Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №12 за 2010 год"

Ливонская кость в московском горле

Орденский замок в Ревеле, построенный в XIII веке, долгое время был надежной защитой от вражеских армий. Тем не менее в 1561-м жители города в страхе перед русским нападением предпочли отдаться под шведское покровительство и избегли разорений, постигших многие другие поселения Ливонии. Фото: AKG/EAST NEWS

Распад Ливонии и опала реформатора Алексея Адашева осенью 1560 года радикально изменили направление эволюции российского государства и карту Восточной Европы.

Осенью 1559 года царь Иван Васильевич, похоже, разуверился в своих ближайших советниках – ведь они, опасаясь вмешательства Литвы, вели войну в Ливонии крайне осторожно. Новая кампАания в Прибалтике началась зимой. Пока одни отряды разоряли земли «меж Кесью и Вельядом» (нынешними Цесисом в Латвии и Вильянди в Эстонии), сожгли посад у замка Тарваст (Тарвасту в Эстонии), другие обложили расположенную посреди озера на острове крепость Алыст (Мариенбург, современный Алуксне в Латвии). Доставленная на остров артиллерия («наряд») сделала свое дело: после того как пушки «стену до основания розбили», гарнизон сдался. Воеводы с победой вернулись в Псков и получили заслуженные награды – золотые монеты, которые нашивались на шапки.

В апреле в Прибалтику были отправлены крупные силы с «большим нарядом» под командованием боярина князя Ивана Мстиславского и окольничего Алексея Адашева, тогдашнего, говоря современным языком, главы правительства. Он как раз выступал против большой войны с Ливонией,  и удаление его из Москвы было знаком царской немилости. Вскоре пришли победные вести: 2 августа на отдыхавший под крепостью Эрмес (Эргеме в Латвии) русский авангард князя Василия Барбашина-Шуйского наткнулись разведчики из отряда Филиппа фон Белля, ландмаршала ордена. С несколькими сотнями воинов Белль храбро атаковал намного превосходившее его по численности русское войско, но вскоре был окружен и разгромлен. На поле боя «немцы» оставили около 300 человек; среди пленных оказались сам ландмаршал и несколько орденских комтуров.

Этой битвой закончилась военная история Ливонского ордена – ни сил, ни желания воевать с Москвой рыцарство не имело. Теперь ливонцы рассчитывали только на крепостные стены и помощь соседей. Стены спасали не всегда. Четырехнедельная осада Феллина – резиденции магистров ордена – завершилась не штурмом, а бунтом требовавших платы наемных кнехтов. Тщетно «добрый старый магистр предлагал им в залог золотые и серебряные цепи, клейноды и драгоценности стоимостью вдвое против следуемого им жалованья, пока он будет в состоянии начеканить монету для уплаты им. Но эти канальи и изменники не согласились на предложение Фюрстенберга и заявили, что сдадут крепость московиту. Это они и сделали», —сообщал в своей хронике рижский бургомистр Франц Ниенштедт. Вслед за Феллином пали крепости Тарваст и Полчев (Оберпален, ныне Пылтсамаа в Эстонии). Помещики бежали в Ревель и Ригу, а орденские начальники и епископы спешно продавали свои владения. Наемники, не получая регулярно своей платы, грабили и жгли окрестные селения.

Взятому в плен старому магистру Вильгельму фон Фюрстенбергу торжествующий царь милостиво разрешил «очи свои видети», даровал ему прощение – »опалу свою ему отдал» —и отправил доживать век в маленький ярославский городок Любим. «В то время, когда Ливония пришла в жалкое состояние, – заканчивал ливонский хронист описание событий года,—многие земли, замки и города были разорены, все запасы в стране были истощены, число воинов и сановников крайне уменьшилось, и магистр (новый магистр Готгард Кетлер. —Прим. авт.) был слишком слаб, чтобы противиться такому сильному неприятелю, которому так благоприятствовало счастье в победах…» Разорив осенью 1560 года пригороды Ревеля, московские рати отошли на зимние квартиры. Казалось, завоевание Ливонии близко к завершению.

«Доброе старое время» в Ливонии

«После того как… Вальтер фон Плеттенберг (магистр Ливонского ордена в 1503 году. – Прим. ред.) одержал победу над московитами и заключил продолжительный мир, так что ливонцам на много лет нечего было бояться войны, тогда, чем дальше, тем больше изо дня в день как между правителями, так и подданными, стали распространяться большая само уверенность, праздность, тщеславие, пышность и хвастовство, сластолюбие, безмерное распутство и бесстыдство, так что нельзя вдоволь рассказать или описать всего. Некоторые орденские магистры, ради добрых праздных дней, впали в такой разврат, что стыдно о том и вспомнить. О их наложницах нечего и говорить, так как это не считалось у них стыдом: подержавши у себя наложницу некоторое время, они выдавали ее замуж, а себе брали другую новую. Точно так же бывало и у епископов и каноников... Что же касается до обыденной жизни и занятий орденских братьев, каноников и дворянства, то в те времена вся жизнь их проходила не в чем-либо другом, как в травле и охоте, в игре в кости и других играх, в катанье верхом и разъездах с одного пира на другой, с одних знатных крестин на другие... с одной ярмарки на другую. И очень мало можно было найти людей, годных для службы где-либо вне Ливонии при королевских или княжеских дворах, или на войне».

Ливонская ловушка

Поместная система возникла на рубеже XV–XVI столетий потому, что позволяла содержать дворянскую конницу, лихую и неприхотливую. Рост поместного войска, в свою очередь, способствовал формированию жесткой, милитаризованной политической системы Московского государства. Для ее функционирования постоянно требовались освоенные и заселенные крестьянами земли для поместных раздач. Их нехватка заставляла Москву вести внешние войны. Экспансионистские  устремления тогдашнего служилого класса точно обрисовал в челобитной Ивану IV дворянин Иван Пересветов. Он недоумевает, имея в виду «подрайское» Казанское царство, отчего «великий сильный царь долго терпит под пазухой такую землицу и кручину от нее велику принимает; хотя бы таковая землица угодная и в дружбе была, ино было ей не мочно терпети за такое угодие». Царь и не стал «терпеть за пазухой такую землицу» – в 1556 году завершилась большая война на востоке. Были сокрушены Казанское и Астраханское ханства, Волга стала великой русской рекой, а хан далекой Сибири Едигер признал себя вассалом московского государя.

Ливония на западной границе Московского княжества представляла собой рыхлую средневековую конфедерацию, состоявшую из военно-духовного Ливонского ордена, владений архиепископа рижского, епископов дерптского, эзельского и курляндского и богатых портовых городов, главным из которых была Рига. Слабая в военном отношении Ливония казалась московскому государю вполне подходящим объектом для подведения под его «высокую руку». Некогда воинственные рыцари утратили боевой пыл, в вассалы ордена стали принимать бюргеров, больше думавших о своих трактирах и пивоварнях, чем о военных подвигах, а купцы в прибалтийских городах заботились исключительно о процветании весьма прибыльной транзитной торговли.

Сигизмунд II Август (1520–1572), король Польши и великий князь Литовский с 1548 года, объединил два государства, использовав страх литовской Руси перед московской угрозой. Фото: INTERFOTO/PHOTAS

Первую попытку овладеть Ливонией предпринял Иван III. Пробный поход 1481 года успеха не имел, однако напротив ливонской Нарвы, стоявшей на одно именной реке, была возведена каменная крепость Ивангород. Война 1500–1503 годов также закончилась ничем. В 1503-м Иван III заключил с конфедерацией перемирие на 50 лет, причем ливонцы должны были ежегодно вносить плату за ранее принадлежавший Новгороду город Юрьев (Дерпт),   чего так ни разу и не сделали. В 1554 году на переговорах об очередном перемирии русские дипломаты заговорили о выплате дерптским епископом «юрьевской дани», а заодно о восстановлении в прибалтийских городах русских кварталов – концов – и предоставлении русским подданным проезда «за море». Фактически Ливонии было предложено признать себя вассалом Москвы. Соответствующий акт был ратифицирован ливонцами, но выполнять его они не спешили: ливонские города не признавали за русскими купцами права на свободу торговли, не были возвращены церкви в «русских концах» Ревеля, Риги и Дерпта, а дерптский епископ выплачивать обещанную дань не стал. Более того, в дела Ливонии все активнее вмешивалось Польско-Литовское государство. С подачи Литвы коадъютор (заместитель) рижского архиепископа и часть рыцарства обратились к королю Сигизмунду II Августу с просьбой о покровительстве. Стремившийся сохранить независимость ордена и всей Ливонии его магистр (с 20 мая 1557 года) Вильгельм Фюрстенберг заставил мятежников покориться, но в сентябре 1557 года под угрозой вторжения 20-тысячной польско-литовской армии был вынужден подписать Позвольский мир: оборонительный и наступательный союз против Москвы. Это разом означало, что Ливония нарушала условия соглашения 1554 года с Москвой и теряла самостоятельность во внешней политике.

В январе 1558 года московское войско князя Михаила Глинского двинулось на Дерптское епископство. С ним шли бывший казанский хан Шигалей, черкесский князь Сибок, «казанские люди и черемиса... люди ноугородцкие и псковские все и московскых городов выбором многие». Поход 10-тысячной рати свелся к демонстративному разорению приграничных территорий. Городов воеводы не штурмовали и с первых же дней войны искали пути к миру: в грамотах, которые они направляли ландмейстеру в Ревель, настойчиво проводилась мысль, что уплата дани лучше разорительной войны. К лету «немцы» наконец собрали 60 000 талеров. Привезший их в Москву посол вновь поднял вопрос об отмене дани с Дерптской области. Но тут как назло орденский «князец», фогт Нарвы, нарушил перемирие и на свою беду принялся палить по соседнему Ивангороду. Русские воеводы Алексей Басманов и Даниил Адашев ответили мощным огнем, в Нарве вспыхнул пожар. Пока горожане в панике спасали имущество, русские переправились на соседний берег и с боем овладели городом. Победители верили, что им помогли покаравшие нечестивых «люторов» силы небесные: «Божиим гневом загореся город немецкий Ругодив, месяца мая в 11 день, а сказывают от того: варил чюдин пиво, да образ чудотворца Николы тот чюдин под котел подкинул, и от того пламень шибся и весь город выгорел, а образ соблюдеся цел», – рассказывала о взятии Нарвы Псковская летопись.

Послам, ошеломленным известием о взятии Нарвы, Алексей Адашев объявил: верить «немцам» нельзя, раз они клятв своих не исполняют; царь теперь велел «промышлять над другими городами; если ливонцы желают мира, то магистр, архиепископ рижский и епископ дерптский должны сделать то же, что цари казанский, астраханский, – явиться пред государем с данью со всей земли, ударить ему челом и впредь во всем исполнять его волю. К такому повороту ливонцы были не готовы и убыли восвояси, не дав определенного ответа. А тем временем русские стали развивать нарвский успех. Русские овладели замками Этц, Нейшлосс, Нейгауз, затем князь Петр Шуйский после недолгой осады занял древний русский Юрьев – Дерпт (нынешний Тарту), передовые отряды доходили до Ревеля. «Немцев» хватило только на то, чтобы вернуть единственный замок Ринген. В декабре 1558 —феврале 1559 года состоялся поход на Ригу армии во главе с боярином князем Семеном Микулинским и царевичем Тохтамышем. Под Тирзеном они нанесли поражение войску рижского архиепископа и сожгли у Динамюнде рижские корабли. В результате Россия захватила восточную часть Эстонии и получила порт на Балтике – Нарву.

Ливония трещала по швам. Епископ эзельский уступил свои владения (современный эстонский остров Сааремаа) брату датского короля, принцу Магнусу. Ревель и окрестное рыцарство обратились за помощью к шведам, и те заняли город и северную Эстляндию. Новый магистр Готгард Кетлер считал, что спасти орден может лишь вхождение в состав Польши. В августе 1559 года Кетлер заключил соглашение с королем, который принял земли Ливонии в свою «клиентелу и протекцию» и обещал оказать военную помощь против России. А в январе 1560 года литовский посол Мартын Володкевич потребовал, чтобы царь прекратил войну, поскольку Ливония теперь принадлежит Короне Польской и Великому княжеству Литовскому. Разгневанный Иван Васильевич приказал отправить вестника обратно и «меда и обеда не давать». В этих условиях пограничная война с маленькой и слабой  Ливонией грозила перерасти в большой европейский конфликт. Алексей Адашев и глава Посольского приказа Иван Висковатый, отдававшие себе отчет в том, что Москве следует пересмотреть свою внешнюю политику с учетом новой реальности , заключили с ливонцами перемирие.

Жалованная грамота Ивана IV городу Юрьеву Ливонскому от 6 сентября 1558 года

Пожаловали есмя людей своих лифлянских города Юрьева Ливонского <...> А нам никакими мерами их от веры своей против воли их не отвести и из Юрьева ливонского в ыные земли не ссылать. А в Юрьеве Ливонском бытии им по своим обычаем. А в торговых делах имети им свой суд и судитися им по старому, а в суде с ними быть нашему стряпчему для руских людей. А бурмистром, ратманом и жилцом во всяких судех судити их по правде и по своим правам, как у них издавна повелось и бывало… А нашим ратным людем или гонцом бурмистров и ратманов и их товарищей и у мещан и у лутчих меских людей подвод на дворех не ставить. А стоять им в городе и в тех домех, которые после тех, что из города съехали, и на нас взяты суть…  А всем бурмистром, ратманом, мещаном и всяким торговым юрьевским людем в наших вотчинах в Новегороде, во Пскове, в Иванегороде и в Ругодиве торговать без всяких податей и пошлин. А будет юрьевские торговые люди с той стороны Москвы и до Казани и до Астрахани и до иных наших государств для промыслов ехать похотят, и им, как и русским людем, в том воля. И за море им ехать и торговать всякими товары волно будет. Тако ж и из заморья к ним с товары ехать…

Московская смута

Царь Иван Васильевич остался этим крайне недоволен, обвинив своих сподвижников в том, что они пошли на перемирие за взятку – «лукавого ради напоминания датского короля». Историки более поздних времен искали объяснения в том, что московская знать желала по старинке воевать с татарами для защиты своих вотчин, а прогрессивный царь стремился к Балтийскому морю и европейскому рынку. Увы, источники не дают оснований для таких выводов.

Адашева, Висковатого и царского духовника протопопа Сильвестра нельзя считать принципиальными противниками борьбы за выход России к Балтийскому морю, как это изображал царь в послании к опальному Курбскому. Первый как раз и вел дипломатическое наступление на Ливонию, а сын царского наставника Анфим Сильвестров имел дела с виленскими купцами. Немецкие источники сообщают, что бургомистр Нарвы Иоахим Крумхаузен в мае 1558 года уведомил городской совет Ревеля, что по сведениям, полученным от Анфима, мира с Москвой сохранить не удастся.

Однако московские дипломаты не хотели из-за Ливонии ввязываться в войну с Литвой, более того, искали с ней мира. Даже царь, когда уже мосты были сожжены и военные действия в Прибалтике шли полным ходом, попытался предотвратить вмешательство Литвы. В августе 1560 года, только что лишившийся любимой жены, он отправил туда послов просить руки сестры Сигизмунда – мол, с зятем король воевать не станет. Еще ранее, в марте 1559-го, Адашев заявил приехавшим в Москву литовским послам, что «для покою христианского и свободы христианам от рук бусурманских» царь готов заключить с Великим княжеством Литовским не только союз против Крыма, но и «вечный мир», более того, оставить в руках Сигизмунда II «все свои старинные вотчины» – белорусские и украинские земли. Это, по московским понятиям, было серьезной уступкой давнему противнику. «Премьер-министр» царя верил в такой союз и в то, что ради него король и литовские «паны-рада» не пойдут на войну в Ливонии, если, конечно, Москва будет вести себя там достаточно сдержанно.

Этими соображениями советники царя и руководствовались в своих действиях. Война в Ливонии шла, но какая-то ненастоящая – новых территорий после 1558 года русские не занимали. А отношение к побежденным оставалось, по московским меркам, весьма гуманным: жалованные грамоты Нарве и Дерпту сохраняли горожанам их церковь, самоуправление и давали право беспошлинной торговли в России. Даже царский титул отражал умеренность российских притязаний: в 1558–560 годах Иван IV именовался лишь «государем ливонские земли града Юрьева».

Главным призом соперничающих сторон были богатые торговые города. Изображения Кёнигсберга и Риги в атласе XVI века. Фото: AKG/EAST NEWS

Ускользнувшая победа

Если бы Адашеву позволили и дальше проводить умеренную политику, он, скорее всего, договорился бы с Сигизмундом II о разделе Ливонии и, кто знает, возможно, судьба России сложилась бы по-другому. Но Грозный требовал решительных действий. Побывавший в Москве (на рубеже 1559–1560 годов) с целью помирить русского царя с Сигизмундом представитель   германского императора Фердинанда Иероним Гофман свидетельствовал о серьезных разногласиях между боярами и Иваном IV. Тот велел сообщить посланцу, что «не перестанет воевать, пока не завоюет всю Ливонию». Назначение в мае 1560 года «премьер-министра» всего лишь третьим воеводой «большого» полка в армии Ивана Мстиславского было знаком немилости. После взятия Феллина царь приказал оставить воеводу в этом городе – таким образом недавний близкий советник исключался из ближнего царского окружения. В довершение Иван Васильевич в сентябре – октябре 1560 года отобрал в казну вотчины Адашева в Костромском и Переяславском уездах и вместо них предоставил ему наделы в Новгородской земле. Это означало, что опальный приближенный «вычеркивался» из рядов московской знати – «государева двора» и становился простым новгородским помещиком. В этом качестве его возвращение на военно-административные должности в столице было невозможно. Сослуживцы все поняли правильно. Костромской сын боярский Осип Полев, который раньше и глаза на Адашева поднять боялся, отказался быть под его началом вторым воеводой в Феллине, мол, ему «меньши Олексея Адашева быть невместно». В итоге местнический спор Адашев проиграл, царь повелел ему «быть в Юрьеве Ливонском», но не дал никакой должности.

Избавившись от опеки адашевского кружка, Иван IV окончательно сделал выбор в пользу войны в Ливонии, тем более что литовцы, а затем и шведы его брачные притязания отвергли. В итоге Иван женился на дочери кабардинского князя. Но это не облегчило положения России, которая стояла на пороге первой в своей истории большой европейской войны. Царя она, видимо, не пугала. В декабре 1561 года он предложил мир крымскому хану Девлет-Гирею, а в следующем году российские дипломаты договорились с датчанами о разделе Ливонии и заключили перемирие со Швецией. Решив, что тылы обеспечены, Иван IV двинул армию на Литву и прибавил к своему титулу «государь вотчинной земли Лифляндские».

Напролом

Иван IV явно переоценивал свои силы, его нерасчетливость и упрямство имели последствия самые губительные. В 1563 году московские войска одержали крупнейшую в этой войне победу – взяли Полоцк. Однако военные успехи на том завершились – в январе 1564-го в битве на реке Уле, а в июле под Оршей московские войска были разбиты. Разгневанный царь увидел в этом измену. Он казнил смоленского воеводу Никиту Шереметева, чуть позже по его приказу во время службы в церкви были убиты князья Михаил Репнин и Юрий Кашин. Бежавший тогда в Литву боярин Андрей Курбский писал, что царь «мученическими кровьми праги (пороги. – Прим. авт.) церковные обагрил». До того тлевшее недовольство Ивана IV, стремившегося утвердить свое «вольное самодержавство», чинами государева двора, митрополитом и Думой вырвалось наружу. Это проявилось прежде всего в учреждении опричнины. В соответствующем указе Иван Васильевич обвинил представителей московской знати в том, что они «за православных крестиян кровопролитие против безермен и против Латын и Немец стояти не похотели».

Стефан Баторий (1533–1586), князь Трансильвании в 1571–1576 годах, король Польши и великий князь Литовский с 1576 года, сумел нанести поражение России и завладеть большей частью Ливонии. Фото: INTERFOTO/PHOTAS

В 1566 году военные неудачи заставили царя обратиться к земству за поддержкой. Был созван Земский собор, на котором представители духовенства, служилых и приказных людей приговорили: не «поступатися» Литве завоеванными землями, но в то же время подали царю челобитную о прекращении опричных репрессий. В ответ последовали новые казни, обезглавлены были и челобитчики во главе с князем Василием Рыбиным-Пронским.

Война продолжалась, но международная ситуация складывалась все менее благоприятно для России. В 1569 году была заключена Люблинская уния – Польша и Великое княжество Литовское объединились в единую Речь Посполитую, то есть  республику (Rzecz Pospolita – польский перевод латинского выражения res publica). Шведского короля Эрика XIV, предпочитавшего не ссориться с Россией, сверг с престола его брат Юхан III, следствием чего стал разрыв с Москвой. Непрочному миру на южной границе очень скоро пришел конец: в 1571 году Девлет-Гирей сумел прорваться к самой столице и сжечь московский посад.

Следствием разделения воинства на земцев и опричных были постоянные ссоры среди воевод, что не способствовало военным успехам. Царь недрогнувшей рукой предавал неудачливых военачальников лютой казни, но положения дел это не меняло. Человеческие чувства в Иване Грозном проснулись, только когда в январе 1573 года пал в бою под стенами замка Вейсенштейн (нынешний Пайде в Эстонии) главный опричный палач Малюта Скуратов. Безутешный царь приказал во взятой крепости живьем зажарить всех пленных, дал щедрые вклады в монастыри по душе «верного холопа», а его вдове «Марье Малютиной жене Белского» – единственный известный случай в XVI веке – назначил «персональную пенсию» 400 рублей в год.

Опричные переселения, конфискации, казни и «правежи» тяжким бременем легли на деревню, и без того отнюдь не процветавшую. В первые годы Ливонской войны денежная подать увеличилась более чем втрое, против прежних 66 2/3– деньги с крестьянской «сохи» стали брать 204 1/2– деньги. Усиление фискальной нагрузки на и без того разоренное население вело только к росту недоимок. Взыскать их обычными средствами было едва ли возможно, поэтому последовали меры карательные: опричное войско предприняло поход на Новгород – учиненный в январе 1570-го там тотальный грабеж сопровождался страшными пытками и казнями.

Хозяйственная разруха, произвол при сборе налогов, чума и голод привели к тому, что многие уезды и волости «запустели». Помещичье хозяйство уже не кормило дворян, и это не могло не отразиться на боеспособности ополчения: чтобы заставить дворян ехать на «государеву службу», их приходилось, «сыскав, бить кнутом». Дабы помещики не лишались рабочих рук, власти стали ограничивать свободу перемещения крестьян. Начиная с 1581-го практика объявления в тех или иных уездах «заповедных лет» – временного запрета на переход крестьян в Юрьев день – получает все большее распространение.

Но даже ценой чрезвычайных мер изменить ход войны не удавалось. К 1580-му все приобретенные земли в Прибалтике пришлось оставить, польские войска под водительством нового короля Стефана Батория взяли Полоцк и Великие Луки. Тогда же начала военные действия Швеция, и полководцу Понтусу Делагарди удалось захватить Нарву, Дерпт и русские города Ям, Корелу, Ивангород, Копорье. Неудачи сломили дух Ивана IV. Гордый православный царь согласился даже на посредничество римского папы Григория XIII. Его представитель Антонио Поссевино принял участие в переговорах, состоявшихся в январе 1582 года в деревне Ям-Запольский под Псковом. Там было заключено 10-летнее перемирие с Речью Посполитой, по условиям которого Россия возвращала себе Великие Луки, но теряла все приобретения в Ливонии. Годом позже удалось заключить Плюсское перемирие со Швецией: Россия потеряла «нарвское плавание», сохранив лишь небольшой участок побережья Финского залива с устьем Невы.

Между тем, если бы умеренные советники царя – единомышленники Алексея Адашева – оставались у власти, московские государи, поделив ливонские земли с датчанами, шведами и Литвой, смогли бы «ногою твердой стать при море» без затяжной войны и задолго до Петра Великого. Ведь даже в самый разгар военных действий в 1566 году посольство Сигизмунда II Августа предлагало разделить Ливонские земли по принципу uti possidetis – кто чем владеет. Но Иван IV остался непреклонен.

Игорь Курукин