, но дышать становится еще труднее. В густом высокоствольном лесу жара неощутима. Горячие солнечные лучи отражаются от густых темно-зеленых листьев ильмов, берез и осин, но зато на полянах и песчаных косах Анюя земля раскалена. В эту пору племя пернатых не оглашает воздух звонкими руладами, и если бы не пение насекомых – различных кузнечиков, сверчков, цикад, лес стоял бы безмолвным, словно погрузившись в дремотную истому.
На северном склоне невысокой сопки, окруженной болотистыми, с высокими кочками полянами, жил олень. Он принадлежал к благородным оленям – изюбрам. Голову изюбра украшали молодые неокостеневшие рога – панты. Тугие, налитые горячей кровью панты росли быстро. Прикосновение к ним вызывало боль, и бык осторожно носил свою гордую голову, стараясь не задевать рогами древесных веток. Может быть, поэтому он избегал общества самок и беспокойных телят, поминутно поднимавших тревогу по всяким пустякам и не замечавших порой серьезной опасности.
Во время дневной жары изюбр обычно лежал в тени деревьев, наслаждаясь прохладой. Здесь быка менее донимали слепни – крупные кровососущие мухи, охотно садившиеся на его чувствительные рога. С наступлением темноты, когда настырные насекомые исчезали, он выходил из укрытия и направлялся к речному заливу. Темная зеркальная поверхность воды источала свежесть. Чуткие ноздри быка улавливали тонкие запахи сочных трав.
Остановившись на опушке, изюбр долго прислушивался к едва внятному рокоту переката и всматривался в каждый ивовый куст, стремясь убедиться, что ему ниоткуда не угрожает опасность. Затем осторожно подходил к воде. На противоположной стороне залива плавало несколько корчаг, они попали сюда в большую воду и служили местом для отдыха уток. Но одну из них, едва видневшуюся в зарослях рогоза, олень раньше не видел. Долго вглядывался сторожкий бык в незнакомый предмет, стараясь уловить там малейшее движение, пока не успокоился и не принялся щипать нежные побеги трехлистки. Будь у изюбра зрение поострее, он увидел бы, что в травянистых зарослях скрывается берестяная оморочка и на ней затаился старый пантовщик удэгеец Бианка.
Войдя в залив, изюбр глубоко погружал голову в прозрачную воду, захватывал у самого дна большой пучок стрелолиста, а затем тщательно пережевывал сочную траву. С его черных губ скатывались зеленые капли. Насытившись, изюбр захотел полакомиться крахмалистыми корневищами кубышки, но ее заросли находились на противоположном берегу. Туда и направился бык. Он уже перешел мелководный залив и собирался погрузить свою голову в воду, как вдруг у самых его губ подпрыгнул тоненький фонтанчик. В то же мгновение сверкнула молния и резкий раскатистый грохот, прокатившись над спящим заливом, улетел к сопкам и эхом вернулся обратно. Это был выстрел. Вздрогнув всем телом, изюбр развернулся на месте и, поднимая каскады брызг, большими прыжками понесся через залив к опушке леса. Выскочив из воды, он еще сильнее толкнул свое тело вперед и, перемахнув через ивовый куст, скрылся между деревьями.
Бианка видел бегство быка и хорошо понимал, что так легко прыгать могло животное, которого не коснулась пуля. Ушли из рук ценные панты. Сокрушаясь, Бианка выплыл из залива и заскользил вниз по течению быстрой реки, а изюбр, поднявшись на сопку, остановился. Поводя мокрыми боками, он долго прислушивался к тишине ночи. Звенели комары, и откуда-то издалека доносился монотонный крик сплюшки.
Быстро забывают звери свои страхи, помнят они лишь об опасности, поэтому всегда держатся настороженно. Вскоре к герою нашего рассказа вернулось хорошее настроение. В анюйских лесах даже самое взыскательное травоядное животное могло в изобилии иметь излюбленную пищу. Короткая красновато-рыжая шерсть изюбра лоснилась на солнце, а его упитанное стройное тело было как налитое. И все же организм быка испытывал иногда недостаток минеральных солей. И тогда изюбр направлялся к далеким солонцам, дорогу к которым проведал еще будучи теленком.
Сперва изюбр шел длинным пологим увалом по кабаньей тропе, затем брел густыми непроходимыми пихтачами. Здесь росли папоротники, и бык срывал и поедал их на ходу. Он даже съел несколько пахучих веток пихты. Пихтач рос так густо, что если бы не вековые, ежегодно подновляемые кабаньи тропы, то оленю бы здесь не пробраться. Наконец кабанья тропа привела быка к главной «магистрали». Чем дальше брел изюбр, тем проторённей становилась тропа. На нее все чаще и чаще выходили одиночные следы и узенькие побочные тропинки. Вскоре показался и сам солонец – крохотный ручеек с редко стоящими по берегам деревьями. Но как основательно была перемешана здесь вязкая почва копытами оленей, косуль и лосей! Местами виднелись старые отпечатки медвежьих и волчьих лап и следы охотников-пантовщиков. Многие интересовались солонцами.
Одних привлекала богатая солями вода и земля, других – те, кто бывал здесь. Чаще всех приходили на солонец изюбры. Не одну тонну влажной солоноватой земли съели они, обнажив корни многих деревьев, ныне гниющих в траве.
Об этом хорошо знали пантовщики. Заблаговременно ставили они невдалеке примитивные срубы с одним окошечком – бойницей или строили на деревьях сидьбы, на которых и поджидали изюбров.
Очень осторожно подходил к солонцу бык. Его пугал деревянный сруб, притаившийся под дряхлой лиственницей и прикрытый гнилыми корнями и валежником. Он уже готов был повернуть обратно, как вдруг увидел ланку, стоявшую с теленком недалеко от сруба и поедавшую жидкую землю. Значит, поблизости нет человека и можно спокойно полакомиться. Изюбр припал к ручью. Напившись, он подошел к ланке и принялся вместе с ней грызть вязкую глину: она была солонее воды. Пережевывая скрипевшую на зубах землю, изюбр не спускал глаз со сруба. Его внимание привлекло маленькое стекло, блестевшее при лунном свете и закрывавшее бойницу. Вдруг стекло, слегка звякнув, исчезло, а из бойницы осторожно высунулся ружейный ствол.
Бык вздрогнул и замер на месте. Запахло человеком. Изюбр не доверял своему зрению: сколько раз он принимал обгоревшие пни в лесу за охотников! Подводили его и обычно чуткие уши, ибо звуки лопающихся деревьев зачастую походили на выстрелы, а шорох, производимый белкой, был иногда похож на шорох шагов человека. Только обоняние никогда не подводило быка. И когда его ноздри уловили запах охотника, он толкнул свое послушное тело вперед и, перемахнув через валежину, скрылся в сумерках леса. Ланка последовала за ним. Отбежав подальше от солонца, бык остановился. Прислушался. По-прежнему было тихо. Но когда он вспомнил противный запах смертоносного оружия, нос его сморщился и изюбр издал громкий отрывистый кашель, по звуку напоминающий лай собаки.
– Ушел, – с разочарованием проронил промысловик, вылезая из сруба и разряжая ружье. – Ишь, разбявкался. Теперь уж на солонец не придет. – Смирившись с неотрадной мыслью, охотник зашагал к речке, где в палатке его дожидался напарник.
Уйдя с солонца, изюбр направился на горелую сопку. Там в изобилии росли любимые им травы, было много грибов.
Быстро катились дни щедрого лета. Закончился рост пантов у изюбра. Теперь его рога имели четырнадцать концов – на два отростка больше, чем в прошлом году. И хотя рога окостенели, их еще покрывала полузасохшая кожа. Мучительный зуд одолевал зверя, и он с удовольствием чесал рога о кустарник, бодал ими молодые деревца. Облюбовав елочку или кедринку, изюбр подолгу терся рогами о податливый ствол, лишая его коры, а следовательно, и жизни. Вскоре они оголились полностью и угрожающе поблескивали белыми острыми концами, словно пиками.
Изюбра тянуло в общество ланок, и он охотно бродил с ними, горделиво забрасывая свое великолепное украшение на спину, будто готовясь к быстрому бегу. Но стоило только показаться поблизости сопернику, как из миролюбивого оленя наш знакомец превращался в злобное чудовище. Глаза его наливались кровью и выкатывались из орбит. Шерсть на загривке дыбилась, шея раздувалась. Он опускал голову к земле, издавал фыркающие звуки ноздрями и смело бросался на пришельца. Если тот не уходил, завязывалась жестокая драка. Далеко по лесу разносились тогда стук рогов, треск ломаемых сучьев и кустарника, сопение и рев быков. Наш герой находился в расцвете сил и всегда выходил победителем из таких схваток. Как бы желая оповестить весь мир о своем мужестве, он высоко вскидывал голову, оглашая склоны сопок страшноватым протяжным ревом. Особенно охотно и подолгу ревел он на утренней и вечерней зорях. Когда прохладный сентябрьский воздух был чист и плотен, эхо долго повторяло эти тоскующие звуки первобытного леса.
Около изюбра постоянно держались пять ланок. Соперники, испытав остроту его рогов и силу мускулов, близко не подходили и ревели на почтительном расстоянии. Но однажды, когда утро выдалось особенно звонким и первый иней посеребрил зеленые полегшие травы, изюбр услышал неуверенный далекий рев молодого быка. Не подозревая в в нем грозного бойца, новичок смело приближался. Ревел он неумело и часто, как и полагалось молодому быку. Это раздражало изюбра. Сперва он отвечал неохотно и глухо, как бы не желая связываться с юнцом, но когда тот подошел чересчур близко и, спрятавшись за увалом, стал настойчиво манить к себе ланок, изюбр вскочил и решил отвадить дерзкого пришельца. С протяжным ревом ринулся он ему навстречу. Перемахнув через увал, изюбр осмотрелся, но молодого быка нигде не было видно. Может, он убежал в страхе или притаился за кустами, высматривая ланок? Перебежав поляну, изюбр остановился и снова огласил ревом притихший лес. Не успела заглохнуть последняя нота боевого клича, как сильный удар в левый рог чуть не свалил быка на землю. Словно гром, прогрохотал выстрел браконьера. Тряся рогами, изюбр мгновенно развернулся и, не дожидаясь второго выстрела, скрылся в лесной чащобе. А браконьер, принятый изюбром за неопытного быка, сложил берестяную трубу, на которой он подражал изюбриному реву, и пошел искать другую жертву.
Долго бежал испуганный изюбр. Пуля, попав в рог, сделала в нем едва заметное отверстие, но от сильного удара шумело в голове, звенело в ушах. Несколько дней не мог прийти в себя потрясенный бык, а когда поправился и вернулся к своим ланкам, с ними уже ходил знакомый соперник, которого он раньше не раз обращал в бегство. Соперник был старше. Его рога утеряли симметрию: на правом было восемь отростков, на левом – шесть. Ему ни за что не хотелось уступать ланок.
И вот враги сошлись на поляне и скрестили свои ветвистые рога.
Долго длилась упорная битва. Быки то расходились, то снова яростно бросались друг на друга, стремясь вонзить острые концы рогов в бок противника. Они выбили до самой земли траву, поломали кустарник. Арена поединка напоминала теперь круглый цирковой манеж. Израненные бока у обоих были испачканы кровью, с высунутых языков капала пена, оба задыхались от изнеможения, но никто не хотел уступать.
Молчаливо смотрели издалека на затянувшуюся битву присмиревшие ланки. Усталые быки разошлись было в стороны, но тут же развернулись и на всем скаку, опустив низко головы, сшиблись лбами так сильно, что рога, раздавшись, плотно переплелись между собой. Сперва разъяренные быки не поняли, в какую смертельную ловушку они оба попали, и продолжали бодать друг друга, но когда захотели разойтись, не смогли разъединиться. Страх охватил бедных животных. Беспорядочно заметались они по поляне. Когда один из них падал, другой волочил его по земле, пока не наступал на лежащего и не валился с подвернутой головой. Отдохнув, оба вставали и снова прилагали огромные усилия, чтобы освободиться. Но не было силы, которая могла бы разорвать их заклинившиеся рога.
Наступила ночь. Издалека по-прежнему доносился рев изюбров, а два измученных быка беспомощно бились на земле. Прошло несколько дней. Увлеченные молодым изюбром, ушли ланки, а вскоре крик воронов созвал хищников леса на тризну.
Пришла зима, а затем снова наступило лето. Вытоптанная изюбрами трава поднялась во весь рост. Живая природа не терпит скелетов: мелкие грызуны источили крупные кости изюбров, и на поляне остались два черепа с переплетенными рогами. Они начали уже зарастать травой, когда на это место случайно вышел егерь. Подивившись находке, он взвалил на плечи тяжелые рога и доставил их в город. Здесь они были выставлены в музее и поведали об одной из лесных трагедий.
ПОХОЖДЕНИЯ ЯШКИ
На низком болотистом острове Амура, что невдалеке от Хабаровска, жила семья маленьких диких собак. Длинная пушистая шерсть, покрывавшая их короткие неуклюжие тела, ее серо-зонарный цвет и склонность к зимней спячке делали этих зверей чрезвычайно похожими на енотов, поэтому ученые и назвали их енотовидными собаками, а охотники – просто енотами. О приключении одного такого енота – Яшки я и хочу рассказать.
Родился Яшка весной в земляной норе, которую вырыли его родители на незатопляемом песчаном бугре острова. У его матери появилось на свет сразу двенадцать слепых малышей. Нелегко было бы их всех выкормить и поставить на ноги, если бы не заботливый отец. Быстро росли щенята. Когда же им исполнилось две недели, они стали выползать по вечерам из норы и знакомиться с окружающим миром.
У енотов было очень много врагов, а природа не дала им средств защиты. Они даже не умели быстро бегать, поэтому и вели ночной образ жизни. В начале лета вода в Амуре сильно упала. Отшнуровались от русла реки и начали высыхать озера и заливы. Не успевшая выйти из них рыба погибала. Днем ее растаскивали вороны и коршуны. Наступила сытая жизнь и для енотов. Каждую ночь старые еноты в сопровождении своих детей отправлялись к ближайшему заливу, и Яшка до отвала наедался мелкой рыбешки.
Засуха сменилась обильными дождями. Широко разлился Амур. Так широко, что местами с одного берега не был виден другой. Вода затопила почти весь остров, на котором жил Яшка. Теперь поймать рыбу было трудно, и еноты довольствовались лягушками и мышами-полевками.
Осенью вода снова спала. Молодые еноты разбрелись по всему острову, ведя самостоятельный образ жизни. В летнюю пору враги енотов на остров не проникали. Различной пищи было вдоволь, и Яшка до того разжирел, что с трудом пролезал в нору, предпочитая отлеживаться в густых зарослях вейника. В конце ноября морозы сковали Амур, но снег едва прикрывал землю. Вышли на промысел охотники. Однажды во время дневного отдыха, когда Яшка пребывал в блаженной дремоте, развалившись между сухих осоковых кочек, к нему подбежала собака и принялась на него лаять. Яшка впервые видел столь злобное существо. Сильно испугавшись, он притворился мертвым и закрыл глаза. Вскоре к собаке подошел охотник. Увидев енота, он снял котомку, затем смело схватил Яшку за шиворот и бросил в мешок, который завязал ремешком. Долго качался Яшка на спине охотника, ходившего целый день по острову в поисках енотов, прежде чем тот вышел на дорогу и сел в автобус. Так Яшка попал в большой город.
Поймавший его охотник знал, что жир и мясо этого зверька издавна рекомендуются народной медициной как целебное средство при заболевании легких. Он не торопился снимать шкурку со своей добычи и поместил Яшку в сарае. Яшка не страдал от голода и жажды. Сонливое состояние, в котором он находился, лишало его аппетита. Забившись в темный угол, он часами лежал на животе, апатично глядя на окружающие предметы, и казался больным. Он был настолько незлоблив, что даже не пытался укусить человека, клавшего ему в рот палец. С удивительным равнодушием ожидал он своей участи. Сарай, в котором содержался Яшка, был холодным и темным. В нем пахло крысами. Яшка тосковал по уютной норе и решил соорудить ее в самом сарае, благо пол здесь был земляной. Подкапываясь под одну из стен сарая, он незаметно проделал довольно обширное отверстие, через которое затем проник во двор. К счастью, заборы не преграждали его путь.
Стояла глубокая ночь. Пустынные улицы были безлюдны. Яшка долго бежал по асфальтовому тротуару, затем свернул в палисадник и вышел на просторный бульвар. Если бы он знал, в каком направлении находится Амур, то времени и сил ему вполне хватило бы, чтобы выбраться из города и уйти на левый берег, но он кружил по задворкам, натыкаясь на большие здания. Иногда навстречу ему попадались кошки и бродячие собаки. Первые убегали от него со страхом, а вторые набрасывались, лаяли и пытались даже укусить. Тогда Яшка притворялся мертвым, и злобные псы оставляли его в покое. Рассвет застал беглеца на главной улице просыпающегося города. Торопясь укрыться поскорее от людских глаз, Яшка бросился в низкое окно с выбитым стеклом и попал в кочегарку. Здесь его заметил человек в телогрейке, накрыл брезентом и вытащил во двор. Пленника окружила толпа ребятишек. Особенно понравился он маленькой Аленке:
– Какая хорошенькая лохматая собачка!
– Это не собачка, а енот, – поправил Аленку Коля, у которого отец был охотник.
– А можно его погладить?
Яшка смирно лежал на животе, втянув голову, и кроткое выражение его глаз вызывало у ребят большую жалость к нему.
– Дяденька, подарите его мне, – робко попросила Аленка, жившая в соседнем доме. – Я его молоком буду кормить.
– Ну что ж, забирай, если не боишься, – согласился кочегар, не знавший что и делать с пойманным зверьком. Обрадованная девочка без всякой боязни взяла Яшку на руки, прижала к себе и унесла домой.
– Мама! Посмотри, какого енотика мне подарил дядя! – воскликнула Аленка, принеся Яшку в комнату и положив его на ковер.
– Это что еще за зверюга? А он не кусается? – насторожилась Аленкина мама, боязливо рассматривая незнакомое для нее существо. Хотя она и привыкла к страстным увлечениям дочери животными, но это был какой-то неизвестный зверь, вызывавший у нее опасения.
– У тебя же есть бурундук, белый мышонок, зачем тебе еще этот? Он мне квартиру запакостит.
– Я его буду в кладовой держать. Посмотри, какой он смирный. – И Аленка принималась гладить Яшку, а он закрывал глаза, словно ласка доставляла ему большое удовольствие.
– Ну сама посуди, куда же его теперь девать? На дворе снег, мороз, он же замерзнет.
– Ну ладно, неси его в кладовку, – нехотя согласилась мать.
Обрадованная Аленка унесла Яшку в кладовую, находившуюся в цокольном этаже дома. В кладовой было тепло, горела электрическая лампочка. Положив енота на пол, она принесла ему молока, кусочек булки, но Яшка не притрагивался к еде. «Ничего, привыкнет», – решил Аленкин папа, пришедший посмотреть на незнакомого зверька. Пока Аленка ходила в школу, он сделал для Яшки просторный ящик с двумя отделениями: в одном – спальня, в другом – столовая, и посадил в него пленника. Наступила для Яшки теплая, сытая и спокойная жизнь.
По утрам Аленка приносила ему еду, а вернувшись из школы, выводила на прогулку. То ли необычность обстановки, то ли регулярное питание подействовали на Яшку, но он утратил свою сонливость и стал более активным. Однажды даже пытался убежать от своей хозяйки, после чего Аленка стала выводить Яшку на прогулку на сворке, предварительно надев на него ошейник.
Появление на улице девочки, ведущей на сворке лохматого зверька, всегда вызывало любопытство у окружающих. Ее засыпали вопросами: ручной ли он, что кушает, где его нашли, как зовут. Последний вопрос навел Аленку на мысль назвать своего питомца Яшкой. Казалось, что этот робкий флегматичный зверек привязался к ласковой девочке и был доволен своей новой жизнью, но на самом деле это было не так. Просто Яшка перестал бояться Аленки и охотно принимал из ее рук конфетки. Ему очень нравились сладости, особенно ириски, а на прогулки он ходил охотно потому, что его не покидала надежда обрести утраченную свободу. Выходя на улицу, он постоянно пугался автомобилей и в страхе прижимался к ногам Аленки. При встрече с большими собаками Яшка ложился на асфальт и закрывал глаза.
Кончилась зима. Яркое мартовское солнце растопило снег. По улицам зажурчали ручьи. Беспокойство охватило Яшку. Он метался в своем ящике, переворачивая поилку, грыз доски и беспрестанно искал выхода из тесного убежища. На прогулках он теперь не хотел покорно шествовать за Аленкой, а рвался куда-то в сторону, до удушья натягивая поводок. Аленка едва справлялась с ним, не понимая, что происходит с ее питомцем. Во время одной из прогулок ей повстречался охотовед. Расспросив девочку о Яшке, он задумался.
– А не выпустить ли его на волю? Зиму он пережил хорошо. Теперь весна, ему нужно заводить семью. Летом еноты активны. Ты уедешь в лагерь, а Яшку куда?
– Возьму с собой.
Долго еще Аленка не могла смириться с мыслью, что Яшку нужно выпустить на свободу. Она строила разные планы, но все они рушились, когда дело доходило до ее отъезда из города. На одном из семейных советов было решено: в ближайшее воскресенье они вместе с папой и Яшкой уедут на машине в Хехцирский заповедник и там выпустят енота.
– Ведь в заповеднике ему будет хорошо: там охраняют и даже подкармливают зверей, – заявила Аленка. Так и поступили.
Со слезами на глазах смотрела девочка на удаляющегося к опушке леса Яшку, а он, принюхиваясь к талой земле, трусил своими короткими шажками навстречу свободной жизни и даже не обернулся в сторону своей доброй хозяйки. Долго стояла Аленка на залитой солнцем поляне. Ее не радовали ни первые цветы рододендрона, ни звонкие пересвисты синиц. Всем детским сердцем привязалась она к этому незлобивому зверьку. Она его ласкала и баловала вкусной едой, ухаживала за ним, словно за младшим братишкой, а он убежал прочь и даже не обернулся. Может, Яшку напугала езда на машине? Он успокоится и вернется.
– Он должен вернуться, теперь ему никто не даст вкусных ирисок, – твердила Аленка, Но Яшка не вернулся. Как только он вошел в лес и на него повеяло запахами просыпающейся земли, он забыл об Аленке и думал теперь только о том, как бы поскорее уйти от людей, скрыться в укромном месте и разыскать своих собратьев.
– Ну что, Аленка, поехали домой, Яшка к нам не вернется! – сказал папа и открыл дверцу машины.
Настали сумерки, а Яшка все брел и брел по заповедному лесу. Горный, далеко просматривавшийся лес ему не нравился, он стремился на равнину. И когда достиг заболоченной поймы тихой речушки Чирки, густо заросшей высоким вейником, остановился. Окружающие места напоминали ему родной амурский остров. Яшка стал принюхиваться к весеннему воздуху. Пахло прелой листвой и лягушками, и он почувствовал голод. Утолив его, енот забрался в густую прошлогоднюю траву и крепко уснул. Взошедшее солнце и теплый весенний ветерок ласкали и убаюкивали Яшку целый день, а когда наступили сумерки, он отправился на поиски пищи, свободный и счастливый.
