Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №01 за 1985 год"

В круге Самарской Луки

Они поднимаются снизу по крутой каменистой тропинке со стороны Волги. Их четверо – молодая женщина, двое мужчин и мальчик. Идут гуськом, аккуратно.

– Ну вот вам и гости,– говорю я.

– Да,– вздыхает Сергей Михайлович, и мы молчим.

Теперь уже видны их лица, красные от напряжения. Время от времени люди останавливаются, чтоб оглянуться назад, отдышаться, и, опираясь на палки, продолжают восхождение.

Сергей Михайлович Курушин снова вздыхает, встает, поправляет форменную фуражку и направляется к «гостям».

– Вы что здесь делаете? – слышу его голос.

– Ничего, смотрим.

– Вы знаете, что пребывание посторонних лиц в заповеднике запрещено?

– Но ведь мы ничего не делаем. Мы даже травинки не тронули.

– Уже своим присутствием вы нарушаете заповедность режима,– жестко говорит Курушин.

До сих пор, общаясь с этим молодым и улыбчивым лесничим, я не слышал в его голосе таких суровых нот.

Женщина оглядывается на мальчика, который испуганно смотрит на лесничего. Двое мужчин молчат. Им явно неприятна эта сцена.

– За столбик с аншлагом вы держались, когда перебирались через кювет от дороги на тропинку? А на аншлаге надпись: посторонним вход на территорию заповедника запрещен.– Сергей Михайлович поворачивается к посетителям спиной.– Возвращайтесь немедленно...

А ведь обиделись, думаю я, глядя в спины спускающейся четверки. Даже походки изменились. От той аккуратности и осторожности, с которой шли сюда, нет и следа. Вон как расстроенно пошли. Им действительно обидно. Наверняка они приехали сюда из города, живут над рекой в узкой километровой полосе между Волгой и северной границей заповедника; каждое утро, просыпаясь, видят над собой горы редчайшей красоты. И всего-то – перейти дорогу, двадцать минут подъема, и перед тобой откроется вид, который, может, всю жизнь потом будешь вспоминать. Ведь за тем и ехали на Волгу. И мы с Курушиным пришли для того же, для чего взбирались сюда эти четверо. Только нам повезло – в силу служебного положения мы имеем право здесь находиться, а они нет. Только и разницы. А потребность у нас одинаковая. Даже у Курушина, который видел и перевидел эти дали за семь лет работы. «К. этому невозможно привыкнуть,– говорил он перед появлением «гостей».– А представьте, что здесь делается осенью, в сентябре, когда каждое дерево набирает свой цвет,– и береза, и липа, осинники, клены, вязы, рябины. Все на склонах желтое, красное, оранжевое».

Сергей Михайлович возвращался удрученный.

– Ну что с ними делать,– говорит он.– Приходится выпроваживать...

Не согласиться с Сергеем Михайловичем нельзя. Он прав. Но и не посочувствовать этим нарушителям тоже трудно. Ведь не пустая блажь тянет их сюда, в нетронутый заповедный лес. Такой лес врачует не только тело, но и душу. Как же быть? Безвыходное положение? Нет, выход есть – государственные природные национальные парки.

Пока это словосочетание не слишком привычно нашему уху, хотя таких парков насчитывается в мире около тысячи. Но в других странах национальные парки часто выполняют еще и функции заповедников, а у нас сеть заповедников относительно густая, да и лесов, озер, рек для создания зон отдыха до недавнего времени вполне хватало. Лишь в последние десятилетия потребность в создании национальных парков стала ощущаться с достаточной остротой. И по решению местных властей они начали создаваться – сначала в Эстонии (парк «Лахемаа»), затем в Латвии («Гауя»), в Литве («Литовский»), на озере Севан («Севан»), в Киргизии («Ала-Арча»)... Уже функционируют семь парков. И вот принято решение о создании сети государственных национальных парков, утверждено типовое положение о них. Создаются они для сохранения природных комплексов, имеющих особую экологическую, историческую и эстетическую ценность; для использования их в рекреационных, просветительских, научных и культурных целях. Слово «рекреация», пришедшее к нам из латинского языка, означает: восстановление, в данном случае восстановление здоровья, отдых.

Территория, отведенная под национальный парк, будет делиться на несколько зон, из которых четыре зоны являются основными. Во-первых, территория заповедного режима. Это особо охраняемая часть парка, закрытая даже для экскурсий. Здесь будет вестись работа по восстановлению природы.

Затем основная, наиболее интересная для нас зона парка – зона так называемого регулируемого рекреационного использования. Сюда будут приходить люди ненадолго – отдохнуть, побродить, осмотреться. Будут проложены тропы, построены укрытия от дождя, оборудованы смотровые площадки, места для костров, заготовлены дрова, установлены схемы, указатели.

Третья зона – для обслуживания туристов. Здесь сосредоточат кемпинги, мотели, гостиницы, палаточные городки и турбазы, будут работать информационные центры, экскурсионные бюро, предприятия общественного питания, торговые и культурно-бытовые учреждения.

И, наконец, четвертая зона – территории, на которых будет разрешена ограниченная хозяйственная деятельность, не противоречащая задачам национального парка,– некоторые виды сельскохозяйственных работ, народные промыслы...

До конца этого столетия намечено создать около тридцати природных национальных парков. И одним из мест, где эта работа будет вестись в первую очередь, выбрана Самарская Лука.

С вопросом, почему именно здесь создается национальный парк, я зашел в кабинет председателя Куйбышевского отделения Всесоюзного общества охраны природы Александра Андреевича Парфенова.

– То есть как это почему у нас? – удивился Парфенов.– Вы посмотрите на карту. Волга здесь делает петлю и образует полуостров. Это Самарская Лука. Она почти полностью покрыта лесом. А у нас в области лесов почти нет. За Куйбышевом на юге вообще одни степи. И лес этот на Самарской Луке необходим нам как воздух. Именно как воздух, почти в прямом смысле этого слова. Смотрите,– он снова обратил мое внимание на карту,– Самарская Лука кольцом окружена крупнейшими современными городами: Куйбышев, Тольятти, Новокуйбышев, Чапаевск... Рядом Волжская ГЭС. Общее население этих городов около двух с половиной миллионов человек. Поэтому Самарская Лука – это и место отдыха, и регенератор воздуха, и наша краса, гордость. К тому же природа Самарской Луки – это островная экосистема: она уникальна и очень ранима. Последние же годы там идет интенсивное промышленное освоение территории – карьеры, дороги, поселки, дома отдыха, дачи. Вот...– Александр Андреевич достает из стола пухлую папку,– здесь факты, которые, думаю, особенно не нуждаются в комментариях.

Я перелистываю сколотые страницы. Копии писем, стенограммы заседаний, совещаний, справки – цифры, даты. И странным диссонансом со стилем деловых бумаг воспринимаются словосочетания: «Яблоневый овраг», «Царев курган»... Это названия тех объектов, о которых идет речь. Когда-то места эти были знамениты своей величавостью, историческими легендами. Но с недавних пор ценность их начала исчисляться еще и тоннами щебня, которые хранят названные курганы, близостью к транспортным развязкам, относительно низкой себестоимостью добываемой здесь продукции. Короче, знаменитые исторические и природные памятники перешли в категорию промышленных объектов, не более того.

...На следующий день я оказался в одном из таких мест. Вокруг меня были горы. Правда, цвет их отличался от тех, что я видел до сих пор. Они были желтыми, коричневыми, серыми. Горы из щебня и песка. Вокруг сложнейшая система транспортеров, подъемников, ревут тракторы, подъезжают и отъезжают самосвалы. Зрелище слаженной работы этих десятков мощных механизмов по-своему красиво. Им можно было бы и залюбоваться, если б не мешало сознание, что с ленты вот этих транспортеров бесконечной струей стекают перетертые в щебень и песок жигулевские курганы, краса и слава этих мест. Здоровье этих мест. «Ведь холмы и курганы на левой стороне Волги,– рассказывали мне в облисполкоме,– не только радовали глаз и тревожили воображение. Они еще и создавали у нас микроклимат – определяли направление ветров. Сейчас же там, можно сказать, голая степь. Каким был когда-то Царев курган? Гигантский зеленый конус. С Волги не насмотришься. А что с ним сейчас? Увидите сами»,– сказали мне. И я увидел. Царев курган, сжатый с одной стороны дорогой, с другой – поселком, невысокий, плоский, я бы сказал, какой-то плешивый, неправильной формы холм. Вот все, что осталось от кургана, некогда носившего звучное имя, после промышленных разработок.

За курганом горела на солнце Волга, а дальше, на противоположном берегу, темно-зеленой грядой вставали леса Самарской Луки. Там тоже и горы, и курганы пока почти не тронуты... пока не тронутые... почти...

– Самарской Луке необходим, срочно необходим особый статус национального парка. Срочно! – повторил Парфенов, убирая в стол папку.

По реке всего час пути, даже немного меньше. И из шумного, режущего глаз бесчисленными солнечными бликами окон большого города попадаешь в другой мир.

Увертываясь от веток, норовивших хлестнуть прямо по лицу, мы продираемся с хозяином Зольненского лесничества Сергеем Михайловичем Курушиным вверх, сквозь заросли на склонах оврагов Жигулевского заповедника. Обзор закрыт наглухо густой листвой. Лишь изредка мелькают просветы, а в просветах верхушки тех деревьев, под кронами которых мы только что проходили.

Еще несколько десятков метров, и мы оказываемся на ровной открытой площадке. Земля круто уходит вниз, под ногами глубокое ущелье, заросшее лесом. А дальше земля так же мощно и круто поднимается вверх, и противоположный склон ущелья курчавится густым лесом, прорезанным темно-зелеными грядами сосен. Ущелье ведет взгляд влево, там тоже горы, только зелень их покрыта сизой от дали пеленой. А справа на десятки километров открывается Волга.

– Строго говоря, это не горы,– объясняет мне Сергей Михайлович.– Мы с вами на высоком плато, изрезанном оврагами.

– Но если смотреть с реки, с равнины, они кажутся настоящими горами,– замечаю я.

– Согласен. Жаль, сосен здесь осталось мало, а ведь когда-то большая часть Жигулей была под сосновыми лесами,– рассуждает Курушин.– Уникальное явление – сосны на известняковых горах. Таких мест в Европе мало. Но вот в прошлом веке граф Орлов-Давыдов, владелец этих мест, организовал вырубки сосны...

Пейзаж, открывшийся перед нами, поражал своей величественностью, даже какой-то диковатой красотой. А когда вместо округлых крон дубов, липняков, осинников здесь стеной вставали сосны – можно представить, какое впечатление производили Жигули, окруженные к тому ж славой самого разбойного места на Волге. Во всяком случае, купцам, шедшим с товаром по реке, приходилось собирать все свое мужество перед встречей с Жигулями. Отсюда на легких судах выскакивали разбойники, и тут уж купцам оставалось надеяться только на свои силы да на удачу. Здесь и Степан Разин бывал, и Пугачев залечивал раны. Существует легенда, что из этих мест родом Ермак.

Мы возвращаемся с Курушиным к тому месту, откуда начали восхождение на гору. Сергей Михайлович выкатывает свой мотоцикл на дорогу с асфальтовым покрытием. Асфальт был проложен еще в «дозаповеднические» времена и уже наполовину зарос мхом, потрескался, пропуская сквозь себя травинки; края у него неровные, как бы подточенные, разрушенные травой и кустарником, наступающим с двух сторон на ленточку дороги.

Несколько минут езды – и возникает ощущение равнины, вдоль дороги встают низкорослые осинники и березнячки, по обочинам синеют россыпи цикория.

– Собственно, в этом тоже своеобразие нашей природы,– говорил мне на следующий день заместитель директора Жигулевского заповедника Константин Андреевич Кудинов.– Здесь редкое сочетание самых различных ландшафтов,– он кивнул на окно, за которым виднелась Бахилова поляна.

Место, где расположилась центральная усадьба заповедника, полностью отвечало его названию. Это действительно огромная поляна, как бы вытекающая из ущелья расширяющимся к Волге клином. На ее просторах разбросаны пышные кроны лип и дубов.

– Мы с вами на границе лесостепной зоны и степной,– пояснял Константин Андреевич.– А если взять склоны оврагов северной части Жигулей, то там мы имеем растительность таежную, а в некоторых местах вообще тундровую. В южной же части Жигулей тоже растительность лесостепной и степной зоны...

Так постепенно от встречи к встрече для меня складывалась определенная картина здешних мест...

Жигули образовались давно. Два с половиной миллиона лет здесь не прерывалась ниточка жизни, благодаря чему сохранились элементы растительности, свойственные еще доледниковому периоду. Сохранилась флора, поселившаяся здесь в периоды холодного климата. Вот коротенькая справка: в заповеднике насчитывается более 800 видов только высших сосудистых растений, это не считая мхов, лишайников и грибов. Среди них 25 эндемичных видов, 30 реликтовых. В академической сводке региона упоминается 33 вида редких растений. Обитает здесь 50 видов млекопитающих, 155 видов птиц. Здесь живут лоси, волки, лисицы, зайцы, куницы, барсуки, кабаны. Недавно даже рысь появилась. Но все-таки основной профиль – ботанический. Есть растения, которые, кроме Жигулей, нигде больше в мире не встречаются: солнцесвет жигулевский, качим жигулевский, молочай жигулевский. Шесть видов растений списаны с Жигулей, то есть здесь место их произрастания.

– Естественно, что мы очень заинтересованы в сохранении природы Самарской Луки...

– И соответственно в создании здесь национального парка? – спросил я у Кудинова.

– Да, разумеется,– оживился он,– хотя в этой связи перед нами и встают различные проблемы. Суть их вот в чем: национальный парк еще только будет создаваться, а неорганизованная, так сказать, рекреация уже существует, уже функционирует, и с размахом немалым. Сейчас практически все удобные для отдыха места – заливы, пляжи, поляны – заняты, да и мест для знакомства с природой в нетронутом виде почти не осталось. И вот вопрос: если не трогать всех этих пансионатов, домов отдыха, турбаз и всевозможных дач, то где же тогда размещать хозяйство национального парка? И, как это ни печально, на одном из этапов обсуждения проекта возникла идея: создать национальный парк, ядром которого будет заповедник. Авторы ее исходили из того, что в составе парка должны быть заповедные зоны. Разумеется, такие зоны необходимы, там должна вестись работа по восстановлению природы. Но ведь это совершенно не значит, что заповедник со своими задачами, значительно отличающимися от задач национального парка, можно влить в состав парка. Поэтому сейчас и секция охраняемых территорий Куйбышевского отделения ВООП, и Куйбышевский облисполком предлагают создать национальный парк на Самарской Луке, за исключением территории заповедника...

– Сергей, да хватит тебе! Иди поешь,– кричит Курушин ботанику Саксонову.– Успеешь. Дорога длинная.

Мы уже разместились на траве возле дороги, а Сергей все ползает по краю поляны возле какого-то растения. Наш сегодняшний маршрут пройдет через центральную часть Самарской Луки, по лесным оврагам и дорогам, вдоль южной и восточной границ заповедника.

Сергей Михайлович ловко застругивает рогатульки из веток, которые заменят нам вилки, и поглядывает в сторону Саксонова.

– Он у нас молодец. Наш Паганель. Как он мне надоедал, когда в школе учился. Сколько раз выводил его из заповедника. И что интересно, кто грибы тащит, кто – ягоды, а Сергей всегда с травой какой-нибудь идет. Увлеченный человек.

В этом я и сам уже мог убедиться. Два дня назад на Бахиловой горе Саксонов подвел меня к двум валунам и торжествующе показал на какую-то растительность.

– Вы только взгляните,– сказал он.– Какая роскошь, а?!

– Да,– ответил я, больше удивленный энтузиазмом спутника, нежели увиденным. Валуны были покрыты низкорослыми желтовато-зелеными травинками, мхом, лишайником.

– Такого вы больше нигде здесь не увидите. Перед нами – флора каменистых степей. Вот наш эндемик, тимьян жигулевский, а вот качим жигулевский, описан А. Красновой... Классическое место произрастания – Бахилова гора в Жигулях, то самое место, где мы с вами стоим.

Волнение Саксонова начало передаваться мне, и я сказал:

– А я бы наступил и даже не заметил.

– Да, у нас нужна крайняя осторожность. Повредить можно и не наступая, просто своим присутствием.

– Ну уж это какая-то мистика.

– Ничего не мистика,– терпеливо объясняет Саксонов.– Вы посмотрите, что растет у нас вдоль тропинок и что в метре от тропинок. Замечаете разницу? Вот, скажем, сейчас вдоль дорог в заповеднике цветет цикорий, а на полянах он редкость. Почему? Да потому, что, видимо, его занесли сюда люди на подошвах обуви. Ведь у нас уникальны не только виды растений, но и их сочетания. Горные условия, а отсюда и многообразие климатических и почвенных условий. Если мы будем стоять на вершине, скажем, Стрельной горы, вокруг будет степная растительность, немного спустимся по склону – пойдут северные сосновые леса, а еще ниже – условия, характерные для западноевропейской растительности. То есть на каких-то пятистах метрах склона разместились три климатические зоны.

...Ну ладно, думал я, наблюдая, как Саксонов выкапывает корни растения, в Жигулях действительно уникальная растительность, но здесь-то, на равнинном плато, куда мы добрались на мотоцикле Курушина, здесь-то, наверное, самая обычная... Пейзаж, во всяком случае, самый обычный – разбитая грунтовая дорога, телеграфные столбы, копешки сена на выкошенных полянах, смешанный лес.

– Сергей,– спросил я подошедшего Саксонова,– неужели то, что ты здесь собираешь, не растет в заповеднике?

– Растет, конечно, но нам нужно брать образцы и отсюда, чтобы представлять себе расселение растений на Самарской Луке.

Наконец мы тронулись. Я устроился на заднем сиденье мотоцикла, за спиной у Курушина, чтобы обзор был лучше. Поначалу лес вдоль дороги тянулся привычный – осины, березы, дубы, небольшие полянки. Курушин хоть и сидел за рулем, но при этом вперед, как мне казалось, смотрел мельком, попутно, главным же образом он глядел по сторонам, время от времени вытягивая шею и даже привставая на ходу. Невольно я стал следить за его взглядом. Увидев на ветках нависших над дорогой два клока сена, Курушин утвердительно кивает головой, видимо, так и надо, кто-то вывозил сено, и Сергей Михайлович уже вычислил кто именно. Но через несколько минут он слегка притормаживает мотоцикл и едет, привстав с сиденья и разглядывая обочину дороги слева, явно недовольно и озабоченно.

– Что там?

– Да стадо опять не там прогнали! Сколько раз я предупреждал. Мы разрешаем перегонять скот только по дороге.

Оказалось, что дорога под взглядом лесничего, как магнитофонная запись, рассказывает ему все – сломанная ветка, разлитая темная смолянистая жидкость на дороге, примятая трава на обочине.

Саксонов же в отличие от Курушина сидел в коляске мотоцикла с абсолютно отрешенным видом, прижав рукой ворот кожаной куртки к шее и сощурив от встречного потока воздуха глаза. Но при каждой остановке, выбравшись из коляски, Сергей устремлялся к растению, открывая на ходу перочинный ножик. Через несколько остановок пресс-папка у Саксонова уже заметно разбухла.

Деловая озабоченность Курушина и Саксонова постепенно сходила с их лиц по мере того, как мы начали углубляться в Ширявский овраг. Земля плавной волной уходила вдаль, мягко перетекая из склона в склон. Пологие склоны широкого и длинного – в добрый десяток километров – оврага мерцали как зеленый бархат. Ломаной линией спускался на скошенные поляны лес. Над ним висело солнце, и из тени, в которой стояли слева березняки и осинники, светились их белые и желтовато-рыжие стволы. Золотились контуры стожков. На открытых местах темнели лохматой зеленью дубы.

В этом пейзаже не было мощи и дикой красоты Жигулей. И все же во мне постепенно возникло ощущение чего-то очень необычного. И я не сразу понял, что чувство это рождалось от вида нетронутой природы.

Именно здесь, по этой земле, должны пролечь тропы для посетителей будущего государственного национального парка. Здесь они смогут отвлечься от повседневных забот, ощутить себя в той природе, которая знакома нам сегодня больше по бунинским или тургеневским описаниям, чем по собственным впечатлениям, смогут почувствовать власть той красоты, которая воспитала не одно поколение русских писателей и художников.

Мы выехали на простор с изумрудной зеленью кукурузных полей, проскочили старинное волжское село, свернули еще раз влево, и в лицо ударил тугой поток ветра. Сергей Михайлович прибавляет газ, мотоцикл рвется вперед, мы на асфальтовом шоссе. Справа широкая гладь Волги. Река трудится, перетаскивая баржи, танкеры, пассажирские суда. А слева проплывают зеленые громады гор и затянутые вечерней дымкой овраги. Там, наверху, за этими оврагами и горами остался один из красивейших и характернейших уголков нашей природы. И радость, что удалось увидеть его, не омрачается беспокойством за судьбу этой красоты. На этот раз можно будет рассказывать о Самарской Луке, не прибавляя привычного: «Торопитесь, а то можете не застать».

Сергей Костырко, Александр Зверев (фото), наши специальные корреспонденты