Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №09 за 1987 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
– Хорошо, что эти вопросы соединились. Потому что ответы на них тесно взаимосвязаны. Хейердал сейчас на острове Пасхи. Он прибыл туда 10 января со своими ближайшими помощниками-археологами, чтобы вести раскопки на северо-западном берегу – в том месте, где, по преданию, «пятьдесять семь поколений назад» высадился вождь первопоселенцев Хоту Матуа. Это было примерно в пятом веке нашей эры. Группа Хейердала надеется найти там свидетельства столь важного события. Через две недели Тур приедет на Таити. Мы встретимся и поедем вместе на Пасхи. А оттуда мы с Марией-Терезой начнем новое путешествие – еще более увлекательное: поплывем на четырехмачтовом барке «Морское облако».
Судно зафрахтовано Свеном Олафом Линдбладом – сыном старого Линдблада. Оно возьмет на борт 60 пассажиров и отправится через весь Тихий океан. Подумать только – мы будем плыть под парусами, как капитан Кук. Или Литке. Или Коцебу...
Когда вернемся – продолжим работу над книгой о ядерных испытаниях в Тихом океане. Это очень важно. Либо мы – все люди доброй воли – добьемся прекращения ядерных испытаний, либо ядерные испытания прекратят нас – человечество. Поэтому для меня и Марии-Терезы борьба против французских взрывов на атолле Муруроа («Французские ядерные испытания ведут к гибели уникального атолла Муруроа в Тихом океане...– писала «Правда» 1 июня 1987 года.– На днях на атолл была направлена комиссия во главе с председателем комиссии по вопросам обороны Национального собрания Ф. Фийоном. Несмотря на его оптимистическое заявление о том, что ядерные испытания «самой структуре атолла не угрожают», он тем не менее признал, что ущерб, наносимый ядерными взрывами, непоправим. Взрывы, по его словам, приводят к «очень сильному сотрясению почвы». Это не что иное, как косвенное подтверждение предупреждения ученых о том, что взрывы приводят к разрушению известковой структуры кораллов, составляющих надводную часть атолла. Это, кстати, можно увидеть и невооруженным глазом – на снимках, сделанных во время ядерных взрывов на Муруроа. Море вокруг атолла становится белым от выброса мельчайших частиц разрушенных кораллов».) превратилась в символ – символ позиции, которую должен занимать каждый ученый. Кстати, Мария-Тереза принимала и принимает активное участие в акциях организации «Гринпис».
– Помните историю со взрывом судна «Рейнбоу уорриор», принадлежавшего этой организации? – включается Мария-Тереза.– Оно должно было идти на Муруроа и воспрепятствовать испытаниям, но этот «круиз мира» был прекращен самым варварским образом. Так вот, незадолго до террористического акта к нам в дом на Таити приходила какая-то темная личность, все что-то вынюхивала, выспрашивала, в каких отношениях мы находимся с организацией «Гринпис». Понятно – французским официальным кругам очень не нравится, что мы предаем огласке происходящее на атолле Муруроа...
Беседа с Бенгтом Даниельссоном и Марией-Терезой длилась несколько часов. Мы находили все новые и новые вопросы, а наши гости охотно и обстоятельно на них отвечали. Но в конце концов наше время истекло: был уже поздний вечер, а на следующее утро Даниельссоны улетали из Москвы.
– Что вы пожелаете нашим читателям? – задали мы вопрос, без которого в таких случаях просто невозможно обойтись.
– Жители планеты должны больше знать друг о друге! – с жаром ответил Бенгт Даниельссон.– В вашей стране – мы давно поняли это – люди очень интересуются другими странами, другими народами, интересуются тем, как живут их соседи по планете в иных краях. Это прекрасно! И мы должны только способствовать расширению подобного знания. Потому что если вы хорошо знакомы с жизнью других людей, у вас появляется к ним дружеское чувство, а дружба – это важнейший вклад в дело мира.
В. Бабенко
Покидая редакцию, Бенгт Даниельссон оставил свой автограф: «Читателям «Вокруг света» – с самым теплым таитянским ароха, во время Форума Мира в Москве, 14—17 февраля 1987 г. Бенгт Даниельссон, экспедиция «Кон-Тики». Что такое «ароха» – надеемся, понятно без перевода...
Тикопиа – самый последний рай на земле
Когда молодой новозеландский антрополог Раймонд Ферс в июле 1928 года впервые ступил на берег острова Тикопиа, входящего в группу Санта-Крус (Соломоновы острова), он и не подозревал, что прибыл на место, которое отныне будет навсегда связано с его именем.
К своему удивлению и восторгу, Ферс обнаружил на этом крохотном – пять километров на восемь – клочке суши полинезийцев, которые все еще жили в каменном веке. Они поклонялись древним языческим богам и не имели ни малейшего представления о деньгах.
Главная книга Ферса – «Мы, народ тикопиа» – долгое время входила в списки обязательной литературы по антропологии в университетах всего мира, в том числе и в СССР. Образ, созданный автором, обладал такой магической силой, что с той поры остров Тикопиа неизменно описывался в популярной литературе как последний неиспорченный рай в Тихом океане.
За последние пять лет мы трижды посетили Тикопиа на теплоходе «Линдблад иксплорер» и рады сообщить, что остров во многом остался таким, каким его видел признанный авторитет в антропологии Раймонд Ферс.
Атлетически сложенные мужчины и полуобнаженные женщины по-прежнему носят юбки из тапы и с гордостью выставляют напоказ искусно сделанные татуировки. По освященной веками традиции цветы считаются частью одежды. Их втыкают в отверстия, проделанные в мочках ушей. С шеи обычно свисает типично тикопианское украшение: вырезанный из перламутра или панциря черепахи изогнутый наконечник снасти для ловли тунцов.
Всякого, кто ранее посещал иные районы Полинезии, поражают безукоризненные белоснежные зубы жителей Тикопиа. Это завидное качество может быть отнесено на счет вегетарианской диеты, а также того обстоятельства, что островитяне совершенно не употребляют в пищу сахар, сладости и прохладительные напитки. (Исключение составляют мужчины, зубы которых испещрены красными пятнами. Это результат жевания бетеля – единственная привычка, которую местные жители унаследовали от своих меланезийских соседей.)
Какой бы тенистой тропинкой вы ни следовали по острову, она обязательно приведет вас к скоплению хижин, воздвигнутых, казалось бы, командой голливудских декораторов с их любовью к чрезмерному колориту.
На великолепных белоснежных пляжах выстроились каноэ с аутриггерами. Но по суше все передвигаются пешком – включая владельца одного-единственного колесного экипажа, который мы заметили на острове. Это был старый велосипед. Хозяин вел его за рога, как быка. Впрочем, ехать на нем было в любом случае невозможно: у велосипеда отсутствовала цепь.
С самых первых минут пребывания на Тикопиа мы испытывали забавное ощущение, будто все люди и все картины островной жизни нам давно знакомы. Поначалу мы приписывали это тому обстоятельству, что нам пришлось прочитать очень много книг и статей Раймонда Ферса. (Между прочим, в тех экземплярах, что мы брали с собой, не осталось иллюстраций: мы вырвали их все до единой и раздарили островитянам. Особым спросом пользовались картинки, на которых были изображены покойные вожди и их родственники.) Впрочем, со временем мы осознали, что это ощущение «deja vu» (Уже виденное (фр.). ) связано также со знаниями, полученными из более ранних отчетов о путешествиях – например, из описаний плаваний капитана Кука. Хотя великий мореплаватель никогда не подходил к Тикопиа ближе, чем на 320 километров (это было во время исследований Вануату в 1774 году), тем не менее обычаи, существующие ныне на острове, очень напоминают те, которые Кук наблюдал на иных полинезийских островах и столь живо описал в своих судовых журналах.
Наиболее поразительный пример – это традиционная дань уважения, которую тикопианцы-простолюдины отдают четырем вождям кланов Кафика, Тафуа, Таумако и Фангарере. Дань заключается в том, что лояльный подданный почтительно проползает на четвереньках по циновкам, устилающим пол «королевского дворца», пока его голова не коснется благородных стоп царственной особы.
Совершенно такую же сцену можно отыскать в атласе иллюстраций к третьему путешествию капитана Кука – с той лишь разницей, что рисунок изображает обычай, бытовавший на Тонга в 1777 году.
Во время наших многочисленных пеших прогулок по острову мы также не раз прибегали к помощи своеобразной «службы такси» (рослые, крепкие островитяне постоянно оказывают эту услугу своим вождям): как только почва становилась каменистой или болотистой, перед нами неизменно возникала группа мужчин, которые предлагали перенести нас на своих спинах. Подобные же любезности оказывали Уоллису, Бугенвилю и Куку – но то было опять-таки двести лет назад.
Во время последнего посещения острова мы обнаружили один из самых поразительных памятников могуществу вождей – монумент, который наверняка переживет обычаи учтивости, описанные выше.
Это мощенная камнем дорога, шириной метр и длиной два километра, проложенная между лагуной и вулканическим озером Рото у подножия огромной скалы, которая, словно сахарная голова, возвышается над низменным южным побережьем. Дорога – «ара метуа» – должна была обеспечить доступ к отдаленной деревне Намо, лежащей у подошвы 400-метровой горы, что доминирует над северо-восточной частью острова.
Путешественники обычно восхищаются ара метуа на острове Раротонга, и это справедливо: тамошняя дорога являет собой прекрасный образчик коллективного инженерного деяния, предпринятого небольшой группой людей каменного века. Но ара метуа на Тикопиа свидетельствует о еще большем строительном мастерстве и является плодом еще более героических усилий. С тикопианской дороги, кстати, открываются прекрасные виды, ибо она огибает озеро, расположенное в кратере вулкана.
Каким же образом тикопиа – едва ли не единственный из всех полинезийских народов – умудрился сохранить свою культуру практически нетронутой? Все, кто пытались ответить на этот интригующий вопрос, конечно же, указывали на изолированное положение острова и на полное отсутствие не только портов, но даже надежных якорных стоянок. Разумеется, во всем этом есть большой резон. Но следует также помнить, что изолированность острова измеряется не только количеством морских миль, отделяющих его от ближайших торговых центров,– 220 до Санта-Круса, 640 до Хониары: она объясняется также – и это еще более важно – тем простым фактом, что капитаны торговых судов, как правило, не утруждали себя заходами в воды острова. Местным жителям нечего было предложить на продажу, и, таким образом, у них не было денег, чтобы купить себе какие бы то ни было европейские товары.
По правде сказать, на Тикопиа произрастает изрядное количество кокосовых пальм. Но копры не производится ни грамма, поскольку островитяне съедают и выпивают все орехи. Равным образом они потребляют весь ямс, весь сладкий картофель, все корни маниоки и прочие культуры, которые умудряются выращивать на горных склонах вокруг вулканического озера. До сих пор производство сельскохозяйственной продукции поспевало за ростом населения, и голод обрушивался лишь тогда, когда ураганы уничтожали огороды и сады. Это случилось, например, в 1952—1953 годах: тогда сообщалось, что 17 человек умерли голодной смертью.
Однако ныне население Тикопиа достигло 2200 человек – это на 900 больше, чем во время первого визита Раймонда Ферса в 1928—1929 годах. Учитывая, что треть острова (его общая площадь примерно 30 квадратных километров) занимают горы, а еще треть – вулканическое озеро, следует лишь удивляться способности тикопианцев к выживанию. Впрочем, и этому есть предел, который, без сомнения, уже достигнут.
До сих пор единственным решением вопроса была эмиграция: существуют колонии тикопианцев на острове Рассела (250 человек) и атолле Ваникоро (совсем крохотная). С чисто демографической точки зрения эту проблему, несомненно, и впредь можно решать подобным образом, и еще нескольким поколениям в этом смысле обеспечено безбедное существование. Но есть иная цена, которую приходится платить,– это неуклонная потеря культурных ценностей. Многие из эмигрантов будут, разумеется, хоть ненадолго, но приезжать на родной остров (а некоторые вернутся совсем) и привозить с собой всевозможные новинки, растения, животных и идеи, а это будет означать, что уникальный «протополинезийский» образ жизни островитян начнет медленно изменяться и в конечном итоге может быть полностью уничтожен.
Чему быть – того не миновать, но сегодня Тикопиа все еще слывет «райским островом», равного которому нет во всем Тихом океане. Пришельцам из внешнего мира не разрешают селиться на Тикопиа, и правительство Соломоновых Островов крайне неохотно выдает чужеземцам разрешения даже на краткое пребывание на острове. Какой бы обидной ни казалась эта ограничительная политика тем, кто мечтает о земном рае, она, конечно же, полностью отвечает интересам островитян. Как выразился однажды некий политический деятель в Хониаре: «Тикопианцы – счастливые люди: у них нет ни малярии, ни змей, ни чужаков. Пусть так и будет впредь...»
Бенгт Даниельссон – специально для «Вокруг света» Фото автора.
Перевел с английского В. Никитин
Ньюфы работают
Я протянул Кааро руку и моментально ощутил в своей ладони мягкую лапу
– Ну, будь здоров, Кааро,– сказал я, крепко стиснув лапу.
Кааро поднял морду к небу, словно одинокий волк. И затрубил. Но голос его был не холодный и дрожащий, как месяц в ночном небе, а басистый, клокочущий. Мы расставались в центре старого Таллина, над черепичными крышами домов которого разлетались в вечерних сумерках чайки.
Теперь я был уверен, что Кааро больше не сердится за недавний эксперимент с ним.
...В то утро Кааро и его хозяин Арво Маасинг прогуливались по берегу Пириты, неподалеку от того места, где река впадает в Таллинский залив. Подходя к спасательной станции городского ОСВОДа, я издали увидел коренастую фигуру Арво и рядом – могучего пса. С Маасингом меня познакомили еще вчера, и он пригласил прийти утром на набережную Пириты, чтобы посмотреть ньюфа в работе. Кааро я видел впервые. Ньюфаундленды вообще крупные, Кааро же удивительно походил на медведя, с той лишь разницей, что имел большой пушистый хвост, да и шерсть у него была черная, густая, довольно-таки длинная и лоснящаяся. Кстати, «кааро» в переводе с финского означает «медведь».
– Знаете, почему так назвал его? – кивнул Арво Маасинг на Кааро.
– Конечно! – ответил я.
Мы уселись на перевернутую лодку.
Кааро тем временем легко прыгнул на корму спасательного катера, стоящего у причала, и, усевшись поудобнее, принялся разглядывать проплывавшие по реке прогулочные лодки, байдарки и яхты. Ни одну из них Кааро не желал упускать из виду, а когда это ему не удавалось, нервничал и скулил.
– Так вот, дело вовсе не в сходстве с медведем,– продолжал Маасинг.– Просто Кааро любил сосать лапу. До года...
Я поглядывал на Кааро. Что-то беспокоило пса. Теперь он сидел, повернувшись спиной к воде, и при этом водил носом, выписывая замысловатые фигуры.
– Кто там, Кааро? – спросил я, бегло осмотрев берег реки.
– Кохт! (Кохт – место (эст.) .) – отрывисто приказал хозяин, потому что, услышав мой вопрос, Кааро мягко соскочил с катера на причал, намереваясь куда-то помчаться.
Я засомневался:
– Но ведь Кааро не смотрел на воду?
– Видите,– Арво Маасинг показал на береговую излучину,– река круто поворачивает.
– Неужели Кааро может почувствовать, что где-то кто-то выпрыгнул из лодки в воду?
– То-то и оно! – оживился мой собеседник.– Удивительная порода...
И Арво Маасинг рассказал то немногое, что известно о происхождении ньюфаундлендов.
Свое название эта порода получила по названию острова Ньюфаундленд, лежащего у восточного побережья Северной Америки. Не вызывает сомнения, что ко времени посещения острова норманнами в XI веке и его нового открытия в 1497 году английской экспедицией Джона Кабота у коренного населения острова – индейцев племени беотук, как и у ряда других индейских племен, собака была домашним животным. Кроме охоты и охраны, ее использовали как вьючное или тягловое животное, запрягая в волокушу, а жители побережья – и при рыбной ловле.
Позднее европейские колонисты, заселявшие остров, привозили с собой своих собак, которые смешивались с местными. В связи с этим исходный тип породы несколько изменился.
С конца XVIII века собаки с острова Ньюфаундленд широко вывозились в Старый Свет. Второй родиной породы стала Англия. В 1860 году шесть ньюфов удостоились чести быть представленными на выставке в Бирмингеме. Очень скоро ньюфаундленды завоевали такую популярность, что стали одной из самых любимых и известных пород в Европе. Об их работе в качестве спасателей слагались легенды. Их изображения запечатлены на многих полотнах художников. Знаменита картина английского художника Лендзира под названием «Достойный член Королевского общества спасения утопающих». Ньюфаундленду поставлен памятник.
– Меня с детства интересовали ньюфы,– вспоминал Арво Маасинг.– Я родился в семье рыбака и выходил в море ловить рыбу. Как-то раз, еще мальчишкой, услышал о собаках, живущих далеко от Эстонии, на острове Ньюфаундленд. Рассказывали, что они здорово помогали рыбакам... Однажды, выйдя со своим дядей в море, мы попали в непогоду. Второго такого шторма я в жизни не видывал... Лодку заливало водой, она лишилась управления, а волны вырывали из рук весла. К тому же мы потеряли из виду землю и не знали точно, в какую сторону плыть. И по сей день у меня в ушах стоит раскатистый голос дяди: «Не зря ты, Арво, мечтал о ньюфе... Ох, не зря!» Когда мы оказались на берегу и немного успокоились, дядя объяснил мне: «Лучше любого компаса ньюфы работают, они чуют землю, как бы далеко ни находились от нее, понятно тебе? Да еще предупреждают о непогоде...» Я дал себе слово, что когда-нибудь у нас обязательно будет ньюфаундленд.
– Сколько ему? – спросил я, показывая на Кааро.
– Десять с половиной, старики мы уже.
– Значит, вы один из первых членов клуба «Ньюфаундленд»?
– О, да! Первым, кому из нас пришла в голову мысль организовать работу по использованию ньюфаундлендов в спасательной службе на воде, был Юло Кивихаль. Задумка была интересной, а главное – нужной. Поэтому нас поддержали городские комитеты ДОСААФ и ОСВОД: Опыта работы с ньюфами на воде в нашей стране тогда еще было мало. И в 1976 году в Таллине создали экспериментальную группу...
Вдруг Кааро угрожающе зарычал, а затем басисто залаял. Мы посмотрели на реку и увидели неподалеку раскачивающуюся на воде прогулочную лодку, а в ней мальчишек, пытавшихся столкнуть один другого за борт.
– Правильно, Кааро! – похвалил пса хозяин.– Пусть не шалят в воде.
Тем временем мальчишки, косясь на громадного сердитого пса, разом навалились на весла и скрылись из виду.
Припекало солнце. Только лишь я подумал, что неплохо было бы самому окунуться, как к моему затылку кто-то прикоснулся. Повернув голову, я нос к носу встретился с незнакомым мне ньюфом. На ошейнике пса висела пристегнутая коричневая сумка с красным крестом.
– Э-э-э! – обрадовался Арво Маасинг.– Вот и Габор.
Я быстро поднялся и, познакомившись с хозяином ньюфа Мартом Мяги, сказал, поочередно кивнув головой на Габора и Кааро: «Редко увидишь двух собак, которые, встретившись, не начинали бы играть или грызться».
– Что вы! – оживился Март Мяги.– Оказавшись у воды, ньюфы, кроме того, что происходит на воде, ничего не желают видеть. Да и вообще, они так спокойны и полны чувства собственного достоинства, что никогда первыми не вступают в конфликт...
Вскоре к нам подошли молодая женщина и девочка. Нас познакомили. Это была Сирье Руутсоо с дочерью Ингой. Поводок, который держала Инга, нетерпеливо натягивал ньюф Сорри. Теперь, когда все собрались, можно было приступать к занятиям.
– Каждый ли ньюф способен работать на воде? – поинтересовался я.
– Каждый! – не раздумывая ответил Арво Маасинг.– Но не каждому владельцу собаки по душе большая нагрузка, связанная с дрессировкой.
Площадка, где дрессируют ньюфов, та же река – у берега стояли лодки, а в них лежали муляжи человека из пенопласта. Муляж бросают на воду, постепенно вода просачивается внутрь, и «человек» начинает тонуть... Тогда к делу приступает ньюф.
Пес быстро приближается к «тонущему» и, прежде чем поднырнуть под него и схватить легонько зубами за руку, делает несколько кругов: вдруг «человек» сам ухватится за спасательную шлейку, надетую на ньюфа. Но этого не происходит. Тогда ньюф буксирует «утопающего», прихватив его за руку, к берегу до тех пор, пока не коснется лапами дна. А дальше на помощь должны подоспеть люди, потому что своими силами ньюфу человека на берег не вытащить.
А вот сам ли пес выпрыгивает за борт спасательного судна или по команде человека, зависит от степени подготовленности собаки...
Солнечными летними днями, едва прогреется вода в реке, на берегу Пириты появляются четырехмесячные щенки. Стоит только хозяевам опустить их из рук на землю, как щенки тут же устремляются к реке. Они выкатываются из высоких трав и замирают, увидев перед собой воду. Тот, кто посмелее, потрогает воду лапой, но дальше не идет. Зато, выкупавшись первый раз в жизни, щенки не хотят выбираться на берег, качаются на легких волнах, как утиный выводок, кажется, могут даже задремать на воде, лишь бы не покидать ее! И ни в коем случае нельзя мешать щенкам спокойно купаться, а тем более наказывать ньюфов у воды – иначе в дальнейшем пес не будет работать. Вообще инструктор-дрессировщик должен очень деликатно проводить первые тренировки. Чуть притопишь щенка, и все! – он больше никогда не войдет в воду.
Зимой, когда ньюфы повзрослеют и окрепнут, их учат ходить по бревну, по лестнице, в общем – всему, чему учат собак любой другой породы. Только не развивают в них злобу и недоверие к человеку – иначе какой же это спасатель?
Когда Арво Маасинг взялся за весла, Кааро прыгнул в лодку, посмотрел на меня.
– Догоню, Кааро,– крикнул я, махнув рукой.
На середину реки уже вышла одна лодка, в ней находились Март Мяги и Габор. Габор стоял в лодке и смотрел в нашу сторону.
У берега оставалась последняя лодка, возле нее прохаживалась Сорри, дожидаясь своего часа.
«Они забыли о Сорри?» – успел подумать я, увидев, как Инга перешагнула через борт лодки, а Сирье, резко оттолкнувшись от берега, оказалась на корме. Недалеко от берега
Инга, вдруг потеряв равновесие, плюхнулась в воду...
Не знаю почему, но я не поверил ей – этому сорванцу с густо-синими, цвета воды в Таллинском заливе глазами и удивительно курносым носом, будто она плотно прижалась им к стеклу и так смотрела на весь мир. Но, вскоре вынырнув и ударив несколько раз руками по воде, Инга вновь скрылась, и я начал было принимать происходящее всерьез.
«Спасай!» – услышал Габор команду хозяина и тут же выпрыгнул из лодки. Плыл Габор не по-собачьи, он выбрасывал лапы перед собой, затем разгребал ими, как веслами, по сторонам. Стиль, которым плавают ньюфы, походил на что-то среднее между кролем и брассом.
Увидев Габора возле себя, Инга ухватилась рукой за спасательную шлейку, и вскоре оба вышли на берег.
– Ты куда, Сорри? – крикнула Инга.
Сорри вела себя странно. Она заскакивала в воду, выбегала, отряхиваясь, на берег, и так продолжалось до тех пор, пока Инга не успокоила собаку: «Поздно ты решила меня спасать, спасать надо было раньше»,– говорила она, часто повторяя слово «спасать».
– Но ведь ты не тонула, сознайся? – спросил я Ингу.
– Да, я нарочно упала в воду. И Сорри никогда не простит себе, что не она спасла меня. Но и Габор не такой уж молодец: спасал по команде хозяина. А должен понимать все сам... Кааро – тот мудрый пес! У него первый разряд, высшее достижение для собак-спасателей...
И тогда я подумал: «А почему бы мне не проверить Кааро в работе? К тому же давно собираюсь выкупаться».
Отыскав глазами на реке Кааро, я тоже сел в лодку, но поплыл в другую сторону, чтобы находиться подальше. На середине реки, убрав весла и еще раз взглянув на Кааро, я преспокойно вывалился за борт. Не знаю, сколько я находился под водой, но, вынырнув, увидел, что Кааро в лодке Маасинга нет.
«Где он?» – искал я ньюфа, крутясь на одном месте, забыв, что должен «тонуть». И вдруг увидел над водой голову вынырнувшего Кааро.
«Кааро!» – обрадовался я. Но пес развернулся и уплыл к хозяину.
«Не удалось перехитрить!» – думал я, медленно возвращаясь. Неподалеку от меня ткнулась носом в берег лодка Арво Маасинга. Он громко смеялся. Кааро же не только ни разу не подошел ко мне, но даже отбегал в сторону, если я приближался к нему.
Возможно, ньюф так и не простил бы мне этого эксперимента, если бы Массинг не предложил побродить по городу.
К вечеру я заметил, что Кааро стал часто поглядывать на чаек в небе.
– Кто там, Кааро? – спросил я, и он впервые за несколько последних часов вильнул хвостом.
– Завтра в шесть утра стянет с меня одеяло,– сказал Арво Маасинг.– Чайки над городом – к шторму. Кааро это знает...
Таллин
Станислав Лазуркин
