355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Влас Дорошевич » Коронка в пиках до валета. Каторга » Текст книги (страница 7)
Коронка в пиках до валета. Каторга
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 20:41

Текст книги "Коронка в пиках до валета. Каторга"


Автор книги: Влас Дорошевич


Соавторы: Василий Новодворский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 56 страниц)

В тропиках

Утро было чудное. Слегка накренившись, на всех парусах понеслась «Диана» в море, и скоро гостеприимный город стал тонуть в нежной розовой мгле.

На небе стояли легкие опаловые тучки, слегка позолоченные по краям утренним солнцем. Дул ровный теплый пассат – самый приятный ветер для парусных судов. У всех было радостно на душе, и невольно хотелось забыть, что там, на родине, в эти декабрьские дни и холодно, и темно, и белый саван покрывает землю, и завывают вьюги…

Проходили экватор, и с разрешения командира, матросы отпраздновали по морскому обычаю это знаменательное событие. Но праздник был омрачен тем, что командир, вопреки всем морским обычаям, не принял личного участия – поручил свою роль старшему офицеру, а сам заперся в каюте. Матросы были этим обижены, однако от праздника не отказались.

И вот все, кроме командира и Паисия, собрались на палубе. Впереди стояли «новички», т. е. те, кто в первый раз пересекали экватор. В этой группе впереди всех стоял Спиридоний, терзаемый бесом любопытства.

Сидя на лифте от пушки, изображавшей царскую колесницу, с грохотом прикатил с бака на шканцы, где собралась вся публика, царь морей Нептун. Он был в вывороченном тулупе, с длинной бородой из пакли, с короной из папки на голове и с огромным трезубцем в руках. Его везли четыре матроса, вымазанные сажей (морские кони). Около Нептуна торжественно шествовали пестро раскрашенные полуголые матросы, прикрытые простынями, с бумажными венками на головах. Это была свита морского царя – тритоны, наяды, нереиды… Рядом с царем шел матрос, наряженный бабой. Он изображал супругу морского царя – Амфитриту.

Колесница остановилась. Нептун сошел с нее и, стукнув трезубцем о палубу, грубым басом вопросил:

– Какой державы вы люди? Откуда и куда идете? И много ли вас на судне офицеров и команды?

Старший офицер на все эти вопросы отвечал толково и обстоятельно:

– Мы русской державы люди. Идем из Кронштадта на Дальний Восток, а потом обратно в Кронштадт. Офицеров у нас 32 человека, а команды 400.

Нептун вдруг замялся. Среди зрителей-матросов и участников игры почувствовалось какое-то напряжение. Послышался чей-то нетерпеливый голос: «Ну, валяй! Чего стал?»

Но Нептун вдруг потерял свою торжественность и стал барабанить скороговоркой:

– Российские, значит, люди? Наслышаны мы о них в подводном нашем царстве и готовы вам помочь! Угодно ли вам, господин капитан («Старший офицер – не капитан», – крикнул кто-то из матросов), попутных ветров? Ответствуйте.

«Капитан» таких ветров конечно пожелал.

Тогда Нептун спросил, что предпочитает капитан для новичков-офицеров: крещенье водой или выкуп в виде бочки рома? «Капитан» предпочел выкуп и вдруг спросил:

– Да разве Нептун пьет?

Этот вопрос не входил в программу представления, и потому Нептуну пришлось отвечать «отсебятину».

– Точно так, вышескородье, балуется помалости, – ответил морской царь, сойдя с высокого штиля на матросскую речь.

После этой импровизации Нептун опять вошел в роль и торжественно заявил:

– Жалую вас, славные российские люди, попутным ветром и благополучным плаванием. Быть по сему. Урра!

Все прокричали «ура».

Затем началось обливание новичков из брандсбойта. Больше всех пострадал Спиридоний. Супруга морского царя облапила его и разыграла сцену страсти. Морской царь возгорелся ревностью и в ярости чуть не проткнул трезубцем пузо Спиридонию. Затем по его приказу «равноапостольного» купали в бадье… Насилу вырвался Спиридоний из рук «царской» свиты.

Затем, ударив трезубцем по палубе, Нептун воссел на свою колесницу, и она с грохотом покатилась обратно на бак.

…Нептун разоблачался на баке, а группа матросов, его окружавшая, ругала его вовсю. Оказывается, готовилась демонстрация против командира. Нептун должен был спросить старшего офицера, кто командир фрегата, должен был выразить негодование, почему командир сам не вышел встречать царя морей, должен был высказать даже угрозы. На такую импровизацию матрос Васенко, игравший Нептуна, однако, не отважился – струхнул. И теперь его обкладывали все те, кто особенно бил недоволен командиром, кто мечтал хоть на чем-нибудь сорвать свою досаду.

… «Диана» плыла к югу, и с каждым днем жара делалась невыносимее. Попутный ветер совсем не освежал, казалось воздух остановился – не движется! Океан блестел, как расплавленное золото, и лениво колыхал свои гладкие, словно жирные, волны. На небе не было ни облачка, и беспощадные лучи солнца падали отвесно. Летучие рыбки, залетавшие на корабль, моментально засыпали на раскаленной палубе и засыхали. Казалось, мозги плавились. Яркий свет солнца слепил глаза. Растянутый тент не спасал. В каютах не было воздуха. Даже Паисий не вытерпел, вылез из своей «келии» (так он называл свою каюту). Только ночью еще можно было дышать. Поэтому все спали на палубе: и матросы, и офицеры, и консул со своей консульшей. Но и то спалось плохо. Уж очень хороши, сказочно хороши были эти ночи под тропиками!.. Темно-синее небо было густо усеяно огромными неведомыми звездами. Оно искрилось, дрожало разноцветными огоньками. Море горело голубоватым фосфорическим светом. Как падучие звезды, носились в море рыбы, оставляя за собой длинные хвосты медленно погасающего огня.

На палубе в разных углах шли тихие предсонные беседы. В одной группе белобрысый матросик Федька Рыбаков рассказывал тихим тенором нараспев давно всем известную сказку об Иване-царевиче, сером волке и Царь-девице. И бородатые матросы слушали, не спуская глаз с рассказчика, и жадно ловили каждое слово. В другой группе делились воспоминаниями о деревне, об оставленных женах и детях. Старший боцман в назидание молодежи рассказывал, как прежде драли во флоте.

– Куда теперь! Теперь, братцы мои, не порка, а банька! – говорил он.

В другой группе шли разговоры о разных чудесных случаях – о встречах с лешим, домовым… рассказчики божились, что не врут, – либо от родной бабки слышали, либо от тетки.

Господа офицеры лениво болтали на шканцах, попыхивая папиросами. И беседа их не была так разнообразна и колоритна, как беседа матросов. Оживленно говорил только князь Чибисов, выпущенный наконец из-под ареста. Он сидел в кругу своих друзей и вслух мечтал о том, как организовать с ними охоту на жирафов во время остановки у мыса Доброй Надежды. Илья говорил с Ишумовым о морозах и льдах Камчатки, и для всех, изнемогавших от жары, этот разговор был приятен, как порция хорошего мороженого.

Спиридоний шмыгал от группы к группе. Здесь постоит, послушает, там постоит, – всем интересуется. Иногда слово, другое для поощрения сам вставит… Иногда по пути остановится – созерцанию предается, Ломоносова вспомнит, продекламирует с чувством:

 
Открылась бездна звезд полна,
Звездам числа нет, бездне – дна!
 

Вздохнет из недр умиленной души и потом сейчас ж предастся своему суетному любопытству – слушать других побежит… Наткнулся в потемках на Дуньку-обезьянку, на хвост ей наступил… Завизжала, уцепилась за подрясник, здорово самого Спиридония перепугала, – за черта ее принял! Он только что звезды считал, о божием величии размышлял – и вдруг эта чертова образина – под ноги! Обозлился монах да каблуком ее в бок! Избалованная обезьяна совсем на это разобиделась и стала рвать ему подрясник, да и сорвала сзади полподрясника. Хорошо еще, что темно было. Обеими руками прикрыл Спиридоний наготу свою и торопливо шмыгнул в каюту.

На «Диане» неспокойно

А жара не унималась. Мало того – стал стихать ветер. Наступил штиль – катастрофа для парусного судна. Шли по узлу, по полтора, иногда и вовсе останавливались. И тогда паруса беспомощно обвисали на реях.

Проходил день, другой… прошла неделя – фрегат лениво покачивался на месте. Около трех недель проболтались таким образом. А солнце пекло все так же неумолимо, и море сверкало все так же нестерпимо для глаз. Питьевая вода испортилась. От жары стали дохнуть куры, утки… Отправился на тот свет боровок Кузька, несмотря на все старания доктора и фельдшера спасти общего любимца. В бочках стала загнивать и без того неважная солонина. Все изнывали от жары.

И вот замолкло пианино в кают-компании. Замерли залихватские цыганские песни. Уже не распевались трогательные романсы и оперные арии. Охрипли от жары тенора и баритоны. Перестали даже мадеру пить. Аппетит пропал… Эх, мороженого бы, да льду нет!..

Нервы у всех напрягались с каждым днем все более и более. Начались взаимные придирки, даже резкости… Как-то все вдруг надоели друг другу.

Матросы бездельничали и хмурые слонялись по палубе, лениво и неохотно отдавая честь.

Командир нервничал, обрывал офицеров и «подтягивал» раскисшую от жары дисциплину. Его возмущало, что матрссы, спасаясь от жары, старались снимать с себя все, чуть ли не до штанов включительно. Бездельные, полураздетые, томясь от жажды и голода, отказывались есть солонину… – потеряли всякий вид, выправку, выдержку…

Участились порки на баке. Вместе с этим с каждым днем росло общее недовольство среди нижних чинов. Назревал бунт.

Боцмана, конечно, первые почувствовали близость надвигающейся грозы и сообщили свои опасения старшему офицеру, который на это ответил свое: «Бамбуковое, черт возьми, положение!» – и не смог решиться сказать командиру, с которым у него отношения в это время тоже несколько испортились. Степан Степаныч только приказал боцманам наблюдать за матросами и докладывать ему.

И вот боцман Гогуля однажды отвел Спиридония в сторону и конфиденциально шепнул ему:

– Батя, ты бы… того… посматривал бы за матросиками… Что-то в кучках шушукаются… Послушай при случае, о чем калякают. Дело, батя, серьезное.

Для Спиридония такое поручение было и лестно и интересно. Подслушивать и сплетничать – это была его стихия. Любопытство его не знало границ. Только обезьяна Дунька не уступала ему в этом отношении… И вот однажды ночью, приютясь за ящиком с мусором, он услыхал голос Павлушки Стахеева, одного из самых задорных матросов.

– И ничего не будет, – говорил Стахеев, – ей-богу! На «Смелом» в 1803 году то же было. Рот заткнули тряпкой, руки назад и – в море. А вахтенного офицера пристращали так, что тот ни гу-гу! Так и сказали: слово пикнешь – жив не будешь! Ну и доложили, упал, мол, за борт ночью. Вытащить, мол, не успели. Чисто было сделано.

– А ревизора Требушкина как же? Ведь это он гнилым мясом кормит. Его бы тоже, – раздался из кучки матросов, окружавших Павлушку, чей-то неуверенный голос.

– Палача сбудем вперед, потом и его в оборот возьмем во как! Он без палача у нас шелковый будет.

– Ну, как, ребята, по рукам?

– Может, подождать? – робко заметил кто-то.

– Чего еще ждать? Тюря!.. И то шкура на плечах еле держится – вся в лохмотьях.

– Са порт! Чего разговаривать? Собаке – собачья смерть! – сказал чухонец, вестовой барона.

В это время Спиридоний, сидя за ящиком, вдруг чихнул. Заговорщики всполошились, кинулись к нему и вытащили.

– Подслушивать?!. Подглядывать?!. – зашипели все окружившие его матросы. И с перепугу Спиридонию показалось, что у всех у них глаза загорелись, как у голодных волков в зимнюю ночь.

Монах был ни жив ни мертв. Он разевал рот, хотел что-нибудь солгать в свое оправдание, но только лязгал зубами – ни одного слова сказать не мог! Еще момент – и «равноапостольный» полетел за борт. Тут только во время полета разверзлись уста его, и он огласил Атлантический океан душераздирающим воплем.

– Человек за бортом! – закричал вахтенный, стоявший на мостике.

Началась суматоха на фрегате: бросали круги тонувшему, опустили фонари к самой воде, спустили шлюпку и наконец выудили Спиридония.

Вытащили утопленика, рассмотрели его… И все стали хохотать; даже те хохотали, кто его кидал за борт, – уж очень он был смешон после ночного купания в океане!

– Что это вы, отец Спиридоний, купаться вздумали по ночам? И акул не боитесь? – спросил его вахтенный офицер. Спиридоний почувствовал, как кто-то из матросов дал ему тумака в бок.

– Купался!.. купался!.. Ей-богу, купался! – Забарабанил монах, отряхиваясь, как пудель. – Уж очень жарко, ваше благородие.

– Верно рому перехватил с Паисием! – решил вахтенный.

Так это мнение и установилось: напился де батька до чертиков, да за борт и сиганул. Спиридоний этого не отрицал: «Грешен, грешен» – говорил он. После купания Спиридония бунтарское настроение на фрегате вдруг улеглось. Мысль бросить в море командира как-то сама собой замерла.

А тут вдруг потянул ветерок, сперва легкий, потом посвежее. Опять надулись паруса, и «Диана» всей своей белоснежной грудью понеслась к югу, и чем ближе подходила она к мысу Доброй Надежды, к южной оконечности Африки, тем становилось все свежее. После нестерпимой жары тропиков показалось даже как-будто и холодновато. Как-то все подтянулись.

Командир заметно присмирел и больше сидел в своей каюте, причем старательно запирал ее на ключ. Ревизор Требушкин торжественно вывалил в море всю гнилую солонину и перевел матросов на кашу с маслом.

Продвинулись еще дальше на юг, и скоро все стали чувствовать себя, как в Финском заливе: серое небо, моросящий дождь…

Стояла ранняя весна, и потому погода была неустойчивая, как на севере.

Мыс Доброй Надежды

«Диана» бросила якорь в Фельсбейском заливе, в Саймонской бухте. Отсюда было 36 верст до Капштадта. Так как предстояла длительная остановка, то начались поездки в Капштадт. Уступая просьбе Ильи, командир отпустил под его ответственность на берег и Вадима. Когда Вадим ступил на твердую почву, его лицо даже просветлело… С октября по март – пять месяцев – все время просидел он на фрегате. Теперь даже отучился ходить по твердой почве – качало!..

Он был так счастлив, что сказал Илье:

– Знаешь… если бы я не был отпущен за твоею ответственностью, я, кажется, сбежал бы! Тут бы и остался. До чего мне надоела наша «Диана»!

Илья нанял коляску и с Вадимом покатил в Капштадт. Дорога сначала шла по берегу у самого подножия черных отвесных утесов, мимо рыбачьих поселков. Затем утесы стали вырастать и вместе с тем отходить мили на три от берега… Пейзаж принял более мягкий характер: потянулись фруктовые сады, домики фермеров, виллы, одна красивее другой… Дорога оживилась – стали мелькать красивые коляски, кабриолеты, фуры с товарами… По мере приближения к Капштадту все отчетливее и яснее стали выступать вдали три горные громады: массивы, венчающие собой южную оконечность Африки, три горы – Столовая, Львиная и Чертов пик – все очень странной фантастической формы.

Между тем погода разгулялась. Серые тучи сгрудились около гор. Небеса очистились, и ласковое солнце заливало все своим светом. Даже мрачные горы как будто посветлели и оживились: на их черных склонах засверкали отдельные куски малахитовой зелени. Издали эти пятна казались какой-то плесенью, на самом же деле это были могучие вековые леса.

Илья с Вадимом пообедали в голландской гостинице, осмотрели ботанический сад и долго бродили по Капштадту.

Погода опять стала хмуриться, и с гор поползли вниз засевшие там тучи, поползли, как куски ваты. Пришлось отказаться от поездки на Львиную гору и вернуться на фрегат.

С мыса Доброй Надежды отправлялись последние письма на родину. Следующая отправка должна была быть уже только в Охотске. Поэтому все уселись за писание писем. Даже Спиридоний сочинил некую «эпистолию» «умилительную», как он сам говорил, хитро подмигивая офицерам. Он заключил ее в розовый конверт и сам лично свез на почту, так никто и не узнал, кому была адресована «эпистолия».

В ожидании бурь Индийского океана старушку «Диану» стали тщательно готовить к этим новым испытаниям: опять закрепляли мачты, подтягивали реи, опять подправляли обшивку, заново проконопатили некоторые места корпуса. Наконец вскрыли таинственные ящики, погруженные в Портсмуте, – оказались три пушки какой-то новой невиданной конструкции. Их длинные дула говорили о том, что они, по-видимому, обладают особой дальнобойностью. Пушки установили на палубе так, чтобы в поле их обстрела попадало по возможности больше пространства.

Незадолго до отплытия «Дианы» вернулась компания сиятельных охотников. Нарочно на берегу не побрились, не почистились, чтобы показать всем, насколько они одичали в джунглях Африки. Обросшие, загорелые и ободранные, они принесли с собой массу впечатлений и кучу охотничьих рассказов. С кем только они не схватывались за эти две недели: и со львами-то, и с тиграми-то, и с удавами, и на слонов охотились, и на бегемотов! Были у них даже кровавые схватки с черными людоедами, – чуть было на зубы к ним не попали! Особенно увлекательно врал князь Чибисов.

На всех парусах вышла «Диана» из залива и направилась теперь на запад, в новый океан – Индийский.

Старик штурман озабоченно бегал к барометру и только покручивал седой головой. Матрос Агафонов, побывавший уже в этом океане, пугал новичков своими рассказами. Все как-то подтянулись и озабоченно смотрели вперед.

Между тем ветер крепчал. «Диана» неслась на марселях в четыре рифа. Консул с консульшей на всякий случай заперлись в каюте. Спиридоний, перепуганный общими ожиданиями чего-то ужасного, запасся «вервием» и уселся около грот-мачты, чтобы быть готовым здесь встретить бурю, и даже ведерко около поставил. «Вот сюда, вот к этому крюку, в случае чего», – просил он матросов, тыкая пальцем в излюбленный крюк.

В Индийском океане

Прибежал штурман и без всякого этикета, увидя командира, закричал:

– Ураган идет! Через полчаса! Барометр падает!

– Все наверх! – скомандовал командир.

– Все наверх! – крикнул старший офицер.

Застрекотали боцманские гудки, и по вантам, по реям суетливо забегали белые рубашки матросов.

– Спустить брам-стеньги! – орал старший офицер. Закрепить марселя! Поставить штормовые триселя, штормовую бизань!

Минуты через четыре-пять все мачты «Дианы» оголились. Только несколько малых штормовых парусов тревожно полоскались на снастях. Все невольно обратили взоры вперед. Навстречу «Диане» ползла какая-то зловещая мгла.

– Вот оно! Вот! – говорили старые матросы. У всех сжались сердца. Ждали…

– Привяжите меня, братцы! – вопил Спиридоний, протягивая направо и налево свое «вервие». Спиридония привязали уже без шуток и смеха.

Мгла приближалась. «Диана» еле двигалась вперед. Прошло пять минут… шесть… десять… Целая вечность! И вдруг как-то сразу мгла покрыла собой «Диану», словно шапкой всех накрыла. Среди белого света вдруг наступила кромешная тьма. С ужасным ревом налетел ветер, стал рвать с голов фуражки, злобно трепал все, что было плохо привязано. «Диана» задрожала всем своим корпусом, жалобно заскрипела и вдруг легла почти на бок. Крик ужаса вырвался из многих грудей. Слишком внезапен был этот налет. Океан сразу закипел вокруг. Во тьме слабо видна была одна пена, она крутилась вокруг «Дианы», крутилась на палубе.

Сразу сорвало две шлюпки. Холодящий ужас, ужас перед лицом неизбежной смерти спустился на всех. И в эту жуткую минуту прозвучал в рупор по всему фрегату, покрыв рев урагана, спокойный голос командира:

– Держись крепче, ребята!.. Не робей, молодцы!..

И сразу у многих ужас сменился каким-то величавым спокойствием. Только Спиридоний орал, как недорезанный подсвинок.

Боцман Гогуля загнул крепкое слово, и без рупора оно разнеслось по фрегату, и это тоже подействовало успокаивающе: боцман ругается – ну, значит, живы еще!

С час времени крутило «Диану»… Вдруг фок-мачта стала наклоняться, и стали лопаться снасти. Потом мачта с грохотом легла на борт.

– Фок рубить!.. снасти рубить! – раздалась команда, и матросы, хватаясь за что попало, поползли к упавшей мачте с топорами. Ее с трудом сбросили в море за борт, а с нею вместе и матроса Петренку, который запутался в веревках. Зазевался парень! Только и успел крикнуть: «Прощай, братцы».

Ураган крепчал. «Диана» перестала слушаться руля. Ее повернуло бортом к волне… Теперь волны свободно перекатывались по палубе, ломали в щепки и уносили все, что не могло противостоять их ярости.

Бледный, как смерть, стоял на мостике командир, с ним старший офицер, штурман и вахтенный. Стояли, вцепившись обеими руками за поручни.

– Ребята! – крикнул вдруг старик унтер-офицер Молов, – ребята! вниз! рубахи одеть чистые!.. перед смертью!.. «Матросскую правилу исполнить!» Матросы дрогнули, и часть их оторвалась от леера.

– Ни с места! – крикнул командир в рупор. – Держись, ребята!

– Господи! Микола милостивый! Вот страсти! – воскликнул в ужасе новичок матросик Иванцов, попавший на «Диану», можно сказать, прямо от сохи.

Вдруг налетел вал, оторвал его руки от леера и понес его с собой… С тоской смотрели ему вслед глаза товарищей-матросов. Нет!.. Уцелел!.. Ухватился обеими руками за пушку, застыл на ней… Врос в нее… Уцелел…

«Диана» опять легла на борт и долго не могла встать – ураган не позволял ей подняться! Несколько секунд… может быть минут, может часов лежала на борту… Никто сосчитать времени не мог. Конец? Нет!.. Выпрямилась и сейчас же легла на другой борт.

Но вот ураган стал стихать. Слышно было, как рев его удалялся куда-то дальше, и мгла стала рассеиваться, редеть. Быстро просветлело небо, и сквозь темные низкие тучи прорвался луч солнца.

Море ревело по-прежнему. «Диану» все так же бросало из стороны в сторону. И волны по-прежнему перекатывались по палубе, унося все, что еще не было унесено. И смерть все так же угрожала всем. Но теперь над головой уже сияло небо, а проклятая мгла темным облаком висела где-то далеко над горизонтом. Черные, как сажа, волны, теперь озаренные, пронизанные солнечными лучами, вдруг сделались прозрачными и нежно-голубыми. Над их серебряными коронами заиграли многочисленные радуги. Радуги бегали, скакали над пеной, словно гонялись одна за другой… И на душе у всех сделалось радостно и светло.

…На всех парусах с ровным ветром неслась «Диана» на запад. Но взбешенный ураганом океан долго не мог успокоиться – высокие, с пятиэтажный дом, волны гуляли по его безбрежному простору. «Диана» тяжко, медленно кряхтя, как старуха, взбиралась на эти прозрачные синие горы, задерживалась ненадолго на шипящих пеной гребнях, бросалась стремглав куда-то вниз, а потом упорно взбиралась опять вверх. Ее трюм был полон воды, – воду выкачивали днем и ночью. Грот-мачта держалась только на вантах.

Отслужили панихиду по утонувшему матросу. Вспоминали его. Славный был матросик! Как жена-то в Кронштадте ревела!.. Чуяла, сердешная!.. И ребятенок остался!.. Эх!..

Потом стали вспоминать пережитую тревогу. И то, что было несколько дней назад ужасным, теперь стало казаться только смешным… Вспоминали, какая у кого была физиономия. Хохотали над Чириковым, который умудрился во время бури потерять штаны, и алчный океан унес их. Ему все пригодится.

За несколько дней до прибытия к берегам Австралии, консул с консульшей уже уложились. Надоело им плавание невообразимо. Все приставали к штурману: «Скоро ли приедем в Мельбурн?».

Наконец на горизонте голубым туманом обрисовались берега Австралии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю