Текст книги "БронеМашина времени"

Автор книги: Владислав Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 8

Что же мне, век по этой пустыне мотаться?!

Товарищ Сухов. Из к/ф «Белое солнце пустыни»

Африканский крюк. Непоняток прибавляется. 23 февраля 1942 года. Северная Африка. Где-то в Западной пустыне. +40 градусов в тени. Очень жарко.

Я сидел на обломке глинобитной стены, посреди бескрайних песков, озирая в бинокль окрестности, и дивился сюрреализму происходящего. Позади меня, замаскированный среди каких-то руин библейского возраста, стоял покрашенный в желтые цвета немецкого Африканского корпуса советский танк Т-34 с черно-белым балочным крестом и белой пальмой роммелевских частей на броне. Рядом с танком умывались из канистры два загорелых фрица в одних плавках и пилотках. На горизонте поднимались к знойному синему небу столбы черного дыма, но никакого движения в пустыне не было. Видимо, главные силы англичан прошли стороной или вообще заблудились по дороге.

Однако обольщаться не следовало, тем более что ехидный голосок под моей черепной коробкой уже дня три советовал мне готовиться к чему-то эпохальному и одновременно нехорошему. Списывать голосок на жару, переутомление и общий дебилизм мне не хотелось. А, собственно, что мы тут делаем? Наш «штурмовой взвод» из двух Т-34 и одного KB сформировали еще в начале января. Командовал этим балаганом капитан Вансовский, а русских в нем, кроме меня, числилось аж двое. Какому такому гитлеровскому штабному гению пришло в голову посылать это «сверхмощное» формирование на усиление корпуса Роммеля, я, наверное, не узнаю никогда. Надо полагать, английские джентльмены, уже получавшие от доброго дядюшки Рузвельта «Гранты» и «Стюарты» тысячами, должны были громко пукнуть и разбежаться от одного нашего вида. Тем более что до Бенгази доплыл только один Т-34. Остальные потонули вместе с транспортом – и «штурмовому взводу» пришел кирдык. При одном танке осталась команда в шесть человек (включая меня и Вансовского), а командование Африканского корпуса явно не знало, что с нами делать. Мы в основном гоняли наш танк туда-сюда, причем в основном ночами, из соображений секретности. Вот и сейчас нас за каким-то послали в разведку. Хотя, по-моему, какой-нибудь легкий броневик тут был бы более уместен. В общем, пока что голосок в моей голове посоветовал мне зарядить пушку и быть начеку. Обдумав это предложение, я неспешно полез в танк. Там было особенно жарко и душно, никто из моих немецких «коллег» там старался не засиживаться без особой надобности. Зарядив орудие, я услышал, как ожила рация.

– Герр капитан, вас на связь! – заорал я, высунув голову из башенного люка. Из библейских руин выскочил капитан Вансовский, подтягивая ремень модных офицерских шорт. Он схватил радионаушники, несколько раз каркнул в микрофон «яволь» и приказал экипажу занять места по боевому расписанию. В экипаже, кроме нас, было двое – механик-водитель Фосс и «специалист широкого профиля» ефрейтор Розенхайм. Еще два «героя» из нашего взвода отдыхали в госпитале по причине дизентерийной дристни.

– Иван, – приказал мне Вансовский (Иваном меня здесь именовали исключительно для удобства). – Сядешь за наводчика.

– Яволь! – ответил я, и танк тронулся, давя эти самые библейские руины гусеницами. А может, они и не были библейскими. Просто в этих местах все отчего-то выглядит или древним, или очень старым.

– И куда мы, господин капитан? – поинтересовался Розенхайм, размещая свою задницу на сиденье заряжающего.

– Передали данные авиаразведки, – отозвался Вансовский с места стрелка-радиста. – На северо-восток от нас обнаружено несколько английских броневиков и колонна автомашин. Приказали перехватить.

При ремонте над местом наводчика нашего Т-34 поставили командирскую башенку от Pz-III, что отчасти улучшало круговой обзор. Почувствовав некоторое беспокойство, я полез в командирскую башенку. Приподнявшись в ней, я увидел сквозь грязный стеклоблок песчаные дюны, пыль из-под гусениц и какие-то старые автомобильные колеи впереди нас.

– Наводчик! Противника не видно? – поинтересовался Вансовский.

– Никак нет! – ответил я ему.

После этого минут на двадцать установилось молчание. Минут двадцать мы ехали по старой колее, а потом она вдруг оборвалась.

– Внимание!! – вдруг сказал голос под моей черепной коробкой. Это был уже не голосок, а нормальный мужской голос. У меня внутри все упало – именно этот голос я тогда слышал на зимней дороге. Выходит, это тот самый странный тип, который говорил, не открывая рта. Выходит, это он здесь в игрушки играет?

– Слушай меня, – сказал голос. – Это не бред от перегрева и не последствия черепно-мозговой травмы. Все вопросы потом, а сейчас четко делай то, что я тебе говорю. Минут через пять слева в твоем секторе обстрела покажется небольшая глинобитная постройка. Ее нужно уничтожить, и желательно с одного выстрела.

И голос отключился. Поскольку времени уже не было, я начал поворачивать башню влево.

– Иван, ты чего?!? – вопросил удивленный Розенхайм. – Англичан увидел? – Ему не терпелось повоевать по-настоящему. Англичан он пока что видел только пленных.

– В чем дело, наводчик? – услышал я голос Вансовского. – Я ничего не вижу!

– Там что-то есть!! – возразил я уверенно.

– Да где??? – удивился Вансовский. – Я отсюда ни черта не вижу!!

И тут я явственно увидел свою цель. В перекрестие прицела вплыло нечто, похожее на глинобитную башенку, без малейшего намека на окна или вход. Это квадратных очертаний сооружение приткнулось к склону холма и было почти неразличимо на общем окружающем фоне. Словно кто-то подал мне команду «Огонь!». Я дернул спусковой рычаг, наблюдая, как вспышка разрыва заволакивает постройку. Попал-таки, с первого выстрела.

– Иван, мать твою!! – заорал снизу Вансовский. – Ты куда стреляешь, раздолбай славянский!!

Я открыл было рот, но тут произошло нечто невообразимое. Там, где еще не осела пыль от разрыва, вдруг полыхнуло. Это было абсолютно беззвучно, но… Не знаю, с чем сравнить мощь этой вспышки – все равно что тебе в глаза направили и неожиданно включили мощную лампу. Очень мощную… Сетчатку моих глаз мгновенно заволокло красной пеленой.

На мгновение в танке стало тихо, только ревел двигатель. Т-34 продолжал ползти вперед. А через секунду и механик, и Вансовский истошно заорали. Немцам, конечно, далеко до русского мата, но тем не менее… Их вопли в основном касались взрыва и сопутствующего ему славянского тупоумия, а также моих близких родственников и половых отношений между ними. Понять всю подлость случившегося было нетрудно – механик смотрел на вспышку в свой перископ, а Вансовский – в прицел пулемета. То есть из четырех членов экипажа трое мгновенно лишились зрения. А может, и четверо – у заряжающего тоже есть перископ… Видимо, оценив ситуацию, Вансовский заорал:

– Все с машины!!!

Я, ничего не видя, откинул крышку башенного люка и ощупью скатился по борту и надгусеничной полке на горячий песок. Сквозь рев двигателя (танк остановить никто не догадался!) я слышал, как, похоже, оставшийся зрячим заряжающий пытается вытянуть из машины Вансовского. Механик, судя по воплям, застрял, выбираясь через свой передний люк.

В последующие несколько минут я лихорадочно тер глаза, слушая нецензурные крики арийцев и удаляющийся рев танкового дизеля. Было слышно, как Вансовский поносит механика за то, что тот не остановился. А потом где-то за пределами моей бедной черепной коробки рвануло. Глухо, но очень сильно – раз, другой, третий… А потом рвануло еще раз, но с такой силой, что ударная волна ощутимо тряхнула меня. Чисто инстинктивно, спинным мозгом, я ощутил, как надо мной пролетают какие-то железки. Стало жарко. По-видимому, меня слегка оглушило. Но, когда слух вновь прорезался, я не услышал ни воплей, ни шума движка. Зато явственно завоняло горелой резиной и соляркой.

Не знаю, долго ли продолжалась моя слепота, но скоро застилавшая глаза багровая пелена начала светлеть, а потом пейзаж начал обретать прежние очертания. Зрение возвращалось. Будьте вы прокляты, сволочи! Атомную бомбу вы тут заховали, что ли? Сквозь слезы я увидел, что все вокруг застилает дегтярно-черный дым. Не надо было долго соображать, чтобы понять, что это горит наш танк, а точнее, то, что от него осталось. По песку тянулась сорванная гусеница, чуть в отдалении лежали два катка и еще какие-то куски. Башню взрывом боекомплекта выдрало с мясом из корпуса и отшвырнуло метров на сорок. Искореженный внутренним взрывом корпус весело полыхал метрах в пятидесяти от меня. И горел он столь весело, словно был не танком, а большой бочкой с бензином. Осмотрев «пейзаж после битвы», я понял, что случилось. По-видимому, вокруг расстрелянной мной непонятной построечки имело место быть минное поле. После того как мы попрыгали с машины, неуправляемый танк, тупо ползя вперед, последовательно наехал на три противотанковых мины сразу, после чего в нем сдетонировал боезапас.

Здесь я вспомнил наконец о своих арийских «коллегах» по экипажу. «Коллеги» обнаружились неподалеку, и по неестественности их поз можно было понять, что смерть нашла-таки немецко-фашистских захватчиков. А значит, бог не фраер. Фосс лежал ближе всех ко мне, лицом вниз, широко раскинув руки. На его бритом черепе даже издали был виден солидный пролом, из которого на песок текла густая черно-красная субстанция. Видно, мозги ему осколком перемешало… Вансовский лежал шагах в десяти от Фосса, на боку, с открытыми глазами. Видимых ран на его мундире (и когда он его успел надеть? В танк садился в одних шортах…) не было, но из ушей на воротник тянулись спекшиеся струйки крови. Я пощупал ему пульс – пульса не было. Дальнейший беглый осмотр подтвердил полное отсутствие сердцебиения и дыхания. Вансовский был мертвее мертвого. Третий труп – Розенхайма – лежал навзничь, в непосредственной близости от горящего корпуса «тридцатьчетверки». Видимо, он, вняв воплям Вансовского, бежал за танком, пытаясь его остановить. Чем и куда именно его убило, понять было невозможно – мундир на нем тлел, а лицо и руки были покрыты сплошной черной коркой. Видимо, его обдало горящим топливом…

В изнеможении я сел на песок. Сволочи… Все сволочи… Оказаться одному среди этой долбаной африканской пустыни и не иметь ни фляги с водичкой, ни даже банального пистолета, дабы застрелиться, – все наличное стрелковое оружие разнесло вместе с танком. Втравили меня неизвестно во что. Здесь я подумал о том, что взорвавшееся «нечто» могло иметь атомную начинку, и мне здорово поплохело. Хотя, если бы взрыв был атомным, мы бы зажарились в своей коробке, как те шкварки. Но если там было, скажем, ядерное топливо, и не банальный уран-235, а какой-нибудь кобальт с периодом полураспада не 50-100, а всего каких-нибудь жалких 2500 лет… Черт возьми!!! И ведь определить ничего нельзя – здесь еще слова такого «радиоактивное заражение» не выучили и элементарных приборов не придумали пока… Н-да… Пока ощущения обычные, но когда волосы полезут, что-то соображать будет уже поздно… Да и фиг с ним… И здесь у меня вдруг возникло отчетливое подозрение, что все мое появление здесь, плен и эта африканская одиссея под знаменами вермахта были всего лишь ради того, чтобы я оказался в нужном месте в нужное время и разнес-таки эту неизвестную хреновину. Впрочем, понять, что я такое взорвал и зачем, мне было явно не дано. Оставалось решить, что делать дальше. А то я сам себе напоминал пушкинскую старуху у разбитого корыта… В актив себе я мог записать только отрадный факт – в вермахте, вследствие моих художеств, стало на трех человек списочного состава меньше. То есть можно считать, что я на этой войне побывал не зря…

Сплюнув сквозь зубы горькую слюну, я еще раз окинул взглядом «поле брани». Остатки танка продолжали дымить и вонять. Солнце начинало садиться за край земного круга, ставя передо мной во весь рост проблему ночевки в открытом поле без шинели. Начал я с того, что решил устроить этим фашистским нелюдям нечто вроде похорон. Правда, у меня даже штык-ножа не было, не говоря уже про лопату… Я забрал у Вансовского документы и согласно немецкой традиции забрал у всех убитых половинки нашейных посмертных медальонов (у меня, кстати, такого жетончика не было). После этого я отволок тела в оказавшуюся поблизости то ли яму, то ли старую неглубокую воронку. Там я кое-как засыпал трупы песком и камнями, образовав над ними некое подобие небольшого, но радующего глаз курганчика. В курганчик я воткнул оторванную взрывом с корпуса танка штыревую радиоантенну. На антенну сверху нацепил пилотку Вансовского. Подозреваю, что братская могила получилась не ахти какая, но это все-таки было лучше, чем ничего. Стянув с головы кепи тропического колера, постоял с минуту над курганчиком. Много кого мне приходилось хоронить, но вот чтобы немцев из вермахта – это точно в первый раз. Кажется, еще Константин Симонов писал, что у танкистов одна машина на всех, а вот судьба и смерть обычно разные. Золотые слова… Этим троим не повезло. Они могли бы вообще остаться в живых, если бы не мой снайперский выстрел… Ладно, сказал я себе, в конце концов, это были враги, и не фиг над ними сопли распускать. Они могли и на Восточный фронт попасть. Может быть, я кого-то из своих предков от верной смерти спас?!

Я натянул кепарь и побрел восвояси по нашей колее. Интересно, что подумают англичане, найдя в пустыне горелый Т-34? Хотя, скорее всего, никто его не найдет, эти пески прятали и не такие тайны… А лет через тринадцать в этих местах появится такое количество советской техники, что ржавый остов Т-34 уже никого не удивит…

Я брел по закатной пустыне и думал о том и сем, о чем придется. К примеру, о том, что все байки англичан насчет грандиозной африканской кампании гроша ломаного не стоят. В боях за какой-нибудь райцентр Котельниково или станицу Тацинская на дальних подступах к Сталинграду обе воюющие стороны задействовали больше сил и средств, чем здесь, на всем протяжении кампании. К тому же за те деревни под Сталинградом драка шла от силы несколько недель, а значили они в истории Второй Мировой войны больше, чем все эти трехлетние африканские ковыряния союзничков в песочке. Зачем Роммель вообще сюда приперся? Спасать итальянцев от полного разгрома. И спас-таки, пустив своих людей в бой с колес, не имея времени перекрасить танки в желтый цвет и переодеть танкистов в тропическую форму с шортами… Спас он дуче – и что дальше? Что он должен был делать? И что он мог, имея в лучшие дни под своим командованием штук 7–8 дивизий, из которых 4 были облегченно-колониальными, «легкого» типа? И, что интересно, никто не задумывается о том, что вся война в Северной Африке шла на узкой, прибрежной полосе, так сказать, на пляже, а также о том, что там не было ничего решительно интересного для захватчиков. Промышленности и сельского хозяйства там нет. Важных промышленных центров – тоже, здесь французские Алжир с Марокко куда интереснее (почему, кстати, янки высаживались именно там). Там была разве что парочка второсортных портов, и все. Стратегический интерес, скажете вы? Может быть, только никому отчего-то не приходило в голову, что Роммель, даже взяв Каир и оседлав Суэцкий канал, не мог их долго удерживать и развивать успех. Не с его хилыми силами… Он потому и не углублялся в Западную пустыню, что у него элементарно не было людей и транспорта хотя бы для того, чтобы посадить мелкие гарнизоны в оазисах, возле колодцев. Чтобы у Роммеля что-то получилось, нужно было, чтобы все шло иначе. К примеру, если бы вслед за Критом пали Мальта и Гибралтар, у Гитлера был бы свой (а не импотентный итальянский) флот на Средиземном море. Или японцы дошли бы до берегов Африки, высадив десант на Мадагаскар… Но ничего этого не случилось, и Манштейн с Паулюсом не подгребли навстречу Африканскому корпусу со стороны Кавказа. Конечно, «Лис пустыни» был талантливым импровизатором, но не более того. На одной выдумке далеко не уедешь… А на него навалилось все Британское Содружество, а впоследствии еще и американцы. Англичане, похоже, совсем не понимают, придурки, что, расписывая свои тяжелые и кровавые победы над Роммелем, они выставляют себя на посмешище. Тут достаточно просто вникнуть в терминологию. У Роммеля был Африканский КОРПУС, а у англичан против него 8-я АРМИЯ. Разницу чувствуете? И хороши же их «героические» вояки, с «гениальным» Монтей во главе – воевать при пяти– и десятикратном превосходстве не накладно, тем более что танки-самолеты им оптом везли из-за океана. Так что не надо стопроцентно верить голливудским фильмам о подвигах лихих коммандос в песках Африки и книжкам в ярких обложках. Бывают, знаете ли, враки и поинтереснее…

Я не заметил, как вышел к «библейским» развалинам, откуда мы выехали. Здесь меня и застала ночь. На экваторе темнота приходит внезапно. Вроде только что солнце было над горизонтом, вдруг бах – и сразу все погружается в черноту. Над пустыней сразу же повисли яркие звезды – созвездия тут расположены не так, как у нас, в России, да и Луна тут выходит откуда-то с другой стороны – это я за время пребывания здесь успел заметить. И куда мне было вострить лыжи дальше? Хотя где-то у горизонта я различил цветное мельтешение, видимо, от автомобильных фар. Немцы, англичане, да какая, на фиг, разница? Если немцы – доложу, как было, с вычетом некоторых подробностей, а если инглишмены – сдамся. Мне уже не привыкать в плен попадать…

С тем я и двинулся в сторону огоньков на горизонте, топча песок своими диковинными сапогами. Удивительно, но и в Африке они показывали себя с лучшей стороны… Пейзаж вокруг был самый что ни на есть непрезентабельный. Что, скажите, хорошего в ночных барханах и холмах? Поэтому я снова глянул на звезды. Эх, хреново я астрономию учил, не знаю, где какое созвездие… Отчего-то вдруг вспомнился старый советский фильм «Безымянная звезда» с молодыми Вертинской, Козаковым и Костолевским. Вот уж герой Костолевского точно знал все созвездия. Он же там, кажется, какую-то темную звезду открыл методом вычисления? Или нет? Красивая была история, из предвоенной румынской жизни… Кстати, а вы никогда не пробовали додумать этот сюжет дальше? Советские фильмы, кстати, очень способствовали этому. Они порой обрывали сюжетную линию в совершенно непредсказуемом месте. Возможно, виной тому «гениальность» режиссеров или исчерпание лимита отпущенной на ту или иную «нетленку» пленки. Во всяком случае, этот «творческий прием» здорово развивал воображение… Что же касается меня, то сюжет «Безымянной звезды» я для себя давно додумал. Хотите, поделюсь? Только вот на откровенные сцены у меня фантазии не хватит – лезет в голову пошлость из плохих копий фильмов Тинто Брасса… Так вот, ничем хорошим в моем представлении герои «Безымянной звезды» не кончили. Потому что у них впереди были война, диктатор Антонеску и прочее. Учитель астрономии Марин Мирою наверняка, как в те времена полагалось, был офицером запаса и летом 1941-го уехал на Восточный фронт в качестве лейтенанта румынской артиллерии. Последняя весточка от него пришла в ноябре 1942-го из-под Калача-на-Дону… С тех пор его никто не видел. Правда, вернувшийся осенью 1946-го из советского плена бывший путевой обходчик Яким говорил, что весной 1944-го видел учителя Мирою на пересылке под Котласом, и, по его словам, учитель вступил в дивизию имени Тудора Владимиреску. Правда, судьбу учителя это нисколько не прояснило… А с красавицей Моной Мирою больше не виделся никогда – весной 1943-го она уехала в Париж с каким-то майором, офицером связи из люфтваффе. Что с ней стало потом – не знает никто. Ее «папик», которого звали Григ, исчез из Бухареста еще раньше – в конце 1940-го его видели в Стамбуле, а потом – в Каире. Говорили, что он потом уехал в Южную Америку и стал миллионером, где-то в Рио или Монтевидео… Мадемуазель Куку, которую Григ дразнил Эсмеральдой, была функционером по вопросам просвещения и потом, уже при Антонеску. Это ей потом и припомнили – в 1949-м ее осудили как «пособницу старого режима», и в середине 1950-х она умерла на строительстве канала Дунай – Черное море… А гимназистка Элеонора Зенфиреску, которую мадемуазель Куку хотела исключить из гимназии, позже вступила в компартию и доросла до немалых высот. Вот только умерла она в начале 1990-х, в нищете и безвестности, как «последовательница и соратница кровавого диктатора Николае Чаушеску». Вы спросите, а как же остальные? Да ради бога, только не ждите хеппи-энда, городок-то, где происходило действие «Безымянной звезды», стоял на железнодорожном маршруте Бухарест – Синая. А это, ребята, одна из основных артерий, по которой в войну гоняли цистерны с нефтью – кровью войны… Ну и, соответственно… Короче, в декабре 1941-го одиночный советский ночной бомбардировщик типа ДБ-3Ф сбросил на городок и станцию несколько бомб. Особого ущерба этот налет не принес, но одна из бомб попала в универсальный магазин господина Паску, похоронив под руинами его самого и всю семью. А в апреле 1944-го «Либерейторы» 15-й воздушной армии США пробомбили город и станцию днем и более основательно. Было снесено полгорода, погибло много жителей, в числе которых были начальник станции Испас с семьей, учитель музыки Удря и другие. Такой вот правдивый, но мрачноватый финал этой истории я для себя придумал, пока брел по ночной пустыне. Скажете, я сгущаю краски? Ни фига подобного, ребята, это же происходило в Восточной Европе, а там обычно по-другому не бывало, что румын возьми, что венгров с поляками…

Я не знаю, как долго я шел. Тем не менее набрел я вовсе не на англичан. В свете фар передо мной обнаружились броневички разведбата 5-й легкой дивизии «родного» Африканского корпуса. Дальнейшие разбирательства были недолгими, и через три дня все, что осталось от «штурмового взвода» (меня и двух немчиков в обдристанных мундирах), транспортным бортом отправили в Европу. Тех двоих надо было лечить от амебной дизентерии, а меня, как подозрительное лицо неарийской расы, оставлять на фронте было никак нельзя – вдруг убегу? В общем, очень скоро я опять оказался на полигоне под Бреслау, понимая, что, похоже, моя служба в вермахте подходит к концу. А в воздухе уже пахло весной…

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ № 1.

Потом я много раз рассматривал это фото, его часто публикуют – товарищ Гитлер осматривает один из первых серийных танков Pz-IV с длинноствольной 75-мм пушкой. Обычно подпись к этой фотке гласит, что дело происходит в Берлине. А на самом деле было это вовсе не в Берлине. Фото было сделано на полигоне в районе Бреслау, а точнее, в одном из цехов ремзавода при этом полигоне, 22 марта 1942 года. Скажу больше – чаще всего публикуют слегка увеличенную центральную часть снимка, где геноссе Адольф Алоизович в белом, парадном кителе, окруженный оттеснившей толпу эсэсовской охраной, слушает объяснения каких-то военно-промышленных шишек. В числе них, помимо прочих, угадывается Альберт Шпеер (интересно, что в наших фильмах вроде «17 мгновений весны» он выглядит почему-то престарелым и молью траченным, хотя на самом деле герр Альберт был довольно моложавым дядькой, да и вообще, нацистские лидеры были мужичками, далекими от маразма. Может, цензоры из Политбюро, принимавшие фильм, действительно равняли Гитлера и компанию по себе? Черт его знает…). Так вот, если взять «полную» версию этого снимка, с необрезанными краями, слева, в отдалении, не совсем в фокусе, за спинами вырядившихся по поводу приезда фюрера в лучшие костюмы сотрудников испытательного центра, можно в числе прочих рассмотреть голову в пилотке. Так вот, это был я, в тот момент носивший фамилию бывшего капитана РККА и предателя Родины Семена Путилина. Я, в свежепостиранном комбинезоне и новой пилотке без кокарды, стоял, как последний идиот, в толпе ликующих врагов и почти в упор разглядывал самого главного врага… Ощущал я себя при этом как минимум шукшинским Бронькой Пупковым… Действительно, было верхом идиотизма стоять в двадцати шагах от самого натурального Гитлера, имея из личного оружия только горсть завалявшихся в кармане гаек… Н-да, это было невыносимо… Казалось бы, один выстрел – и войне конец. Но что-то подсказывало мне, что война бы от моего выстрела не кончилась. И, коль скоро ствола или гранаты у меня с собой не было, у меня на этой войне были иные цели и задачи. Так оно и оказалось.