Текст книги "Всемирный следопыт 1926 № 10"

Автор книги: Всемирный следопыт Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

В Малайских джунглях: На острове Суматре.
Приключения американского траппера Ч. Майера.

Тропические леса Суматры изобилуют дикими зверями, и после удачной поимки питона я решил остаться на этом острове подольше. Я мучился от жары и духоты, и моим любимым развлечением было купанье. Но в присутствии туземцев оно не доставляло мне ни малейшего удовольствия, наоборот, я приходил в плохое настроение духа. Между тем, чем дальше, тем чаще во время моего купанья их собиралась целая толпа. Час, когда я раздевался, ожидался с необычайным интересом мужчинами, мальчиками и даже женщинами.

В жизни малайцев Суматры встречается так мало нового и необычайного, с их точки зрения, что люди с белой кожей, конечно, представляют собою очень интересное зрелище. Туземцы устраивали вокруг меня нечто вроде торжественного собрания, которое, повидимому, должно было бы очень льстить мне. Но что-то в выражении лиц этих непрошенных зрителей возбуждало во мне неприятное сознание, что они смотрят на мою бесцветную кожу, как мы смотрим на белое брюшко лягушки. Синие жилки под кожей вызывали всеобщей удивление. «Точно большие синие реки, в которые вливаются маленькие синие ручейки», говорили туземцы.

Борода моя, которую я начал отпускать, также вызывала всеобщий интерес. У малайца на лице так мало волос, что он выдергивает их поодиночке, как только они появляются.

Однажды ко мне подошел Абдул Рахман[12]12
  Старшина трех компонгов, с которым автор подружился во время ловли диких зверей на Суматре (см. «Следопыт», № 9).


[Закрыть]. Приложив руку к груди, он с глубоким поклоном сообщил мне, что мать его второй жены, жаждавшая знаний и мудрости, желала знать, появился ли туан на свет с волосами на груди и дарованы ли они ему небом в знак того, что ему предназначается быть повелителем диких зверей.

– Она это случайно увидела, – сказал Абдул.

Я ответил несколько раздраженным тоном:

– Скажи матери своей второй жены, что волосы эти дал мне аллах для сохранения тепла в моей крови, чтобы ужас никогда не мог оледенить меня.

Абдул, вероятно, уловил нотку неудовольствия в моем голосе.

– Я ей это передам, туан, – сказал он. – Мать моей второй жены обладает любопытным, назойливым нравом.

* * *

Через несколько дней после этого разговора в подвешенную мною на дереве сеть попался великолепный экземпляр пятнистого леопарда, самец лет шести. Мы услышали животное задолго до того, как увидели. Оно попеременно то рычало, то выло. Да и не удивительно, так как оно положительно стояло на голове. Оно даже не имело возможности кусать сеть.

Туземцы пришли в неописуемый восторг. По их ужимкам можно было подумать, что мы покорили все джунгли. Сеть опустили, и отверстие крепко завязали. Весь обратный путь к компонгу малайцы пели. Клетку соорудили с рекордной быстротой, и началось импровизированное празднество.

Все произошло так естественно, и я настолько зависел от настроения своих помощников, что невольно вошел в дух этого празднества и решил организовать различные игры. Принесли банановое дерево и водрузили его, как мишень, для состязания в метании копий. Мне предложили принять участие в этой игре, но я с очень таинственным видом заявил, что существует важная причина, мешающая мне это сделать. Причина и, действительно, существовала: я ни за что не сумел бы попасть в цель.

Односельчане Абдула Рахмана выказывали поразительную ловкость в этом упражнении. Их копья имели почти до двух метров длины. Малайцы бросали их с расстояния в двадцать пять метров и даже больше.

Затем я вспомнил игру, пользующуюся большой популярностью на борту кораблей, известную под названием «Кто кого перетянет». Потребовав веревку, я указал каждому состязавшемуся точное место, где он должен был стать. С каждой стороны стало по десяти человек, и мне удалось довольно удачно уравнять их в смысле силы. К этому времени я уже достаточно хорошо знал всех и тщательно подбирал, как по силе, так и по весу.

Никогда еще не приходилось мне видеть, чтобы люди так усердно тянули и дергали. Пальцы их ног ушли в песок, пот катился с них градом. Женщины кричали и визжали. Я вздохнул с облегчением, когда, наконец, одна сторона сдала. По окончании игры я раздал призы: по десяти центов на человека; доллар на всю выигравшую сторону! Эти гроши я преподнес им с хвалебной речью, точно это были какие-нибудь серебряные чаши.

После этого празднества ловля зверей началась уже основательно. Я взял с собою в джунгли всех наиболее сильных жителей компонга для выкапывания ям. Работа производилась «гангнулями» (мотыгами) и заступами.

Люди, оставленные нами в компонге, были заняты целыми днями изготовлением клеток и сетей. Сети с мелкими ячейками плели женщины. Такие сети походили на рыболовные и изготовлялись уже давно знакомым способом. Я хорошо платил женщинам и отдавал деньги не их мужьям, а в их собственные руки. Зарабатывать деньги было так непривычно для них, что они принялись работать с большим под'емом и увлечением. Даже дети помогали им, перенося с места на место более легкие предметы и выполняя простые работы.

* * *

Однажды, в период самой горячей работы, зять Абдула, Магомет Тайе, молодой человек лет двадцати пяти, честный, смелый и один из лучших метателей копий, решил показать мне свое умение убить тигра в одиночку. Подстрекнуло его к этому выраженное мною любопытство по поводу какого-то непонятного сооружения, пришедшего уже в довольно печальный вид, на которое я наткнулся в джунглях.

Это было двойная клетка, сделанная из бамбуковых шестов, вбитых в землю почти на метр. Никогда еще не приходилось мне видеть клетки в клетке. Между внутренним и наружным рядом кольев было расстояние приблизительно в пятнадцать сантиметров. Все сооружение имело не меньше двух с половиной метров в высоту, столько же в длину и больше метра в ширину. Шесты были вбиты на расстоянии не более пяти сантиметров один от другого и, что казалось мне особенно странным, были очень тщательно расположены один как раз против другого. Мне казалось, что они скорее должны были быть вбиты в шахматном порядке.

– Что сидело внутри этой двойной тюрьмы? – спросил я у Абдула Рахмана.

– Человек и собака, туан, – ответил он, – или же, в другие ночи, человек и козел; запах козла и его блеяние очень действительны.

Я начал понимать, в чем дело.

– Человек этот приходил сюда поохотиться? – спросил я.

– Да, туан, он приходил убивать.

Перед моими глазами мелькнула жуткая картина, вызванная этими словами Абдула Рахмана.

Человек приходит в эти джунгли перед самым закатом солнца. Он приводит с собою собаку или козла и приносит «кайянг» (матрац из сотканных пальмовых листьев) для спанья. Выдвинув кверху несколько кольев, свободно вбитых в землю, он входит в клетку и устраивается в ней вместе с приведенным животным на всю ночь, или пока их не потревожат.

Когда какой-нибудь голодный тигр почует их и подойдет ближе, собака залает или козел заблеет и разбудит человека, если он уснул. Человек станет наготове, держа в руке паранг – длинный, прямой, похожий на шашку нож, наточенный, как бритва, с деревянной рукояткой. Колья забиты друг против друга не случайно, а для того, чтобы можно было свободно действовать этим ножом.

Когда тигр, побуждаемый голодом, поднимется на задние лапы (что он непременно сделает) и упрется передними в шесты клетки, нож просунется в промежутках между кольями, проколет мягкий живот и одним взмахом вверх распорет его, – все внутренности вывалятся.

– Такая охота безопасна для охотника, – заметил Абдул, – собака его или козел тоже остаются невредимыми. – Через минуту он добавил: – Если, конечно, ни один дух или дьявол не повредит охотнику.

При помощи этой именно засады Тайе надеялся убить тигра. С несколькими из своих друзей, которые помогали ему нести бамбук и пеньку для обмотки свободных (на месте входа в клетку) шестов, он пустился в путь вскоре после полудня, когда впереди еще было несколько часов дневного света.

Когда все было приведено в порядок, Тайе вошел в клетку вместе с собакой, так как под рукой не оказалось козла. Молодой малаец разостлал в клетке свой мат из пальмовых листьев и обернул голову саронгом в защиту от москитов.

Утром приятели Тайе отправились за ним, помочь ему принести тигра.

Тайе и его приятели вернулись с пустыми руками и в очень унылом настроении духа. Собака тянула за веревку. Мой охотничий отряд встретил их, когда мы шли осматривать ямы и сети. На следующее утро мы также наткнулись на них, почти в том же месте и почти в то же время; они снова возвращались без добычи и были еще печальнее.

* * *

Пять ночей подряд ходил Тайе в свою клетку без всяких результатов. Наконец, Абдул Рахман пришел ко мне и попросил:

– Не приготовит ли туан хороших чар для Магомета Тайе, чтобы он мог положить их в клетку и привлечь тигра?

Это мне не особенно понравилось. У меня мелькнуло подозрение, что малайцы забрали в свои набитые всякими суевериями головы, что я наложил проклятье на клетку, не желая, чтобы помимо меня кто-нибудь мог убить зверя. Я довольно неохотно согласился пустить в ход «хорошие чары» для Тайе и поставил условием, чтобы он три ночи не подходил к клетке, чтобы вместо собаки он взял козу и чтобы вечером его сопровождало не больше двух приятелей, а утром пришло бы за ним не более трех.

Когда настала назначенная ночь, я одолжил Тайе свою серебряную цепочку от часов, которую начистил до яркого блеска. Я пояснил, что она принесет ему счастье и вселит в сердце мужество. После этого я стал с тревогой ожидать результатов его охоты.

Счастье, следовавшее за мной по всей Суматре, и на этот раз не покинуло меня. В первую же ночь моего «колдовства» Тайе убил тигра, хотя и не так блестяще, как он жаждал.

Тигр пришел поздно ночью, и коза заблеяла. Тайе приготовил свой паранг. Тигр обошел вокруг клетки, обнюхивая землю, затем поднялся на задние лапы, и Тайе нанес ему удар ножом. Тайе настаивал на том, что это был прекрасный удар, достаточно сильный, чтобы убить трех тигров, но животное «направило оба глаза на блестящий талисман, и талисман этот не дал ему умереть». Тайе сетовал, что «туан забыл сказать волшебному металлу, чтобы он не действовал в пользу тигра».

Тигр пришел поздно ночью. Коза заблеяла, и Тайе приготовил свой паранг.

После этого последовали тяжелые часы для человека и для зверя. По крайней мере для белого человека эти часы были бы очень тяжелыми. Тигр с ревом упал на таком расстоянии от клетки, что Тайе не мог достать до него, чтобы прикончить, но не смел и выйти из клетки, так как думал, что тигр находится под охраной моего колдовства. Когда приятели Тайе пришли к нему утром, он все еще сидел в клетке, натянув саронг на уши, а тигр лежал вблизи клетки и страшно выл. Пришедшие сразу же убили его. Втроем они содрали со зверя шкуру и взяли драгоценные[13]13
  См. № 9 «Следопыта» – «Волшебная сеть».


[Закрыть] внутренности. Я встретил их в ту самую минуту, как они пустились в обратный путь со своей добычей. До моей серебряной цепочки никто не осмелился дотронуться; мне пришлось пойти за ней самому.

* * *

Самым моим серьезным предприятием во время этой экспедиции было приготовление клинообразных ям для ловли носорогов и тапиров. Покатые бока в ямах устраиваются для предохранения ног животных, которые могли бы переломаться в прямоугольных ямах. Чтобы замаскировать эти большие ямы, требовалась ловкость, доходящая почти до настоящего искусства. Рядом с ямой изготовлялась решетка, сделанная из положенных крест-на-крест веток; эта решетка покрывалась влажной землей. Малайцы вырывали траву с корнем, сажали ее в эту землю и затем разбрасывали по ней листья. Когда все это сооружение становилось совершенно похожим на почву джунглей, на которой оно лежало, его поднимали и прикрывали им яму.

Идя на работу, мы всегда брали с собой козла и привязывали его с подветренной стороны, чтобы запах его заглушал страшный для зверя запах человека.

Целую неделю проработали мы над этими ямами, всегда выходя из компонга в восемь часов утра, когда роса уже совершенно просыхала… К одиннадцати часам мы уже усердно работали. Приблизительно в три часа мы пускались в обратный путь. Как только солнце заходило, наступал такой густой мрак, будто кто-нибудь внезапно опустил черный занавес, и джунгли становились местом, опасным для человека.

Кроме ям и висячих сетей, я ставил обыкновенные капканы для тигра и квадратные сети, а для ловли мелких зверей велел малайцам развесить свободно висящие сети с мелкими петлями таким образом, чтобы они частью лежали на земле.

Животные запутываются в подобные сети, а как только они в них попадают, им, повидимому, никогда не приходит в голову попятиться назад и, таким образом, высвободиться. Некоторым животным, впрочем, удается прогрызть себе путь через сеть.

Капканы, ямы и все разнородные сети были расположены по тропам, ведущим к водопою, и вокруг них. Все они находились в радиусе двух километров. Благодаря такой системе всю опасную для зверей зону можно было осмотреть в один день.

Массу хлопот доставили мне дикие свиньи и олени. Они катались в сетях, обматывались ими и разрывали петли. Исключая те случаи, когда они представляли собой редкие экземпляры, я их тут же убивал. Мне удалось поймать довольно много мышиных оленей – прелестных маленьких животных, высотою от двадцати до тридцати сантиметров. В этих краях их водилось множество. Ни у самцов, ни у самок нет рогов. В остальных отношениях они представляют собою точную копию больших оленей в миниатюре. Мясо их необычайно вкусно.

Мне попалось также четыре тапира. У одного из них был малютка, очень хорошенькое маленькое животное, которое неосведомленному наблюдателю показалось бы животным совершенно другой породы, чем его мать. У матери-тапира, принадлежавшей к малайской разновидности, известной под именем седлистых, голова, шея, ноги и бока были совершенно черные, только живот был белого цвета. Малютка был украшен шедшими вдоль тела коричневыми полосами с белыми пятнами в промежутках. Несмотря на крупный рост тапира (высота – почти полтора метра) у него, повидимому, нет никаких средств для защиты. При виде опасности тапир обычно только прячется или бежит.

* * *

Когда я, наконец, решил, что у меня набралось достаточное количество экземпляров на продажу, я отправился со своими помощниками в последний обход джунглей, чтобы посмотреть, не остались ли еще где-нибудь попавшиеся в ловушки звери.

Когда мы подходили к одной из ям, вырытой близ илистой лужи в просвете джунглей, я внезапно услышал что-то странное: смешение криков двух диких животных разных пород. Звуки, казалось, распадались на рев буйвола и рычание и кашель тигра. Абдул Рахман передал мне мое ружье, и я, медленно и осторожно, пошел впереди остальных. Малайцы столпились за моей спиной.

Наконец, я увидел самку водяного буйвола. Голова ее была опущена вниз, и она упорно кружилась вокруг кого-то. Через минуту глаз мой уловил полосы взрослого тигра, полускрытого в высокой траве. Темная безволосая шкура буйволицы была покрыта кровью. Длинные, рваные раны краснели на ее боках, задних ногах и плечах. Я видел, как тигр выскочил из травы. Буйволица отскочила в сторону и взметнула головой так, что один из ее длинных рогов задел тигра и отбросил его назад.

– Вам хочется посмотреть на бой? – крикнул я своим спутникам.

– Да, да!

– Так взбирайтесь на деревья!

Живущие в джунглях малайцы лазают по деревьям, как кошки. Сильным ударом ножа они прорезывают кору так, чтобы за получившееся углубление можно было бы зацепиться пальцами рук или ног. Взобравшись на ветки, они протягивают вниз руки и подтягивают к себе остальных товарищей.

Сидевший над моей головой Абдул Рахман взял мое ружье и передал его сидевшему выше на дереве малайцу. Затем одним ловким движением пальцев он распустил свой соронг и спустил конец его мне. Я ухватился за него и наполовину вскарабкался, наполовину был втянут вверх.

Я расположился на большой ветке, откуда хорошо было видно поле битвы. Временно обе стороны прекратили активные действия. Тигр прижался к земле, громко рыча, а буйволица кружилась вокруг него. После нескольких минут подобного кружения буйволица бросилась вперед и задела тигра рогами. Тигр отпрянул назад, бросился на бок буйволицы, глубоко запустил в него зубы, а затем как бы отлетел в сторону.

Сидевшие вокруг меня туземцы наблюдали эту сцену с тем напряженным вниманием, с каким они всегда смотрят на петушиные бои. До меня доносился громкий шопот. Составлялись пари.

Тигр собрался с силами, издал громкий кашляющий рев и вспрыгнул на голову буйволицы. Огромная корова встретила эту атаку с согнутой могучей шеей. Сила толчка заставила ее присесть на задние ноги. Она принялась трясти рогами, но тигр крепко вцепился ей в голову и точно прирос к ней. Она пыталась подняться вместе с кусающей и рвущей ее большой кошкой. Наконец, балансируя на рогах тяжесть своего ужасного головного убора, она поднялась с земли. С минуту она продержала тигра на воздухе, затем, резко опустив голову, стряхнула его на землю. Медленно согнув колени, она налегла на него всей своей тяжестью.

Раздалось рычание, рев, затем протяжный кошачий визг. Буйволица подняла голову с храпом и ревом. Ноги ее дрожали, но, так как тигр лежал, растянувшись на земле, она бросилась на него с такой силой, что, очевидно, переломила ему спину. Вид его безжизненного тела словно оживил буйволицу. С храпом, яростным и торжествующим, она снова начала топтать его ногами.

Когда ярость ее немного улеглась, она остановилась, вся дрожа, истекая кровью из многочисленных ран и из носа, и начала протяжно и жалобно мычать.

– У нее есть теленок, – прошептал мне Абдул Рахман. – Взберемся повыше, туан, тогда мы увидим.

Мы принялись карабкаться с ветки на ветку, все выше и выше.

– Смотри! – воскликнул Абдул.

Он указал мне на маленькое, темное и блестящее, тело, над которым колыхалась трава. Это был теленок буйволицы. Он лежал на боку. Из глотки его лилась кровь. Тигр, вероятно, убил его при первом же скачке. Буйволица, шатаясь, подошла к теленку. Она остановилась над ним, призывая его жалобным мычанием. Видя, что он не двигается, она опустила голову, нежно подсунула под него рог и приподняла с земли. Так провисел он несколько мгновений с безжизненно болтающимися ногами.

– Буйволица, как женщина, туан, аллах сотворил их очень похожими друг на друга, – мягко сказал Абдул.

– Верно, – ответил я. – Но, когда женщину постигает горе, ей очень трудно помочь. Что же касается этой буйволицы, я могу быстро прикончить ее страдания. Следует ли это сделать?

– Да, туан, – ответил он. – У нее много ран. Пошли ей пулю, которая говорит «прощай».

Он передал мне ружье. Я поставил прицел на сто шагов, тщательно прицелился и спустил курок. Корова не издала ни звука. Она опустилась на колени и упала на труп своего теленка.

Мы все слезли с деревьев. Малайцы были сильно возбуждены. Они принялись плевать на тигра и проклинать его, – не исключая, конечно, и тех, кто поставил на него свои деньги. Буйволицу все восхваляли, называли ее прекрасною, что, конечно, было далеко от истины. Теленок с его длинными ногами был еще безобразнее ее. По их мнению, вероятно, величайшим комплиментом, которым они наградили храбрую корову, было, когда они склонились над ней и прокричали в мертвое ухо, что у нее было сердце быка…

Мясо буйвола очень грубо и для еды не годится. Трупы оставили, как они лежали. Тигр был так истерзан и представлял собою такую массу изломанных костей и измятого мяса, что туземцы даже не смогли взять головы и шкуры.

Один малаец заметил, что уши зверя уцелели. Он сейчас же отрезал их. Абдул сообщил мне, что, хотя сам он и не верит в талисманы, но знает, что ни один тигр в свете не посмеет тронуть человека, носящего у талии высушенное ухо свирепого тигра.

… Когда я вспоминаю свои приключения в этих девственных джунглях Суматры, свои многочисленные успехи и немногие неудачи, яснее всех остальных картин, запечатлевшихся у меня в голове, встает передо мной мгновение, когда буйволица стряхивает на землю своего полосатого врага.

Песчаный дракон.
Рассказ Александра Сытина[14]14
  Действие рассказа относится к дореволюционному времени.


[Закрыть].

I. Юсуп – знающий течения.

Шалаш Юсупа был седого цвета от дождей и ветра. Сам Юсуп был старый, старый, как камни на берегу. Поэтому он больше всего любил спать.

Желтая Нарын-Дарья катила грязные волны. Прибрежный камыш в затонах шелестел и стучал вырезными металлическими листьями и сухими стеблями. Изредка пролетал пеликан, тяжело падая на воду за добычей, или чайки с тревожными пронзительными криками начинали метаться над камышом. Порыв ветра рябил затон.

А Юсуп все спал в шалаше, на краю своего поля с дынями. Он просыпался только, когда прохожий будил его, чтобы купить дыню.

Солнце поднялось высоко, и желтая вода тускло блестела у берега. Река несла столько песку, что волны перекатывались как будто с усилием. Ниже по течению, у крутого берега, они бухали одна за другой. С этого места по берегу шли посевы. Издали зеленые, густые квадраты были, как хорошие ковры.

Оттуда же, где кончались возделанные поля и были глиняные домики, пришел старик. Он долго будил Юсупа, дергая за ватный рукав халата.

– Ата, ата (отец, отец)!

– Э-мм-пф, – отвечал Юсуп.

Тогда гость потряс Юсупа снова, и старик проснулся. Он сел и долго бессмысленно глядел то на воду, то на арыкаксакала (распределителя воды).

– Я пришел к тебе от всего кишлака, – сказал гость. – Я уже говорил с русским, – и он плюнул на песок кровью.

Юсуп совершенно проснулся и сказал:

– Я вижу, что он разговаривал с тобой руками, – потом он окончательно замолчал, уставившись на гостя.

– Юсуп, я пришел послушать твою мудрость. Русский хочет взять наш хлеб, воду и землю.

Юсуп молчал. Старик продолжал говорить:

– Ты знаешь, что мы не хотели водокачку, но он поехал в город и сказал, что, когда поставит водокачку, тогда будет много хлопка.

– Он сказал правду, – заметил Юсуп.

– Да, он не солгал, – ответил гость, – но он не сказал, что весь хлопок будет принадлежать ему, а не нам. Теперь, когда в горах тает снег, когда солнце высоко и начинается разлив, теперь он наш хозяин.

– Почему? – спросил Юсуп.

– Мы поверили ему и сделали посевы. Все деньги мы истратили на семена и покрыли много новой земли. Он говорил, что возьмет десятую часть, а теперь хочет целую четверть. А когда мы стали спорить, он закрыл воду. А потом взял и уехал в город. Он хозяин водокачки. Водокачка – хочет работает, хочет нет. Воды нет.

– Эг-га. Теперь что будет!.. – сказал Юсуп.

– Слушай дальше, – продолжал гость. – Он сказал, что приедет через три недели. За это время погорит все, кроме картошки. Может быть, не сгорит бугдай (пшеница) около самого берега. Он все это знает. Теперь мы сразу станем совсем бедные. На другой год мы больше не будем спорить. И тогда, за наш урожай, он у нас самих будет покупать землю, чтобы сделаться ее хозяином. Обо-бо! Я хотел с ним говорить, но он бил меня, пока не пошла кровь. Потом он уехал в город, а я пришел к тебе. Юсуп, ты мудрый человек. Нам водокачка больше не нужна. Мы хотим, чтобы водокачки не было.

Гость замолчал, и старики долго молча смотрели друг на друга.

– Но ведь вы писали васику (расписку), – сказал, наконец, Юсуп.

– Да, у нас есть васика. Мы все приложили к ней пальцы, обмазанные в чернила, но он сказал, что это – бумага, по которой собаки ходили лапами.

– Он больше ничего не сказал? – спросил Юсуп.

– Ничего, – отвечал гость.

Юсуп молча встал и вышел из шалаша. Арыкаксакал последовал за ним.

Пароходик бойко свистел и полз против течения. Серой сталью блестела река – далеко, там, на середине.

Юсуп закрывал ладонью глаза от солнца и о чем-то думал, глядя на воду. Вода в разных местах имела различный цвет. Там, где были глубокие омуты и шумели водовороты, вода была темная. В других местах продольными ярко-желтыми полосами горели на солнце отмели.

Арыкаксакал не смел беспокоить Юсупа и шел за ним молча. Он знал, что река была раскрытой книгой для Юсупа, и поэтому внимательно следил за взглядом старого бахчевника.

Юсуп смотрел вверх по реке. От одного берега к другому местами тянулись широкие полосы ряби. Как будто ветер непрерывно скользил по воде. Эти полосы начинались углом у самого берега и тянулись далеко-далеко, к самой середине. Выше по берегу лежала песчаная коса. Она выступала далеко в воду, и от нее шла рябь. Отмель создавала новое течение. Юсуп смотрел туда, и арыкаксакал сочувственно кивал головой.

Правее, к середине реки, от берега на течение выступала мель. В этом году она была здесь, но старики знали, что в прошлом году она была на пять верст выше. Осенью, когда вода спадала, сухой дымный песок извилистой лентой выставлялся из воды.

Все жители кишлака знали, что это – хребет чудовищного дракона, утонувшего в Дарье. Каждый год дракон менял свое место. Там, где десять лет назад были омуты и нежились любимые осетры Юсупа, вдруг выставлялась после летнего разлива наносная коса песку. Каждый год пароходик ходил здесь по новой дороге. Никто не знал, куда проползет по дну песчаный дракон и где выставит из воды свои желтые лапы и сухую длинную спину.

– Ака (брат), – сказал Юсуп, очнувшись от раздумья, и арыкаксакал подался вперед. – Ты, арыкаксакал, ты знаешь, что такое тощая и жирная вода.

– Таксыр (извини), но я плохо знаю это дело. Мне только 60 лет. Твои глаза на 20 лет больше моих смотрят на воду. Мой дед хорошо умел положить ветку с листьями в арык врага. Вся хорошая глина, которую несла вода, ложилась около ветки. Весь жир воды оседал на ветку, потом на дно. Вода шла тощая и неполезная. Поле от нее делалось не зеленое, а желтое, хотя ветки даже не было видно из воды. Если же он хотел, то клал ветку немного больше. Жирная глина, которая нужна для поля, как хлеб, вся ложилась на дно около ветки, потом закрывала арык, и вода переливалась через край, не доходя до поля. Утром душман (враг) приходил на свое поле и видел, что оно сухо, как ватный халат. Но очередь на воду уже была упущена, и пока опять приходила, поле сгорало, как кипа хлопка.

– Эг-га. Сгорало до корня! Как говорил твой дед, когда делал это? – спросил Юсуп.

– Он говорил, что по арыку пойдут дети дракона, – отвечал арыкаксакал.

Юсуп молчал и, наконец, промолвил:

– Хорошо. Я сделаю так, что по реке пойдет сам песчаный дракон и ляжет на водокачку.

– Именно на это наши и надеялись, посылая меня, – радостно сказал арыкаксакал.

Он поклонился Юсупу и быстро пошел к кишлаку.