355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Всемирный следопыт Журнал » Всемирный следопыт 1926 № 10 » Текст книги (страница 4)
Всемирный следопыт 1926 № 10
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 03:51

Текст книги "Всемирный следопыт 1926 № 10"


Автор книги: Всемирный следопыт Журнал



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Семьсот миль на собаках.


На этой фотографии мы видим удивительное зрелище: собачью упряжку на фоне строющегося нью-йоркского небоскреба. Дело в том, что прошлой зимой известный ездок на собаках Джуэ Лафламм (канадский француз) задумал совершить рекордное путешествие на собаках из Канады до Нью-Йорка, на протяжении семисот миль по зимнему пути. Этот вид передвижения, разумеется, совсем необычен для улиц Ныо-йорка, где можно встретить лишь моторное движение. Естественно, что толпы любопытных нью-йоркцев останавливались поглазеть на любопытную «новинку».

Таинственный двойник.
Морской рассказ М. Сейлор.

I. Гость из моря.

Корабль, на который я впервые был приглашен в качестве капитана, стоял на якоре в Сиамском заливе, недалеко от устья большой реки, в ожидании далекого плавания.

Наступил чудный теплый вечер. Солнце заходило. Далеко на восток убегали тени, отбрасываемые мачтами, и реями. Кругом царила невозмутимая тишина. На воде не виднелось ни одной лодки, в воздухе – ни одной птицы, а в небе – ни одного облачка.

Я стоял один на палубе, и окружающая тишина захватила меня. Скоро в быстро наступившей тьме я перестал различать даже края острова. Бледные звезды загорались все ярче, и скоро весь небосклон засиял тысячами огней.

Положив руки на фальшборт, я стоял неподвижно, задумавшись. Я даже не заметил, как матросы прошли ужинать в камбуз. Звон колокольчика, призывавший к ужину, прервал мои мысли.

Спустившись в ярко освещенную кают-компанию, я увидел своих двух штурманов.

Мы принялись за ужин. Мне, как новичку очень не понравилось молчание, наступившее с моим появлением в каюте. И я первый нарушил тишину.

– Знаете ли, что за рифом в островах стоит какой-то корабль? При закате солнца я видел его мачты.

Старший штурман поднял от тарелки свое широкое лицо, обрамленное густой бородой.

– Что вы говорите, сэр! – воскликнул он. – Откуда он взялся?!

Я замолчал, а младший штурман, еще совсем молодой человек, как-то иронически улыбался.

Не в моем характере опрометчиво судить о мало знакомых людях или смеяться над ними. А на корабле я нашел именно такое отношение ко мне, и это сильно озадачило меня. Я, вообще, еще не знал, как буду относиться к моим подчиненным. Я только за несколько дней до этого был назначен капитаном, а они прослужили вместе уже восемнадцать месяцев.

Я заметил, что известие о скрывающемся за рифом судне заинтересовало старшего штурмана. Он высказал предположение, что, может быть, корабль этот ждет прилива, чтобы перейти к устью реки.

– Да, это так, – неожиданно заговорил младший штурман. – Корабль сидит глубже двадцати футов и записан в Ливерпульском порту. Он называется «Буревестник». Сто двадцать три дня шел из Кардифа с грузом угля.

Я взглянул на него с удивлением.

– Это мне сообщил капитан буксирного пароходика, когда подходил утром сюда, чтобы взять на берег наши письма, – добавил он.

Старший штурман начал было спорить, уверяя, что буксирник ничего не может знать, но я прервал его.

– Штурман Блэк, пока оставим это, поговорим о другом… Наша команда усиленно работала двое суток и должна отдохнуть. От семи часов вечера до часу ночи я буду сам стоять на вахте, в час меня сменит второй штурман, в четыре часа его место займет повар, а с шести часов будете стоять вы.


* * *

В этот вечер, стоя на вахте, я совсем не хотел спать. Во-первых, была чудная погода, а во-вторых, я чувствовал какое-то возбуждение, вызванное, вероятно, странным отношением ко мне моих помощников.

Мне захотелось выкурить сигару, и я спустился за ней в каюту. На корме все спали крепким сном. Я снова тихо вышел на палубу, босой и с сигарой в зубах.

Пройдя до кубрика, я услыхал доносившийся оттуда глубокий равномерный храп отдыхающих тружеников.

Якорный фонарь, висевший на фок-вантах, горел ярким светом.

Проходя на корму вдоль другого борта, я заметил, что веревочный трап был спущен за борт. Его, очевидно, забыли вытащить на палубу после ухода капитана буксирного пароходика. Меня несколько раздосадовало это упущение, но, вспомнив, что главным виновником являюсь я сам, так как сам утром держал вахту, я решил поскорей исправить эту оплошность.

Веревочный забортный трап обыкновенно очень легок, и вытащить его из воды совсем не трудно. Но едва я взялся за трап и потянул его к себе, как почувствовал, что точно кто-то держит его внизу.

Что за чудеса! Я смотрел на трап, но в нем не было ничего особенного. Почему же он так тяжел? Он точно замер в воде, как будто был крепко привязан внизу. Я посмотрел за борт. Невдалеке от конца трапа плавало что-то, похожее на большую рыбу. Внезапно вспышка фосфорического света осветила голое человеческое тело, которое судорожно дрожало на спящей воде. Человек одной рукой сжимал нижнюю ступеньку трапа. Он был весь хорошо виден, кроме головы. Сигара невольно выпала из моего рта и, сверкнув, с шипением упала в воду.

В этот момент человек поднял голову кверху, и я увидел, хотя и неясно, его бледное лицо. Я встал на запасную стеньгу, лежавшую подле меня, и, перевесившись за борт, старался ближе рассмотреть незнакомца.

Он не изменял своего положения, как бы боясь походить на человека и, видимо, не намереваясь подняться на корабль. Наконец, я решил заговорить.

– Что с вами? – опросил я повелительным тоном. Он, видимо, сильно заволновался.

– У меня судороги, – ответил он и затем робко прибавил: – Не надо никого звать на помощь.

– Я и не собираюсь, – возразил я.

– Вы один на палубе?

– Да, – ответил я.

Он слегка заколебался, точно желая выпустить трап и уплыть, но затем, видимо, раздумал.

– Я думаю, что ваш капитан уже спит?

– Нет, он не спит, – сказал я.

Он смолк. Очевидно, ему было очень тяжело на что-то решиться, он боролся с собой и колебался. Я не мог больше заставлять его страдать, надо было вызвать его на об'яснение.

– Я и есть капитан, – сказал я.

Из воды показалась другая рука и тоже ухватилась за ступеньку трапа.

– Меня зовут Вилькинс. – Голос его теперь был решителен и спокоен.

– Вы, должно быть, отличный пловец, – заметил я.

– Да… я лежу в воде с семи часов, – ответил он, – для меня остается два выхода: выпустить трап и плыть, пока не утону от истощения сил, или же подняться на ваш корабль.

Очевидно, это был молодой человек с большим запасом силы, мужества и самообладания. Хотя я был тоже молод, но все-таки не хотел поступать опрометчиво и тщательно обдумывал, что сделать. Наконец. я решился. Он внимательно следил за мной, видимо, ловя мои мысли.

От воды отделилось голое тело. Незнакомец стал быстро влезать по трапу. Я отошел от борта: надо было принести ему какую-нибудь одежду. Перед тем, как войти в каюту, я остановился на палубе и прислушался. Все, очевидно, спали.

Взяв из своей каюты легкий, серый фланелевый костюм, я вышел на палубу.

Голый человек сидел у грот-люка. Я подал ему костюм. Он взял его, не говоря ни слова, и быстро оделся. Теперь, одетый, как и я, он шел за мной, точно мой двойник. Мы двигались к корме, молча и тихо.

II. Драма на «Буревестнике».

– Что же вы мне расскажете? – спросил я, сам не узнавая своего голоса, и, взяв лампочку из нактоуза компаса, осветил его лицо.

На вид он был лет двадцати пяти, хорошо и сильно сложен. У него был высокий лоб, короткие волосы, круглый выдающийся подбородок и резко очерченные губы. Его светло-серые глаза лихорадочно блестели из-под черных густых бровей. Общее выражение лица было сосредоточенно и вдумчиво. Но, что меня особенно поразило, – он необыкновенно походил на меня.

Легкий крик изумления невольно вырвался у меня. Я поставил лампочку обратно в нактоуз.

– Там, за рифом, корабль, – прошептал он.

– Да, «Буревестник». А вы знаете кого-нибудь из наших? – спросил я.

– Нет, не знаю. Я младший штурман с того корабля… To-есть я был им… – поправился он.

– Там что-нибудь случилось?

– Да, я убил человека, – чуть слышно прошептал он.

– Что вы говорите! Сейчас?

– Нет, во время рейса… Несколько недель тому назад. На 39° южной широты.

– В припадке гнева? – мягко спросил я, стараясь внушить ему доверие к себе.

Он стоял передо мной в моем костюме, и мне начинало даже чудиться, что я стою перед собственным отражением. Время и перенесенные страдания уже успели несколько смягчить для него ужас его поступка; я острее ощущал этот ужас. Он заметил впечатление, произведенное на меня его словами, и снова заговорил.

– Не правда ли похвальный поступок для уроженца Плимута? – прошептал мой двойник с горькой улыбкой.

– Вы из Плимута?! – Мне сделалось почти жутко: он оказался моим земляком.

– Мой отец учитель в Плимуте, – снова заговорил он. – И меня скоро увидят перед судом. Этого не должно быть. Кто знает… Ну, да не стоит об этом говорить…

Я видел его страдания и понимал, что передо мной стоит невольный убийца, который боится, чтобы я не принял его за обыкновенного преступника.

– Стоит, – сказал я, кладя руку ему на плечо. – Говорите.

– Это несчастье произошла, – начал он, – когда мы работали при постановке фока и при взятии рифов в темноте. Да, все это случилось из-за фока…

«Разыгрался страшный ураган. Только один парус держался против сильного ветра. Это продолжалось несколько дней подряд. Работа была серьезная и очень трудная. При вытягивании фок-шкота старший штурман вое время делал мне грубые и неуместные замечания. Нужно вам сказать, что я был уже страшно измучен продолжительной работой, не имея ни минуты отдыха в борьбе с бушующей стихией. Мои нервы были напряжены до последней степени. Примите еще во внимание и то, что наше судно глубоко сидело в воде…

«Наконец, одно пустое, придирчивое и грубое замечание в такой момент взбесило меня, и я ответил ему дерзостью. Он бросился на меня, как раз'яренный бык, и нанес мне удар. Я ответил тем же. Ослепленные злобой, мы не видали, что к нам приближалась громадная волна. Матросы, заметив ее, бросились на ванты. Я же не думал в этот момент об опасности, а, схватив своего противника, тряс его, как крысу. Матросы кричали нам с вант о приближающейся беде, но все было напрасно… Затем что-то упало сверху мне на голову. После рассказывали, что почти целые десять минут не было ничего видно, кроме трех мачт, паруса, поставленного уже мною на фок-мачте, да кормы корабля: все скрылось под водой и пеной. Было почти чудом, что мы уцелели. Матросы нашли нас на носу корабля под обломками и обрывками снастей. Меня нашли лежащим, на моем противнике. Я крепко вцепился в него руками, а он был уже весь черный: я задушил его…

«Между тем, буря продолжалась. Ветер все сметал с пути, волны яростно перекатывались через палубу. Казалось, что пришел последний наш час… Безумие и ужас охватили нашу команду, в особенности молодежь. Двое матросов сразу поседели. Я удивляюсь теперь, почему матросы не бросили меня, как убийцу, за борт, а вместо этого с трудом высвобождали меня, лежавшего без сознания, от моего мертвого противника.

«Когда я очнулся, то услыхал завывание ветра, страшные удары волн о борта и палубу корабля, скрип досок и голос капитана. Он стоял передо мной и пристально глядел на меня.

„Матросы кричали нам о приближающейся волне, но напрасно. Я схватил своего противника за горло и тряс его, как крысу…“.

«– Штурман Вилькинс, вы убили человека и потому не можете быть моим помощником и штурманом корабля „Буревестник“, – отрывисто произнес он».

Несчастный штурман замолк.

Я стоял, опираясь рукой об угол кают-компании, в двух шагах от него. Мне кажется, что если бы в это время нас увидал мой старший штурман, он бы подумал, что видит своего капитана в двух экземплярах, – так мы были похожи друг на друга в этот момент.

Меня охватило беспокойство. Каждую минуту на палубу мог кто-нибудь войти.

– Лучше будет, если вы спуститесь сейчас в мою каюту, – сказал я, направляясь к ней.

Мой двойник последовал за мной. Наши босые ноги неслышно ступали по палубе. Я впустил его в каюту и осторожно запер дверь, затем прислушался. Было около часу ночи. Разбудив младшего штурмана, я возвратился на палубу, ожидая, когда он придет сменить меня на вахте.

– Нет ни малейшего признака ветра, – сказал я, когда штурман появился на палубе.

– Никакого, капитан. Да, кажется, и не предвидится, – подтвердил он.

– Прекрасно, только за этим вы и должны следить.

– Есть, сэр.

Я прошел взад и вперед по корме. Штурман стоял лицом к носу корабля, положив руки на бизань-ванты. Я вернулся к себе в каюту.

III. Вплавь – за жизнью.

Было по-прежнему тихо; доносился лишь легкий храп старшего штурмана. В моей каюте над столом ярко горела лампа. На столе стоял подарок любезного корабельного поставщика – букет цветов. Это были последние цветы: нам уж больше не придется увидеть их в течение трех месяцев…

Даже при свете висячей лампы трудно было заметить моего несчастного гостя: он стоял, укрывшись моим пальто.

– Мне показалось, что кто-то ходит около каюты, и я спрятался, – прошептал он чуть слышно.

– Никто не смеет войти сюда без моего позволения и не постучавшись, – сказал я тихо.

Он с благодарностью взглянул на меня и слегка поклонился. Теперь я мог как следует разглядеть его. И, удивительное дело, до чего он был похож на меня! У нас был одинаковый рост, только он был пошире меня в плечах, да грудь у него была выше. Но эти мелочи сглаживались одинаковым костюмом.

– Вы все-таки не рассказали мне, каким образом вы очутились у трапа нашего корабля, – сказал я.

Едва слышно, временами прислушиваясь к чему-то, начал он снова рассказ о своих злоключениях.

«…Когда „Буревестник“ был около Явы, я уже успел обо всем передумать. Прошло шесть недель, как я сидел, запертый в каюте. Мне не позволяли ничего делать, даже читать. Вечером меня выводили погулять по корме. Тяжело мне было уходить обратно в каюту, особенно в тот вечер, когда показалась Ява.

«Я помню, что еще до темноты мы уже близко подошли к берегу. Я заявил, что хочу говорить с капитаном. Когда мне приходилось перед этим видеть капитана, я замечал, что он был совершенно болен. Он старался всегда отводить глаза куда-нибудь в сторону. Он, очевидно, сознавал, что корабль обязан мне своим спасением, что в тот ужасный момент урагана очень важно было поставить фок, без которого корабль, с голыми мачтами, неминуемо пошел бы ко дну. И этот фок был поставлен мной, которого ожидала, может быть, виселица…

«Когда я выразил желание говорить с капитаном, ему сообщили об этом. Придя в мою каюту, он встал около двери и молча смотрел на меня. Не медля долго, я передал ему свою просьбу: не запирать на эту ночь мою каюту. Он мрачно вышел, не сказав мне ни слова. Я знал, что в эту ночь корабль войдет в Зонд[10]10
  Зондский пролив – между островами Суматра и Ява.


[Закрыть]
и будет в двух-трех милях от берега Явы. Больше я ничего не хотел. Ведь я когда-то получил первый приз за плавание в спортивной школе Плимута…

«„Как поступит капитан?“ – эта мысль, как камень, давила мне мозг. Но он никак не поступил пока. В эту и следующие ночи дверь моей каюты запиралась.

«Мы очень медленно проходили через Яванское море[11]11
  Море к северу от острова Явы


[Закрыть]
, нас сносило течением около Каримата девятнадцать дней. Наконец, уже сегодня, „Буревестник“ стал на якорь здесь, в заливе.

«Матрос принес мне ужин и, уходя, оставил дверь незапертой. Я ждал, что он вернется ее закрыть. Нет, все было тихо… Я боялся подойти к двери, боялся дотронуться до нее… Вдруг она откроется! Тогда я все потеряю…

«А, может быть, капитан..? Ах, не все ли равно! Скорее ужинать…

«Я быстро ел, уничтожая все принесенное до последней крошки, как будто ужинал в последний раз, и все посматривал на дверь.

«Наконец, я встал… и вдруг решил выйти на корму. Я глубоко вдыхал свежий береговой воздух, приносившийся с гор, и жадно глотал его. Все было окутано непроницаемой темнотой. И неопределенная, неясная, неизвестная жизнь, ожидавшая меня, встала передо мной. Сзади осталось тяжелое, хотя и невольное преступление. Надо уйти от него, найти новую жизнь и новых людей – или погибнуть. Я быстро нагнулся, скинул туфли и бросился в море.

«Подо мною всколыхнулась вода, послышался всплеск, блеснули искры и запрыгали звезды. Резкий крик раздался сзади. Слышались слова: „Он пропал! Скрылся“… „Шлюпки на воду!“… „Он сошел с ума…“.

«Я плыл уверенно и сильно. Такой пловец, как я, не скоро утонет… Я благополучно достиг первого пустынного рифа раньше, чем шлюпки отошли от борта, и слышал, как они гребли в темноте, кричали, звали меня, но спустя несколько минут все стихло.

«Я сел на камень. Тьма еще ближе, чем на корабле, обступила меня. Я задумался. Я хорошо знал, что при первых лучах солнца они снова примутся меня искать. Сколько бы я ни старался, я не нашел бы убежища, где мог бы укрыться от преследователей. Наконец, я снял всю одежду, связал ее в узел и, привязав к нему камень, бросил в море. Не правда ли, это было безумие?.. Но я вовсе не хотел топиться. Я решил плыть, пока не выбьюсь из сил. Согласитесь, что это совсем не то, что сойти с ума и утопиться.

«Я приплыл к другому островку. С него-то я и увидел ваш фонарь, зажженный на вантах. Я весь задрожал от охватившей меня радости, я не мог оторвать глаз от этого фонаря. Это светилась вдали новая жизнь.

«Как я доплыл до корабля, я не помню. Помню только безумную радость, которая охватила меня, когда я увидел трап, спускавшийся с борта. Впрочем, эта радость быстро сменилась боязнью: как встретят меня здесь?.. Мною снова овладело отчаяние».

Он вдруг замолчал. Мы услыхали над нашими головами тяжелые шаги, затем они смолкли. Я закрыл бортовой иллюминатор и завинтил его наглухо.

– Кто это ходит над нами? – шопотом спросил Вилькинс.

– Мой второй штурман, но о нем я знаю не больше, чем вы.

Я рассказал ему, как я поступил на корабль и был назначен капитаном, не зная ни корабля, ни команды. В несколько дней я еще не успел узнать моих людей. Нам предстояло далекое плавание. Нужно было отправляться в Европу.

– Но ваш трап!.. – прошептал Вилькинс после долгого молчания. – Кто бы мог надеяться найти трап за бортом корабля, стоящего на якоре? Я очень плохо чувствовал себя, потому что измучился еще на «Буревестнике», а потому и не мог плыть дальше цепей, на которых висел ваш руль…

«Но в моей руке очутилась ступенька трапа, я немного поднялся. И вдруг на меня опять напало сомнение. А когда я увидел голову человека, глядевшего за борт, у меня, быстро мелькнула мысль, что нужно оставить трап и плыть снова. Но я не переменил положения.

«Вы точно ждали меня на борту, чтобы остановить мою безумную попытку плыть, дальше. Когда я спросил вас о капитане, то я это сделал для того, чтобы узнать вас. Я не знал, что скажу дальше. Вы поняли меня, почувствовали борьбу, которая мучила меня. И я двинулся на борт по трапу».

Он глубоко заглянул мне в глаза, как бы спрашивая, не раскаиваюсь ли я. Потом он долго молчал.

Я вывел его из тревожного раздумья, сказав ему спокойным шопотом:

– Влезайте-ка вот на эту койку. Вам пора и отдохнуть. Спите спокойно и не тревожьтесь. Я помогу вам. Ну вот, так-то лучше.

Говоря это я помог ему влезть на койку. Измученный штурман, действительно, нуждался в посторонней помощи. Я приподнял его за ноги и подкинул на койку. Она была расположена высоко, над двумя рядами ящиков. Бедняга упал на нее, как камень, потом повернулся, лег плашмя на спину и закрыл глаза руками. Я несколько минут смотрел на него, а затем задернул зеленые суконные занавески, подвешенные на медных прутьях. И сам тяжело опустился на софу. Видимо, я был утомлен и, главным образом, нравственно: меня измучил рассказ этого несчастного. Было уже три часа утра, но спать я не хотел. Я сидел, как расслабленный, глядя на занавески…

IV. Тревожное утро.

Вдруг раздался настойчивый стук. Я сразу не мог сообразить, где стучат. Едва придя в себя и еще ничего не соображая, я ответил:

– Войдите.

Вошел стюарт (каютный слуга) с подносом в руках: он принес мне утренний кофе.

Думая, что он меня не видит, я громко крикнул:

– Сюда, я здесь.

Стюарт поставил поднос на стол перед софой и тихо произнес:

– Я вижу, сэр. Доброе утро, сэр.

Я чувствовал на себе его удивленный, испытующий взгляд и не решался посмотреть на него. Он должно быть, недоумевал, зачем мне понадобилось задернуть занавески у койки, когда я сам спал на софе. Он вышел, оставив дверь, по обыкновению, полуоткрытой, на крючке.

Я слышал, как команда мыла палубу. С вахты ко мне не шли: меня бы тотчас же известили о малейшем ветерке; очевидно, попрежнему стоял мертвый штиль. Меня вдвойне раздражали этот долгий мертвый штиль и навязчивое любопытство стюарта: он опять неожиданно появился в дверях каюты. Я быстро как лунатик, вскочил с софы и сердито крикнул:

– Что вам нужно?

– Я хотел закрыть ваш иллюминатор, сэр: матросы моют палубу.

– Он закрыт, – краснея, ответил я.

– Есть, сэр.

Однако, стюарт продолжал стоять и, видимо, что-то искал глазами и соображал. Затем он спросил обыкновенным голосом:

– Могу я войти и взять пустую чашку?

– Конечно, – коротко ответил я и повернулся к нему спиной, когда он выходил из каюты.

«Следует показаться на палубе», – подумал я. Конечно, я мог этого и не делать, но мне нужно было рассеять возможные подозрения. Но как оставить каюту? Оставить ее открытой я не решался, а запирать не хотел: это могло показаться странным.

Выйдя из каюты, я увидал вблизи кормы моих помощников. Старший штурман, в больших резиновых сапогах, стоял на середине трапа, ведущего с кормы на главную палубу, и что-то говорил младшему. Увидав меня, младший штурман обратился с приказаниями к команде, а старший штурман быстро спустился вниз и подошел ко мне с приветствием:

– С добрым утром, капитан…

Странное выражение мелькнуло в его глазах; меня это кольнуло. Не рассказал ли им стюарт?.. Может быть, он принял меня за пьяницу, который пил целую ночь и заснул на софе. Он не успел сказать еще что-либо, как я приказал:

– Вытянуть брасы! Реи выправить на фордевинд. Надо кончить раньше, чем команда пойдет завтракать.

Это была моя первая команда здесь. Я стоял на палубе и следил за исполнением работ.

Во время завтрака я почти ничего не ел и сидел, как на горячих угольях. Видя мое беспокойство, штурмана воспользовались первым предлогом, чтобы скрыться из кают-компании.

Я остался один. Беспокойство не оставляло меня; я все боялся чем-нибудь выдать присутствие несчастного беглеца. Он вызывал во мне глубокую симпатию, а его участь трогала меня. Я чувствовал, что жизнь его в моих руках, и надеялся его спасти. Я напряженно думал об этом, но мои мысли путались. Наконец, я встал и вышел.

Вернувшись в свою каюту, я несколько минут сильно тряс моего друга, чтобы разбудить его. Он открыл глаза.

– Все обстоит благополучно, – прошептал я. – Но вам следует сейчас спрятаться в ванную комнату.

Он скрылся в ней тихо, как дух. Я позвонил стюарту и, строго глядя ему в глаза,

приказал убрать как можно скорее мою постель и каюту, пока я буду брать ванну.

– Есть, сэр, – ответил оторопевший стюарт и побежал за щеткой и тряпкой.

Я сидел в ванне, шумно плескаясь и насвистывая веселые мотивы. Вилькинс сидел, согнувшись, в углу ванной комнаты, с низко опущенной головой.

Когда я, оставив его в ванной, вошел в каюту, стюарт уже окончил уборку. Послав за старшим штурманом, я занялся с ним делами. По его лицу было заметно, что он наблюдает за мной. Заметив это, я старался дать ему возможность лично убедиться, что в каюте, кроме нас, никого нет. Когда мы кончили наши дела, штурман вышел.

Теперь я снова впустил моего «пассажира» в спальню. Он сел на низкий складной стул, а я закрыл его моим пальто. Мы сидели и слушали, как стюарт ходил в ванную, заходил в салон, наливал воду в графин и менял ее в цветах. Наконец, он вышел, повернув ручку двери, и она захлопнулась.

Я все сделал, чтобы скрыть от людей моего двойника. Теперь мы могли вздохнуть свободнее. Мой товарищ чувствовал себя лучше и откинул скрывавшее его пальто. Я сидел за письменным столом, а он – сзади меня, около двери. За дверью раздался голос:

– Простите, пожалуйста, капитан…

– Что? – протянул я, впиваясь неподвижным взглядом в моего товарища, который мгновенно выпрямился.

– К нам подходит шлюпка с корабля, капитан.

– Прекрасно, перебросьте трап за правый борт, – ответил я.

Я не сказал ни слова моему гостю и решительно вышел на палубу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю