Текст книги "Тайна, покрытая мраком"

Автор книги: Владлен Бахнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

6 – Десять тысяч! – воскликнул управляющий городской конторой по составлению наименований товарищ Сычкин. – Десять! – И он швырнул газету на стол. Вот как умеют работать в Горназе, Рыбацкий! А наш электронный составитель наименований сколько сочинить может? – Вообще тысячу, но, между нами говоря, пятьсот, – туманно ответил заместитель Сычкина обтекаемо-круглый Рыбацкий. Впрочем, Сычкин прекрасно его понял, потому что многолетняя совместная работа научила их понимать друг друга не то что с полуслова, а с полувзгляда и полувздоха. – Тысяча! – горько усмехнулся управляющий. – Разве это десять тысяч? – Нет! – честно согласился заместитель. – Но зато, Борис Петрович, наша машина сразу печатает свои варианты, выдает их, так сказать, в письменном виде, а у них элсоназ только говорить может, за ним еще записывать надо. Последнее замечание Рыбацкий произнес с такой насмешкой, будто говорил о каком-то жалком недотепе. – Ну и что ж, что записывать? Разве это важно? Важны цифры! Десять тысяч звучит! Тысяча – не звучит! Если мы так продолжать будем, вольют нас в Горназ как пить дать. – Ну уж прямо – вольют!.. – неубедительно промямлил Рыбацкий. – Вольют. И поставят над нами Примерову. Меня назначат заместителем, а тебя – тебя пошлют на учебу. Вот так! – Но что же делать? – А вот что: наш элсонаим должен выдавать пятнадцать тысяч вариантов в час – и все! Пятнадцать – это же не десять! – Это-то верно. Но изобретатель отказывается увеличивать проектную мощность. – Давай сюда изобретателя! С кадрами, Рыбацкий, надо работать. Рыбацкий вышел, а Сычкин, погрузившись в административные думы, зашагал по кабинету. Да, теперь уже невозможно установить, как это случилось. Но в эпоху многочисленных реорганизаций и сокращений, укрупнений и разукрупнений, разделений и слияний в Шумиловске появились два совершенно одинаковых учреждения: Горназ и Горнаим. Заглянув в "Толковый словарь" Ушакова, можно узнать, что слово "наименование" имеет тот же смысл, что "название", только является устаревшим. И кабинет Сычкина в точности соответствовал сказанному в словаре. Будучи таким же, как кабинет Примеровой, но заставленный громоздкой классически-учрежденческой мебелью, он выглядел мрачней и старомодней. И сам хозяин кабинета тоже мог бы служить наглядной иллюстрацией к авторитетному определению вышеупомянутого словаря. В комнату вошел или, вернее, ворвался в сопровождении Рыбацкого пожилой профессионально издерганный изобретатель. – Это абсурд! – закричал он с ходу. – Мой составитель наименований не рассчитан на такое количество вариантов! – Да, не рассчитан. Но реальная действительность, товарищ изобретатель, нередко вносит поправки в наши расчеты, – спокойно и внушительно сказал Сычкин, хранивший в памяти множество ходовых формулировок и фраз. Сегодня элсонаим дает тысячу вариантов, завтра – десять тысяч, послезавтра – пятнадцать. Мы должны смотреть в послезавтра. Кибернетика на службе прогресса! – Но каким образом элсонаим может увеличивать свою мощность? За счет чего? – А это ваше дело, – вставил Рыбацкий. – Наше дело попросить, ваше разобраться. – Элсонаим должен увеличивать мощность за счет неиспользованных резервов, – четко сформулировал Сычкин. Привычная формулировка всегда успокаивала Сычкина и казалась ему убедительной и не требующей пояснений. Мысли и высказывания его строились из готовых фраз, как блочные дома – из готовых стандартных блоков. И такое крупноблочное мышление было для него единственно возможным, ибо иначе Сычкин уже не мог. – Но принципиальная схема элсонаима не позволяет... – попытался объяснить изобретатель. – Мы не можем находиться в плену у привычных схем! – перебил его Сычкин. – Не мы для схем, а схемы для нас! – поддакнул Рыбацкий. Изобретатель дико посмотрел на них и, хлопнув дверью, выскочил из кабинета. – Консерватор! – определил управляющий. – Консерватор и псих! – уточнил заместитель. – Я же говорю, с ним каши не сваришь. – Ну, вот что, Рыбацкий, другого выхода нет, кадры решают все, – подумав, сказал Сычкин. – Придется тебе раздобыть этого самого Фигуркина. – Да что ты, Борис Петрович, как же я его раздобуду? – Путем правильного применения принципа материальной заинтересованности. – Легко сказать. – А вспомни, Рыбацкий, как мы руководили автохозяйством и ты доставал самые дефицитные запчасти! Вспомни, как мы заправляли спортом и ты добывал самых дефицитных футболистов! – Эх, Борис Петрович, когда это было!.. Стар я стал... – Старый конь борозды не испортит! – нашел подходящую фразу Сычкин. – Ты подумай, что поставлено на карту! – И управляющий произнес пламенную речь о том, что скорей запрягут вместе коня и трепетную лань, скорей Каспийское море начнет впадать в Волгу, чем их родной Горнаим вольют в какой-то Горназ. – Ну что ж, – сказал воодушевленный речью Рыбацкий. – Ваше дело приказать, наше – попытаться. Попробуем раздобыть этого красного Эдисона.

7 Примерова и Фигуркин вышли из учреждения вместе и, держась на почтительном расстоянии друг от друга, свернули за угол. – Ох, устала я! – сказала Примерова. – Целый день помогала отделу питания и зрелищ придумывать название для нового магазина самообслуживания. – Ну и как, – рассеянно спросил Костя, – придумали? – Не до конца. Хоть бы скорей ваш элсоназ, Константин Львович, начал работать. Вся надежда на него. – Он бы давно уже работал, Зинаида Васильевна, если бы мне не пришлось увеличивать его мощность. Между прочим, по вашей милости. – Ну, не сердитесь, Константин Львович, Это же для пользы дела. – Не уверен! – Ох, опять вы за свое! – Примерова оглянулась и, убедившись в том, что они достаточно далеко ушли от Горназа, взяла Фигуркина под руку. – Так куда мы, Костенька, пойдем? У нас впереди целый вечер. – Видите ли, Зинаида Васильевна... – Мы уже не на работе, Костенька, и я для тебя не Зинаида Васильевна. – Ну да, конечно... Никогда не успеваю вовремя переключиться... – Но это же так просто: на службе мы на "вы", вне службы – на "ты"... Так куда мы пойдем: в кино или ко мне? – Видишь ли, Зина, тут такое дело... Приезжает тетка из Армавира, и мне, понимаешь, нужно ее встретить. – Понимаю. На прошлой неделе у тебя брат из Симферополя гостил. А перед братом – бабушка из Омска... – Дедушка из Томска, – поправил Костя.

(А с противоположной стороны улицы за ними наблюдал Рыбацкий. Стараясь оставаться незамеченным, он стоял к ним спиной, внимательно следя за их отражением в зеркальных стеклах витрины.) – Ax, извини, действительно дедушка из Томска. – Ну и что же тут смешного? – Ничего. Всесоюзный слет родственников. Привет! Примерова перебежала улицу и едва не столкнулась с Рыбацким, который, не обратив на нее внимания, устремился за Фигуркиным. "Интересно! – подумала Примерова. – Не он ли твой родственник?" – И поспешила за Рыбацким. Так они и шли: впереди Костя; за ним, стараясь не потерять его из виду и расталкивая прохожих, Рыбацкий, а за Рыбацким – Примерова. Так втроем они вошли в музей. Костя, не оглядываясь, шагал по залам. Следом, прячась за стендами и скульптурами, короткими перебежками продвигался Рыбацкий. За Рыбацким – Примерова. Фигуркин остановился. Тотчас застыл Рыбацкий. И едва не налетела на него управляющая Горназом. Костя пошел дальше. И тут же двинулись сопровождающие его лица, чье странное поведение настолько заинтересовало служащих музея, что они незаметно стали следовать за подозрительными личностями. Но вот Фигуркин услышал знакомый голос. Как и в прошлый раз, он отошел в сторону и, когда в зал вошли экскурсанты, смешался с группой. И снова в музее они были только вдвоем: он и девушка-экскурсовод, которую Костя называл Леной. Вдвоем бродили они по безлюдному помещению, останавливаясь то у одной, то у другой картины. А Рыбацкий не замечал ни экскурсантов, ни экскурсовода. Он видел только одного Фигуркина, неизвестно зачем одиноко блуждающего по музею. И наконец, Примерова все происходящее видела так: по пустым залам, не глядя на картины и вызывая неясные подозрения, ходил Фигуркин, а за ним, словно охотник, следовал еще более подозрительный тип из Горнаима. – Можно вас на минуточку? – услышал Костя и увидел рядом какого-то незнакомого человека. – Можно вас на два слова? – А в чем дело? – Может быть, мы выйдем отсюда? – Никуда я не пойду. Что вам нужно? – Тихо, тихо. Отойдем в сторону. – И незнакомец утащил Фигуркина за стенд, не заметив, что с другой стороны стенда притаилась Зинаида Васильевна. – Я Рыбацкий. Из Горнаима. – Ну и что? – Будем говорить прямо. Вы любите говорить прямо? Я люблю говорить прямо. Человек вы талантливый? Талантливый. В Горназе вас ценят? Не ценят. Кто изобрел элсоназ? Вы. Кого за это прославляют? Примерову. Правильно это? Неправильно. А вот если бы вы перешли в Горнаим... – Понятно! – перебил его Фигуркин. – Знаете вы, где тут выход? Знаете. Сами дорогу найдете? Найдете. Правильно я говорю? Правильно! – Наше дело предложить, ваше – отказаться. Но Фигуркин был уже далеко. Рыбацкий обошел стенд и столкнулся с Примеровой. – Ай-яй-яй, товарищ Рыбацкий, – с сочувствием сказала она. – Неужели в Горнаиме так плохи дела, что вы не можете обойтись без нашей помощи? Нехорошо. – А подслушивать хорошо? – Об этом мы поговорим с вами, когда ваш Горнаим вольют в Горназ. – Вы хотели сказать, когда Горназ вольют в Горнаим? И вообще попрошу не мешать мне любоваться живописью, – сказал Рыбацкий и с видом знатока уставился на картину "Утро в новом жилмассиве". Поздним вечером Фигуркин возвращался домой. Он вошел в слабо освещенный подъезд, и тотчас из темноты навстречу ему шагнула тень. – Наше дело предложить, ваше – отказаться! – произнесла тень так, как произносят "кошелек или жизнь?". – Я уже отказался. – Не торопитесь. Такого материального стимула, как у нас, вы не получите нигде. Я уже не говорю о моральной стороне вопроса. Где еще изобретать, если не в Горнаиме! Вот где простор для творческой мысли! – начал торопливо декламировать Рыбацкий. – Вот где ценятся таланты! Вот где разгуляться изобретателю и рационализатору! – Хорошо искушаете! – похвалил его Фигуркин и стал подниматься по лестнице. – Советую подумать! – крикнул в темноту Рыбацкий. – Уже подумал... – гулко донеслось из темноты.

– Фигуркин неподкупен, как дурак! – докладывал Рыбацкий своему начальству. – Но! – И он торжественно поднял указательный палец. – Но я достал настоящих кибернетиков, а не каких-то зазнавшихся самоучек. Я им все объяснил. Они берутся. В кабинете появились два инженера – один постарше, другой помоложе. – Так что же, товарищи, вопрос ясен? – спросил Сычкин. – Сумеете усовершенствовать электронный составитель? – А чего ж не усовершенствовать? – ответил инженер постарше. – Раз надо, значит, усовершенствуем. – И будет он давать пятнадцать тысяч в час? – А почему ж не будет? Раз нужно, значит, даст. – Отвечая, инженер постарше скучно оглядывал кабинет. Кибернетик походил на маляра-поденщика и, казалось, вот-вот заговорит про купорос и олифу. – В таком случае, перейдем к финансовой стороне вопроса, – предложил Рыбацкий. – Как вы думаете, во сколько, примерно, обойдется усовершенствование? – А это смотря по тому, чей материал, – оживился кибернетик помоложе. Ваши диоды-триоды – одна цена. Наши – другая. Или, к примеру, чьи транзисторы ставить будем? – Ваши, конечно. – Ну вот. А хорошие транзисторы сами знаете почем...

8 В Горназе происходило общее собрание. – Через несколько дней вступит в строй элсоназ, – говорила с трибуны Примерова. – Но, несмотря на достигнутые успехи, мы не имеем права успокаиваться. Наша контора может и должна работать еще лучше. А то внимание, которое нам оказывает общественность, обязывает каждого из нас еще и еще раз подумать: а все ли я сделал для Горназа? – Примерова говорила легко и свободно, получая удовольствие от того, что умела так говорить. – Я предлагаю, товарищи, создать комиссию, которая выработает конкретные предложения по всемерному улучшению работы нашей конторы. Какие будут кандидатуры? – Иванову. – Петрову. – Сидорову. – Какую именно Сидорову? Из кондитерского отдела, из электробытового или из винно-водочного? – Всех трех. – Из каждого отдела по Сидоровой. – Хорошо. Еще кого? Наступило молчание. – Ну, товарищи, давайте поактивней. И надо же было, чтобы как раз в эту минуту Фигуркин встал, намереваясь выйти покурить. Этого оказалось достаточным. Все увидели поднявшегося Костю и обрадованно закричали: – Фигуркина в комиссию! Фигуркина!

В том же зале, где происходило многолюдное собрание, теперь осталась только комиссия в составе Ивановой, Петровой, трех Сидоровых и Фигуркина. – Я полагаю, – вдумчиво говорила Петрова, – хорошо бы перевести, например, галантерейный отдел с третьего этажа на первый, а винно-водочный, наоборот, с первого на третий. – Это почему же? – не согласилась Сидорова из винно-водочного. – Нашему отделу и на первом хорошо. Помолчали... – Товарищи, нельзя ли побыстрей? – попросил Фигуркин, доставая сигарету. Какие еще будут предложения? – Есть предложение не курить, – сразу же сказала Иванова, и все женщины неодобрительно посмотрели на смутившегося Фигуркина. – Мне кажется, назрела необходимость выделить из винно-водочного отдела подотдел безалкогольных напитков... – Это верно. Зафиксируйте. – Как вы знаете, в уличном отделе есть подотдел переулков, и у этого подотдела переулков работы больше, чем у всего уличного отдела в целом. Разве это справедливо? – Что же вы предлагаете? – Переименовать уличный отдел в отдел переулков. А в этом отделе организовать подотдел улиц. – А еще следовало бы увеличить отдел общественного питания и зрелищ. Ну хотя бы за счет электробытового отдела, – предложила Сидорова из общепита. – Странная логика, – возразила электробытовая Сидорова, – мы и так едва управляемся, а у вас и так на две единицы больше. Просто смешно! – Тогда можно перевести к нам единицу из винно-водочного. – Так мы вам и дали! – обидно засмеялась винно-водочная Сидорова. – Но это местничество – и все! – У нас местничество, а у вас не местничество? – Если позволите, я хотела бы сделать одно замечание... – тихо сказала Примерова. Чтобы не подавлять инициативы членов комиссии, Зинаида Васильевна не вмешивалась до этого в прения и, скромно усевшись в стороне, благожелательно поглядывала на спорящих. – Мне думается, комиссии следует только в общих чертах выработать предложения по улучшению деятельности Горназа. Потому что перемещение сотрудников будет отныне решаться не путем администрирования, а на основе передовых методов научной организации труда. Или, говоря точнее, – с помощью Вычислителя Оптимального Варианта. Сидоровы удивленно уставились на Примерову. – Да, да, товарищи, наш неугомонный Константин Львович изобрел новый аппарат. Но об этом вам лучше расскажет сам изобретатель. Сидоровы повернулись к Фигуркину. – Ну, в общем Зинаида Васильевна уже все рассказала. Я действительно кончаю работу над Вычислителем. И теперь мне понадобятся данные как о функциях всех отделов, так и о деловых качествах и обязанностях каждого сотрудника. Я введу эту информацию в Вычислитель, и ВОВ подскажет, как улучшить деятельность нашего учреждения в целом. Вот и все. – Ай да Фигуркин! – Ай да ВОВ! – Посмотрим, что теперь запоют в Горнаиме! – возбужденно зашумели члены комиссии. И ни один из них не подозревал, какие перемены произойдут в Шумиловске благодаря невинному ВОВу.

С заседания комиссии Примерова и Фигуркин возвращались вдвоем. – Ты не обижаешься на меня за то, что я рассказала им о ВОВе? – Я не обижаюсь, но ты зря так торопишься. Сначала нужно пустить элсоназ, а уж потом я бы вплотную занялся ВОВом. Кстати, я сделал так, как ты просила. Элсоназ уже выдает десять тысяч. Ты довольна? – Конечно, конечно... – откликнулась без особого энтузиазма Примерова. Но знаешь, Костенька... Только дай слово, что ты не станешь сердиться. – А в чем дело? – Нет, ты дай слово. – Ну хорошо, даю. Говори. – Понимаешь, сегодня по радио передавали, что в Горнаиме делают составитель мощностью в пятнадцать тысяч вариантов. – Ну и что? – зловеще спросил Фигуркин. – Ты же обещал не сердиться... Пойми, Костенька, наш элсоназ должен давать хотя бы двадцать тысяч... – Но это же бесполезная, глупая гонка... – Костя, почему ты стал со мной так разговаривать? Что бы я ни сказала, ты возражаешь. О чем бы я ни попросила, – ты обязательно отказываешься. Ты избегаешь меня, ссылаясь на приезды каких-то несуществующих теток из Армавира... – Почему несуществующих? Ко мне действительно приезжала тетя из Армавира... – неуверенно возразил Фигуркин. – И дедушка из Томска? – И дедушка... – И ты ходил встречать его на вокзал? – Конечно. – Тогда объясни мне, каким образом ты в это же время оказался в музее? – В музее? – Да, в музее! – В каком музее? – Не зная, что ответить, Костя сам задавал первые попавшиеся вопросы. – В городском. – Я? – Ты. Только, пожалуйста, не говори мне, что поезд из Томска опаздывал, и ты решил пока поднять свой культурный уровень. – А я не говорю. – Раньше ты готов был сделать для меня все. А теперь не хочешь даже улучшить элсоназ. – Но послушай, Зина. Чтобы элсоназ работал еще быстрей, нужно снять электронные фильтры. – Так сними их! – А ты представляешь, какие бредовые варианты станет предлагать элсоназ без фильтров? – Я все представляю и все понимаю, – сухо сказала Зина. – Кроме одного: почему ты ведешь себя таким образом по отношению ко мне? Забудем про элсоназ. Объясни, пожалуйста, что случилось? – Ну ладно, ладно, я сделаю с этим распроклятым элсоназом все, что ты хочешь! – быстро сказал Костя. Больше всего он боялся выяснения отношений. – Сколько ты хочешь, чтобы он составлял? Двадцать тысяч? Двадцать пять? Говори, не стесняйся. – Тридцать! – не упустила случая Примерова. – Тридцать тысяч! – Хо-ро-шо! – согласился Фигуркин и многозначительно добавил: – Но не забудь, что ты сама об этом просила.

9 А в городской конторе по составлению наименований шла тайная подготовка к реваншу. В подвале за дверью со строгой надписью "Вход посторонним категорически воспрещен" раздавались резкие пулеметные очереди – это электронный составитель наименований печатал свои варианты. А у входа в подвал дежурил вахтер, который никак не мог привыкнуть к странным звукам и при каждом неожиданном треске и взрыве вздрагивал и затыкал уши. В результате беспрерывных коротких замыканий свет то и дело гас. Поэтому вахтер на всякий случай держал рядом с собой зажженную свечу, что придавало происходящему некую странность и загадочность. Сычкин и Рыбацкий прошли мимо вахтера и спустились в подвал. Работа была в разгаре. Пахло паленой краской и канифолью. Повсюду лежали блоки электронного составителя, а между ними деловито сновали мастеровые. – Как дела? – спросил Сычкин. – Полный порядок, – ответил кибернетик помоложе. – Скоро закончите? – Как договорились. – Молодцы. Точность – вежливость королей, – пошутил управляющий. – Только тут вот какое дело, – начал Рыбацкий. – Сегодня в газете есть сообщение, что в Горназе машина, к сожалению, будет выдавать не десять, а тридцать тысяч вариантов. – Все течет, все меняется, – пояснил Сычкин. – Мы не можем уступать какому-то Горназу, – продолжал Рыбацкий. – И, значит, наша машина должна быть лучше горназовской. – Догнать и перегнать! – привычно вспомнил управляющий. – Догнать – это можно, – сказал кибернетик постарше. – И перегнать можно, – добавил тот, что помоложе. – А сколько вариантов сможет давать машина? Тридцать пять тысяч даст? – А чего ж ей не дать! Не маленькая. – А сорок? – Так это в зависимости... – Зависимость будет! – твердо пообещал Сычкин. – Принцип материальной заинтересованности – движущая сила! – Наше дело поощрить, ваше – постараться. – Пятьдесят тысяч в час, – вот что мне нужно! – заявил решительно управляющий. – Пятьдесят или даже сто! Перегонять так перегонять! – Ну что ж, можно и сто, – переглянулись кибернетики. – Только не много ли? – Чем больше – тем лучше. Отличное – враг хорошего! – сформулировал Сычкин.

– Ох, Борис Петрович, – сказал заместитель управляющего, когда они вернулись в кабинет. – Насчет ста тысяч это ты того, погорячился. – Ничего, Рыбацкий. Смелость города берет! – Управляющий был явно доволен собой и своим решением. – Сто тысяч – это же звучит. И в кабинете эхом зазвучало: "Сто тысяч! Сто тысяч! Сто тысяч!" – Наш электронный составитель будет первым не то что в городе или, скажем, в Европе – во всем мире! А ты представляешь, что значит первый в мире?! – В мире! В мире! В мире! – снова подхватило эхо. – Это же слава! Это же авторитет! Это же обмен опытом в международном масштабе! И Сычкин увидел себя выступающим с высокой трибуны и услыхал гром аплодисментов, которыми его наградили поднявшиеся в едином порыве слушатели.

10 Но пока Сычкин еще только мечтал о славе, Примерова и возглавляемый ею Горназ находились уже в центре внимания городской общественности. И когда Шумиловск посещали ответственные гости и столичные деятели искусств, Мартушкин, по праву считавший себя виновником славы элсоназа, непременно тащил их в показательное учреждение. Вот и сейчас он неожиданно появился в кабинете Примеровой. – Вы уж извините, Зинаида Васильевна, пятую делегацию на этой неделе привожу к вам. Но пристали как ножом к горлу: покажи да покажи! – Кто пристал? – Да они, киноартисты, которые к нам на гастроли приехали. – Киноартисты?! – радостно вспыхнула Примерова. – Так вы бы хоть предупредили, мы бы как-то подготовились. – И она торопливо достала из сумочки зеркало и пудреницу. – Ну что вы, Зинаида Васильевна, зачем специально готовиться? Пусть изучают жизнь как она есть. Работникам литературы и искусства это полезно. И теперь Примерова с Мартушкиным водили киноартистов по Горназу. Сотрудники учреждения чаще обычного сновали с папками в руках по коридору. Артисты ослепительно улыбались, талантливо, по системе Станиславского, играя неподдельный интерес к тому, что им говорила Примерова. А Мартушкин успел уже наизусть сочинить небольшую статью, которая называлась "Полезная встреча" и кончалась словами: "Встреча вылилась в серьезный, волнующий разговор об искусстве. Актеры рассказали о своей работе и поделились творческими планами". (Может показаться странным, что Мартушкин мыслил такими же готовыми фразами, как Сычкин. Но ведь Борис Петрович черпал свои формулировки из статей того же Мартушкина. А Мартушкин тоже не сам их выдумывал, а брал на вооружение у других Сычкиных.) – Нам очень жаль, – говорила Примерова, – что нет фильма о таких конторах, как наша. Ведь у нас есть свои конфликты, своя романтика. – Конечно! Я бы сам с удовольствием снялся в таком фильме! – сказал актер, сыгравший столько положительных героев, что даже близкие начали принимать его за хорошего человека. Здесь была миловидная актриса, сыгравшая в тридцати фильмах двадцать пять веселых подружек и пять невеселых. Здесь был актер, специализировавшийся на военных ролях, но ни разу не получивший роль старше младшего лейтенанта. Здесь был и мрачный исполнитель комедийных ролей. И артист-трезвенник, так аппетитно выпивавший на экране, что при виде его хотелось закусить. – А вот, товарищи, наш электронный составитель, – сказала Примерова. – Он может составлять до тридцати тысяч вариантов в час. – Боже, какая прелесть! – восхитилась актриса-подружка. – Правда, Федя? – А что же он составляет? – мрачно спросил комедийный артист. – Новые названия. – Нужное дело! – авторитетно сказал положительный. – А для фильмов названия он тоже придумывает? – пошутил трезвенник-алкоголик. – В нашем городе нет, к сожалению, киностудий, – сказал Мартушкин. – Но если бы понадобилось, элсоназ мог бы придумывать названия и для фильмов. – Боже, как интересно! – воскликнула подружка. – Правда, Федя? – А теперь, я думаю, – обаятельно улыбнулся положительный герой, – мы поблагодарим Ирину Семеновну... – Зинаиду Васильевну, – поправил Мартушкин. – Ох, простите... Мы поблагодарим Зинаиду Васильевну за эту чрезвычайно интересную экскурсию. – Актеры зааплодировали. – И пригласим ее к нам на концерт! – Конечно, конечно! – подхватила подружка. – Это было незабываемо!

11 И вот наконец наступил тот долгожданный день, когда заведующие отделами, подотделами и столами собрались на торжественные испытания элсоназа. – Товарищи! – звонко начала Зинаида Васильевна. – Через несколько минут начнет работать первый в мире электронный составитель названий. Трудно переоценить значение этого аппарата. И мы не можем не гордиться тем, что такое изобретение было сделано в стенах нашего родного Горназа! Присутствующие громко зааплодировали. Изобретатель неловко раскланялся и, подойдя к пульту управления, включил рубильник. На панели, пульсируя, замерцал рубиновый огонек. В тишине послышался всеобщий вздох. – В общем так, – буднично и вяло сказал Фигуркин. – Сейчас я включу вариантовыдаватель, и элсоназ станет выдавать варианты. Но для этого элсоназ должен знать, для какой именно продукции он составляет названия, ну, например, для мыла или для печенья. – Давай для одеколона, – пробасил заведующий одеколонным подотделом отдела парфюмерии. – Гост 16 дробь 127. – Хорошо, – согласился Костя. Чуть побледнев от волнения, он заиграл на каких-то клавишах, пощелкал тумблерами и нажал на красную кнопку. – Внимание! Говорит элсоназ, – раздался голос. – Прослушайте варианты названий для одеколона гост 16 дробь 127. Варианты предлагаются в алфавитном порядке: алая астра, алый арбуз, алый абрикос, алый абажур, алый ананас... – Аппарат говорил все быстрей и быстрей. – Алая акация, алая абстракция, алая Абхазия. – Вскоре нельзя было разобрать ни одного слова. Все слилось в один высокий протяжный вой. – Что случилось? – встревоженно спросила Примерова, пытаясь перекричать элсоназ. – Все в порядке! – прокричал в ответ Фигуркин. – Скорость тридцать тысяч. Как вы просили. – Но ведь ничего нельзя разобрать. – Конечно. При такой скорости так и должно быть. Элсоназ завывал еще некоторое время. Затем Фигуркин взглянул на часы, щелкнул тумблером, и вой прекратился. – Вы прослушали варианты названий для одеколона гост 16 дробь 127, объявил элсоназ. – Благодарю за внимание. Наступила тишина. Присутствующие ошалело смотрели друг на друга. – Ну вот, – сказал Фигуркин, указывая на счетчик, – элсоназ за пять минут составил две с половиной тысячи вариантов. – Какие же это варианты? – усомнился ехидный заведующий мармеладным подотделом. – Это же, простите, сплошное завывание. – Совершенно верно, – согласился изобретатель, – но это завывание записывалось на магнитофон. И если запись пустить в тридцать раз медленней, то каждое слово будет звучать достаточно разборчиво. – Но какой же смысл в том, чтобы сначала в тридцать раз увеличивать скорость элсоназа, а потом в тридцать раз понижать? – не унимался дотошный мармеладник. – Товарищи, это уже технические детали... – поспешила вмешаться Примерова. – А теперь, я думаю, нам следует ото всей души поблагодарить Константина Львовича за его замечательное изобретение. Тридцать тысяч названий – это же потрясающе! – И Зинаида Васильевна громко зааплодировала. Присутствующие без особого энтузиазма последовали ее примеру. – Побольше названий хороших и разных! – сказал жизнерадостный Мартушкин, Сказал так, будто уже видел свою статью на первой странице газеты.

А вечером дома у Примеровой происходило выяснение отношений. – Я сделал все, как ты просила, – говорил Костя, – и наконец довел элсоназ до такой степени совершенства, что он стал абсолютно бесполезным. – Неправда! Элсоназ уже принес огромную пользу: мы опередили Горнаим. – Опередили Горнаим! Да разве я ради этого днями и ночами возился с элсоназом? – Костя, ты думаешь только о себе! Нельзя быть таким эгоистом! Нужно думать об интересах всего коллектива. Фигуркин метался по комнате, то рассеянно хватая с трюмо какую-нибудь безделушку, то снимая с полки книгу или журнал. В результате журнал оказывался на трюмо, статуэтка – на подоконнике, книга – под пепельницей... А Зина ходила за Костей и так же машинально возвращала вещи на надлежащие им места. Ибо в этой комнате у каждого предмета было свое постоянное место. – Кстати, если ты так настаиваешь, можешь снизить мощность элсоназа. Теперь это все равно. – Мне некогда возиться с элсоназом. Я должен окончить Вычислитель Оптимального Варианта. Впрочем, боюсь, что и от него не будет никакой пользы! – Напрасно боишься. Научная организация труда – очень полезное дело. – Не сомневаюсь. Но есть люди, которые самое полезное дело умеют превратить в бесполезную показуху! – Послушай, Костя. – Зина сразу стала серьезной. – Мне надоело выслушивать твои намеки. Я вижу, ты давно ищешь предлога для ссоры со мной. Но нас, слава богу, уже давно ничего не связывает. Кроме чисто служебных отношений. Так пусть наши отношения и в дальнейшем будут чисто служебными. Меня это вполне устраивает. – И меня тоже! – с искренним облегчением сказал Костя.

12 Прошел месяц, и Мартушкин был официально приглашен на пуск элсонаима. – Читал я вашу статью, – сказал Сычкин. – Хорошо написано. Нам действительно нужно побольше наименований хороших и разных, только тридцать тысяч – это уже не звучит. Тридцать тысяч – это наше вчера. – Почему вчера? – обиженно спросил Мартушкин. – А потому, что наш элсонаим знаете сколько на сегодняшний день составляет? – Сколько? – Нет, как по-вашему, – сколько? – Не знаю. – Сто тысяч – вот сколько! – Сто?! – Сто! – Тысяч? – Тысяч! – В час? – В час! – Не может быть. – А вот сейчас увидите. Я не зря пригласил вас на пуск элсонаима. Мы живем в век космических скоростей! Кибернетика на службе прогресса! Прошу вас... – и Сычкин с Мартушкиным вышли из кабинета. Они прошли мимо вахтера и вошли в помещение, где находился новенький, с иголочки, элсонаим. Он выглядел еще внушительней, чем элсоназ, и состоял из бесчисленного количества блоков и приборов непонятного назначения. Возле машины дежурили кибернетики. И даже Рыбацкий ввиду торжественности момента был в белом халате. Мартушкин с уважением осмотрел хитроумную машину. – А это что? – спросил он, указывая на какой-то странный аппарат. – Элзапус, – ответил кибернетик постарше. – Что-что? – Между нами говоря, электронно-записывающее устройство, – расшифровал Рыбацкий и, увидев недовольный взгляд Сычкина, умолк. Управляющий не хотел ни с кем делить долгожданный успех. – Элсонаим сочиняет, а элзапус выдает все варианты в письменном виде, объяснил он. – Можете начинать. – Есть! – четко сказал кибернетик помоложе и нажал на кнопку. Элзапус зажужжал, и в этом жужжании чувствовалась сдержанная мощь. – Прогревается! – с уважением сказал Рыбацкий. – С какой скорости прикажете начать? – Со ста тысяч, – небрежно ответил Сычкин. – Со ста? – переспросил кибернетик. – Я, кажется, ясно выразил свою мысль! – повысил голос Сычкин. – Включайте на полную мощность! – Есть на полную! – И кибернетик резко повернул ручку. Элсонаим угрожающе загудел, зарычал, а из элзапуса мощной струёй забила бумажная лента. Струя с силой ударила в потолок и низринулась оттуда прямо на Сычкина. Продолжая фонтанировать, лента быстро опутывала присутствующих, и вскоре они стали похожи на известную скульптурную группу Лаокоон. Разливаясь по полу, лента стремительно затапливала помещение. – Спасайтесь! – закричал Рыбацкий и, разгребая бумагу, поплыл к выходу. За ним, путаясь в ленте, выбежали остальные. Рыбацкий навалился на двери и поспешно запер их на ключ. Но и здесь было слышно, как бумажные волны с силой ударяли в дверь. Двери содрогались под напором разбушевавшейся бумажной стихии. Казалось, еще минута – и двери рухнут. – А где Сычкин? – спросил вдруг Рыбацкий. – Где Борис Петрович? Ужасная догадка заставила всех дружно вздрогнуть. Но тут раздался треск, и, выбив, наконец, двери, показался вырвавшийся из бумажного плена управляющий.