Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №11 за 1991 год"

Дональд Уэстлейк. Приключение – что надо!

Начало см. в № 5, 6, 8, 9, 10.

Верной вытащил ключ зажигания, подхватил сумку с пожитками и выбрался из машины.

Портье встретил его холодно и подобострастно одновременно. Подобострастие объяснялось тем, что номер был оплачен правительственным ведомством, а холодность – тем, что Верной работал в этом ведомстве явно каким-то мелким служащим.

«Ничего, вот разбогатею...» – подумал Верной, но на этот раз ему никак не удавалось завершить мысль. Он со вздохом заполнил гостевой бланк, потом показал портье список.

– Тут остановились вот эти журналисты. Утром я должен с ними уехать. Вы не знаете?..

– По-моему, они в баре, – все с тем же холодным подобострастием ответил портье.

Верной отправился в свою комнату. Распаковал вещи, сходил в ванную и умылся… Сходил в ванную и принял пилюли от изжоги… Сходил в ванную и сменил рубашку… Сходил в ванную и причесался… Сходил в ванную и снова умылся… Потом выключил свет и спустился в бар. Два из круглых столиков были заняты. За одним пили пиво четыре угрюмые молчаливые личности, явно не журналисты. А за вторым сидела разношерстная компания из семи человек. Эти наверняка были журналистами: все разом что-то говорили, и никто никого не слушал. Верной подошел к ним и стал ждать, пока не наступит пауза во всех одновременных семи монологах или пока кто-нибудь не заметит его.

И вот его заметили. Худосочный остроносый человечек с серым лицом, в рубашке «сафари» и американских армейских шортах, поднял глаза, посмотрел на Вернона и сказал с характерным для восточного Лондона акцентом:

– Как кстати. Повторите для всех.

– Я не официант, – отвечал Верной.

– Не официант? Тогда катитесь, – человечек снова повернулся к своей стрекочущей братии.

– Я – ваш водитель, – сообщил Верной.

– Да? – Человечек оглядел его с головы до ног. – И куда же я еду?

– В Рекуэну, – ответил Верной. Поселение назвали так по фамилии большинства его жителей.

– Это завтра, – сказал человек. Еще двое, в том числе и единственная в группе женщина, тоже умолкли и глядели на Вернона, прикидывая, какие развлечения или новости он может им предложить.

– Я пришел представиться и сообщить, что буду ночевать здесь в гостинице, чтобы завтра выехать пораньше.

– Молодчина! – воскликнул остроносый. – Говорите, пришли представиться?

– Ну, как жизнь, Верной? Скоро ты узнаешь, что я – Скотта. А эта болтунья слева – Морган Ласситер, бабенка мирового класса...

– ... каких ты уж точно никогда не встречал,– парировала остроносому Морган Ласситер. Она говорила тихо и спокойно, будто давно привыкла к выходкам остроносого. Выговор у нее был безликий, словно она училась английскому языку у компьютеров где-нибудь на Марсе. Затем она деловито кивнула Вернону: – Рада познакомиться.

– Взаимно, мэм.

– Вся эта компания... – Скотти умолк и, грохнув стаканом о стол, заорал: —Ну, вы, щенки, молчать! К нам пришел Верной. Вот он, наш водила Верно». Ясным ранним утром он увезет нас из этой чертовой дыры в другую чертову дыру, а потом доставит обратно. Возвращение входит в число услуг. Верной, я не ошибаюсь?

– Да, – ответил Верной.

Скотти махнул рукой сперва налево, потом направо.

– Это Том, хороший американский фотограф. Он сгибается под тяжестью передовых достижений американской техники. Верно, Томми?

– А пошел бы ты куда подальше, – заметил Томми.

– Прелестно, – констатировал Скотти. – Это Найджел, певец мировой скорби. Не просто австралиец, а газетчик-австралиец. Но теперь он в Эдинбурге, в ссылке. Забылся как-то раз и написал правду.

– Полностью поддерживаю мнение Томми о тебе, – буркнул Найджел.

– Своего собственного мнения у него никогда не было, – не растерялся Скотти. – Вот Колин, гордость Флит-стрит, а это Ральф Уолдо Экштайн, который никому не говорит, почему его выгнали из «Уолл-стрит джорнел» и...

– ... и который разделяет мнение Томми и Найджела...

– Ладно, ладно. Вот что, Верной, мальчик мой. Вам, наверное, сказали, что нас шестеро.

– Совершенно верно.

– Но здесь, как вы без труда увидите, семь человек. Может, Морган родила? Забудьте об этом. Глупая шутка. Нет, просто даже в этой богом забытой дыре, на этом аванпосту империи, который стоит на пути из ниоткуда в никуда, журналисты умудряются выискивать друг дружку, чтобы вместе выпивать и обмениваться свеженькими враками. Вот этот господин с прекрасными усами – Хайрэм Фарли, редактор, к вашему сведению. Из самого знаменитого американского журнала под названием «Вздор». О, нет, прошу прощения, «Взор».

Фарли сидел, подавшись вперед, и без улыбки смотрел на Вернона. Он молчал и, казалось, изучал глаза водителя, выискивая в них что-то. Верной почувствовал, что спине становится холодно. Уж этот человек все знает. Но каким образом? Нет, надо взять себя в руки.

– Мистеру Фарли очень хотелось бы поехать завтра с нами, – продолжал Скотти. – Если можно, конечно. Он решил тряхнуть стариной и разнообразить свой отпуск. Вы уж скажите «да», пожалуйста.

– Да, – сказал Верной.

Сатанинская пляска

Двадцать маленьких чертей-богов стояли по подстилке из пальмовых листьев. Их колени были вывернуты и согнуты, руки широко разведены; глаза зловеще блестели; из каждой пасти, искаженной сатанинской ухмылкой, торчал раздвоенный язык, готовый ужалить. В пламени свечей казалось, что идолы пляшут.

Кэрби моргнул, прокашлялся и заметил:

– Хорошо, Томми. Очень... впечатляет.

– И тебя проняло? – осведомился Томми, опуская свечу пониже. Дьявольские тени увеличились и заплясали на стене хижины.

– Действительно... очень впечатляет, – похвалил Кэрби.

А тем временем на улице шло торжество в честь Кэрби и Иносента. Розита с двумя индейцами все еще искала где-то в ночи Валери Грин, но все понимали, что сегодня Царицу джунглей уже не найти. Было бы славно, если бы с нею ничего не стряслось до рассвета.

Пока в одной из хижин Иносенту показывали домотканые накидки и ткани, обработанные самодельными красителями, Томми и воспользовался случаем, чтобы доказать Кэрби, что не терял времени зря и действительно сделал обещанных Чимальманов.

Десяти дюймов в высоту, семи в ширину, глиняные фигурки выглядели старыми, потому что их подержали в земле и чуть побили. Кэрби не разделял верования индейцев майя, не чувствовал себя явно не в своей тарелке рядом с этими воплощениями зла.

– Значит, доволен? – Глаза Томми сверкнули так же яр

ко, как глаза демонов.

– Хорошо, Томми. Спасибо и... э-э-э пошли отсюда.

Томми хохотнул, и они вышли под ясное звездное небо.

Селянам нравились празднества, и, хотя их тревожило исчезновение Шины, они сидели кучками и тихо переговаривались друг с дружкой. Пласт дыма висел над землей, горшки с самогоном стучали о камни. На западе чернели горы, поглотившие Валери Грин.

Закончив любоваться поделками, Иносент уселся на вынесенном из одной хижины самодельном тяжелом кресле красного дерева, которое водрузили у самого большого костра. Кресло покрыли цветной материей с узорами, настолько стилизованными за тысячелетия, что они утратили свой первоначальный реалистический смысл. На этом мягком троне и восседал Иносент, снисходительно отвечая на робкие улыбки индейцев и держа в левой руке банку из-под майонеза, почти до краев наполненную питьем.

– Иносент, – позвал Кэрби, подходя. Сент-Майкл с улыбкой повернулся к нему. Он не был ни пьян, ни «подкурен». Он казался просто счастливыми умиротворенным.

– Как ты, Кэрби?

– Прекрасно, – Кэрби огляделся в поисках сиденья, не нашел его и опустился на землю рядом с левым коленом Иносента. – Ты-то как?

– Все в порядке. Странный выдался у меня денек, Кэрби.

– У меня тоже, – Кэрби потрогал царапину от пули. Индейцы вокруг них продолжали беседовать на своем языке, гостеприимно улыбаясь Кэрби и Иносенту. Томми и Луз сидели у другого костра, поджидая Розиту.

– Сегодня утром я был немного не в себе, – признался Иносент.– Ты можешь в это поверить, Кэрби?

– Да, ты был немного не в себе...

– В основном от отчаяния. Я даже не плавал в бассейне, представляешь? Я не завтракал и не обедал.

– Как-то не верится...

– А все любовь, Кэрби. В мои-то годы вдруг взять и влюбиться.

– В Валери Грин?

– Странное дело: до сих пор я даже избегал этого слова – любовь. Я мог бы застрелить тебя, но не в силах был произнести это слово, – Иносент отхлебнул из банки.

– А ты уверен? Хорошо ли ты знаешь Валери Грин?

– А насколько хорошо я должен ее знать? Думаешь, я бы любил ее больше, если бы знал лучше? Мы провели вместе один день. Чисто платонически, как ты понимаешь.

– Этого ты мог бы и не говорить.

Иносент хихикнул.

– Так или иначе, я хотел опять увидеться с ней, но этого не случилось. Всегда так: хочется пить, а вода уходит в песок.

– Ты чудо, Иносент, – сказал Кэрби. – Я и не знал, что ты такой романтик.

– Я никогда им не был. Сейчас мне кажется, что от этого все мои беды. Ты знаешь, почему я женился?

– Нет.

– У отца Франчески были деньги, а я хотел купить клочок земли.

– Не может быть, чтобы только поэтому. У других девушек тоже есть отцы с деньгами.

– На землю претендовали еще двое. У меня не было времени выбирать.

– Но почему именно Валери Грин?

– Потому что она – честный человек. Я таких честных в жизни не встречал. И умница. И серьезная девушка. И не ищет одних только развлечений. Но прежде всего – честность.

– А ты неплохо изучил человека, с которым провел всего день, – заметил Кэрби. – Думаешь, плохи твои дела?

– Наоборот, хороши. А теперь, когда я верю тебе и этим людям, теперь, когда я в этой маленькой затерянной деревушке, когда я уверен, что Валери Грин рядом, живая, а не мертвая... Теперь все просто замечательно, правда?

– Ну, если ты так думаешь...

– Она вернется, – сказал Иносент. – Завтра мои глаза будут любоваться ею, мои уста скажут: «Привет, Валери!»– Он просиял, предвкушая радость.

– Иносент, похоже, ты вновь обрел былую невинность.

– Наверное. Я и не знал, что она у меня была когда-то. И мне нужен был кто-то, кто разбудил бы во мне все лучшее. И этот кто-то – Валери. Кэрби, перед тобой совсем другой человек!

– Верно, – ответил Кэрби.

– Он все время жил во мне, а я и не знал об этом.

– Вот что значит любовь хорошей женщины.

– Смейся, Кэрби, ничего, я не в обиде.

– Я не смеюсь, Иносент, – почти искренне сказал Кэрби.

– Значит, отныне и впредь я буду встречать в Белиз-Сити такого вот нового Иносента Сент-Майкла?

Улыбка Иносента стала сытой, сонной и довольной.

– Как знать, Кэрби, как знать...

– Думаешь, это у тебя скоро пройдет? Что ж, в таком случае, я рад был познакомиться с тобой сегодняшним – совсем другим парнем.

Подслушанный разговор

Голоса... Они что-то бормочут. Валери приоткрыла правый глаз и стала следить за муравьем, который тащил большой огрызок листа, задрав его кверху, как зеленый парус. Во рту сухо. Тело закоченело. Голова болит. Колени саднят. Волосы всклокочены. Мозги – наполовину в отключке.

Мимо ходили люди. Они были гораздо больше муравьев. Валери скосила открытый глаз и увидела двух удаляющихся мужчин. Они разговаривали. Маскировочная военная форма. На поясе – кривые ножи в черных кожаных ножнах. Гурки.

Валери все вспомнила и закрыла глаз. Индейская деревня, самолет, Кэрби с Сент-Майклом... Побег с украденными лепешками... Путаница в мыслях и блуждание по лесу... Что все это значит? Может, она помешалась от страха? Но она не помнит, чтобы так уж сильно чего-то испугалась. Во всяком случае, отойдя от деревни, она уже ничего не боялась, даже присела у ручья, чтобы запить первую лепешку. А после этого...

После этого... Неужели она смеялась, представляя себя автомобилем? Неужели громко болтала, как Дональд-утенок? Нет, должно быть, память подводит ее. Или что-то не так с ручьем? Видно, верно говорят и пишут: «Не пейте сырую воду».

Но потом – спасение! Гуркский патруль, сделавший ночной привал прямо у нее на пути. Она в буквальном смысле слова свалилась им на голову. Наконец-то она в безопасности, среди своих спасителей. Они, конечно, не говорят по-английски. Тогда что у них за язык? Какой-то азиатский. Непальский, если они сами из Непала?

... убьем...

... нападем на деревню...

... пленных не брать...

Странно. Она понимает их речь, хотя они говорят не по-английски. А она не знает непальского.

... всех пришьем...

Правый глаз Валери резко открылся. Кекчи! Она понимает их потому, что они говорят на кекчи. На каком-то более остром, рыкающем и гортанном наречии, но тем не менее вполне понятном. А с чего бы вдруг гуркским стрелкам переговариваться на кекчи?

– Когда девку-то кончать будем?

Все тело Валери напряглось. Открытый глаз уставился на руку, лежащую на земле, ухо настороженно ловило звуки.

– Когда доберемся до места.

Девушка чуть расслабилась.

– А почему не пристрелить ее прямо сейчас? Без нее можно идти быстрее.

– Никакой стрельбы. Могут услышать.

– Давай, я ее зарежу.

«Заору, еще как заору», – подумала Валери.

– Ты торопишься прикончить ее лишь потому, что вчера ночью она тебя напугала.

– Меня? А кому пришлось менять штаны – мне или тебе?

– Я думал, ты сдохнешь со страху. Небось решил, что это дьявол за тобой пришел?

– Однако же я не дал деру в лес, как некоторые.

Они продолжали препираться, выясняя, кто из двоих больше подвержен суевериям и боится древних богов и чертей майя. Валери лежала тихо и неподвижно, с легким злорадством думая о том, что смогла напугать их. Наконец солдаты снова вспомнили о ней.

– Ну, так что нам делать с этой девицей?

– Она думает, что мы гуркские стрелки, которые отведут ее в лагерь. Поэтому она пойдет с нами без разговоров. В деревне заткнем ей глотку и дождемся тех, из города. Потом пристрелим ее заодно с селянами.

– А этих, городских?

– Пришьем шофера и раним одного белого, все равно какого.

– А почему бы не перебить их всех?

– Потому что это люди, которые пишут истории (в языке кекчи нет слова «журналист»). Когда они вернутся домой, то напишут, как гуркские стрелки истребили население целой деревни.

– Ну, а мы после дела обратно, через границу?

– Да, к полковнику – за денежками.

Валери продолжала притворяться спящей. Лже-гурки какое-то время спорили о том, стоит ли ее насиловать, и решили, что пока не надо. Сначала они доберутся до деревни, а там видно будет. Потом кто-то предложил идти на север, потому что до деревни час с лишним ходьбы, и тогда Валери решила, что пора просыпаться. Она замычала, потянулась, села и, вытаращив глаза, уставилась на окружавших ее мужчин.

– Господи боже! – воскликнула она.

Они смотрели на девушку. Потом один из них сказал на кекчи:

– Улыбайтесь ей, пусть она думает, что находится среди друзей.

Валери не без труда поднялась на ноги. Десять мужчин с приклеенными к физиономиям улыбками смотрели на нее. Оглядевшись, она спросила:

– Где я могу умываться?

– Чего она хочет? – спросил один солдат у другого.

– Жрать, наверное.

Валери жестами показала, что ей надо умыться.

– Ей нужен ручей.

– Девочка хочет сходить по-маленькому и умыть личико.

Трое или четверо вытянули руки, указывая куда-то за деревья на краю поляны.

– О, благодарю,– Валери повернулась, строго следя за тем, чтобы деланная улыбка прочно держалась на ее лице.

– Нет, с ней определенно надо позабавиться.

– Только когда придем в деревню.

Добравшись до деревьев, Валери обернулась и шутливо погрозила им пальцем.

– Чур, не подглядывать, – сказала она.

Секретная дорога

Вернону кусок не лез в горло. Он уныло поковырял вилкой еду и лишь взглянул на кофе. За другим столиком семеро журналистов неистово набивали желудки, а Скотти даже в шутку укусил за руку официантку. Она одарила его дежурной улыбкой и подошла к Вернону спросить, не нужно ли чего.

– Все в порядке, – ответил Верной. Он сидел за маленьким столиком в углу и смотрел на прожорливых репортеров, суетливость которых контрастно оттеняли спокойное море и безмятежное солнце.

Что же произойдет в деревне? Нет, лучше не задаваться этим вопросом и не знать ответа. Не знать, как связаны между собой многочисленные требования полковника. Поселения беженцев. Фотографии гурков. Беженцы удирают из Гватемалы, удирают от полковника и становятся недосягаемыми для него, поскольку их защищают международное право, британцы и гуркские дозоры. Беженцы доверчиво относятся к гуркам – этим низкорослым смуглым парням, приехавшим издалека, но очень похожим на латиноамериканцев. Британская разведка в этой части света работает превосходно в основном потому, что беженцы и другие индейцы рассказывают гуркам такие вещи, которых не рассказали бы белому англичанину (когда в 1979 году Гватемала начала прокладывать секретную дорогу в джунглях южного Белиза, именно индейцы рассказали об этом гуркам, а те неожиданной атакой сорвали строительство). Доверие к гуркам придает беженцам храбрости и в то же время злит правительство, которому служит полковник.

Наконец журналисты позавтракали и начали вставать. Верной положил в рот кусочек папайи, но прожевать не смог. Корреспонденты гуськом потянулись мимо. Тот из них, которого звали Томом, остановился.

– Через десять минут мы будем готовы, – сообщил он.

– М-м, – Верной кивнул, обсасывая папайю.

Человек в салоне самолета

Письмо гласило: «Хайрэм, ты уехал, негодник, а нам ничего не сказал. А мы тут получили телеграмму от Кэрби Гэлуэя, которую и прилагаем. Разумеется, мы ответили ему «да» и теперь летим в солнечную Флориду с кассетами. На этот раз все будет хорошо, уж ты поверь. Может, даже привезем сокровища майя, чтобы ты их сфотографировал. Вернемся в понедельник, так что ты сразу звони. Твои Алан и Джерри».

– Сухой «гибсон» со льдом, пожалуйста, – попросил Джерри.

– Джерри, – предостерегающе сказал Алан.

– Всего один.

– Кажется, у нас нет «гибсона», – сказала стюардесса. – Только «гордонз».

– Ладно, несите, – ответил Джерри и, отвернувшись, печально уставился в иллюминатор. Облака показались ему грязными.

– Сэр? – обратилась стюардесса к Алану.

– То же самое.

Стюардесса взглянула на куратора музея из Дулута.

– «Кровавую Мэри», – потребовал Уитмен Лемюэль.

Стюардесса принесла выпивку и ушла, получив наличными Лемюэль поднял свой бокал:

– За гибель наших врагов!

– О, да, да... – буркнул Джерри.

– За это стоит выпить, – сказал Алан и поморщился, сделав глоток. – Бр-р-р!

– Ладно, ладно, – рассудил Джерри. – Это все же лучше, чем ничего.

До чего же странный у них союз. Выяснив все недоразумения, они тут же поняли, что судьба дарит им прекрасную возможность. Судя по тому, что Лемюэль рассказал им о страшном Сент-Майкле, пленки выкрал не Кэрби. Поэтому можно смело действовать в соответствии с первоначальным планом. А что касается закона и морали, то Лемюэль убедил их купить краденое. Это в буквальном смысле слова их долг. Сокровищам надлежит попасть в руки людей, способных оценить и сохранить их. Такой расклад куда лучше и прибыльнее, чем шпионская игра по заданию Фарли. Но надо действовать осторожно. Они наверняка не знают всего, что происходит в Белизе. Поди догадайся обо всех подводных течениях и скрытых шестеренках.

Поэтому они и оставили записку Хайрэму. Если возникнут трения с законом, письмо и телеграмма помогут доказать, что Джерри и Алан не имели намерения действительно стать соучастниками контрабандистов. С другой стороны, если все пройдет хорошо, Лемюэль заберет у Гэлуэя первую партию груза, Алац и Джерри – вторую, а потом они втроем вернутся в Нью-Йорк и скажут Хайрэму, что Гэ-луэй так и не появился.

Вот как странно получается в жизни. Однако это, с удовлетворением подумал Джерри, еще одно свидетельство нашего ума и утонченности. Умеем действовать в сложных обстоятельствах! Не то, что этот мужлан Лемюэль.

Может,, он и предан делу спасения древностей, но в общем и целом...

По проходу двигался какой-то мужчина. Лет сорока на вид, не очень высокий, но крепкий, с бычьей шеей, седым ежиком на крупной голове, с хитрой физиономией. Губы были плотно сжаты, маленькие поросячьи глазки смотрели холодно и колко. У мужчины были такие мускулы, что, казалось, мешали ему ходить. Замшевый пиджак на тяжелых плечах трещал по швам.

Джерри обратил на него внимание лишь потому, что этот человек в упор рассматривал его. Казалось, Джерри чем-то взбесил его. Не в силах отвернуться, Джерри сидел неподвижно, от волнения начав дышать ртом.

И вдруг над верхним карманом пиджака мужчины что-то сверкнуло.

Жетон! Полицейский!

Они все знают!!!

– Я хочу домой! До... – Джерри икнул, – мой!

Его стало выворачивать наизнанку.

Воскресшая из мертвых

Кэрби несколько минут смотрел, как индейцы заворачивают Чимальманов в газеты, потом отправился на улицу, где ярко светило солнце и сидел мрачный, как туча, Иносент.

– Ну что, Кэрби? – спросил Сент-Майкл, поднимаясь со своего трона.

– Что – «что»?

– Тебе еще не надоело все это?

– Я почему-то не вижу никакой Валери.

Издалека время от времени доносились крики Розиты, звавшей девушку.

– Они ее найдут, – немного раздраженно сказал Кэрби. Со вчерашним Иносентом было куда проще.

– Уже почти полдень. Она уже не вернется, и мы оба это знаем. Кончай спектакль, Кэрби.

– Ты же вчера говорил, что веришь мне.

– Я вчера говорил и много другой чепухи. Нервы сдали, заработался. Я-то думал, меня на век хватит,– он сердито взглянул на Кэрби. – А тут еще умники вроде тебя приходят и все время дергают, дергают!

– Чего же они с тебя надергали? Вроде меня – землицы?

– Чем ты занимался на этой земле, Кэрби? Вот где корень всех бед! Та земля, – он махнул рукой в сторону бесплодного холма,– не стоит и кучи дерьма, Кэрби!

– Ты пел другую песню, когда продавал ее мне.

– Что ты там делаешь, Кэрби? Что это за чертова история с храмом?

Кэрби сделал шаг назад и, склонив голову набок, настороженно оглядел Иносента.

– С каким храмом?

– Это я тебя спрашиваю, черт возьми! Таскаешь сюда американцев, заливаешь им про храм, а храма никакого нет!

– Совершенно верно.

– Валери приезжает ко мне, говорит, что компьютеры в Нью-Йорке предсказали существование храма на твоем участке, и заявляет, что хочет поехать посмотреть. Вот с чего все началось, Кэрби. Мне захотелось узнать, чем ты занимаешься.

– И ты подослал Валери Грин.

– Она все равно направлялась сюда, так что это неважно.

– Важно то, что ты дал ей своего подонка-шофера.

– Я горько сожалею об этом, Кэрби, но ты виноват не меньше моего.

– Что?

– Мне надо было узнать, что происходит. А это – единственный водитель, которому я мог доверять.

– Доверил, нечего сказать!

– Кэрби, пора выкладывать правду.

– Так и выкладывай.

– Тебе пора. Я знаю, что бедная Валери мертва, но не ты убил ее. Это сделал мой собственный шофер. Он сбежал, так что хватит валять дурака, Кэрби.

– Я и не валяю, Иносент, честно.

– Не произноси слов, смысл которых тебе непонятен,

Кэрби. Я больше не злюсь на тебя. Только признайся, что это – твоя очередная проделка, и мы разъедемся по домам.

– Нет, Иносент. Валери Грин действительно была тут, но потом исчезла.

– Врешь, Кэрби.

Кэрби немного подумал и сказал:

– Вот что, Иносент, и у меня есть к тебе предложение.

– Предложение? Какое?

– Купи этот участок.

– Зачем?

– Купи его за ту же сумму, которую получил с меня, а я расскажу тебе всю правду и про Валери, и про храм.

– Нет, это не сделка, – нахмурился Иносент.

– Отчего же? Я отвечу на все твои вопросы. Иносент прикинул:

– Знаешь, при передаче земли были некоторые издержки...

– Да подавись ты ими!

– Хм, – Иносент поразмыслил немного и слабо улыбнулся. – Значит, я так и не узнаю правду, если не скажу «да»?

– Решай сам, Иносент, – невозмутимо сказал Кэрби. Когда Сент-Майкл упомянул о храме, он понял, что дело прогорело и пора подыскивать новое занятие, но теперь Кэрби увидел возможность избежать потерь, получить деньги и избавиться от проклятого холма. И все это – за живую девчонку и дохлое дело. Однако нельзя об этом думать: вдруг Иносент окажется телепатом.

Наконец Сент-Майкл кивнул.

– Ладно, – сказал он, – по рукам.

– Прекрасно, – Кэрби чуть заметно улыбнулся.

– Вы! – воскликнул знакомый голос.

Они обернулись и увидели, как Валери Грин грациозно прыгает через ручей и бежит к ним. Красная, запыхавшаяся и чумазая, оборванная и растрепанная, она была на удивление хороша. Валери остановилась перед Кэрби, руки в боки, и, задыхаясь, выпалила:

– Я вас знаю, вы страшный человек, но мне не к кому больше обратиться. Невинным людям угрожает смерть. Их собираются вырезать, и вы обязаны прийти на помощь!

– Разумеется, мадам, – ответил Кэрби. Валери Грин в растерянности повернулась к Иносенту. Он еще держался на ногах, но уже оседал. Глаза его остекленели, челюсть отвисла, он задыхался.

– Что это с ним? – спросила Валери.

– Он только что купил ферму, – ответил Кэрби.

В джунглях земля тучная

Это так, потому что ее тысячелетиями удобряла гниющая растительность, питала влага. Подножия гор заросли так густо, что человек, прорубающий себе путь мачете, может считать, что ему повезло, если удастся пройти за день пять миль. Прорубленная в джунглях тропа зарастает за сутки, и на обратном пути тоже не обойтись без мачете.

Семейства Эспехо и Альпуке когда-то жили в провинции Чимальтенанго, к западу от гватемальской столицы, но в семидесятые годы эти места стали горячей точкой политической борьбы. Их прочесывали солдаты и «эскадроны смерти», поэтому, когда землевладелец предложил Эспехо и Альпуке уйти далеко на восток, в более спокойную провинцию Петен, они согласились. Им было жалко бросать землю и друзей, но жизнь в Чимальтенанго становилась все кошмарнее, и две семьи, погрузившись на машины, отправились в путь вместе с сотней других индейцев киче. Снимались с места целыми родами и ехали сутки напролет мимо Гватемалы, через Саламу и Кобан в Петен, на новое место жительства.

Никто из них не учился в школе, но время от времени они слышали по радио речи о Белизе, провинции, лежащей к востоку от Петена и давно украденной британцами. Но когда-нибудь бравые гватемальские молодцы отобьют ее. А пока Белиз и остальная Гватемала находились в состоянии полумира-полувойны, хотя индейцы, которых ввозили в Петен с запада, по сути дела, и не знали об этом.

Но они знали о другой войне – о той, от которой, как им казалось, сумели бежать. Боявшиеся революции земледельцы переезжали на плодородные целинные равнины почти ненаселенного Петена. Но, начав ввозить сюда крестьян с запада, они ввезли и революцию. Спустя какое-то время некоторые индейцы стали исчезать в лесах. Начались нападения на туристские автобусы, направлявшиеся в Тикаль, к развалинам храмов майя. Несколько армейских «джипов» взлетели на воздух, несколько солдат попали в засаду и были убиты. Эскадроны смерти по ночам прочесывали район точно так же, как в Чимальтенанго, вырезая ни в чем не повинных крестьян-домоседов, поскольку не могли отыскать настоящих революционеров.

Через четыре года семьям Эспехо и Альпуке стало совсем туго. Их было мало, и приходилось вкалывать больше, чем дома, чтобы отработать барщину. Денег им не платили, а на возделывание собственных клочков земли почти не оставалось времени. Они были лишены поддержки племени, оторваны от родины своих предков, очутились в неведомой и непонятной стране. И жилось им хуже, чем до переезда.

Как-то раз землевладелец созвал их всех слушать речь армейского полковника, который грозился удушить революцию и перерезать всех революционеров. Полковник заявил, что будет беспощаден к любому, кого заподозрят в связях с бунтовщиками, и велел крестьянам продолжать гнуть спину на землевладельца, не роптать, держать язык за зубами и исполнять свой долг. Тогда они будут в безопасности. А о побеге в Белиз и думать забудьте – сказал им полковник.

Две недели спустя темной облачной ночью двадцать семь членов семей Эспехо и Альпуке, 12 мужчин и 15 женщин в возрасте от 3 месяцев до 53 лет, покинули два своих однокомнатных фанерных домика и направили стопы на восток.

Двадцатисемилетняя женщина, отличавшаяся слабым здоровьем, умерла в пути. Они похоронили ее. Питались они плодами, орехами, ягодами и кореньями, цветами, иногда – рыбой. Реже попадались птицы или игуаны. Они шли с равнин Петена в горы Майя, стараясь преодолеть за день как можно большее расстояние, изнемогая и трясясь от страха. Они понятия не имели, когда кончится Петен и начнется Белиз, и поэтому просто шли вперед. На двадцать четвертые сутки они увидели дорогу. Двое ребятишек, одиннадцатилетний Эспехо и девятилетний Альпуке, пошли на разведку и спрятались у обочины. Вскоре мимо проехал грузовик с белизским номером. Оба ребенка были неграмотными, но один из них видел на картах надпись «Белиз» и запомнил ее. Автомобили проносились мимо. В одном сидели негры, мужчина и женщина. Они смеялись. Это окончательно убедило детей в том, что цель достигнута, ибо в Гватемале нет веселых чернокожих. Разведчики вернулись к своим и доложили, что они в Белизе.

Индейцы отошли подальше от дороги, отыскали в джунглях мало-мальски ровную полянку и расчистили небольшой участок земли. Из срубленных деревьев построили три хижины, потом бросили в землю прихваченные с собой семена: кукурузу, батат, бобы.

Через четыре месяца это была уже настоящая деревушка, в которой обитало 28 душ (четыре женщины отправились в путь беременными). Новоселы собирали урожай и с успехом охотились. Найдя поблизости несколько таких же поселений, они наладили торговлю, и теперь у них были два поросенка (свинка и боров), которых они неусыпно охраняли и пестовали.

Однажды к ним, трясясь на ухабистом проселке, приехал «лендровер», в котором сидели мужчина и женщина. Они говорили по-испански, но слишком резко, и понять их было трудно. Однако индейцы все же уразумели, что гости – посланцы белизского правительства, приехавшие ( узнать, не нужна ли какая помощь. «Нет, помощь им не нужна», – ответили беженцы. «Ну ладно, – сказали гости, – в случае чего выходите на дорогу и ступайте на Юг. В одиннадцати милях отсюда есть городок, а в нем – полицейский участок». «Полиция безоружна и хорошо относится к беженцам», – добавила женщина с улыбкой.

Индейцы не очень поверили этой парочке, но поблагодарили за сведения. Мужчина и женщина сказали, что в городке есть рынок, где можно продавать излишки продуктов, и католический храм, если это интересует поселенцев (это их интересовало), а для детей найдется и школа (а вот это не к спеху).

После этого посещения беженцы стали, хотя и с опаской, но расширять свои связи с внешним миром. Одни посещали церковь, другие зарабатывали деньги, продавая бататы.

Деньги представляли собой мятые белизские доллары с изображением Елизаветы II и хрупкие на вид монеты. Всю свою наличность индейцы хранили в мешке в одной из хижин и пока не очень четко представляли себе, на что можно потратить деньги.