Текст книги "БронеМашина времени"

Автор книги: Владислав Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Владислав Морозов
БРОНЕ МАШИНА ВРЕМЕНИ

Посвящается моим друзьям детства – Алексею, Коле, Вовану и одной нашей дворовой игре, без которой эта книга вряд ли была бы когда-либо написана.

Практически все люди и события, описанные в книге, вымышлены и не имеют ничего общего с реальностью, а трактовка автором некоторых реальных исторических событий необязательно совпадает с общепринятой.

ГЛАВА 1

Когда меня в очередной, третий, раз вытаскивали из горящего танка, я начал понимать, что с военной карьерой у меня, похоже, не заладилось.

Любиша Калесич, герой всех проигранных сербами последних Балканских войн. В 1991-м – майор ЮНА, в 1996-м – полковник армии боснийских сербов, в 2001-м – арестант международной тюрьмы в Гааге

Танкист из Мертвого Города – среди обломков декораций. Начало XXI века. 23 февраля. Юго-восточная граница СССР. Заброшенный рабочий поселок в бывшей промзоне… «Демилитаризованная зона». 17 км от географического центра Краснобельска (ныне Мертвый Город).

Те, кто начинал эту войну, давно умерли не своей смертью. При этом, наверное, только они помнили, как здесь все выглядело до первых боев. А значит, только те, кто отсутствовал среди живых, могли бы ответить на вопрос, почему это облезлое, некогда выкрашенное в пошловато-розовенький цвет, двухэтажное здание, когда-то называвшееся детским садом, уцелело после всех тошнотно-рвотных конвульсий последних нескольких лет? Еще более удивительным был факт, что грязно-розовая двухэтажка все еще оставалась пригодной для какого ни есть ночлега. Хотя большинство окон было выбито и заделано кусками фанеры и кровельного железа, а кровля зияла дырами, на бывшей детсадовской кухне, в первом этаже здания, еще в самую первую, не столь ужасную, как все последующие, военную зиму, некие, ушедшие в небытие, умельцы успели сложить вполне приличную печь. А значит, в нескольких прилегающих к кухне комнатах можно было ночевать с относительным комфортом, даже в лютую стужу. Правда, при непременном условии, что печь будет топиться всю ночь, и не раздеваясь… Немногие, еще живые, ветераны этой никчемной, непонятной и бессмысленно-жестокой войны, наверное, могли бы вспомнить, что здание уцелело еще и потому, что во время неточных, но массированных бомбежек и ракетных обстрелов последних трех лет, превративших этот, тогда еще частично жилой, поселок в скопище строительного мусора, здесь помещался временный центр медицинской и радиологической помощи ООН. Тогда ООН еще проявляла в этих местах мягкотелый либерально-гуманистический альтруизм. Соответственно, и объекты ООН воюющие стороны в те времена еще старались не трогать по причине остаточного гуманизма. Но это было еще до Лондонских соглашений о разводе войск, выводе из «Демилитаризованной зоны» частей Советской Армии, химических ударов и эпидемий.

Сейчас бывший детский сад одиноко стоял посреди покореженного авиабомбами и гусеницами тяжелой техники скверика, от которого давно остались одни пеньки. На много кварталов вокруг были только грязные сугробы и обгоревшие скелеты домов, двух– и пятиэтажных кирпичных, постройки середины прошлого века – за пустыми оконными проемами торчали смятые в гармошку балки перекрытий и лестничные клетки. Высотные блочные дома более свежей постройки по большей части просто сложились внутрь, словно костяшки домино, и их остатки теперь походили на творения сбрендившего скульптора-абстракциониста. С низкого серого неба на все это беспросветно-унылое живописное безобразие сыпалось острое ледяное крошево, отдаленно напоминающее снег. Где-то, кажется, совсем близко, изредка бухали непонятно чьи пушки. Все было как всегда. В данное время в бывшем детском саду вновь размещалось нечто, слегка похожее на плохой медпункт. При этом над входом не болталось никаких памятных по прежним временам приметных белых тряпок с красным крестом и прочей подобной сентиментальной дребеденью. Воюющие стороны постепенно исчерпали последние крохи гуманизма и с некоторых пор начисто игнорировали какие-либо элементы «нейтральности», применительно ко всем без исключений. Даже если это были какие-нибудь «Врачи без границ» или явно сумасшедшие европейские журналисты, непонятно зачем свалившиеся в «Демилитаризованную зону». Собственно, на этой то затухавшей, то вновь вспыхивавшей войне (которая согласно последним документам ООН давно закончилась) даже брать пленных считалось признаком дурного тона. Исключением были лишь очень редкие случаи, когда пленного можно было обменять на что-то нужное и материальное. Любая валюта в «Демилитаризованной зоне» считалась просто резаной бумагой. Но «свободно конвертируемые персоны» ныне в эти края почти не забредали…

На потрескавшееся бетонное крыльцо промерзшего детсада выбрался помятый, не выспавшийся молодой мужик, выглядевший одновременно запущенно-голодным и страшно недовольным. Глядя на подернутые желтовато-мутным льдом ступени, мужик сосредоточенно поскреб заскорузлой пятерней небритую не менее недели, измазанную засохшей чужой кровью щеку и вытащил из кармана дырявого армейского бушлата помятую до состояния гофра сигаретную пачку. Прикурив дрянную китайскую сигаретку, мужичок мрачно уставился в мутное небо. И, хотя болтавшийся в кармане счетчик Гейгера пока не проявлял никаких признаков повышенного фона, жить ему хотелось не очень. При этом помирать он тоже пока не собирался. Все звали этого «мужичка с ноготок» (росту в нем действительно было метр шестьдесят пять с кепкой) подчеркнуто-уважительно «Алексеич», опуская фамилию и имя. А еще его так же почтительно именовали «Доктор», хотя по своей квалификации он не тянул и на военфельдшера. В спокойные, ранешние времена, еще до начала этой кровавой заварушки, Алексеич был всего-навсего очень средним зубным техником в поликлинике моторного завода. Однако, учитывая, сколько разного умного народа, без скидок на профессию, пол и возраст, уже сожрали войны и болезни, даже столь дерьмовый «медицинский кадр» был для самозваной «Армии Краевой Самообороны» (сокращенно «АКС») кем-то вроде былинного академика Бурденко. Приличной медицины в «Демилитаризованной зоне» не было давно. Прошлым летом, когда в эти края доползла-таки то ли из Африки, то ли с ближневосточных атомных помоек неизвестная доселе науке смертельная кишечная инфекция, ооновские врачи испугались до крайней степени и осенью окончательно свернули свое присутствие в этой географической точке. С тех пор любой, кто умел хотя бы делать уколы, здесь считался за «врача с дипломом» и становился желанным трофеем для любой из воюющих сторон. Учитывая, что инфекция эта еще продолжала «прореживать» и без того немногочисленное местное население, а радикальных средств борьбы с ней не было. Работать же медикам было практически невозможно – буквально все необходимое, даже для первой помощи, или приобреталось на «натуральном Черном рынке», или добывалось в бою. Но трофейных медикаментов всегда не хватало, а то, что некогда именовалось «гуманитарной помощью», перестало поступать вовсе. Размышляя о «прелестях» нынешней невеселой жизни, Алексеич курил и прислушивался к простуженному, дрянненькому радиоприемнику, гундевшему в кабине стоящего справа от крыльца, простреленного в нескольких местах обшарпанного зеленого ГАЗ-66 с КУНГом вместо бортового кузова. Шофер – заторможенный паренек по имени Дима – как обычно, лежал под машиной, на подстеленном прямо на снег засаленном караульном тулупе и в который уже раз гремел железками, периодически прерывая работу для отогрева дыханием замерзших пальцев. Радио вываливало на бедные головы слушателей очередную порцию последних русскоязычных мировых новостей. В последнее время любые московские новости больше всего напоминали сводки с поля боя, и от их прослушивания более всего хотелось лечь и помереть, не отходя от радио, от полной безнадеги происходящего. Казалось, что на земном шарике все давно и окончательно сошли с ума.

Вот и сейчас невероятно бодрый голос дикторши вещал о неотложных мерах по борьбе с новым, катастрофическим затоплением обширных территорий Западной Европы из-за скоропостижного таяния полярных шапок, спровоцированного «ограниченными ядерными ударами» в недавних войнах на Ближнем Востоке и в Корее; о все более катастрофических последствиях последней (теперь уже точно – последней!) индо-пакистанской войны; об очередных многочисленных жертвах «болезни Хашио» (той самой смертельной кишечной инфекции, названной так в честь выделившего этот вирус, ныне уже покойного, японского профессора – злые языки шутили, что вирус назван не в честь открывателя, а в честь создателя, тоже японца, полковника императорской армии из знаменитого «отряда 731») в Африке и Европе; о боях на советско-галицийской границе; нападениях боевиков из «Освободительной армии Квебека» на гарнизоны и транспортные колонны «Североамериканских сил по поддержанию мира»; о масштабном геноциде коренного монгольского, казахского и киргизского населения на территориях, «временно оккупированных Народно-Освободительной армией КНР», и многих других, столь же «радостных» вещах. И только про узкую полоску бывшей советской территории, тянущуюся от Уральска почти до Омска, именуемую «Демилитаризованная зона», в новостях не сообщали ничего. Этого «буфера», отделяющего изрядно сузившуюся территорию СССР от отравленного остаточной радиацией «дикого поля» Средней и Центральной Азии, где тем не менее хозяйничали «миротворческие силы ООН» и китайские «народоосвободители», словно и не существовало на карте этого мира. Впрочем, для мировых телерадиоагентств существовало много других живописных мест, где люди ели друг друга… Алексеич продолжал курить и прислушивался к недалекой канонаде. По всему выходило, что «миротворцы» из ООН вновь взялись за «умиротворение» кого-то из местных «авторитетов», либо опять всплыла из небытия радиоактивных полупустынь бывшего Казахстана какая-нибудь очередная, как обычно самозваная и начисто незаконная, вооруженная сила. И эта сила, похоже, в который уже раз накатывалась на Мертвый Город. В этой связи обширный жизненный и военный опыт подсказывал Алексеичу, что «пора рвать когти», пока еще есть бензин и грузовик на ходу. Набить в машину все, что можно увезти, и быстро уезжать, пока обстановка не изменилась к худшему кардинально, а этот недоумок-водила не удрал самостоятельно, пальнув непосредственному начальству в спину. А с другой стороны, в мозгу у Алексеича свербила подленькая мысль – а куда бежать-то? И зачем? В Мертвом Городе и так наверняка не протолкнуться от беженцев и удирающего «самооборонного» воинства. И если последние, чисто умозрительные, очаги сопротивления уже подавлены или будут вот-вот уничтожены, то неизвестные пока супостаты будут в гости, самое позднее, завтра. И какая при таком раскладе разница, где подыхать? Хотя почему, собственно, подыхать? Подыхать Алексеичу не очень-то хотелось. Во всяком случае, не здесь и не сейчас… «А народишко-то драпает», – подумал Алексеич, сплевывая на крыльцо тягучую, горьковатую слюну и отбрасывая окурок в сугроб. По дороге, в направлении центра Мертвого Города, оступаясь в глубоких, проложенных танками колеях, тянулись редкие людишки, тащившие на себе узлы, мешки, рюкзаки, чемоданы, коробки и еще бог знает что. В обычное время встретить гражданских вне границ Мертвого Города считалось маловероятным. Окрестности сильно обезлюдели после шестилетней давности бомбежек и, особенно, после химических атак последних трех лет – в загаженной ипритом и зоманом местности живется не очень-то комфортно… Правда, нельзя было назвать этих «бегунцов» штатскими в полном смысле этого слова – большинство так или иначе были вооружены. Похоже, только полные идиоты из ООН могли обозвать «Демилитаризованной зоной» место, где даже дети таскали за собой «калаши» или гранатометы. Хотя ООН, давно бывшая на полном содержании у все расширяющегося НАТО, считалась некой сектой виртуальных лунатиков, напрочь утративших чувство меры и реальности. Судя по документам, публикуемым ООН в последние несколько лет, руководители сей почтенной организации плохо представляли даже, на какой именно планете они находятся. Совсем редко, распугивая пеших ходоков, по дороге проезжали старые грузовики и легковушки, обвешанные «личным имуществом граждан», на глаза Алексеичу попался даже трактор «Беларусь» с прицепом. «Сходить за стволом, что ли? – подумал Алексеич лениво. – А то кому-нибудь из „пешедралов“ может взбрести в голову мысль об обретении колес, и не каких-нибудь, а наших…». В остальном же Алексеич не понимал главного – кто уже третью неделю воюет с АКС? Конечно, здесь в порядке вещей было, чтобы с Ближнего Востока, где Хайфу, Иерусалим и Тель-Авив разменяли в ядерных шахматах на Багдад, Дамаск, Тегеран и Мекку, являлся какой-нибудь до сих пор не исдохший от проникающей радиации «посланник пророка Мухаммеда», с очередным оригинальным толкованием Корана, ооновской «гуманитарной помощью» и американской зеленой валютой в карманах. Именно последние два обстоятельства обычно привлекали под знамена нового «аятоллы» (обычно это была зеленая тряпка, украшенная сурами из Корана, львами, волками и скорпионами) многочисленных неофитов. Неофиты эти сразу же забывали русский язык, переставали брить бороды и начинали вместо «Здравствуйте» говорить «Аллах Акбар». Правда, обычно это не мешало им продолжать пить всевозможные спиртосодержащие жидкости, заедая их салом и свиной тушенкой. Кончались эти «походы за веру» всегда одинаково. Даже если этим свежеобразованным «Исламским фронтам» и удавалось взять Мертвый Город, долго они в нем не задерживались. Причина была проста: у «духовного вождя» (а точнее, «вождя „духов“») заканчивалась валюта, полученная по линии ООН жрачка и, что самое главное, солярка. После этого «аятолла» обычно скоропостижно и трагически погибал за веру от рук собственных последователей (двум или трем наиболее удачливым удалось удрать в Европу или Южную Америку, подальше от местных, отравленных далей). Девяносто девять процентов этих вождей и вождишек бесследно сгинули в «Демилитаризованной зоне», а их «армии» распались методом самороспуска. Рядовые бойцы этих «армий» вдруг вспоминали русский язык, переставали откликаться на «Аллах Акбар», прилюдно заявляя, что никогда не воевали под «Зеленым знаменем пророка». Помогало это обычно мало, поскольку бывших «борцов за веру» (пусть даже и с гладко выбритыми лицами) потом методично и целенаправленно вылавливали и с большим удовольствием развешивали за гениталии на уцелевших фонарных столбах и деревьях как вояки из АКС, так и всякие, совсем уж «независимые» вооруженные формирования, вроде «Отдельного батальона сатанистов отца Автонома» или «СС-фербанда», самопроизведенного штандартенфюрера Кости Кальтенбруннера, регулярно объявлявшего себя новой инкарнацией святого Адольфа… Понятно, что при таком развитии событий «исламские радикалы» в этих краях почти перевелись. Но если сейчас это были не «войска ООН» и не «зеленые воины очередного пророка», то кто? А вот на сей счет болтали разное. Хуже всего было то, что сейчас с Юго-Востока стали долетать обрывки радиопереговоров на китайском языке, от пока что неизвестных формирований, штурмовавших Мертвый Город, уже обнаруживались не только китайские автоматы Калашникова и противотанковые ракеты (это Алексеич сам уже неоднократно видел), но и танки Т-69, с наспех закрашенными красно-желтыми звездами. Но еще хуже было то, что у убитых вражеских вояк вполне славянской внешности в карманах начали находить книжечки в красных обложках, где на русском языке (хотя и с чудовищными грамматическими ошибками) доходчиво разъяснялась целесообразность построения на территории СССР и прилегающих областей развитого социализма с китайской спецификой и осуждался ревизионизм Кремля, который давно обанкротился экономически, идеологически и морально-политически…

– Чего там нового видно на горизонте? – прервал размышления Алексеича выглянувший из-под ГАЗ-66 шофер Дима. – А то вроде броня идет? – Ему не давал покоя лязг гусениц и рев двигателей, который они с Алексеичем слышали около часа назад. А сейчас шум двигателей начал явно приближаться к ним из-за поворота дороги, скрытого от глаз руинами домов. Вот только характерного лязга и скрежета танковых траков на сей раз слышно не было.

– Гудит, – ответил Алексеич. – Но пока ни хрена не видно, хотя… – В этот момент на дороге среди руин замаячил длинный, граненый бронекорпус на восьми колесах весьма знакомых очертаний. За ним показались вторая и третья аналогичные бронекоробки, в которых Алексеич, теперь уже безошибочно, опознал БТР-80. Вторая машина не имела вращающейся башни с КПВТ, но зато была утыкана дополнительными радиоантеннами. «Что за шишка?» – подумал Алексеич. По опыту он знал, что здесь на КШМ кто попало не ездит. На двух других бронетранспортерах ехали десантом человек двадцать разнообразно обмундированных молодцов с не менее разномастным оружием. На бронемашинах Алексеич рассмотрел стилизованные эмблемы «Армии Краевой Самообороны» – красные пятиконечные звезды, в которые были вписаны три белые буквы «АКС» и изображения черных перекрещенных автоматов Калашникова без прикладов.

– Чего замолчал, пан доктор? – крикнул Дима из-под машины. – Кто там едет-то? – По интонации его голоса было понятно, что на него накатывает нервное состояние шухера, и еще минута-другая – и он припустит во все лопатки к ближайшим развалинам, плюнув на все.

– Да свои это, – успокоил его Алексеич снисходительно. – Эмблемы наши, да и не стреляют… Пока… – Последнее обстоятельство не то чтобы сильно обнадеживало и без того единичных беженцев, при приближении броневиков с дороги словно ветром сдуло. Покачиваясь на неровностях разбитой дороги, «восьмидесятки» поравнялись с бывшим детским садом. Две машины остановились, порыкивая моторами на холостых оборотах, а командный БТР, натужно взвыв дизелем, свернул с дороги и направился прямиком к крыльцу, где скучал Алексеич. Прежде чем подъехавший БТР навис над Алексеичем своим заостренным носом, он сумел разглядеть на грязной, заснеженной броне собственное имя машины «Чебурашка» и торчавшую из верхнего люка заменяющей пулеметную башню рубки некую грязноватую личность в ребристом танковом шлеме.

– Ау! Медицина!! – возгласила личность, выбираясь из люка почти целиком.

– В каком смысле «медицина»? – лениво поинтересовался Алексеич.

– Ты – медицина? – задал прямой уточняющий вопрос тип в танкошлеме, с грохотом ссыпаясь с брони на грешную землю. При ближайшем рассмотрении перед Алексеичем обнаружился небритый не менее недели и немытый недели три высокий мужик, одетый в напяленную поверх черного танкистского комбинезона серую куртку гражданского образца. На вид, из-за щетины и общей загрязненности, этому хмырю можно было дать и девятнадцать лет, и сорок – черт его разберет. Про себя Алексеич отметил, что морда лица у незнакомца вроде бы знакомая. Вот только где и когда виделись, Алексеич не помнил начисто.

– Вроде того, – ответил Алексеич, отмечая новые подробности. Куртку на небритом словно драли коты, вся спина и капюшон, такое впечатление, исполосованы бритвой – серые комки пуха лезут из прорех наружу, а на левом рукаве ткань явно обгорела, аж вспузырилась. На поясном ремне незнакомца Алексеич увидел кобуру со «стечкиным», а на нагрудном кармане комбеза – жутко редкий и дорогой компактный прибор явно трофейного происхождения, совмещающий в себе дозиметр и анализатор воздуха. Такие игрушки Алексеич раньше видел только у ооновцев.

– Что значит «вроде того»?! – не понял небритый. Голос у него был нестарый, но сильно простуженный или сорванный.

– А это значит, – ответил Алексеич, – что перевязать, если надо, смогу. А вот с хирургией и прочей наукой у нас проблемы.

– Какие такие проблемы, эскулап?

– А нет ее у нас тут, хирургии то есть, и все тут. Я, паря, не хирург, а лекарь военного времени.

– Ну, так кто бы сомневался… А на гражданке ты, мобилизованный и призванный, кем был?

– Стоматолог-дантист.

– Зубодер, значит, – усмехнулся небритый. – Великолепная профессия. В нашем бардаке престижнее ее только кондитер-мороженщик или стекольщик… Собственно, хирург нам уже и не нужен. Ты лучше скажи, милый зубодер, какое ни есть обезболивающее у тебя есть?

– Ну-у… вообще-то… А ты кто, собственно, такой?

На этой фразе лязгнула, раскладываясь надвое, боковая дверь БТРа, и на снег выбрался еще один тип. Лет пятидесяти, нечисто выбритый, но при этом лысый, как колено, в относительно новой форме натовского образца. На весу лысый осторожно держал затянутую самодельной шиной, замотанную бинтом по самое плечо правую руку. Вот его Алексеич узнал сразу. Фамилия лысого была Николин, и был он в АКС последние года полтора начальником штаба. Лет пять-шесть назад, когда еще работало какое-то телевидение, его даже показывали, в мундире, с погонами подполковника. С того времени он мог спокойно выбиться и в генералы.

– Мы, – сказал небритый значительно и кивнул на лысого, – главное командование АКС в этом секторе ДМЗ, а точнее, то, что от него осталось…

– Что, всего двое?!?

– Трое, – уточнил небритый. – Третий в машине. Для него и прошу. Так есть или нет?

– Скажешь тебе «нет» – вы меня из всех своих наличных стволов попросите, ведь так?

– Это ты верно отметил, зубодер, архиверно…

– Ну так, а хули… Ладно, выдам дозу. Только я сам не знаю, что это за байда. Из ооновской «гуманидранки» трофей – вся маркировка то ли на китайском, то ли на корейском…

– А не отравимся?

– Да я ее раненым колю довольно давно, и вроде помогает. Другого-то все равно ничего нет…

– Оно и видно, кругом ни одного раненого…

– Обижаешь, начальник. Трое легкораненых в доме, у печки ночуют. А тяжелые либо померли, либо дальше поехали. Я же говорил, что не хирург.

– Ладно, тащи свою дурь.

Алексеич скрылся в здании бывшего детсада и через минуту вернулся с пластиковым одноразовым шприц-тюбиком. Лысый, баюкая раненую руку, нервно курил, присев на корточки у второго колеса броневика.

– Давай, – сказал небритый, высовываясь из бортового люка. Отдав тюбик, Алексеич разглядел, что внутри БТРа, на подстеленном брезенте, бушлатах и еще каком-то тряпье, лежит и тихо стонет, похоже не приходя в сознание, женщина лет тридцати пяти – сорока. Серый свитер на ней был грубо отрезан чуть ли не до ворота, а тело, от груди почти до бедер, было туго, но не очень умело обмотано бинтами, на которых проступали сочащиеся красновато-коричневые пятна. Несмотря на полумрак боевого отделения, Алексеич сразу идентифицировал в этой крашеной блондинке с припухшим лицом свое непосредственное начальство.

– Узнал? – спросил небритый. – Можешь честь отдать, это Светлана Дитлова, главный медик АКС в нашем секторе…

Он выбрался из машины и отбросил пустой тюбик в сугроб. Еще один тип в танкошлеме (видимо, водитель броневика) накрыл раненую зеленым шерстяным одеялом, на виду остались торчать только белые, гражданского образца, растоптанные сапоги на «молниях».

– Где это вас так?

– Прошлой ночью, – ответил слабым голосом лысый, все еще сидевший со своей сигареткой у колеса БТРа. Про себя Алексеич отметил, что курит он какой-то приличный американский табак…

– В Колотуевке, – пояснил небритый. – Километрах в тридцати отсюда.

– Ведь помрет же, – кивнул Алексеич на раненую. – Не довезете. Чем это ей так живот порвало?

– Что помрет, сам знаю, – вздохнул небритый. – Ее давеча оперировал и зашивал коновал, вроде тебя. Так он летальный исход, можно сказать, гарантировал… А ранило ее НУРСом, а точнее, его осколками. Хорошие НУРСы, импортные, боевая часть игольчатая – людей в фарш на месте шинкует…

– Откель НУРСы-то?

– С вертолета, ясный перец.

– А вертолеты откель?

– Откуда я знаю? Завелись. Пара «Апачей-Лонгбоу» и несколько «Литтл-Бирдов».

– Кого-кого?

– Ну, «Апачи» ты знать должен, а «Литтл-Бирды», они такие маленькие, черные, с ночными прицелами и прочей пакостью. От «Хьюза» вроде. Их вся эта мразь из «миротворческих сил ООН» для поддержки специальных операций использует…

– Говорил я, что где-то под боком у нас их аэродром подскока, – подал голос лысый. – Хрен они от какого-нибудь Жаркамыса без дозаправки долетели бы…

– Так у нас же вроде как перемирие с этими «миротворцами»? – удивился Алексеич. – Или уже нет?

– А фиг его разберет. На них не написано, кто они и за что воюют. У них и радиопереговоры сплошь кодированные, даже язык понять нельзя. Да и ушли они, суки такие. Теперь и не докажем ничего, – и небритый сплюнул.

– И сколько их было?

– Я лично не меньше шести насчитал…

– Семь, – уточнил лысый.

– Ну, семь. Один вроде дымил, когда уходили. А у нас, прикинь, КШМ, «Зилок» с рацией, три БТРа и две «бардадымки» – как корова языком слизнула… Тридцать один жмурик, включая почти весь штаб, и двадцать четыре раненых – думаешь, почему у нас обезболивающего нет? И, что самое поганое, весь налет длился меньше десяти минут. Ну, не гадство, скажешь?!

– Что характерно, – добавил лысый, – половина наших штабов до сих пор на связь не выходит… И ведь не похоже, что связь помехами давят… Неужели они ночью по всем так же, а?

Тут до обалдевшего от всего увиденного и услышанного Алексеича долетел писк, похожий на морзянку, а затем весьма знакомые треск и шорох. Он обернулся. Лысый Николин неловко держал левой рукой у уха плоскую прямоугольную коробочку, с кнопками и короткой штыревой антенной. Радиотелефон – большая редкость, даже среди комсостава АКС. Такую аппаратуру Алексеич видел только у офицеров и медиков ООН, а у «самообороны» она встречалась только в виде трофеев.

– Вова Тяпкин на связи, – сказал лысый, обращаясь к небритому. – Герой-разведчик.

– Ну-у?! – удивился небритый. – Хоть этот жив.

– Третий, докладывай, – сказал лысый в радиотелефон.

– Я Третий, – сказала трубка довольно хорошо слышным через шорохи атмосферных помех металлическим голосом. – В пределах видимости наблюдаю не менее трехсот целей. В основном Т-69, гусеничные БТР и БМП китайского производства…

– Идентификация?

– Вся маркировка и номера скрыты под свежим зимним камуфляжем. Переговариваются между собой по-русски…

– Помехи ставят?

– Не похоже.

– Третий, тебя обнаружили?

– Пока нет, Первый.

– Третий, отходи в квадрат 54, себя не обнаруживай. Как понял?

– Понял тебя, Первый, выполняю. Прием.

– Третий, дальше все по плану. Связь через час. Канал прежний. Как понял?

– Понял тебя, Первый, понял. До связи. – И радиотелефон заперхал слабыми помехами.

– И что теперь? – спросил Алексеич у небритого, который, как и он сам, смотрел на лысого и его средство связи с каким-то обреченным видом. – Хоть наступает-то кто, а?

– А дальше, видимо, ничего, – вздохнул тот. – А совет один: собирайте свои манатки и рвите куда-нибудь в центр, поближе к какому-нибудь серьезному госпиталю. Среди людей оно надежнее. А наступают эти фиговы «ленинцы-сталинцы», которых китаезы вооружили, похоже, плюнув окончательно на все Хабаровские протоколы. Как видно, решили-таки кончать-таки с оппортунизмом и ревизионизмом, в нашем лице…

– Выходит, шандец?

– Ну-у… Шандец не шандец… Все-таки случались у нас вещи и похлеще. Мы и крылатые ракеты переживали, и радиоактивный дождичек с разной химией долбаной. Глядишь, переживем и это.

В этот момент со стороны радиотелефона лысого вдруг послышались какие-то принципиально новые звуки. Хорошо поставленный металлический голос повторял при почти полном отсутствии помех:

– Код «Мутная Вода», повторяю, код «Мутная Вода»… 190760041600… 20055180700…

Далее последовала откровенная белиберда в виде многочисленных цифровых комбинаций, перемежаемая сообщениями о таинственной «Мутной Воде».

– Это что за «Мутная Вода», а? – спросил небритый у лысого после почти минутного молчания. – Чья это передача, герр генерал?

– Я перед этим автонастройку включил. Так вот, судя по частоте, это Москва, а точнее, похоже, радиостанция Уральского боевого участка. Друзья-защитнички вещают…

– И что за «Мутная Вода»? Тебя о чем-то таком предупреждали?

– Не знаю, хоть убей…

– Идеи есть?

– Какие, на хрен, идеи?!

– Крайний раз подобную цифровую галиматью передавали знаешь когда?

– Когда?

– Ну ты, блин, совсем без памяти, фельдмаршал… Два года назад, летом…

– Это когда они по нас ипритом с добавками, а Москва по ним, в отместку…

– Вот именно…

– Ебена мать…

– Вы о чем? – встрял в разговор Алексеич, которому от этого диалога все больше становилось не по себе.

– Ты, это, – сказал небритый, – лучше сам в город не езди. Пристройся в хвост к этим БТРам и двигай за ними. А если что, становись где-нибудь в стороне от дороги. И противогазы наготове держите…

– Что, настолько хреново?

– Не то слово, можно сказать, полный звиздец.

– Ну, будь, – и небритый отвернулся от Алексеича.

– Ты что, к своим? – спросил лысый Николин небритого. – Думаешь, они – зимой газок?

– Ни фига я не думаю, – ответил небритый сквозь зубы. – Думать вообще вредно, полезно соображать. Поэтому я лучше со своими, а ты, раз теперь главнокомандующий, организовывай какую ни есть оборону и Светлану Евгеньевну отвези куда-нибудь в безопасное место, вдруг выживет…

– Ты что, хочешь по плану? Их же там за триста «коробок»! И ты собираешься их десятью машинами?! Тебя же в блин раскатают!!

– Не бздюмо, женераль. Это же тебе не Курская дуга, я их проредить хочу, как обычно, из-за кустов, насколько снарядов и наглости хватит. А потом отходить, пусть даже пехом, – танков новых нам милая Родина даст. Не впервой. Ты что, забыл, как мы с «Абрамсами» воевали? И ведь остановили же…

– То-то нами теперь детей в Америке пугают…

– Сколько тебе повторять – я им тогда бошки не отпиливал, это мотострелки постарались. Они же тогда и этого урода с камерой и проморгали…

– Смерти хочешь?

– Своей – никогда. Ты же знаешь, я ее чувствую. Жаль только, что за минуты, а не за часы… А то столько хороших людей в живых бы осталось…

– Ну, будь жив, – попрощался лысый как-то скорбно. – Связь на обычной частоте, если что…

– Будет трудно, Ким, пришлешь Говоруна, – махнул рукой небритый.

– Какого Говоруна?!

– Умного и сообразительного, – усмехнулся небритый. – Того же Тяпкина, например…

– Задолбал ты своими шуточками, иди уж… – Небритый кивнул, надвинул танкошлем поглубже и зашагал к дороге, где гудели моторами два БТРа с десантом.

– Если вы с нами, – сказал лысый Николин Алексеичу. – То пять минут вам на сборы, больше ждать не будем, дел еще до бениной мамы…

– Дима!! – заорал Алексеич. – Разводи пары!!

Уже вбегая в дверь бывшего детского сада, Алексеич увидел, как небритый остановился у БТРов, перекинулся парой слов с сидящими на броне автоматчиками и энергично двинулся по обочине дороги в ту сторону, откуда появились БТРы. И Алексеич так и не смог вспомнить, где он этого парня раньше встречал, да и встречал ли? Светлана Дитлова прожила еще сорок шесть часов с минутами, но в сознание так и не пришла. Тот хирург-самоучка не соврал – с такими ранениями не живут. Николин прокомандовал АКС еще полгода и погиб (довольно глупо, кстати, как это бывает порой на любой войне) в конце июля. А Алексеич умер раньше всех, через девять часов и тридцать семь минут. Поехав за очередными ранеными, он поймал лбом шальную пулю – и это ночью-то… А небритого танкиста никто из людей, остановившихся тогда у бывшего детсада, больше никогда не видел, даже мертвым…