Текст книги "БронеМашина времени"

Автор книги: Владислав Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. 1952–1959. Том Первый. Введение. Стр. 6–8. Москва. Ордена Трудового Красного Знамени Военное Издательство Министерства обороны СССР. Москва – 1989 г.

ГЛАВА 5

Это что – учения?! Нет, старичок, это война!

Из телепередачи

За того парня. Как создают нездоровые сенсации. 16 ноября 1941 года. Волоколамское шоссе. Несколько километров западнее железнодорожного разъезда Дубосеково. Неприятное зимнее утро. Рассвет.

На сей раз мне не было так больно. Поэтому, когда я очнулся, головная боль была вполне терпимой. Может быть, я к ней уже привык? Правда, тошнило сильно. Но блевать было нечем – пустыня была, что во рту, что в желудке… И зрение долго не фокусировалось, отчего я долго смотрел как сквозь туман. Потом «картинка» восстановилась, и мне осталось только удивиться. В очередной раз…

Вокруг была зима. После плимутской теплой сырости меня подобная смена декораций оскорбила до глубины души. Собственно, кому и зачем была вообще нужна эта псевдоанглийская эскапада, а? Мне-то точно не нужна – только разлад в мозгах после нее, и все… Я протер слезящиеся глаза и огляделся. Вокруг обнаружился пошловато-знакомый пейзаж – кривые деревья с преобладанием берез и прочих возбуждающих начинающих поэтов лиственных пород. Плюс к этому – снег по колено, в котором я сидел, кусты, пригорки и торчащий из снега прошлогодний бурьян с чертополохом. В общем, типичный реденький лес или лесопосадка средней полосы милой сердцу родины. Вот только раздававшаяся со всех сторон канонада подсказывала, что мне среди этих березок предстоит что угодно, только не влюбляться. Опять явные задворки… Оно, конечно, прогулки по задворкам и темным углам подразумевают наличие неких тайн и возможных открытий, но… Если сказать попроще, на неведомых дорожках новейшего времени могут запросто накидать звиздюлей, как не фиг делать… Это-то меня и не радовало. Сумрак вокруг постепенно светлел, из чего я сделал вывод, что на дворе раннее-раннее зимнее-зимнее утро. Хоть что-то разъяснилось… Здесь я глянул на себя и чуть не упал в обморок. Оказалось, что провал в моей памяти был значительно мощнее, чем можно было предположить. Представьте себе – очнулись вы в неком месте и вдруг понимаете, что на вас совершенно новая, незнакомая одежда и обувь. Это кто же меня переодел столь быстро и качественно, вплоть до белья?! Так-так… На мне обнаружился хорошо подогнанный по росту грязно-белый армейский полушубок старинного образца, на ногах – сапоги и полушерстяные галифе защитного цвета. Я стянул с себя головной убор – обычная армейская ушанка с тускло-красной звездочкой, образца последней мировой войны. Весело… Здесь мой взгляд упал на кисть правой руки, и я обомлел – шрама от химического ожога ипритом (как-то прохудилась перчатка от ЗК, мелочь, а больно) как не бывало. Более того, потерянный в рукопашке третий слева зуб верхней челюсти обнаружился на своем прежнем месте… Ну ни фига себе! Я ощупал себя. На поясе обнаружился ремень с пистолетной кобурой, на шее – серый, казенной вязки шарф, а за плечами тощий вещмешок типа «сидор». Я сдернул шарф и скосил взгляд за ворот полушубка. Там обнаружились черные петлицы с тремя малиновыми треугольниками и эмблемой в виде стилизованного танка БТ. Как говорится, поздравим себя… Опять старший сержант и опять танкист. А петлицы цветные, довоенные. Выходит, это не сорок третий год, а гораздо раньше. Если это, конечно, та самая война – слова о множественности возможных вариантов прочно засели в мою дурную голову… Итак, осталось понять – где я, за каким я и какая сволочь это опять учинила? Ответить на это могло продолжение личного самодосмотра. И что мы имеем с гуся? В вещмешке обнаружился «малый набор заключенного», включавший пару белья, запасные носки, жратву в виде двух банок тушенки, сухарей и пачки пшенного концентрата, пачку патронов к пистолету ТТ (50 штучек), бритвенные и письменные принадлежности. Я осмотрел себя в маленькое бритвенное зеркальце. Физиономия оказалась вполне моя, даже бритая, только глаза красные, словно не спал пару ночей. Меня заинтересовало – почему вместо запасных портянок в мешке оказались носки? Присев на снег, стянул один сапог – и там носки вместо портянок… И сапоги какие-то странные, никогда таких не видел. Вроде тонкие и легкие (хром? шевро?), и в то же время ногам в них тепло, как в валенках. Стоп. Я же раньше никогда не носил сапог и прочих кителей-гимнастерок! По призыву в ряды нас сразу обрядили в защитные «афганки» (так эту форму называли, например, в ГСВГ, а в Афгане ее отчего-то именовали «варшавкой», а еще «мобутой») и ботинки с высокими берцами. А потом мы и вовсе ходили кто в чем, наполовину в гражданском – «самооборона», что с нас взять… Выходит, что те, кто меня экипировал, на этот раз знали мою биографию? И даже детали, вроде отсутствия навыков в наматывании портянок?! А лишние зубы и отсутствие шрамов при чем? Кстати, о шрамах – я не поленился расстегнуть полушубок и ворот гимнастерки, несмотря на холод. Точно, меня переодели до трусов, по стандартам этого времени, включая нательную рубаху и кальсоны. А вот под рубахой обнаружилось самое интересное – не было пулевой отметины на правом предплечье, осколочной борозды на левом боку, и, главное, исчезли нанесенные под мышкой слева идентификационный штрих-код и номер Г197206110. Нам эту дрянь накололи еще в первый раз в фильтрационном лагере, предварительно опоив чем-то снотворным, – в СССР все про всех должны знать, и каждой твари положено иметь личный номер… Выходит, я – не я? Как в детской считалочке: «Мы не рабы. Рабы не мы, а кто?» …В этой связи извлеченный из кобуры ТТ вызвал у меня какой-то нездоровый интерес. С чего бы это – пистолет как пистолет, вроде в порядке и с запасной обоймой в комплекте… И тут я хлопнул себя по лбу – а документы посмотреть? Не догадался, идиот… Хотя вдруг их опять нету, а? Да нет. В левом кармане гимнастерки обнаружились две «ксивы» – зеленая красноармейская книжка и красный комсомольский билет с буквами «КИМ» на обложке. Из красноармейской книжки торчали две свернутые бумажки. Я вытянул на свет божий ту, что была тоньше и чище. Развернул и обомлел. Это была записка:

«ТАНКИСТ! ЕСЛИ ВСЕ ПРОШЛО НОРМАЛЬНО И ТЫ ЭТО ЧИТАЕШЬ, ТО СЕЙЧАС 16 НОЯБРЯ 1941 ГОДА. ТЫ СНОВА НА ВОЙНЕ. ВСЕ ДОГОВОРЕННОСТИ ОСТАЮТСЯ В СИЛЕ. ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН, СООБРАЗНО ОБСТАНОВКЕ, НЕ ПОДСТАВЛЯЙ СВОЙ ЛОБ ВСЯКОЙ ДУРАЦКОЙ ПУЛЕ И НЕ ПЫТАЙСЯ ИЗОБРАЖАТЬ ИЗ СЕБЯ ПРОРОКА, ВРЕМЕНА НЕ ТЕ, ЗА АНГЛИЮ ИЗВИНИ, НО ТАК БЫЛО НАДО. МЫ ТЕБЯ НАЙДЕМ. ВЕСНОЙ. В ОДИН ИЗВЕСТНЫЙ ТЕБЕ ДЕНЬ».

И ни подписи, ни печати… Хоть бы объяснили, зачем я здесь… А то какие-то игры в духе Тимура и его команды… Пока я соображал над этим странным текстом, случился еще один шизоидный сюрпризик – записка вдруг словно растворилась в воздухе. Вот только что была в руках, а через секунду ее как не было. А был ли мальчик-то, как говорил классик? Может, это опять глюки? А записки никакой не было… Только вот выбора они (кто, кстати, «666-й» с корешами?) мне не оставили. Придется верить прочитанному и исчезнувшему за неимением лучшего… И что же? Выходит, на дворе ноябрь сорок первого?! Блин… Нет, я бы с куда большей охотой отправился, к примеру, в шестидесятые, время, когда наши мамы были молоденькими девочками, носившими мини-платьица и остроносые туфельки на шпильках, копируя фасоны главной героини польского фильма «Девушка из банка» (Карден-то тогда до нас не доходил, даже в виде плохих картинок); когда людей, слетавших в космос, можно было пересчитать по пальцам рук; когда самолеты были цвета полированного дюраля, а сомнений в своей судьбе и судьбе страны не было решительно никаких… Эх, тетка ностальгия… Ладно, спасибо хоть, что не выкинули на берег Западного Буга одним приятным летним утром того же года. За это огромное спасибо. Впрочем, пора и о деле подумать. Я наконец заглянул в свои документы. Так… Фотография в красноармейской книжке была моя, в комсомольском билете тоже, но вот имя…

– Теркин Василий Иванович, – прочитал я и невольно заржал. Ни фига себе, имечко мне придумали… Уже за одно это меня можно смело арестовывать как шпиона. Хотя… Здесь я вспомнил, что Твардовский свою «Книгу про бойца» еще, считай, не написал (хотя впервые Теркин появился на газетных страницах вроде бы еще в «Зимнюю войну» с финнами), и отдельные ее главы появятся в печати только в 1943—44-м, тогда же, когда появится и «каноническое» портретное изображение самого литературного героя (его, если не ошибаюсь, срисовали с какого-то политрука). Так что чего мне бояться? Это только в плохих совковых фильмах «Синий платочек» горланят 22 июня, с утра пораньше. И не знают, придурки, что Клавдия Шульженко сей шлягер впервые спела в апреле 1943-го, где-то на Ленинградском фронте… Так что я теперь Вася Теркин, случайный солдат на в общем-то чужой войне. Да, шестидесятые были бы для меня куда комфортнее, чем лихое время, когда наши деды бились в кровь о гитлеровскую военную машину, зачастую не имея под рукой ничего, кроме разве что личного мужества и численного превосходства… Времечко не для слабонервных…

Дальнейшее изучение документов прояснило следующие детали моей биографии. Русский. 1922 года рождения. Комсомолец с 1939 года. В Красной Армии с 1940-го. Выпускник Ульяновского училища тяжелых танков. Ускоренный выпуск в мае 1941-го. Последнее место службы – Казанское танковое училище. Водитель-инструктор. 8 ноября откомандирован в распоряжение Главного Автобронетанкового управления РККА. О дальнейшем повествовало вложенное в документы командировочное предписание. 14 ноября (то есть позавчера) Теркин, то есть я, отбыл из Москвы в 21-ю танковую бригаду Западного фронта. И это было все. То есть до места назначения я, видимо, не доехал. И где же я тогда? Самое время было посмотреть по сторонам, тем более что уже почти рассвело.

Итак, судя по всему, вокруг меня был не лес, а скорее перелесок или лесопосадка. Вокруг меня были достаточно густые кусты и истоптанный многими ногами снег, на котором что-то темнело. Я поднял неизвестный предмет – это оказался неплохой артиллерийский бинокль советского производства (на корпусе звезда с серпом и молотом). Очень кстати… Дальше в кустах валялась шинельная скатка. Очистив окуляры бинокля от снега, я осмотрел местность, так сказать, вооруженным глазом. Следы, на которые я уже обратил внимание, раньше начинались в низине, где перелесок сходил на нет. Там проходила типичная по российским меркам проселочная дорога, с комьями замерзшей грязи в колдобинах. На дороге царил бардак. Ближе всего ко мне лежала на боку полковая пушка с передком и четырьмя убитыми прямо в упряжке лошадями. Дальше виднелась армейского образца телега-двуколка, загруженная какими-то зелеными ящиками, и еще две убитые лошади. За ними угадывались опрокинутые сани, разбросанное по сторонам тряпье и еще одна убитая лошадь. Поначалу меня удивило отсутствие человеческих трупов и странная скученность гужевого транспорта на узком пространстве. Но потом я понял, что здесь, видимо, поработал самолет. Какой-нибудь залетный Me-109 «плюнул» с бреющего полета. Точно плюнул, надо сказать. А вот повторных заходов немец, похоже, делать не стал. И народишко успел разбежаться в разные стороны. В снегу у дороги темнел указатель – столбик с двумя стрелками. Присмотревшись, я разобрал надписи на стрелках: «р. Дубосеково – 5 км, с. Муромцево – 3 км». Неведомое Дубосеково находилось в той стороне, куда направлялась раздолбанная неизвестным героем люфтваффе «гужевая тягловая сила». И где при таком раскладе линия фронта?

И, словно отвечая на мой мысленный вопрос, за поворотом зафырчал мотор какого-то транспортного средства. Через полминуты я увидел и само транспортное средство. Это был немецкий разведывательный броневичок, который Борис Полевой в своей «Повести о настоящем человеке» назвал «похожим на колун», видимо, за остроносо-наклонную форму бронекорпуса. Броневик был щедро измазан белилами поверх стандартной серой краски, из башни с откинутой в стороны сетчатой крышей торчал дырчатый кожух пулеметного ствола и голова фрица в сером подшлемнике и стальной каске. Завывая мотором и трясясь на неровностях, броневик протащился в то самое Дубосеково. Стало быть, фронт был именно там. Но на всякий случай я решил посмотреть и в противоположном направлении – там перелесок тянулся значительно дальше. Пройдя метров триста, я выбрался на горушку и, увидев вдалеке очертания каких-то строений, залег от звука моторов.

Наведя бинокль на цель, я осмотрел пейзаж. На дальних буграх виднелись домишки какой-то деревни (видимо, то самое «с. Муромцево»), а вот ближе ко мне у длинных низких зданий барачного типа (типичная колхозная ферма, надо полагать) происходила куда более интересная возня. Между построек фермы густо стояли танки. Много и разных типов. Но все немецкие. Присмотревшись, я насчитал до семидесяти (может, их было больше, но самый дальний конец фермы с моей позиции не просматривался, мешали строения) единиц различной техники – здесь были танки Pz-4,3,2,1 и два десятка колесных бронемашин. Вокруг техники шла суета – бегали солдаты в черной и серой форме, где-то грузили снаряды, где-то натягивали гусеницы. В стороне буксовал в снегу здоровенный бензовоз, чуть дальше него танкисты спинывали на снег из кузова длинного трехосного «Бюссинга» (так было написано на радиаторе грузовика – хороший мне все-таки бинокль достался) тяжелые темные бочки. Надо полагать, с горючкой. В центре композиции возле двух серых «Кюбельвагенов» и черного лимузина непонятной марки кучковалось несколько офицеров, которых легко было узнать по высоким фуражкам и шинелям с меховыми воротниками. Собственно, герры официры толпились вокруг некоего «бога войны» (в шинели с красными отворотами, каким-то крестом на шее и то ли лисьим, то ли енотовым воротником), который орал на них и размахивал руками. Понять, о чем речь, можно было и не слыша слов. Надо, понимаешь ли, «нах Москау». А танки отчего-то стоят… Я бы на его месте тоже рассердился. Эх, снайперку бы мне… Вдруг это сам Бок или Браухич? А вообще, у меня сразу возникла мысль – наслать на этих гадов авиацию. Вот только для этого надо было добраться до своих. Здесь я поймал себя на мысли, что уже начинаю употреблять термины типа «свои» и «чужие». Хотя, рассуждая логически, мне здесь все чужие, а точнее, чужой здесь я – некий субъект, чьей-то волей севший «не в свои сани».

Нацепив бинокль на шею, я побрел-таки в направлении неизвестного Дубосекова, в очередной «тур», по тем самым задворкам и неведомым дорожкам. Получать или звиздюлей, или ордена. По обстоятельствам… Перелесок, как я и предполагал, оказался недлинным, и как раз на его краю располагались немецкие передовые позиции – рассредоточено стояло три десятка танков (в основном легких) и броневиков, промеж которых сидели и лежали на снегу «арийские сверхчеловеки» (я насчитал не меньше батальона), их офицеры, разместившись на холмике, пялились в бинокли в светлеющую даль перед собой. В этой дали можно было различить поля, перелески, у горизонта – нитку железной дороги и какие-то домики. А кроме того, у этой самой «железки» копошились маленькие серые фигурки, явно занятые экстренными земляными работами. Слава богу, нашел своих… На мое счастье, немцы не рыли окопов и не расставляли боевое охранение далеко по сторонам от дороги, явно собираясь наступать дальше. Так что обойти их боевые порядки с фланга мне труда не составило.

Только полные идиоты или законченные романтики считают, что воспетое поэтами «русское поле» широкое и ровное, как стол. На самом деле оно всегда изобилует ямами, впадинами, оврагами, отдельно стоящими деревьями и кустами. Так было даже в мое время, а уж здесь, где тракторной вспашки почти не знали, всего этого было вообще сверх меры. Хотя оно, конечно, пришлось ползти, но что тут поделаешь? На мое счастье, накануне это поле то ли обстреливали, то ли бомбили. Во всяком случае, истыкавшие снег неглубокие воронки были для меня лишним шансом на незаметное подкрадывание к своим.

Пока полз, я, помимо прочего, думал о том, что бы было, если бы в 1941-м Москву сдали бы? И что было бы? А скорее всего, ничего. Просто советское контрнаступление началось бы с рубежей восточнее столицы. Все равно не было у товарища Гитлера силенок выполнить план «Барбаросса» до третьего знака. То есть, может, шанс у них и был бы, «когда б не грязь и мухи с комарами», – начни немцы на месяц раньше и будь в Красной Армии чуть меньше людей и техники, черт знает, как все бы повернулось… Но, как известно, не сложилось. Здесь я поймал себя на мысли, что история сослагательного наклонения не терпит. В том времени, откуда я сюда пришел, тоже много и цветисто рассуждали о перспективах. Захватил Ирак Кувейт – ах, они не посмеют притащить в залив свой воинский контингент. Притащили. Тогда светлые головы в Кремле решили перебросить в Ирак тактическое ядерное оружие. Как в конце 60-х в Египет и Сирию как «средство сдерживания агрессора». Тогда же проканало, почему же теперь нет? Разумеется, оговорили, что применять его следует только для ответного удара. То есть Вашингтон не решится ударить первым. Да что там, они вообще не посмеют отбивать Кувейт обратно – это же нефтеносный регион, основа капиталистической экономики, как можно?! Забыли, идиоты, что, кроме экономических резонов, есть идиотизм высокой политики и неодолимое желание генералов повоевать – все равно когда и где… И что? Янки полезли-таки в Кувейт потом, когда они за сутки потеряли 75 самолетов и полторы сотни крылатых ракет, без колебания вдарили тактическим ядерным, с тем чтобы враз вырубить электромагнитным импульсом передовую иракскую ПВО. А поскольку иных запасных вариантов не задумывалось, оставалось только вдарить в ответ, после чего пошел взаимный обмен ударами на истощение. И в итоге мы оказались там, где и следовало ожидать. Удивляюсь, как не дошло до взаимного испепеления в Европе. А еще говорили: «Нефть – основа экономики». И где теперь те теоретики?

Отогревая дыханием одеревеневшие руки (ей-богу, сниму рукавицы или перчатки с первого же встреченного покойника!), я вдруг услышал буквально в нескольких шагах от себя русскую речь. Добрался, слава тебе господи. Я на всякий случай переложил ТТ из кобуры в карман полушубка и выглянул из воронки.

– Сатой, кыто идет?! – услышал я вблизи. Метрах в десяти из-за бугорка (или бруствера окопа?) торчала шапка со звездой и трехгранный штык трехлинейной винтовки (два раза по три – каламбур…). Лицо у хозяина шапки было раскосое, как у древних каменных баб, непроходимо-азиатское. Сатывалды Кербабаевич. Типичный…

– Не идет, а ползет! – отозвался я и добавил: – Веди к командиру, урюк!

– Палзы сюда! – охотно отозвался урюк.

– Только не стреляй! – уточнил я и пополз.

Точно, это был окопчик на двоих, от которого к основной траншее тянулся ход сообщения. Кроме урюка, здесь был еще один изюм (или курага), такого же облика. Только вместо шапки этот индивид нацепил стальную каску. Какая-то второочередная дивизия, присланная сюда из глубины сибирских руд? Вполне возможно…

– Товарыщ сяржа-ант! – заорал урюк в сторону траншеи.

– Чаво? – заорали оттуда.

– Чаловик с тай стараны!

После этих слов во вход сообщения влез субъект вполне славянского облика, в серой шинели с двумя треугольниками на петлицах и подшитых валенках.

– Ты кто? – поинтересовался субъект.

– Танкист, из окружения, – отрекомендовался я и сразу же объявил: – Веди к какому ни есть командиру, у меня сведения важные.

К моему удивлению, сержант спорить не стал, и мы пошли. А точнее – поползли по ходу сообщения. Потом свалились в траншею полного (или близкого к полному) профиля. Картина, открывшаяся мне в траншее, не то чтобы впечатляла. Нет, парой мотоциклеток здешнюю оборону, конечно, было не расшугать, но в остальном… Короче, это были плохо обученные и обмундированные люди, среди которых было слишком много азиатов и людей явно непризывного возраста. Вооружены они были тоже далеко не идеально – сплошь «родимые образца 1891/30 года» винтовки. Ни автоматов, ни ручных пулеметов. Я рассмотрел в траншее только пару максимовских «станкачей». Противотанковых ружей и пушек в пределах видимости тоже не имелось. Вообще противотанковая оборона здесь выглядела необычайно колоритно и фантастично. Если бутылки зеленого стекла со смесью КС и неуклюжие на вид противотанковые гранаты (более всего похожие на поллитровые консервные банки, насаженные на ручки) можно считать атрибутами этой самой обороны… Цацки и пецки…

Человеку, воспитанному в век ПТУРов и РПГ, понять подобные безумства сложновато. Собственно, у нас окопов как-то не рыли. Мы, как прописано в уставе, «поражали бронетанковую технику противника из-за естественных и искусственных укрытий и складок местности». Хотя что с них, здешних, взять? Времена-то древние. Пока что у воюющих сторон и танков нормальных нет (а у кого они есть, тот не умеет их правильно использовать) и противотанковая артиллерия пребывает в зачаточном состоянии. Вон, немцы, считай, всю войну использовали в качестве «клизмы от всех болезней» и «последнего довода королей» зенитную пушку Flak-36 калибра 88-мм. Только этим и спасались. Вообще, если бы не эта зенитка, они бы продули войну на годик-другой раньше… Но здесь зениток не видно, и, похоже, намечаются всего лишь очередные «Игры на свежем воздухе для славян». Немецкие легкие танки, увязая в глубоком снегу, попрут в атаку. И их ни фига не видящие через плохие, обмерзшие приборы наблюдения экипажи будут стремиться проутюжить огнем и гусеницами тех, кто сидит в этих траншеях. А сидящая в траншеях «сборная Казахстана по зимним городкам» будет пытаться докинуть до этих самых танков свои гранаты-колотушки и горючую стеклотару. И кому больше повезет – вопрос. Хоть, если вспомнить, чем закончилась Московская битва, выиграли, наверное, все-таки русские. По крайней мере, по очкам… Если это, конечно, тот самый 1941 год, знакомый мне по книгам и фильмам, а не какой-то другой. Если это «то самое», тогда «скорбный труд» защитников этих рубежей даром не пропадет. В Генштабе уже разрабатывают планы контрнаступления. Через три дня на Ладоге заработает «Дорога жизни», завтра Красная Армия ударит в районе Ростова-на-Дону. Да, собственно, и до самого контрнаступления осталось три недели. Правда, сколько до этого момента еще поляжет народу – отдельный вопрос. Могу, кстати, и я полечь… Хотя и неохота…

Похоже, большую часть здешних оборонительных сооружений отстроили еще до морозов. По крайней мере, в некоторых траншеях имелась деревянная обшивка стенок. А вот ходы сообщения отрывали (или углубляли?) уже позднее – на снегу темнела свежевынутая мерзлая земля. По этим самым траншеям я, упираясь в широкую спину сержанта, добрался-таки до самого разъезда. Разъезд Дубосеково (как гласила надпись на покосившемся указателе) производил довольно-таки занюханное впечатление. Заснеженная проселочная дорога (вдоль которой я и полз), переезд с полосатым деревянным шлагбаумом, три или четыре деревянных домика, несколько сараюшек, дощатый забор, заснеженная щебенка на покрытых застывшим креозотом шпалах, телеграфные столбы… В общем, все, как везде. У одного из домиков скучал часовой с винтовкой на плече. Мимо него несколько красноармейцев таскали в траншеи зеленые тарные ящики.

– Ротный где? – вопросил сержант у часового.

– Капитан Гундилович с комбатом у комполка, – доложил тот.

– А кто из начальства на месте?

– Товарищ политрук!! – заорал часовой.

Из домика появился человек в таком же, как у меня, полушубке (эта деталь одежды резко выделяла его на фоне одетых в серые шинели нижних чинов), с явно недовольной физиономией. Когда человек подошел ближе, наше с ним сходство усилилось. Он оказался примерно одного роста со мной, в такой же ушанке и с таким же серым шарфом на шее. Разве что я был с вещмешком и биноклем на шее, а у него через плечо была протянута портупея.

– Добробабин, это кто? – спросил политрук.

– Старший сержант Теркин, – отрекомендовался я, приложив руку к шапке и протягивая ему свои документы. – Следовал из Москвы в 21-ю танковую бригаду, вчера заехал в Муромцево, а тут немцы пожаловали. Ночь отсиживался в лесу.

– Вас со вчерашнего дня пробежало человек сто с той стороны, – сказал политрук с явным раздражением, возвращая мои бумаги, едва их просмотрев. – Чего вы от меня хотите? Следуйте в часть и радуйтесь, что особиста на месте нет, он двух подозрительных в дивизию повез. А у меня лично вас проверять нет ни времени, ни желания…

– Я имею важные сведения. Кстати, с кем имею честь беседовать и что это за часть?

– Старший политрук Клочков, – ответил мой собеседник, по-моему, раздражаясь еще больше. – 1075-й полк, 316-я стрелковая дивизия. Что еще?

– У вас есть связь с вышестоящим командованием?

– Командир роты и комбат сейчас у комполка. Перед рассветом приезжал лично генерал Панфилов и указал на некоторые просчеты в организации обороны…

– Совещаются, значит…

– А в чем дело?

– Дело в том, что у села Муромцево, на той стороне, я видел более полусотни немецких танков. Если что-то не предпринять, может получиться очень невесело!

Повисла минутная пауза.

– Ну, – произнес политрук наконец, – когда командиры вернутся, я доложу. А вы следуйте по назначению, товарищ сержант. Пройдите через переезд и идите по дороге, там за перелеском, километрах в двух, перекресток дороги и КПП. Там вас посадят на попутку…

Сказав это, политрук повернулся ко мне спиной, явно давая понять, что разговор окончен. Я машинально козырнул ему в спину и мысленно выматерился. Зимний день короткий, а отцы-командиры могут пить чаи у комполка до морковкиного заговения… Ну, доложит этот «политический бог ротного масштаба» им мою информацию. Будут звонить по команде, а то и вестовых с записками посылать. А «наверху» начнут эту информацию проверять и требовать подтверждений. Как это бывает, знаю лично, в свое время нахлебался досыта… А пока то да се – время уйдет, и тех, кто сидит в этих окопах, уже намотают на гусеницы. В общем, надо было что-то делать…

Между тем я дошел до шлагбаума. В стороне от него, у сараюшки, копалась в стожке сена какая-то баба неопределенных лет, в сером шерстяном платке, валенках с галошами и форменном железнодорожном кителе. Хозяйка разъезда? И тут мой взгляд упал на столбы с проводами, тянувшиеся параллельно железной дороге. А что, если…

– Бабка, телефон на разъезде есть? – крикнул я.

Тетка явно опешила, но тем не менее обернулась в мою сторону.

– Телефон есть?!

– Есть…

– Работает?

– Утром работал…

– Где?!

– Что «где»??

– Да телефон где, ебтыть!!!

– Там, пойдем – покажу…

И я пошагал за теткой, смутно представляя, что я буду делать и как. Кому звонить-то? В Генштаб, что ли? С прифронтового разъезда? Да не смешите… Между тем мы вошли в помещение из тех, что в нашем отечестве именуют «будка обходчика». На стене висел примитивный телефонный аппарат без диска – время такое, автоматических АТС в СССР еще нет (а если и есть, то где-нибудь в Кремле или на Лубянке, «для внутреннего употребления»), вся связь голосовая. Так что же мне делать? И, уже снимая трубку, я вдруг вспомнил эпизод из одной книги. Из «Цели жизни» авиаконструктора А. Яковлева. Вдруг получится…

– Станция! – сказали в трубке.

– Дайте Москву Центральную! – выдохнул я.

– Ждите, – ответила трубка.

Томительное ожидание длилось несколько минут. Потом в трубке хекнуло и далекий голос сказал долгожданную фразу.

– Центральная слушает.

– Соедините меня с товарищем Ивановым по делу государственной важности! – выпалил я одним духом.

– Не поняла, – сказала Центральная несколько изменившимся голосом. – Повторите.

– Повторяю. Соедините с самим товарищем Ивановым. По делу огромной государственной важности. По буквам повторить?!

– Вас поняла, – сказала Центральная и добавила: – Ждите.

На сей раз ожидание длилось минут десять, не меньше. А потом в трубке возник бесстрастный мужской голос.

– Секретариат товарища Сталина слушает…

– Дай самого! – почти заорал я в трубку.

– Назовитесь, – потребовал голос в трубке.

– Звонок с фронта, из 316-й стрелковой дивизии. Дело государственной важности, не терпящее отлагательств!!!

– Подождите, – сказали в трубке. Повисла очередная пауза, во время которой я понял, что у меня вспотели спина и затылок под шапкой.

– Слюшаю, – сказал голос с кавказским акцентом на другом конце провода. У меня начали отниматься ноги…

– Товарищ Сталин, – произнес я, как можно четче выговаривая слова. – Я обращаюсь напрямую к вам, поскольку на доклад по обычным каналам у меня нет времени. Я нахожусь на разъезде Дубосеково, в расположении 316-й стрелковой дивизии. В нескольких километрах западнее находится село Муромцево, накануне занятое немцами. В районе западной окраины этого села, на колхозной ферме, сконцентрировано до сотни немецких танков, которые в данный момент заправляются горючим и пополняют боекомплекты. Если ничего не предпринять, есть опасность прорыва немцев через нашу оборону. Сведения абсолютно точные, но командование дивизии может потерять время, передавая эту информацию обычным порядком, а сейчас дорога каждая минута!

– Кто ви? – спросила трубка после короткой паузы.

– Это неважно, товарищ Сталин, – ответил я и повесил трубку. Стоявшая поодаль и слышавшая весь разговор тетка смотрела на меня, широко разинув рот…

– Уходила бы ты отсюда, бабка, – сказал я ей на прощание. – А тот тут скоро такое начнется… – С этими словами я покинул будку обходчика.

Я не мог видеть, как в кабинете, с затемненными шторами и зеленой лампой на столе, невысокий усатый человек в полувоенном кителе повесил трубку и несколько минут рассматривал какое-то место на крупномасштабной карте Подмосковья, лежащей на рабочем столе перед ним. Явно что-то прикинув, он нажал кнопку вызова. На пороге возник бритый человек с неприятным лицом, в гимнастерке без знаков различия.

– Жигарева ко мне. И Василевского, – сказал усатый. – Быстро…

Вообще я сначала не поверил в успех своего телефонного звонка. Могли и не поверить, времена-то на дворе какие… Но, когда я час с небольшим спустя ждал машину у КПП, меня вывел из оцепенения шум авиационных моторов. Через секунду над моей головой проскочила тройка остроносых истребителей. На их голубых крыльях я рассмотрел красные звезды и подвески реактивных снарядов. А еще минут через двадцать, когда я уже залез в кузов попутного ЗИС-5, в том же направлении прошли две девятки двухмоторных бомбардировщиков, по-моему, это были «пешки»… Поверил товарищ Сталин, даже странно. И подтверждением этого стали черные дымы, поднявшиеся над горизонтом. Это я еще успел увидеть за задним бортом грузовика.