Текст книги "Русская богиня (СИ)"
Автор книги: Владислава Груэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Лицо говорившего внезапно заблестело от пота.
– Пожалуй, уже поздно, – так же равнодушно отметила она и отправилась к выходу.
Константин шел следом, и она спиной чувствовала его вопросительный взгляд.
– Выродки, – вздохнула она. – Есть род, а есть выродки. Чужие родной земле. Родину ненавидят, чужбину любят. А чужбина их – нет, потому что и ей – не родные. Таких гнать положено, чтоб по ненависти не навредили. Да ты сам видел.
– Метисы? – осторожно уточнил мужчина.
– Выродки, – снова вздохнула она. – Ты чужой, не понимаешь, я все время забываю. Левон сразу понял.
Она подошла к толпе, коротко сообщила новости, и люди с шумом начали расходиться.
– Вот так и живем, – сказала она. – Мирно, тихо. А нам не дают. Много их всяких, а мужчины – нет. Отвези меня за город, а, Костя? Свежего воздуха глотну, тяжело мне. Не женским делом занимаюсь.
Город сиял далеко внизу. Теплый воздух нагретого за день склона перемежался струями прохлады от реки.
– Покажи еще раз, как ты по воздуху ходишь, – усмехнулся Константин. – Тебе же нетрудно, да? Я попробую понять, в чем фокус.
– Не о том просишь, – тихо сказала она. – Я на настоящую просьбу ответ дам. Ты чужой в семье. Решишься изменить жизнь – приди сюда. Там, на поляне, найдешь березку. Не нашу, сибирскую корягу, а белоствольную, стройненькую. Она одна такая будет. Найдешь, косы ей завьешь, лентой одаришь. И она скажет, где твоя суженая. Или сам поймешь.
– Как в песне? – уточнил он.
– Как в нашей песне. Ее извратили в веках, испачкали. А на самом деле там... Во поле береза стояла, Лада-Лета стояла...
Тихо прозвенели колокольчики в ночи, и повеяло нежными запахами березовой рощи. Она легко пошла вперед. Обернулась.
– Пойдем со мной, покажу! – позвала она звонко.
Мужчина сделал шаг... и не решился. Она украдкой смахнула слезы и вернулась.
– Тогда будешь искать сам, – прошептала она. – Захочешь – найдешь.
15
Богов нет, и Константин не бог! Вот что за мужчина, а? Его женщина с собой зовет на всю оставшуюся жизнь, а он в ответ приглашает ее в ресторан. Всего лишь! Надо же, облагодетельствовал. Чиновник, он и в КГБ чиновник. Внедорожник, статусная помощница под два метра ростиком и ежевечерние рестораны – предел мечтаний.
Она язвительно фыркнула и призадумалась. Боги. Которых нет, м-да. Не верила, не верит и не поверит никогда. Мелькнуло, правда, озарение недавно насчет богов, но как мелькнуло, так и пропало, аж зло берет. Курица не птица, баба не ученый! Она же тогда о мужчине мечтала, мозги, видите ли, заняты были, на богов места не осталось!
Но все же, чисто гипотетически: в парадигме поставленной задачи возвращения богов – они кто? Понятно, что не Белбог и Чернобог, еще б она дуализмом страдала! На земле дуализма нет, следовательно, нет его и на небесах. Единый, Творец Сущего? Э, нет. Пусть атеистка, но в религиях она ориентировалась на профессиональном, можно сказать, уровне. Будучи диалектологом, в деистические манифестации она упиралась своим немалым шнобелем чуть ли не ежедневно. И не захочешь, да запомнишь. Вся ее предыдущая жизнь в науке свидетельствовала: людишки всех рас и вероисповеданий упорно разделяют Единого на несколько конкретных сил, обладающих уже личностными качествами, на чуть ли не людей...
Озарение снова мелькнуло перед ней пушистым лисьим хвостом, она только поморщилась и отмахнулась. Не дано ей прозревать мгновенно, не дано! И нечего тут мелькать! Она свое возьмет упорным трудом, упрямством ослиным!
Так вот, о боге: даже в христианстве он множится у всех стран и народов! И помимо собственно бога вдруг появляются то Никола-Угодник, то целый выводок местечковых Богородиц, каждая со своей специализацией. Одна от бесплодия лечит, другая по любовным узам профессионалка, а Казанская Богоматерь вроде как охрану государственных границ курирует, не больше и не меньше. И сама она в свое время записывала поверье о Богородице-троеручице, была и такая в роду красноярских казаков Лалетиных! На иконе ее третья рука пририсована, и ведает соответственно прибавлением богатства – еще бы, в три руки хапать легче... Да что Богородицы – а Георгий-Победоносец? А толпы святых, и каждый со своим личным даром? Что об этом нам говорит наука?!
Она хмыкнула. Наука... наука говорит – пережитки. Но это для школьников проходит, а она всю жизнь в этой самой науке. Какие пережитки в двадцатом, а теперь уже в двадцать первом веке, ау? Забыли всё, плюнули и растерли! Давно уж конокрадов на кол не сажают, и ведьм в бочажке не притапливают, о чем вы, ау? А бог как множился в головах людских, так и продолжает. Следовательно, чисто гипотетически – их много. Исходя из самой сути жизни – много. Так же, как много людей. И одновременно – мало. Потому что людей много, а склонностей, характеров, да тех же профессий и увлечений – не так чтобы и густо. И если в шутку, вот чисто гипотетически, провести грубые такие, черновые аналогии, в виде первой прикидки... то вот она, Дарья Олеговна – несомненно разносторонняя и разноплановая, противоречивая даже личность, но в целом – кто? Со своими могучими бедрами, да с грудью, которой стены можно пробивать? С голосом певучим, с характером язвительным, но где-то глубоко как бы и нежным? Да мама она, жена, хозяйка и хранительница дома. Лада. Лада-Лета, юность и любовь... Или вот Константин. И чиновник, и кэгэбэшник, и трусливый гад, как все мужики, и много кто еще, но в целом-то кто, э? Верный, постоянный, надежный...
Она мечтательно улыбнулась... и уколола палец, да так, что чуть не взвыла. Приласкала всех гадов-мужиков соответствующими определениями, Константина отдельно, предназначенными только ему словами, потрясла рукой... и залюбовалась собственной работой. Всю первую жизнь любила вышивать. Стыдилась, таилась, выдавала собственные изделия за заказы у секретных мастериц-художниц, но вышивала с перерывами до смерти. И в следующую жизнь увлечение перетащила. Не, ну красиво же, а?
По вороту рубашки переплетались узорчатые, словно прозрачные, листья. Ясень, дерево света и пляшущих теней. Очень, очень прозрачный намек тем, кто понимает. Но Константин не понимает ничего. И прямо в ухо говоришь – не слышит. Пойдем, говорит, в ресторан, отдохнем по-человечески. Как будто устал! Как будто только в ресторане – отдых! Ну и пусть сидит в своем люксовом отеле до вечера, а она пойдет петь!
И она действительно отправилась в Свиридовку.
Небо в просвете между домами встретило ее какой-то удивительной ясностью и прозрачностью. И всплыло в памяти: у августа, мой друг, спокойные дела... Август. За всеми ее необычными делами и заботами уже, оказывается, пришел август.
У входа она подняла голову. Высоченное светлое дерево приветливо качнуло ей листьями. Ясень. Как попал в промерзлый сибирский город – непонятно. Центральные улочки таили много вот таких маленьких неприметных странностей. Здесь, на светлом холме у Стрелки, издревле жили люди, и многое сотворили своими теплыми руками...
Внутри главного корпуса было тихо, только где-то далеко чирикали, свиристели птичьими голосами скрипки. Скоро им на юг...
Она тихо подивилась собственному настроению, саркастически хмыкнула и вошла в репетиционный зал. И остановилась. Ребята-музыканты смотрели на нее очень странно, и вдруг непослушными стали губы.
– У августа, мой друг, спокойные тона, – сказала она грустно. – В гнезде уже птенцы поднялись на крыло...
И отвернулась к стене. Еще не хватало, чтобы кто-то видел ее глаза.
– Ну вот! – сказал Гришаня неловко. – Ты уже знаешь. А откуда знаешь? Не скажу за остальных, но вот мне, старому, много пожившему человеку, иногда рядом с тобой страшновато!
Она удивленно уставилась на скрипача. А ведь действительно – уже далеко не молодой. А она его всегда воспринимала как юношу.
– Ну, ты все же расскажи, что я уже знаю! – попросила она. – Чтоб знать, все ли я знаю.
– Эк завернула! – оценил Гришаня. – А... да что рассказывать? Уезжаем мы, Лада. На гастроли. Как-то потянуло всех к югу... ну и вот.
– На машине?!
– Ты что? – испугался Гришаня. – Как скажешь чего. Она нас сожрет! А не сожрет, так заблудимся! Или разобьемся! Не, только экологичным железнодорожным транспортом!
– Ну, что ж в этом такого-растакого трагического? – через силу улыбнулась она. – Вам надо окрепнуть, а крепчают в полете. Летите, птенцы земли русской.
– А как мы без тебя? – жалобно сказал ударник. – Как вспомню: две минуты до концерта, а мы сидим и не знаем, о чем петь будем – аж на душе сладко! Ладушка, что мы петь будем без тебя?!
– Пойте мое, – серьезно сказала она. – За меня. От меня.
Прошла и поцеловала каждого, легко и нежно.
– Доброго вам пути, скоморохи. Не упадет в пути обережный круг, удержу.
– Не, что говоришь непонятно, это все понятно, – пробормотал Мишаня и моргнул. – Как бы девушке положено... а вот мне кажется – или стало светлее? Со светом же все должно быть просто, это ж электричество... или уже нет?
– Миша, прошу тебя – не думай, а? Ты музыкант, у тебя все равно не получится! – язвительно сказала она. – Давайте лучше споем! Петя?..
Ударник замахнулся своей страшной колотушкой... и задумался. Отложил оружие оглушения мамонтов, поднял стойку с колокольчиками, нежно взял светлую, как будто наполненную теплом палочку... и по залу поплыли легкие, прозрачные звуки. И запели тихими голосами скрипки. И вздохнул печально бас-гудок.
– Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла... Лада-Лета стояла...
Она кружилась по зале, пела, и светлые слезы переплавлялись в ясные, звонкие голоса девушек, летящие над покосами, над пашней, над жарким обрывом, шумели на ветру нежной листвой...
– Если что – вы знаете, где меня найти, – сказала она на прощанье. – Просите – помогу.
Друзья-музыканты смотрели серьезно, как будто расставались навсегда.
– Сколько раз пробовал записать наши песни, – сказал Стас. – Вы знаете, как я умею писать! Так вот – все пишется прекрасно, но... музыка есть, волшебства – нет! Да все это неважно! Лада, что у тебя вышито? Что-то не узнаю.
– Ясень, – сказала она. – Он у крыльца Свиридовки растет вообще-то.
– Ясень, понятно, – смутился гусляр. – А... почему не береза?
– Ясень – двудомный. А береза – однодомная, вот почему.
Она улыбнулась друзьям на прощание, гордо вскинула голову и ушла, пока ребята не заметили, чего не надо. Но они, кажется, заметили. Ну, музыканты, души чуткие, с даром богов.
Константин ожидал ее у Свиридовки. Сидел в своей люксовой иномарке со скучающим видом. Надо полагать, работал. И после этой работы ему требовалось отдохнуть в ресторане.
– Первой формы – будь достоин! – радостно брякнула она и втиснулась в машину. – Враг не дремлет! Майор Пронин.
– Не смешно, – беззлобно сказал Константин. – Можем ехать, да? Сережки-колечки нацепила, духами окропилась?
– Да езжай, куда тебе надо! – великодушно махнула она рукой.
И машина поехала как будто сама, потому что Константин вроде бы больше не за дорогой следил, а за ней. Она даже проверила одежду на всякий случай, вдруг чего расстегнулось.
– Хоть бы раз платье надела, – усмехнулся мужчина. – А то мне рядом с тобой даже неудобно. Ты в своем шелковом комплекте что одетая, что голая, сразу не разберешь.
– Не обращай внимания, это у меня зарок такой.
Константин хмыкнул, как будто предложение не обращать внимания на голую женщину показалось ему странным.
– И духами не пользуешься, – заметил он небрежно. – У тебя в комнате их просто нет. Но тем не менее пахнешь цветами. Каждый раз разными.
– Ну что ты за человек?! – рассердилась она. – Уже и комнату обыскал? Кэгэбэшник сраный! Выжгу твою печать к чертовой матери!
– Выжги, – сказал мужчина странным голосом и отвернулся.
И она замолчала, озадаченная крайне. Так в молчании и доехали до искомого ресторана, места отдыха настоящих мужчин.
– «Шато!» – развеселилась она. – Ты ведешь меня в «Шато»?!
– А что странного? – поинтересовался он. – Лучший ресторан вашего города при лучшем отеле города, в котором, кстати, я живу – что не так?
– «Шато», – сказала она, внимательно разглядывая фигурные столбики у входа. – Построен тремя братьями-дагестанцами. На деньги горских евреев. Здесь проводятся самые дорогие корпоративы. Здесь чужая земля, Костя, ты знаешь? Не моя. Чужая.
– В смысле? – уточнил он.
– Я чувствую, – просто ответила она и вышла из машины. – Ну, значит, «Шато». Ты меня сюда привел, тебе и защищать.
– Здесь очень хорошая служба охраны, – усмехнулся Константин.
– Еще бы, братики все трое мастера по борьбе, как у них принято...
Зал встретил их прохладой и заказанным столиком. И – посетителями. Она сразу почувствовала их внимание и остановилась, разглядывая.
– Вот оно что, – пробормотала она в результате и прошла к столику.
– И что же?
– Голливуд и мексиканские страсти! – раздраженно сказала она. – Сейчас здесь будут Голливуд и мексиканские страсти! Драки в песочнице, детство голожопое, честное слово! Да это не важно. Я поняла, почему здесь чужая земля. Они ее носят с собой.
– Что?
– Эти люди носят родную землю с собой, – пояснила она. – И когда их собирается много, им кажется, что они на своей земле. А на самом деле – нет. И начинается непонимание...
– Лада, с тобой интересно, но понять иногда сложно, – усмехнулся Константин.
– Сейчас еще интересней станет! – пообещала она. – Можешь даже ничего не заказывать. Нас тут и развеселят, и накормят... о, уже начинается.
– Какая девушка, и одна, – сказал остановившийся рядом мужчина. – Приглашаем к нашему столу. Не отказывайся, у нас не принято, чтоб женщина отказывалась.
– Она не одна, – сказал Константин спокойно.
– Ты кто такой?
Их уже было пятеро. Когда их много, им кажется, что они на своей земле, подумала она и встала. И выпрямилась. И все пятеро оказались где-то ниже ее.
– Пошли вон.
– Так женщина с мужчинами не должна разговаривать, – заметил шестой. – У нас так не принято. Так очень плохо говорить.
Она посмотрела на него и почувствовала – главный. Невысокий, ничем не примечательный – тем не менее все пятеро его опасались и уважали. И все в зале его опасались. И их сила странным образом переливалась в его холодных глазах. А его бездушие наполняло их сердца.
– Колдун, – озадаченно сказала она. – А что не в могиле? По тебе осиновый кол плачет.
Мужчина коротко замахнулся и ударил ее. Х-хе! Вот такой разговор ей понятен и знаком! Да она толпу эвенков одной левой останавливала! Вот и низкий – ударил и словно повис на ее руке. Он даже не смог до нее дотянуться. Есть женщины в русских селеньях, немного, но есть!
– Нанааланиа! – разлетелся по залу ее голос. – Нанааланиа! Слышишь ли? Не защиты прошу – побереги детей своих! Нанааланиа!
Качнулись подвески на люстрах. Дрогнули и блеснули крохотными радугами стекла.
– Нанааланиа!
– Мы не осетины, – сказал один из мужчин.
И вдруг стало легче.
Она усмехнулась и отпустила колдуна.
– Земля моя – равнина, от моря до моря, – напомнила она тяжело. – Сильные – на равнине, слабые укрываются в горах. Там ваша земля. Забыли?
– Это было давно, – возразил ей другой с обидой.
– Возвращаюсь! Нанааланиа, сестра моя! Детей береги, как заповедано!
И стало еще легче. Она словно не касалась пола. Легче пушинки развернулась к колдуну.
– Богом не станешь! – предупредила певуче. – Имя тебе – колдун! Место – под камнем!
– Какая нехорошая женщина! – усмехнулся мужчина и отошел. И остальные – за ним. И заспорили у своих столиков жарко и сердито. Видимо, объясняли, что женщину бить не принято.
– Зачем так плохо говорила? – попрекнул ее подошедший хозяин ресторана. – Оскорбляешь народ – так нельзя!
– Какой народ? – не поняла она. – Ты – один из нас. Он – нет.
– Очень уважаемый человек, – возразил хозяин ресторана. – Хотел поговорить, предупредить, что неправильно делаешь, в мужские дела вмешиваешься. По всему городу – Лада там, Лада здесь, везде Лада. Люди деньги теряют, недовольны.
– Мужчины нет, вот и занимаюсь сама! – сердито сказала она.
– Есть мужчины, вон сколько! – усмехнулся хозяин ресторана и показал на зал. – Сиди дома, мужу радуйся, мужчины без тебя дела решат!
Охранник на входе негромко что-то сказал. Хозяин ресторана развернулся, и улыбка примерзла к его губам. За прозрачным стеклом у входа стояли два автоматчика в черной броне и скучающе рассматривали посетителей.
