Текст книги "Ватажники атамана Галани"

Автор книги: Владислав Хапров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава XXIV

Обитель на острове. Предание о чудотворной иконе Воскрешения Христова. Захват острова воровскими казаками и убийство монахов. Ловушка захлопывается. Сражение на острове и на галере.

Путешественник, плывущий вверх по Волге, в ста верстах от Нижнего Новгорода встречает большой остров, лежащий у живописного берега, вздымающегося над рекой крутыми обрывами. На нём, среди густого леса, стоит монашеская обитель. Строений в обители немного. Почерневшая от времени деревянная часовня с луковкой на крыше. Рядом неуклюжий сруб с четырьмя кельями, где живут монахи, и поварня. В часовне храниться старинная византийская икона изображающая воскрешение Христово. По легенде, после взятия турками Константинополя, эта икона оказалась в сокровищнице казанского хана Ибрагима, и великий князь Иоанн III отправил в Казань послов с предложением обменять образ на пленного мурзу, захваченного в одной из бесчисленных приграничных стычек. Посольство возглавил некий боярин, имя которого история не сохранила. Переговоры были недолгими и завершились полюбовным соглашением. Посольство, поместив икону на нос головного струга, возвращалось по Волге в Москву. Когда караван остановился на ночь в дне пути от Нижнего Новгорода, вдруг разразилась ужасная буря. Ветер был на-столько силён, что суда сорвало с якорей. Они налетели друг на друга, и у головного струга оказался пробит борт. Его понесло по течению. Через пробоину хлестала вода. Дело было осенью, и даже умей боярин плавать, он бы не добрался до берега в бурную погоду в ледяной воде. А плавать он не умел. Тогда, подняв драгоценную икону, он принялся молиться, но не о спасении тела, так как на это надежды уже не оставалось, а лишь о спасении души.

И тут струг налетел на мель. Это спасло людей от верной гибели. При свете молний они разглядели невдалеке сплошную стену камышей и короткую полоску песчаного берега среди них. Мель, узкая и длинная подходила к этой полоске вплотную. Боярин со свитой, промокшие и замёрзшие перебрались на твёрдую землю, где смогли развести костёр и согреться. Утром они увидели, что находятся на лесистом острове, отдалённом от левого берега Волги двумястами саженями тёмной воды.

Впоследствии набожный боярин построил на острове часовню, а митрополит Феодосий, узнав историю чудесного спасения, повелел поместить туда вызволенную из рук магометан икону.

Отныне всякий православный купец, проплывающий мимо, если есть возможность, останавливается на острове, чтобы помолиться и принести дары, дабы уберегла святыня его и его товар от всяческих природных бедствий и страшных воровских казаков.

Большие суда со стороны правого берега к острову подойти не могут, так как вплотную к нему прилегает длинная мель, спасшая струг боярина. Проходят только лёгкие рыбачьи плоскодонки. Из села, расположенного ниже по течению раз в неделю приплывают мужики, привозят провизию. В обители живут назначенные в послушание четыре монаха из нижегородского Благовещенского монастыря, которые меняются каждое лето.

В одно пасмурное августовское утро к острову подошли две будары и стали на якорь на безопасном расстоянии от мели. Купец и его приказчик съехали на берег в лодке. Монахи встретили их дружелюбно, и проводили в часовню.

Молились гости недолго. Выйдя из часовни, они подозвали одного из монахов под предлогом, что хотят внести пожертвование. Как только тот подошёл, купец выхватил кинжал и ударил монаха в грудь. Второй чернец, видевший это, завопил от страха и бросился к поварне. Но его настигли и уложили ударом кистеня по голове. Выбежавшие на крики из поварни два оставшихся монаха были тоже убиты злодеями.

С будар сошли прятавшиеся там вооружённые до зубов разбойники во главе с красивой девушкой. Суда увели на другую сторону острова. Тела монахов закопали в лесу, а четверо разбойников переоделись в их рясы.

Ночью разожгли сигнальный костёр. Вскоре к берегу пристало множество длинных плоскодонных лодок с ушкуйниками. Половина их сошла на берег, а остальная половина отплыла к противоположному берегу и укрылась от посторонних глаз в небольшом заливчике.

15 августа торги на ярмарке закончились. Купцы разъезжались. Макарьев пустел. 18 числа поутру на площади перед Троицким собором монастыря выстроился конвой. Из подвалов трапезной вынесли тяжёлые запечатанные сургучными печатями бочонки и погрузили на повозку. То была казна ярмарки – деньги, собранные с купцов за две недели торгов. Процессия двинулась к пристаням, где её уже дожидалась толпа праздных зевак.

Солдаты оттеснили любопытствующих, бочонки перевезли на галеру и поместили в специальное помещение на носу, где уже находились захваченные у Галани в Астрахани сокровища и подати, собранные в понизовых городах и у ясачных народов. На железную дверь повесили массивный замок, сработанный в Веймаре известнейшим мастером, и поставили в караул двух солдат, менявшихся каждые три часа.

Утром на судно вернулся астраханский губернатор. Лука Мясоед лично сопроводил Волынского до лодки, правда, дальше не поехал, сославшись на свою тучность.

Перед самым отплытием на пристанях появились помещик Филин со своей спутницей. Их сопровождал Галаня, одетый, как одеваются кормщики в мешковатый кафтан и вылинявшую на солнце шляпу.

Прохаживавшиеся по берегу поручик Маврикинский и шкипер Якоб Янсен направились к ним.

– Как и обещал, – сказал Филин капитану «царёва корабля». – Вот вам лоцман. Зовут его Остап. Он плавает по Волге десять лет и знает каждую мель от Астрахани до Вологды.

– О, корошо, корошо, – закивал головой шкипер и похлопал Галаню по спине.

Поручик Маврикинский галантно помог Дуньке Казанской забраться в лодку. Филин натужно перевалился через борт следом за ними. Лодка отчалила от берега и вскоре пристала к галере. Филин прекрасно играл роль неуклюжего пожилого толстяка. Зеваки надорвали животики от хохота, когда он пытался взобраться по верёвочному трапу на борт. В конце концов, два дюжих матроса общими усилиями втащили его на галеру.

Дунька притворяться не стала. Она легко поднялась по трапу, приведя поручика Маврикинского в ещё больший восторг.

Отсалютовав из всех пушек, так что у собравшихся на пристанях заложило уши и, выслушав ответный салют пушек монастыря, она медленно двинулась вверх по реке.

Галаня оставил меня за главного, наказав купить табун лошадей и во всю прыть скакать к месту засады. Ещё загодя я договорился с одним из перекупщиков, приобретавших лошадей в Саратове у ногайцев и пригонявших их на продажу на Макарьевскую ярмарку. С ним же я тайно передал письмо воеводе Бахметьеву, так как Матвей Ласточкин сказал мне, что этот купец человек надёжный и на него можно положиться.

Лошади были маленькие и довольно неказистые на вид, зато быстрые и выносливые, способные скакать сутками напролёт с тяжёлым грузом на спине.

Вечером мы покинули заброшенную мельницу и понеслись вдоль реки. Скакали всю ночь без отдыха и с первыми лучами рассвета увидели у противоположного берега остров и поднимавшуюся над его деревьями струйку дыма из поварни обители.

Лошадей спрятали в роще. Я вышел на берег и свистнул условленным образом. Тотчас же появились прятавшиеся поблизости лодки. Нас перевезли на остров, кроме двух человек, оставшихся караулить лошадей.

Тем временем на реке рассеялась утренняя дымка, и из-за поворота показался силуэт «Дианы».

Всю ночь галера простояла на якоре. Плыть в темноте было опасно. Судно с такой осадкой постоянно рисковало сесть на мель. Но как только рассвело, кормщик занял место у штурвала, солдаты, служившие гребцами, опустили в воду вёсла, и затянули унылую песню. «Царёв корабль» вновь двинулся в путь.

Якоб Янсен был на ногах с первыми лучами солнца. Он, убедившись накануне в мастерстве нового кормщика, полностью доверился тому и, дымя трубкой, расхаживал взад и вперёд по куршее, любуясь окружающим пейзажем.

Вскоре на палубу вышли Филин и Дунька. Беглый помещик достал из кармана камзола часы на цепочке. Было десять часов утра. Галера прошла поворот реки и оказалась перед островом, на котором ватагой Галани была устроена засада.

Филин тут же направился к шкиперу Янсену и заговорил с ним о каких-то пустяках, отвлекая внимание. И в это время Галаня чуть-чуть повернул штурвал и галера с ужасающим треском налетела на мель. Все повалились на палубу. Шкипер тут же вскочил на ноги и, извергая ругательства как минимум на четырёх языках, бросился к Галане. Он схватил мнимого кормщика за грудки и принялся трясти его, отвешивая оплеухи. В нос ему ударил резкий сивушный запах.

– Пьян гад, стелька! – взвыл Якоб Янсен. – Сгноить каторга!

Галаня икнул и с прекрасно разыгранным ужасом пробормотал:

– Извиняйте, господин шкипер, ошибочка вышла.

Из своей каюты вылетел поручик Маврикинский с ошалелыми глазами и пистолетами в руках. Выяснив, что случилось, он от всей души врезал кормщику в зубы. Галаня упал и некоторое время не мог подняться, размазывая по доскам палубы кровь, хлынувшую у него изо рта.

Ударили в корабельный колокол, созывая всю команду наверх. Антип Гуляев немедленно велел схватить кормщика и посадить под замок. Галаня, предполагавший, что его, конечно, прикажут выпороть, но оставят на свободе, начал было протестовать, однако семёновцы быстро угомонили его и водворили в каморку, предназначенную для хранения канатов. Только тут, переведя дух, атаман заподозрил, что коротышке сержанту каким-то образом стало известно об ожидавшей засаде и когда его братки пойдут в атаку гвардейцы будут к этому готовы.

– Антип, на кой ляд ты закрыл кормщика в трюме? – поинтересовался поручик Маврикинский у сержанта. – Я собирался приказать воздать ему по заслугам семихвосткой и пусть ведёт галеру дальше. Иначе кто же её поведёт? Другого кормщика у нас нет.

– Да боюсь, господин поручик, сбежит плут с перепугу, – невозмутимо ответил Гуляев. – Пущай посидит, подумает, а выпороть всегда успеем.

– Верно, верно, – закивал головой Маврикинский.

Слышавший этот разговор помещик Филин звериным чутьём заподозрил неладное и решил держаться настороже.

Спустили лодку. Якоб Янсен съехал на берег, где его встретили разбойники, наряженные монахами. Капитан наполовину жестами, наполовину исковерканными русскими словами объяснил им, что остолоп лоцман посадил его галеру на мель и чтобы снять её, судно необходимо сначала разгрузить.

Мнимые чернецы смотрели на иноземца неодобрительно, как и должны смотреть православные люди на еретика протестанта, а затем сухо кивнули головами и удалились.

Началась разгрузка галеры. Мель образовывала узкий песчаный брод, по которому можно было добраться до острова пешком по пояс в воде. Четверых гвардейцев Антип Гуляев оставил стеречь несметные сокровища «царёва корабля». Остальные же солдаты и матросы, сняв чулки и туфли, залезли в воду. На плечах они перенесли на берег мешки и бочонки с провизией, пушки, порох, огромные ящики с ядрами и многое другое.

В завершении всего на остров съехали астраханский губернатор Артемий Волынский в сопровождении двух гайдуков, помещик Филин и Дунька Казанская. Они отправились в часовню преклонить колени перед чудотворной иконой Воскресения.

Улучив минутку, Антип Гуляев постучался в каюту поручика Маврикинского. Он разом выпалил всю историю со мной, Лукой Мясоедом и разбойниками. Чем больше он говорил, тем больше красивая волевая челюсть офицера отваливалась вниз, создавая на его лице гримасу довольно глупого изумления.

– Чего ж ты раньше молчал, скотина? – произнес, наконец, поручик.

– Да не больно был уверен, ваше благородие, что это все, правда. Думал, чего вас попусту беспокоить, пока не разберусь что к чему.

Поручик Маврикинский, обладая знатностью, богатством и связями при дворе, позволявшими ему быстро продвигаться по службе, не обладал при этом большим умом и полководческими дарованиями. Однако, к его чести следует сказать, что в отличии от большинства недалёких людей, он не был чрезмерно чванлив и не чурался во всём слушаться своего, более умудрённого жизнью сержанта. Поэтому, грозно зыркнув на того, для порядку, и быстрым движением подкрутив ус, он поинтересовался:

– Ну, и что будем делать?

– Драться.

– Понятно, что драться.

– Диспозиция такова, – начал объяснять Антип Гуляев. – Рожи у местных монахов самые что ни на есть воровские. Чувствую, настоящие чернецы приняли мученическую смерть и покоятся где-нибудь в лесу в неглубокой ямке. Так что за каждым нашим шагом следят и нужно поостеречься.

Солдаты, по моему приказу, складывают груз на берегу так, чтобы он образовал редут. Стволы пушек направлены на лес, где засели воровские казаки. Их главарь сейчас сидит под замком у нас в трюме и неплохо бы для пущей надёжности поставить пару солдат его караулить.

– Это ещё зачем? – запротестовал Маврикинский. – Не много ли чести для какого то вора.

– Это, господин поручик, не какой-то вор, – тихо, почти шепотом, ответил Антип Гуляев. – Как мне сказали это атаман Галаня собственной персоной. И у меня нет никаких причин в этом сомневаться.

Если бы Арсений Маврикинский в это время решил откушать рыбу, то он наверняка подавился бы костью и скончался на месте.

– Чушь, – воскликнул он. – Голова Галани плавает сейчас в спиртовом растворе в банке, которая стоит в каюте его сиятельства губернатора Волынского.

– А вот и нет! Галаню вовсе не убили в Астрахани. Он ушёл целёхоньким, а с ним ещё сотня казаков. Они объединились с шайкой помещика Филина и сидят сейчас на другой стороне острова готовые в любой момент напасть на нас.

– Час от часу не легче, – поручик Маврикинский достал из кармана кружевной надушенный платочек и вытер им вспотевший от волнения и духоты лоб. – Становиться весело. Мы сцапаем двух самых знаменитых местных разбойников одним махом. Так значит толстяк Степанов это помещик Филин?

Антип Гуляев кивнул.

– Он самый.

– А племянница?

– Его полюбовница, Дунька Казанская, тоже девица в этих краях не безызвестная.

– Проклятье! – воскликнул поручик. – Я ей почти увлёкся. Как жаль, что придётся отправить её на виселицу. Антип, дай водочки, успокоить душу.

Сержант незамедлительно вытащил из ботфорта гнутую фляжку. Поручик отхлебнул из неё и сказал:

– Добрая драка это хорошо. Развеет хандру.

– О-о, драка действительно будет знатная, – зловещим тоном пообещал Антип Гуляев.

Галеру разгружали до самого вечера. Поставили ворот и ещё до наступления темноты «царёв корабль» был снят с мели.

Тем временем ряженные монахи подошли к съехавшему на берег Антипу Гуляеву.

– Видим, проголодались православные солдатушки, – сказали они. – Дозволь господин сержант наварить на всех тыквенной каши да киселя.

– От каши и киселя не откажемся, божьи люди, – ответил Антип Гуляев.

«Монахи» поставили на огонь два котла. Аппетитный запах разнёсся над островом, так что у солдат заурчало в пустых животах.

Ветер, дувший в сторону леса, донёс запах стряпни до сидевших в засаде ушкуйников. Учуяв его, они принялись тихо материться оттого, что придётся сражаться на пустой желудок.

Быстро темнело. Я прятался в зарослях рядом с казаком по имени Яшка Овцин. Тот был одним из самых злобных и отвратительным извергов, из тех, что мне приходилось видеть. Поэтому, проломив ему череп рукояткой пистолета я не испытал ни малейших мук совести.

Я тихо пополз через заросли к воде, на берегу разделся, оставшись в одних портках, привязал к голове завёрнутые в парусину два пистолета и нож и пустился вплавь вокруг острова. Я видел на берегу гревшихся у костра солдат, сержанта Гуляева, шагавшего взад-вперёд по песчаному берегу, а так же Волынского возвращавшегося в гичке на галеру в сопровождении своих стражей. Филин и Дунька Казанская остались на острове.

Гичка Астраханского губернатора пристала к галере, и тот скрылся в своей каюте. Я ухватился за канат, которым судёнышко привязали к борту, и взобрался на «царёв корабль». Тут же меня схватило множество рук, одна из которых закрыла рот, и холодное остриё кинжала упёрлось мне в горло. Подумав, что сейчас меня прирежут без лишних разговоров, я запаниковал и принялся беспомощно брыкаться.

– Тихо, не рыпайся, если не хочешь прямо сейчас отправиться в ад, – услышал я над своим ухом злобное шипение. – Ты кто такой?

– Артемий Кондратьев, старший подьячий полицмейстерской канцелярии Санкт-Питербурха.

Руки сразу разжались. Я, наконец, получил возможность увидеть окружающее. На палубе, прячась за банками, сидели несколько десятков семёновцев, сжимая в руках заряженные фузеи, а так же матросы с абордажными саблями и топорами.

Поручик Маврикинский убрал свой стилет и обратился ко мне:

– Мой сержант Антип Гуляев предупредил, что вы появитесь, – он оглядел меня с ног до головы и восхищённо добил. – Он довольно точно вас описал. Это ж надо. По виду вы сущий тать. Да я бы в жизнь не смог так ловко закосить под разбойника. Антип говорил, что вы самый искусный и ловкий столичный сыщик.

– Вовсе нет, – буркнул я. – Самый искусный и ловкий Аникей Петрович Плотников Загорский, а я так…

– Ну, ну, не прибедняйтесь.

– Где Галаня? – напряжённо спросил я.

– Под замком в трюме.

– Караул к нему приставили?

– Приставили.

– Хорошо. Это очень-очень страшный человек. Если он вырвется, нам придётся несладко.

– Господи, чего вы все так его боитесь, – фыркнул поручик Маврикинский. – Утром, я размазал его по палубе одним ударом.

– Это потому что он позволил вам это сделать, – остудил я самонадеянного офицера. – Галаня чудовищно силён. Я сам видел, как при штурме Шемахи он ударом кулака свалил с ног коня, и не какую-нибудь клячу, а доброго боевого скакуна.

* * * *

На острове Антип Гуляев подозвал к себе одного из унтеров и шепнул ему.

– Василь, ты не находишь странным, что ряженные тати взялись варить нам харч.

– Думаешь, хотят отравить?

– Похоже на то. Надо бы проверить.

– Проверим.

Не прошло и десяти минут после этого разговора, как солдаты ворвались в поварню и все четверо лжемонахов были схвачены, не успев даже пикнуть. Унтер, которого Антип Гуляев называл Василем, зачерпнул оловянной кружкой киселя и сунул его под нос одному из пленников со словами:

– Испей киселька, божий человек.

Тот в ужасе завопил и задёргался и тогда унтер насильно влил кисель ему в рот. Разбойника сразу скрутило, он передёрнулся, закричал от невыносимой боли и отдал богу душу.

– Так я и думал, отравлено, – довольно произнёс Антип Гуляев.

* * * *

Помещик Филин и Дунька Казанская, расхаживали вдоль берега. Обоих терзали тревожные чувства. Груз галеры был сложен в порядке, сильно напоминавшем редут. Пушки были поставлены на лафеты и их стволы направлены на тёмную массу леса.

– Они всё знают, – прошептал Филин.

– Откуда?

– Какая, к чёрту, разница. Смотри, они следят за нами.

Действительно, то один, то другой солдат время от времени мрачно поглядывали на Филина и Дуньку.

Бочки с порохом были сложены в центре редута и накрыли мокрым брезентом, чтобы защитить от летнего солнца. Как только начало темнеть, пушкари вытащили одну из бочек, где лежали уже готовые картузы и принялись заряжать пушки.

– Точно, это ловушка, – зашептала Дунька Филину. – Что будем делать?

Филин сел на землю и закурил трубку.

– Ты, Дуняша, отойди подальше, а как увидишь у меня гранату, кидайся под воду. Поняла?

– Поняла, – ответила та, сняла туфли, подняла юбки и пошла к реке.

И тут раздался вопль переодетого монахом разбойника, которому вливали в рот отравленный кисель. Все головы повернулись в сторону поварни. Воспользовавшись этим, Филин вытащил из кармана ручную гранату, подпалил от трубки фитиль и швырнул в пороховой склад. Дунька Казанская, увидев это, матюгнулась и с головой бросилась в воду.

И вовремя. Огненный вихрь пронёсся над берегом, сметая всё на своём пути. Находившихся поблизости от порохового склада солдат разорвало в клочья, тех, кто стоял дальше повалило на землю взрывной волной. Многих охватил огонь и они, ужасно вопя, бросились к реке. На месте порохового склада зияла огромная воронка. Редут был разрушен, пушки перевёрнуты.

Помещик Филин уцелел при взрыве, вовремя бросившись на землю. Смерть пронеслась над ним, почти не задев. Он поднял голову как раз тогда, когда Дунька Казанская, израсходовав весь в воздух в лёгких, вынырнула из под воды. С неба сыпались обломки, и острый кусок железа с рваными зазубренными краями, вошёл ей прямо в голову, мгновенно убив разбойницу.

Филин нетвёрдым шагом побрёл к реке и принялся вытаскивать из воды тело своей подруги, словно ещё не осознав, что она мертва. А когда осознал, то впал в абсолютную ярость, такую, когда собственная жизнь не имеет никакого значения, а значение имеет только то, сколько врагов ты успеешь убить прежде чем убьют тебя. Филин успел убить многих. За пазухой у него был припрятан кистень, а в ботфорте кинжал. Пользуясь тем что выжившие солдаты были полностью деморализованы, он умело и безжалостно крушил черепа и резал глотки до тех пор пока Антип Гуляев не выстрелил в него в упор из пистолета. Помещик Филин упал лицом в пропитанный гарью и кровью песок и больше не двигался.

После этого чёрная волна с ног до головы покрытых сажей воровских казаков обрушилась на остатки редута, словно жуткая армия чертей, вырвавшаяся из ада.

* * * *

Как только на острове началась пальба, лодки, вышедшие, с наступлением темноты на середину реки, начали быстро приближаться к галере. Солдаты, услышав шум вёсел, быстро расползлись среди банок и приготовились по команде открыть огонь.

– Товьсь, – шёпотом скомандовал поручик Маврикинский.

Солдаты взвели курки фузей и подсыпали на полки сухого пороха. Как только плоскодонки подошли ближе и на постицы полетели «кошки», раздался приказ.

– Давай ребятушки! Пли по супостату!

Солдаты дали залп. Всё вокруг заволокло едким дымом. В лодках раздались крики раненых. Но большого урона разбойникам пули не причинили. В темноте приходилось стрелять наугад.

Бешено матерясь, казаки полезли на борт галеры. Семёновцы отбивались прикладами фузей и багинетами. Один за другим убитые и раненные казаки валились в воду. Матросы абордажными топорами обрубили верёвки «кошек» и лодки отступили, вызвав громогласное солдатское «ура».

Но ушкуйники и не думали обращаться в бегство. Отойдя от «Дианы» они принялись стрелять из украденных из василёвского арсенала мортирок. Гранаты одна за другой рвались на борту галеры, производя настоящее опустошение в рядах семёновцев. Снова полетели «кошки» и на этот раз воровским казакам удалось ворваться на «царёв корабль», где пошла полная свирепой дикости рукопашная схватка.

В это время закрытый внизу Галаня, услышав шум боя, изо всей силы ударил плечом в дверь.

– Ага, бейся, бейся, дверь крепкая, не выбьешь, – пробурчал один из карауливших его солдат.

Галаня ударил ещё раз и крепкая дверь на этот раз угрожающе затрещала.

– Эй, а ну брось это! – не на шутку забеспокоившись, рявкнул второй солдат.

И тут дверь, несмотря на массивный засов, слетела с петель, погребя под собой одного из караульных. Второй попытался вытащить из-за пояса пистолет, но ошарашенный, на мгновение замешкался, и Галаня страшным ударом кулака вогнал его переносицу в мозг.

Расправившись с обоими караульными, атаман, вооружился их пистолетами и багинетом и стал пробираться по внутренним помещениям галеры к корме. Вскоре он оказался в тендалете, откуда лестница поднималась к люку, ведшему в каюту, где дрожал от звуков бушевавшего на палубе сражения астраханский губернатор Артемий Волынский.

Галаня поднялся по лестнице и приподнял крышку люка. Губернатор сидел в кресле, а по бокам его стояли два гайдука с саблями наголо. Атаман прикрыл крышку и поскрёб по дереву.

– Что это?! – взвизгнул Волынский.

– Крысы, – отозвался один из гайдуков.

Галаня поскрёбся ещё раз.

– Посмотри, – велел астраханский губернатор.

Гайдук открыл люк и, держа оружие наготове, начал спускаться в тандалет. Галаня выстрелил ему прямо в сердце.

* * * *

Гвардейцы яростно дрались среди банок и на куршее. Поручик Маврикинский разил своей шпагой одного врага за другим. Разбойники, словно тараканы, лезли из всех щелей, и вскоре я оказался в самом центре схватки. Передо мной неожиданно вырос огромный казак со стрелецким бердышом в руках. Промедли я хоть на мгновение, он бы размозжил мне голову. Я выстрелил в упор. Мой противник отлетел назад и распластался на палубе, корчась от нечеловеческой боли. Я вытащил нож и положил конец страданиям бедняги.

Из каюты Волынского один за другим донеслись три пистолетных выстрела, а вслед за ними вопль ужаса. Я бросился в кормовую надстройку и ворвался в каюту губернатора как раз в тот момент, когда Галаня занёс над тем солдатский багинет. Один из гайдуков, мёртвый, лежал возле открытого люка в тандалет, сжимая в руках ещё дымящийся пистолет.

Я направил свой пистолет Галане в голову, но за мгновение до того, как я нажал курок, тот каким то звериным чутьём почувствовал опасность и резко пригнулся. Пуля сбила парик с головы Волынского и разнесла позади него окно каюты.

Галаня повернулся лицом к внезапно появившейся опасности. Однако он никак не ожидал увидеть своего есаула, человека, которому он полностью доверял.

– Ты?! – выпучив глаза, взревел он.

Не дав ему опомниться я перехватил пистолет за дуло и швырнул его в Галаню. Окованная железом рукоятка разбила атаману голову. Он зашатался, а я, выхватив нож, бросился на него, направив удар в бок, чтобы пронзить печень. Но атаман успел перехватить мою руку, вывернул её так, что я взвыл от боли и выронил нож. А затем с нечеловеческой силой впечатал меня в стену каюты. Я сильно ударился головой, перед глазами всё поплыло. Я упал, а Галаня двинулся на меня. Я был оглушён, беспомощен. Он сдавил мне горло. Перед глазами поплыли красные круги.

Я уже попрощался с жизнью, когда очнувшийся от пережитого ужаса Волынский подобрал багинет и с яростным воплем вонзил его в спину Галани. Тот болезненно застонал, но не упал. Отшвырнув Волынского словно шавку одним резким движением, он повернулся, чтобы разделаться с ним раз и навсегда. Но астраханский губернатор вытащил из кармана камзола маленький пистолетик и выстрелил, целя в живот. Однако руки у него дрожали, и пуля попала в бедро. Но до кости не дошла, поэтому рана была хоть и болезненна, но не опасна.

Боль заставила Галаню остановиться. Волынский, тем временем, вытащил второй такой же пистолетик.

– Я до тебя ещё доберусь, – прохрипел Галаня, брызгая кровавой слюной и бросился вон из каюты.

Волынский выстрелил ему вслед, но на этот раз промахнулся.

– Прикончите этого дьявола! – истерично завизжал он.

Когда стены и потолок перестали кружиться перед моими глазами в минуете, я поднялся, подобрал свой пистолет, перезарядил его и бросился вслед за Галаней.

Когда я оказался на палубе, она была вся залита кровью и завалена мертвецами. Ноги скользили. Поручик Маврикинский, отбивавшийся от наседавших врагов обломком шпаги в одной руке и кинжалом в другой, увидев Галаню, зарычал и оставив в горле одного из разбойников кинжал, устремился к нему. Молниеносный выпад и обломок шпаги пронзил грудь атамана. Но и это не убило его. Одной рукой Галаня сжал тонкую кисть поручика, а второй нанёс сокрушительный удар, сваливший того на банки.

Атаман Галаня стоял посреди бушующей схватки словно настоящий бессмертный демон. Из спины его торчал багинет, а из груди эфес шпаги. Казалось, что ни пуля, ни клинок не способны убить его.

Я выстрелил ему в затылок. Меня забрызгало кровью и ошмётками мозгов. Тело Галани рухнуло на куршею.

* * * *

Победа клонилась в нашу сторону. Солдаты прижали остатки ушкуйников к грот-мачте и методично добивали их, вставив в стволы фузей багинеты и орудуя ими как пиками. Разбойников осталось не больше двадцати человек, и хоть солдат было не многим больше, боевой дух воровских казаков угас. Они больше не были способны на решительные действия.

Погода тем временем испортилась окончательно. Очевидно, всевышний разгневался, видя кровавую драму разворачивавшуюся на маленьком острове посреди Волги. Небо затянули грозовые облака. Грянул гром, а вслед за ним блеснула молния. Одна из её ветвей ударила в фок-мачту. Та загорелась. Вспыхнули паруса, и огромная пылающая рея обрушилась на палубу. Матросы сразу бросились тушить её.

Поручик Маврикинский, с трудом поднялся на ноги, выплёвывая вместе с кровавой слюной осколки зубов.

– Мёртв? – спросил он, указав на Галаню.

– Должен быть, – неуверенно ответил я.

– Как это должен быть, – поручик взобрался на куршею и перевернул тело атамана. – Да у него пол головы нет. Такого ещё никто не пережил. Всё, кранты Галане.

Как раз тут вспыхнули паруса, и горящая рея полетела вниз, осветив окрестности. Я взглянул в сторону острова и увидел тёмную колонну людей, двигавшихся по броду к галере.

– Смотрите! – воскликнул я, схватив поручика за руку и указывая на неё.

– Это наши? – с надеждой в голосе спросил Маврикинский.

– Не знаю. Будем надеяться. Иначе нам хана.

Тут огонь выхватил из темноты головную часть колонны. Я аж застонал от ужаса. Впереди всех шла Гольшат. Она держала в поднятой руке палаш, на котором была насажена голова Антипа Гуляева.

Как я впоследствии узнал из рассказа уцелевших солдат, после взрыва порохового запаса, редут продержался недолго. Однако семёновцы всё же сумели потрепать воровских казаков. Бой на острове бушевал ещё полчаса. Дрались врукопашную, чем придётся, кололи багинетами, били прикладами фузей, схватив за ствол на манер дубины, душили голыми руками. Нескольким, наиболее яростным воякам, удалось вырваться из кольца врагов и скрыться в лесу.

Теперь к терпевшим поражение на галере ушкуйникам шла сильная подмога.

– Проклятье! Все назад! Отступаем! – закричал поручик Маврикинский, когда десятки воровских казаков стали забираться на банки, угрожая ударить семёновцам в тыл.

Солдаты, рыча от злобы, что им не дали добить немногих уцелевших разбойников, откатились к кормовой надстройке.

Многие прыгнули в люк и укрылись в трюме, где достать их было не так просто. Остальные отступили в кормовую надстройку в узкий коридор, где едва могли разойтись два человека. В таком месте численное превосходство теряло всякий смысл и двое солдат, вооружённых фузеями с примкнутыми багинетами, могли долго не давать прорваться врагам.

Мы с поручиком Маврикинским, семерыми солдатами и двумя матросами оказались в каюте Волынского. Увидев открытый люк в тандалет офицер рявкнул:

– Все вниз! Живо!

Оспаривать приказ и медлить с его выполнением никто не стал. Поручик окинул взглядом опустевшую каюту, вытащил из за пояса у убитого Галаней гайдука пистолет, и кинул мне.