Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №03 за 1985 год"

Следы лихорадки

Праздник оказался неожиданно серым и неинтересным. День 17 августа – традиционный юконский праздник, и я прилетел сюда специально, собирая материалы по истории Канадского Севера. Мне нужно было побыть хоть немного в шкуре золотоискателя, вдохнуть атмосферу городов-скороспелок, возникавших и исчезавших в одну ночь...

За золотом Бонанзы

Было жарко, солнце стояло высоко, но мокрые пальцы заледенели.

– Больше лей воды,– посоветовал Свен, и морщинистое лицо его съежилось.

– Но ведь тогда на вашгерде ничего не останется, кроме щебня,– возразил я.

– Не бойся, золото пойдет ко дну.

Вода плескалась и поднимала песчинки. Дело шло медленно, и я никак не мог себе представить, что золото удержится на дне.

– Делай вот так,– сказал Свен и взял вашгерд.

Песок вылетал наружу и мутил воду в речке, имя которой много лет назад произносила с надеждой и страстью половина Америки.

– Гляди-ка, светится,– Свен показал на желтые зернышки, блестевшие в черном мелком песке, промыл еще раз и вывалил содержимое на плоский камень. Крупинки сверкали на солнце как слюда. Большие самородки, которые Свен показывал мне вчера дома, он нашел, видать, не здесь, на прочесанных вдоль и поперек берегах Бонанзы.

– С этим вашгердом не разбогатеешь,– заметил я.

– С другим будет то же самое. Да и вообще в этих местах толку не будет. Тебе бы податься в холмы,– сказал Свен, кивнув на север, где за купами деревьев, полными желтеющих листьев, в прозрачном воздухе сияли заснеженные вершины.– Этот песок сначала промывали золотоискатели в деревянных лотках, а после них работали драги. Если здесь что и осталось, значит, овчинка не стоила выделки.

– Ну а Майк?

– Это какой же? – спросил он.

– Высокий такой, в кепке, загорелый, ему лет шестьдесят-семьдесят.

– А, это Майк-поляк! Он роется на Клондайке уже пятнадцать лет... Ты-то его откуда знаешь?

– Через бармена Джо. Майк зашел в бар, а Джо говорит: «Этот тебе вроде земляка». Я обратился к нему по-польски. Он, правда, целоваться не полез.

– Майк почти ни с кем не встречается. В городе бывает раз в три недели, чтобы закупить провизию.

– Мне он сказал, что живет далеко: от его хижины до города километров пятнадцать.

– Мог бы приезжать на бульдозере,– усмехнулся Свен.– Ну да Майк– человек дикий.

– А находит он что-нибудь?

– Не находил, не занимался бы этим.

– Но ты ведь сам говорил, что в долинах вокруг Клондайка все подчищено. Сорок тысяч золотоискателей рылись тут в конце прошлого столетия, а после них были еще геологи и горные инженеры.

– Тогда у золотоискателей не было бульдозеров, в том-то и вся разница,– начал пояснять Свен, не прерывая круговые движения вашгердом. Он работал автоматически, как у конвейера.– В ином месте, может, и есть золото, а не добудешь: воды нет. А для драг долина слишком узка.

– Но здесь можно разбогатеть?

Свен пожал плечами.

– На золотых приисках никто не хвалится, сколько зарабатывает. К примеру, тот же Майк. Работает все лето, но зимой всегда улетает на юг. Но кто чего знает? И вообще любопытство здесь – самый легкий путь нажить себе врагов. А может быть, Майк со своим бульдозером сидит на залежи золота? Так он тебе и рассказал...

С другого берега ручья из побитого красного автофургона просигналил рослый парень.

– Чем занимаетесь? – спросил он, выходя из машины.

– Да вот показываю приятелю, как промывают золото.

Синие глаза из-под черной гривы с любопытством обмерили меня и причислили к разряду гостей, иногда заезжающих сюда, в окрестности Доусона, по дороге на Аляску.

– Хэлло,– сказал я.

Он даже не спросил, сколько мы нашли: без бульдозера на Клондайке не отыщешь ничего стоящего.

– А как у тебя? – осведомился Свен.

– Последний месяц почти на нуле,– буркнул с неудовольствием парень.

– А попробуй взять выше по склону,– посоветовал Свен.

– Я уже пошарил там в прошлом году,– ответил парень.

Он пригласил нас на кофе, если завтра мы окажемся в его краях, и вразвалку вернулся к машине.

– У него хижина вниз по течению,– сообщил Свен, глядя вслед отъезжающему автомобилю.– Они работают на пару с братом.

– А! Там, где дизельный движок?

– Ну да. Оба убеждены, что находятся на пути к великому богатству. Бьются лбом о камень уже пятый год,– сухо заметил Свен.

– А они в норме или маленько чокнутые? – спросил я.

– Здесь каждый немножко со сдвигом... Верит в свою счастливую судьбу, хоть ему двадцать лет, хоть девяносто.

– Ты тоже?

– Ну я-то для этого живу здесь слишком давно. И бульдозера у меня нет. Но вообще-то ты прав. Я – тоже.

Каждый житель Доусона застолбил несколько участков в разных долинах – для матушки-фортуны. А вдруг золото действительно найдется?

Свен сказал это без всякого выражения, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Потом спросил, не хватит ли с меня промывки. После трех десятков лет жизни на Бонанзе ему лично все это порядком надоело.

– Руки заледенели,– признался я.

– Еще бы. Здесь земля даже в самое жаркое лето оттаивает не больше, чем на полметра. А глубже она твердая как бетон.

Мы вылили воду и вытерли вашгерды. Я собрал за час крошечную кучку золотой пыли – примерно на доллар. И понял, что самый простой способ добыть золото на Клондайке – просто купить его.

Мы бросили лопаты в багажник и поехали вдоль ручья по дороге, что петляла между громадных куч щебня и камней. Лужи с позеленевшей водой придавали долине унылый вид. Посередине глубокой траншеи, тянувшейся на много миль, стояла недвижная громада величиной с трехэтажный дом.

– Я работал на этой драге двадцать лет,– сказал Свен.

От драги несло сыростью и ржавчиной, а лесенка, ведущая в трюм, придавала ей сходство с заброшенным пиратским кораблем. Это ощущение не было случайным – золота, которое прошло через ее решета, наверняка хватило бы, чтобы нагрузить целую флотилию испанских галеонов.

Владелец этой машины не карабкался через обледеневшие крутые перевалы, не строгал сырую картошку, спасаясь от цинги, как первые старатели. Этот самый могущественный из королей Клондайка не прославился «подвигами» легендарных добытчиков времен «золотой лихорадки»: купанием в шампанском, как Билл Свифтуотер, обедами на золотых тарелках, как Большой Алек. Он не выбрасывал в запое самородки из окна, как здешний первооткрыватель Джордж Кармэк, хотя и имел золота несравненно больше. Ему не нужно было спешить, чтобы застолбить лучший участок.

Он пришел тогда, когда другие уже уходили, а столица Клондайка Доусон съежилась до размеров захолустного поселка. Он просто скупил большинство участков и завез на них плавучие фабрики золота, как делал до этого на приисках Аляски и Калифорнии. Звали его Гуггенхейм, и лишь в одном он был похож на прежних старателей: в момент, когда добыча переставала окупаться, просто переходил в другое место, не оглядываясь на брошенное имущество. Потому груды металлолома и доныне ржавеют в песках.

Потом мы снова пошли по отвалам. На бесконечных скоплениях голых гладких камней, ила и щебня за полвека не выросло ни травинки. Стальные щупальца драги разодрали чрево земли, размололи вечномерзлую почву, просеяли, промыли водой, а потом ртутью, которая растворила до последней пылинки желтый металл. Когда же проглоченные чудовищем куски земли изверглись обратно, каждый из них убыл на несколько граммов, но из-за них-то все это и затевалось. Соединенное и переплавленное в бруски, золото ушло в утробы банков на юге. И эти граммы были не единственным, что потеряла земля. Среди мертвой пустой породы затерялся тот тонкий слой почвы, которая образуется на севере тысячелетиями. Исчезли опавшая хвоя, семена растений, сухая трава.

Остался только глубокий шрам на лице земли, а рядом – несколько чудаков, которые в притоках Клондайка пытаются найти новые золотые россыпи.

Приз Клондайка

Ежегодно 17 августа весь Юкон празднует день, когда старый Пустомеля Кармэк – первооткрыватель здешнего золота – забил в землю первый заявочный столб и выставил в салуне выпивку всем желающим.

Я готовился к традиционному соревнованию в память Великого похода – пришествия тысяч искателей счастья на Юкон. Каждый участник должен был сделать из припасенных заранее бревен плот, сплавиться на нем по Юкону, пристать в Доусоне, застолбить участок и поторопиться к финишу, чтобы успеть сделать заявку. Меня манила не столь слава, сколь выигрыш в двадцать долларов, поскольку юконские цены сильно истощили мой карман. Как старый гребец, я умел работать веслом и рассчитывал, поднажав, вырваться вперед. В основном же я надеялся на местные нравы и праздничную атмосферу: еще до полудня остальные претенденты должны быть уже крепко под мухой.

Возле колесного парохода «Кено», навеки ставшего на якорь плавучего музея, стоял вертолет. Туристы прохаживались около деревянного театра, где, как в лучшие времена, каждый вечер буйно шумело кабаре, осматривали покосившиеся, осевшие дома, разглядывали полустертые вывески, предлагавшие ружья, амуницию и скобяные изделия.

Большинство старых громадных деревянных домов пустует: город, отболев «лихорадкой», снимался с места целыми кварталами. Воспрепятствовать упадку некогда сорокатысячного города не смог бы даже такой предприимчивый человек, как Джо Ладю – прошлое Доусона и его легенда. Но навар с «романтики» он сумел бы получить.

Джо Ладю – плут и торговый гений, убедил первооткрывателя Гендерсона, компаньона Кармэка, в том, что на реке Клондайк обязательно найдется золото. И сделал это только затем, чтобы старатель купил у него на дорогу продовольствие. Когда все спешили к Бонанзе, Джо Ладю и бровью не шевельнул. Вместо того чтобы забить столб на одном из многообещающих участков, он невозмутимо межевал строительные участки в пятнадцати километрах, у слияния Клондайка и Юкона. В то время как тысячи людей лихорадочно промывали золотоносный песок, он построил дом, где открыл салун с подачей крепких напитков, и поставил небольшую паровую лесопилку. Пятнадцать лет жизни среди старателей и охотников научили его, что работа лопатой – не единственный способ обогащения. И в нужное время он смог сразу предоставить три вещи, пользующиеся наибольшим спросом: виски, землю и строительные материалы. Вокруг его дома начали появляться палатки. Не прошло и года, как эти палатки, покрыв всю равнину, стали именоваться городом Доусон. Вскоре потекли деньги.

Джо Ладю снимал довольно густые пенки даже в мае, когда кончались солонина и мука и Доусону начинал грозить голод...

Основатель Доусона не был, однако, только бессердечным хапугой: за его стремлением разбогатеть скрывалась романтическая история. Он покинул Юкон с первой партией золотоискателей и поспешил домой, в штат Нью-Йорк, где долгих четырнадцать лет ждала его любимая. В свое время он не мог с ней обвенчаться, так как был беден. Теперь он вернулся победителем, увенчанный богатством и славой. Его имя гремело по всем Соединенным Штатам, сам президент Маккинли пожимал Джо Ладю руку. Семья невесты вдруг стала гордиться знакомством с ним, чего раньше не замечалось... На этом месте история могла бы кончиться хэппи-эндом и соответствующей моралью.

Но...

...Спустя короткое время счастливый молодожен умер от туберкулеза, который заработал в холодном северном краю.

За одну ночь (правда, полярную ночь) в этих пустынных местах вырос самый большой в мире деревянный город с театром, кабаре, танцзалами, игорными домами, двумя больницами, тремя церквами и обширной тюрьмой. Владелец одного из салунов Том Христиансен доставил на Юкон за тысячу долларов первую корову и собственноручно подоил ее на паркете танцзала. Стакан парного молока стоил пять долларов, вдесятеро больше, чем такое же количество виски.

Доусон стали называть «Парижем Севера». Правда, на главной улице грязь была по колено, в ней увязали кони и ездовые собаки, но в лавках можно было купить мороженое, бижутерию и театральные бинокли. Джентльмены во фраках и дамы в вечерних туалетах сидели за ужином из семи блюд в лучших ресторанах. Пучок редиски стоил здесь в два раза дороже, чем винчестер новейшего образца. Впрочем, редиски здесь было куда меньше, чем оружия.

На улицах Доусона опытные гангстеры из Техаса встречались с портовыми бродягами с обоих побережий Атлантики. Тем не менее здешней преступности было далеко до калифорнийской времен тамошней «золотой лихорадки». Сознание, что виновнику некуда податься, действовало сильнее, чем уважение к закону. В то время как преступник беспощадно гнал бы своих собак, уходя от погони, преследователи постоянно меняли бы упряжки. Укрыться здесь было негде.

Самое значительное убийство с целью грабежа было совершено в совершенно безлюдном месте. Убийца стрелял в старателя из засады, перебил его собак, тщательно все закопал и прикрыл ветвями. Пропавшего никто не искал, потому что старатель-одиночка – перелетная птица, и никто не знает, когда он уйдет и когда придет. Но... вожаку упряжки удалось спастись. Он добрался до поселка и выл так, что привлек внимание шерифа. Собака привела полицию к свежей могиле...

Как во всех порожденных «золотой лихорадкой» городах, вершина расцвета Доусона означала начало угасания. В 1899 году, когда сюда пришли слухи об открытии золота в Номе на Аляске, «Париж Севера» покинуло за одну неделю восемь тысяч человек. Город начал хиреть с той же скоростью, с какой рос. Три четверти века спустя деревянные дома – остатки города – пробуждаются воспоминаниями былой славы лишь раз в году – 17 августа.

Слава Доусона увяла. Но новый мираж Севера вновь вызвал приступ лихорадки. На этот раз – нефтяной.

Одинокое «место человека»

Под крыльями самолета шли и шли бесконечные леса, был виден Юкон, который катил свои воды в Берингово море, потом самолет набрал высоту, чтобы перескочить через хребты гор Селуина. Деревьев становилось все меньше и меньше. Я видел Татры и Гималаи, Альпы и Скалистые горы, Арарат и иссохший Гиндукуш, но никогда в жизни не встречал такого мрачного, неприветливого ландшафта. Голые, гладкие вершины, совершенно безжизненные, от горизонта до горизонта все такое, каким было в начале мироздания.

Самолет покачивается. Компас не помогает, потому что самоуверенно указывает почему-то на восток. Пилоту приходится трудно – внизу нет огней городов, железных дорог, автострад и других ориентиров, они здесь просто не существуют. Правда, очень помогают реки. Но когда встает туман, их не видно.

Тем не менее самолеты постоянно летают над безбрежными просторами лесов и тундры, облетают скалы.

Открытие нефти потребовало множества пилотов. И они появились здесь, зачастую очень опытные, но налетавшие тысячи часов не на Севере. Но как «золотая лихорадка» в свое время, «лихорадка» нефтяная заставляет людей не думать об опасности. Мираж быстрого обогащения продолжает манить тысячи и тысячи людей.

В Инувике на бетонных плитах аэродрома лежала слякоть и снежинки падали в черные лужи. Промороженная земля не впитывала воду.

Инувик – по-эскимосски «место человека» – должен вызывать у охотников, пришедших из тундры, ощущение чуда. Теснимые с одной стороны берегом реки Маккензи, а с другой – девственным лесом, стоят на сваях, вколоченных в вечную мерзлоту, красные, коричневые, ярко-желтые и оранжевые дома, словно клумба среди коричнево-зеленого однообразия. Из грязи еле выступают деревянные тротуары и надземные трубопроводы, на озерах стоят гидропланы, а у дороги видны красные снегоходы с лыжами и гусеницами вместо задних колес. За последними домами начинается редкий еловый лес, кое-где посвечивает белая кора берез. Это, в общем-то, не лес в прямом понимании, но просто великое множество обломанных, тонких деревцев, тянущихся за горизонт, к тундре и морю.

Отсюда и отправляются на поиски нефти экспедиции.

– Где здесь можно недорого переночевать? – спросил я у эскимосов, с которыми прилетел из Доусона.

Они шепотом посоветовали мне попробовать счастья в школе сэра Маккензи. Летом туда иногда пускают на ночевку моряков. Потом они без всяких приветственно-прощальных слов, как это принято у эскимосов, повернулись и пошли в сторону, противоположную городу.

Арчи Нилл из компании «Империал ойл» посмотрел на меня недоверчиво.

– Из Эдмонтона о тебе ничего не сообщали. Есть где переночевать? – тщательно оглядел он меня.

– Есть.

Он удовлетворенно кивнул, а потом спросил:

– А здесь у тебя какие дела?

Когда я сообщил ему, что хотел бы посмотреть разведку и бурение нефти, он просиял и хлопнул меня по плечу.

– А то хочешь, вообще оставайся здесь. Работу я тебе найду,– предложил он без всякого перехода.

– Да?—удивился я, зная, что работу в Арктике найти нелегко.

Арчи некоторое время изучал мою реакцию, потом сдвинул бумаги в сторону и оперся на подлокотник.

– Здесь все возможно. Хочешь в тундру – пожалуйста. Хочешь на охоту – милости прошу! Тут земли с половину Соединенных Штатов, а людей – несколько тысяч. Каждый сам себе хозяин, никто тобой не командует, это тебе не юг.

Так заманивал он меня, а мне становилось все яснее, что все это – допрос. Или, мягче говоря, прощупывание. Арчи ведь ведает в компании безопасностью.

И я сказал:

– Тебе-то здесь и вправду неплохо. Ты шеф, живешь в городе. Ну а как ребята с нефтяных вышек, которые по месяцам не выбираются из тундры?

Вопрос задел Арчи Нилла.

– Ну да, я здесь шеф,– буркнул он и продолжал более мирно: – Среди нефтяников тот, кто проработает в этих местах два года, считается героем. Я живу в тундре уже десятый год. Таких здесь едва ли один на сотню. Но ты все-таки подумай. Ну как, останешься?

– Холодновато здесь,– заметил я.

– Ну как хочешь,– Арчи пожал плечами.– Так что тебе от меня надо?

Я повторил.

– Но ведь сейчас лето.

– Что же из этого?

– Летом скважины стоят, потому что тяжелые буровые установки во время работы разморозили бы почву и все увязли бы в трясине. Поэтому мы ждем, пока земля не станет твердой как камень. Так-то. Только на буровую и тогда ты бы все равно не попал.

– А чем бы я помешал?

– Слышал когда-нибудь о Норс-Слоуп?

– Да, это легендарное нефтяное место в районе Пойнт-Бэрроу на Аляске.

– Верно. А западное побережье Канады имеет такое же геологическое строение. Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Да, подо льдом могут быть деньги.

– Остается самая малость – найти их.

– А кто-нибудь уже обнаружил следы нефти?

– Пока был только газ, но он нас не интересует. Мы выпускаем его в воздух.

– Но хорошо, а при чем тут я?

– Дело в том, что поиски нефти в тундре – занятие чертовски рискованное. Приходится ставить сотни вышек, а потом оказывается, что ничего нет. Изыскания обходятся весьма дорого. Уже израсходованы миллиарды. Так что в борьбе выдерживают только самые богатые нефтяные компании – «Шелл», «Бритиш петролеум» или мы. Прочие тихо ждут и в момент, когда брызнет первая нефть, бросятся сюда тучей.

– Но, прежде чем они сюда проникнут, у компании, которая нашла нефть, уже будет концессия,– возразил я.– Арктика велика, и от вышки до вышки десятки и сотни километров.

– У всех компаний есть служба разведки, как у любого государства. Вокруг пробных вышек в тундре вьются шпионы конкурентов и через мощные телеобъективы следят за лагерем противника. При малейшем подозрении они тут же радируют своему начальству. А мы следим за ними, потому что в минуту, когда забьет нефть, начнется бой за часы и минуты. Кто первым скупит окрестную землю, заработает миллиарды.

– Так гоните шпионов.

– К сожалению, их деятельность не противоречит закону. Однако только сумасшедший попробовал бы подойти к нашим вышкам поближе.

– И если бы я приехал зимой...

– ...тебя пришлось бы сторожить. А вдруг ты специалист-нефтяник, который все может выведать? Прошлой зимой в Инувик приехали четыре западных немца, чтобы снять телефильм о нефтяной разведке. Понятно, что я тут же запросил у правления инструкций. Из Эдмонтона по телеграфу пришел ответ: не пускать! Это ведь могли быть лже-телевизионщики.

Арчи помолчал, набивая трубку. Выпустил клуб дыма.

– И что же с ними стало? – спросил я, видя, что он ждет вопроса. Арчи белозубо улыбнулся.

– А кто их знает? В тундре, наверно, заблудились... Ищут их все. Мы помогаем...

Он затянулся и вновь посмотрел на меня:

– Ну как, остаешься? Если решил, имей в виду, отдел кадров – тоже я...

Богуслав Шнайдер, чехословацкий журналист

Перевели с чешского Вл. Могилев и Л. Минц